для него лучше, чтобы она была хоть
и плохой, но  знакомой. А тут что-то новое и неизвестное. Он  даже не знает,
приведет  ли это к  какому-нибудь результату.  Кроме того, невероятно трудно
кому-то  подчиняться, кого-то слушаться. Если бы  человек мог  сам придумать
для  себя трудности и  жертвы, он мог  бы пойти очень  далеко. Но все дело в
том,  что  это  невозможно.  Необходимо или  слушаться кого-то другого,  или
подчиняться  общему ходу  работы, контроль над которой принадлежит  другому.
Такое подчинение - труднейшая  вещь, которая только  может существовать  для
человека,  полагающего, что он  способен самостоятельно  принимать решения и
делать  все, что  угодно.  Конечно,  когда  он избавится от этих фантазий  к
увидит,  каков  он  на  самом деле,  эта  трудность исчезнет.  Однако  такое
положение имеет место только в  процессе работы. А начать работу и  особенно
продолжить ее  -  очень трудно;  это трудно потому, что  жизнь идет чересчур
гладко."

     Однажды, продолжая разговор  о группах,  Гурджиев  сказал:  "Позднее вы
увидите, что в  процессе  работы каждый  получает  свои собственные задания,
соответствующие его типу и его главной черте, или главному недостатку; иначе
говоря, задания позволят  ему  более интенсивно  бороться  со своим  главным
недостатком. Но  кроме  индивидуальных заданий существуют  и общие  задания,
которые  даются  группе  в целом; за  их выполнение  или  невыполнение будет
ответственна  вся   группа,  хотя   в   некоторых   случаях   группа   несет
ответственность  и  за  индивидуальные задачи. Но сначала мы берем  на  себя
общие задачи. Например, к настоящему времени  вы должны  понимать  систему в
целом  и передавать эти идеи другим. Вы  помните, сначала я был против того.
чтобы  вы рассказывали  об идеях системы  за пределами группы. Имелось  даже
особое правило, чтобы никто из вас,  за исключением  лиц, получивших от меня
специальное наставление, не говорил ни с  кем ни о группах, ни о лекциях, ни
об идеях  системы. И  тогда я объяснил,  почему  это необходимо. Вы  не были
способны дать правильную картину, правильное  впечатление. Вместо того чтобы
помочь людям прийти к этим идеям, вы бы  их навсегда от них оттолкнули, даже
лишили возможности прийти к ним в более позднее  время. Но теперь  положение
иное: вы  уже  достаточно  слышали,  и  если по-настоящему  старались понять
услышанное,  то  сумеете  передать  это  другим.  Поэтому  я  даю  всем  вам
определенную задачу:

     "Старайтесь сводить  разговоры со своими друзьями и  знакомыми  к  этим
предметам, будьте внимательны к тем,  кто выказывает  к ним  интерес, а если
они вас попросят, приведите их на  наши встречи. Но  каждый должен  усвоить,
что это его собственная задача и не ждать, когда другие выполнят ее за него.
Правильное выполнение ее  каждым  из вас  покажет,  во-первых,  что  вы  уже
кое-что  усвоили,  а  во-вторых,  что  вы умеете  оценивать  людей,  что  вы
понимаете, с кем стоит говорить, а с кем не стоит; потому что большая  часть
людей  не в состоянии воспринять какую-либо из  этих идей, и с такими людьми
бесполезно  о  них разговаривать.  Но  тем  не менее,  есть  люди, способные
воспринять эти идеи; и с ними есть смысл о них поговорить."



     Следующая встреча была очень интересной. Каждый был полон впечатлений о
беседах с друзьями; у каждого возникло множество вопросов; каждый был чем-то
обеспокоен и обескуражен.

     Оказалось,  что друзья и знакомые задают  немало каверзных вопросов, на
которые большинство из  нас не  сумели ответить. Они  спрашивали,  например,
какая польза нам  от работы,  и открыто выражали сомнения по  поводу  нашего
"вспоминания себя"; с другой же стороны, многие из них ничуть не сомневались
в том, что они сами "помнят себя". Другие нашли,  что "луч творения" и "семь
космосов"  - смешны и бесполезны. "Что  же делать "географии" со всеми этими
понятиями?" весьма остроумно спросил один из моих друзей, пародируя фразу из
шедшей недавно комедии. Третьи спрашивали,  кто видел центры и как их вообще
можно увидеть; четвертые сочли абсурдной идею о том, что мы  не можем ничего
"делать". Пятые нашли  идею эзотеризма  "занимательной, но не убедительной".
Шестые объявили, что все это  - "новомодная выдумка"; седьмые не были готовы
принести в  жертву свое  происхождение от  человекообразных обезьян. Восьмые
обнаружили,  что в  системе  отсутствуют  "любовь  и  человечность". Девятые
заявили,  что  наши  идеи  -  это  стопроцентный  материализм,  что мы хотим
превратить людей в машины, что в системе нет идеи чудесного, нет идеализма и
так далее и тому подобное.

     Гурджиев смеялся, когда мы пересказывали ему наши разговоры с друзьями.

     -  Ничего,  - говорил он, - если  бы  вам удалось собрать все, что люди
могут сказать об этой  системе, вы сами бы ей  не поверили. Система обладает
удивительным  свойством: простое соприкосновение  с ней выявляет  лучшие или
худшие стороны  в человеке.  Вы можете знать человека всю жизнь, думать, что
он  -  неплохой   парень,  даже  довольно   интеллигентный.  Но  попытайтесь
поговорить с ним об этих идеях, и вы сразу увидите, что он - круглый  дурак.
И  наоборот,  какой-то  человек  мог  казаться вам  ничтожной личностью;  но
поговорите с ним на эти темы, и вы обнаружите, что он думает к тому же очень
серьезно.

     - Как  узнать,  какие  люди способны прийти к работе? спросил кто-то из
присутствующих.

     - Как распознать их -  это другой вопрос, -  ответил Гурджиев.  - Чтобы
суметь сделать это,  надо уже до  некоторой  степени "быть". Но  прежде  чем
говорить об этом, необходимо установить,  какого рода люди способны прийти к
работе, а какого рода - неспособны.

     "Прежде всего,  человек  должен  иметь  какую-то  подготовку,  какой-то
багаж.  Он должен знать все, что можно узнать через обычные каналы  об идеях
эзотеризма,  о  тайном знании, о возможностях внутренней эволюции человека и
так  далее. Я хочу  сказать, что  эти идеи  не должны  казаться  ему  чем-то
совершенно  новым, иначе разговаривать  с ним будет трудно. Полезно, чтобы у
него оказалась  научная или философская подготовка. Хорошее  знание  религии
тоже может оказаться полезным. Но если человек привязан к религиозным формам
и не понимает их сущности, он найдет систему  очень трудной.  В  общем, если
человек мало  знает, мало читал и мало  думал, разговаривать с ним трудно. У
того,  кто обладает хорошей сущностью,  имеется другой путь,  ему вообще  не
нужны разговоры; но в таком случае он должен быть послушным  и отказаться от
своей воли.  К этому состоянию  он должен прийти тем  или иным  путем. Можно
сказать,  что  имеется  одно,  общее  для  всех,   правило.  Чтобы  серьезно
приблизиться  к  настоящей  системе,  люди  должны  сначала  разочароваться,
во-первых,  в самих  себе,  т.е. в  своих силах, во-вторых,  во всех  старых
путях. Человек не почувствует самое ценное в системе, если он не разочарован
в том, что делал и делает, не разочарован в том, что  искал и ищет. Если это
религиозный человек, он должен быть разочарован в  религии; если политик, он
должен быть разочарован в политике; если философ, он должен быть разочарован
в  философии;  если  теософ,  он  должен  быть разочарован в теософии;  если
оккультист,  он  должен быть  разочарован  в  оккультизме. И  так далее - вы
должны понять, что это значит. Например,  я говорю,  что религиозный человек
должен быть разочарован в религии;  но это не значит, что он должен потерять
веру. Напротив,  это  значит  быть  "разочарованным"  в  учении  и  методах,
понимать,  что религиозные  учения, которые  ему  известны,  недостаточны  и
никуда не  могут его  привести. Все  религиозные  учения,  кроме  совершенно
выродившихся религий дикарей и придуманных религиозных течений и сект нашего
времени, состоят из двух частей: видимой и скрытой. Разочароваться в религии
- значит разочароваться в  видимой части религии и испытывать  необходимость
найти  скрытую и неизвестную  ее  часть. Разочароваться  в  науке не  значит
утратить интерес к знанию; это означает  убедиться в том, что обычные методы
науки  не  только  бесполезны,   но   и  ведут  к   построению  абсурдных  и
противоречивых  теорий,  а  убедившись  в  этом,  -  искать  другие  методы.
Разочароваться в философии - значит убедиться в том, что обычная философия -
это, по  словам русской пословицы, переливание  из  пустого в порожнее,  что
люди  даже  не знают, что такое философия, хотя истинная  философия может  и
должна существовать. Разочароваться в  оккультизме - не значит утратить веру
в  чудесное; это значит  убедиться  в  том,  что обычный,  доступный и  даже
афишируемый оккультизм, под какими бы именами он ни выступал, - шарлатанство
и  самообман; что хотя  где-то  что-то действительно  существует,  все,  что
человек узнает или способен узнать обычными способами, - это не то,  что ему
нужно.

     "Так что неважно, что он делал раньше, неважно, что его интересовало, -
но если человек разочарован в возможных и  доступных путях, стоит поговорить
с  ним  о нашей  системе;  тогда, возможно, он придет к работе. Но  если  он
продолжает думать, что можно найти что-нибудь на прежнем пути, что он еще не
испытал всех  способов, что он сам  способен что-то найти или  сделать,  это
значит, что он еще не готов.  Я не  хочу сказать, что ему необходимо бросить
все. что  он  делал раньше,  в этом нет  необходимости; наоборот, часто даже
лучше, если он продолжает делать то, что делал раньше.  Но он должен понять,
что это всего-навсего  профессия, привычка или необходимость; тогда он будет
способен не "отождествляться".

     "Существует лишь одна  вещь, несовместимая с работой, "профессиональный
оккультизм", иными словами, профессиональное шарлатанство.  Все эти спириты,
целители,  ясновидящие  и так далее,  даже люди, тесно с ними связанные, все
они для нас не годятся. Вы должны  помнить  это  и  следить за тем, чтобы не
говорить с ними  много,  потому что  все, чему  они  научатся  от  вас,  они
употребят для своих целей, т.е. для того, чтобы дурачить других.

     "Есть и  другие категории людей, непригодных для нас; но мы поговорим о
них. позднее. А  сейчас запомните одно: человек  должен  быть разочарован  в
обычных путях; в то же время он  должен созреть  для идеи о том,  что где-то
может  существовать  нечто.  Когда  вы  заговорите с  таким  человеком,  он,
возможно, распознает привкус истины в ваших словах, какими бы неуклюжими они
ни были. Но  если вы станете говорить с человеком, который  убежден в чем-то
другом, все, что вы ему скажете, покажется  ему абсурдом,  и он ни за что не
выслушает вас  серьезно. Поэтому не стоит тратить на него время. Эта система
- для тех, кто уже искал и испепелил себя. Те, кто не искал и не ищет, в ней
не нуждаются; не нуждаются в ней и те, кто не испепелил себя."

     - Но люди обычно начинают с другого, - сказал один из нашей компаний. -
Они спрашивают, допускаем ли мы существование эфира, или каковы наши взгляды
на эволюцию, или почему мы  отрицаем прогресс, или почему мы не считаем, что
люди могут и должны организовать жизнь на принципах справедливости  и общего
блага - и все в таком же духе.

     - Все  вопросы  хороши,  - сказал  Гурджиев, - и вы можете  начинать  с
любого, если только  он задан искренне.  Я имею ввиду  следующее: вопрос  об
эфире, о прогрессе, об  общем благе человек может  задать просто  для  того,
чтобы что-то сказать  или повторить то, что говорил  кто-то другой, или  то,
что он  прочел в  какой-нибудь книжке; однако он может задать этот вопрос  и
потому, что он его  мучит. В том случае, если этот  вопрос является для него
болезненным, вы  сможете дать ему ответ, сможете привести  к  системе  через
какую  угодно  проблему.  Необходимо  только,  чтобы  вопрос  был  для  него
болезненным.



     Наши беседы о людях, которые могли  бы заинтересоваться системой и были
бы  способны  работать,  невольно  привели  нас  к  оценке  своих  друзей  с
совершенно   новой  точки  зрения.  В   этом   отношении  мы   все  испытали
разочарование. Даже до  того, как Гурджиев попросил нас поговорить о системе
с друзьями, мы. конечно, уже пытались так или иначе поговорить  об  этом, по
крайней  мере,  с самыми  близкими  из них.  И  в  большинстве  случаев  наш
энтузиазм по отношению к идеям системы встретил довольно холодный прием. Нас
не  понимали; идеи,  казавшиеся  нам новыми и оригинальными,  представлялись
нашим друзьям  старыми и скучными, никуда не  ведущими, даже отталкивающими.
Это невероятно нас  удивляло. Мы  поражались тому, что  люди, к  которым  мы
чувствовали внутреннюю близость, с которыми когда-то могли разговаривать обо
всем на свете  и  у которых находили отклик на наши проблемы, оказались не в
состоянии увидеть  то,  что увидели мы; и прежде всего нас поразило  то, что
они усмотрели во всем  этом  нечто  совершенно  противоположное нам.  Должен
сказать  о  своих личных  переживаниях:  все это.  произвело на меня  весьма
необычное, даже  болезненное впечатление.  Я имею в виду то,  что  заставить
людей  понять нас оказалось  абсолютно невозможным.  Конечно, мы привыкли  к
этому в обыденной жизни, в области каждодневных проблем; известно, что люди,
испытывающие  к  нам  в  глубине  души  вражду,  люди  с  узкими  взглядами,
неспособные мыслить, могут понять нас неправильно, исказить и извратить все,
что мы  говорим, приписать нам  мысли, которых у нас никогда не было, слова,
которых мы  не произносили, и  так далее. Но  теперь, когда  мы увидели, что
именно так поступают люди, которых мы привыкли считать людьми  нашего круга,
с кем мы провели очень много времени, которые раньше, казалось, понимали нас
лучше,  нежели  кто-либо   другой,   -  это   произвело  на  нас  удручающее
впечатление. Конечно,  подобные случаи были исключением; в большинстве своем
друзья  просто оставались  равнодушными,  и все  попытки заразить  их  нашим
интересом  к  системе  Гурджиева  ни  к  чему  не привели. А иногда  мы сами
производили на них любопытное впечатление. Не помню, кто первый заметил, что
наши друзья стали находить, что мы начинаем меняться к  худшему, стали менее
интересными, чем прежде; нам говорили, что мы становимся бесцветными, как бы
увядаем,   теряем   свою   былую   непосредственность   И   восприимчивость,
превращаемся  в  "машины",  перестаем оригинально  мыслить и  чувствовать, а
просто повторяем, как попугаи, то, что слышим от Гурджиева.

     Гурджиев много смеялся, когда мы рассказывали ему обо всем.

     - Подождите, будет еще и хуже, - сказал он. - Понимаете  ли вы, что это
в  действительности значит? Это  значит, что вы перестали лгать;  по крайней
мере,  вы  не  в состоянии  лгать  так  интересно,  как  раньше.  Интересным
человеком считается тот, кто хорошо лжет. А вы начали стыдиться лжи. Вы  уже
способны признаться себе в том, что существует нечто, чего вы не  знаете или
не понимаете, и вы не способны разговаривать так, будто знаете все обо всем.
Это  и  значит, что вы стали менее интересными и  менее оригинальными и, как
они говорят, менее восприимчивыми. Так что теперь вы сможете увидеть, какого
сорта  люди ваши  друзья.  Со своей стороны, они жалеют вас. По-своему,  они
правы.  Вы уже начали умирать. (Он  подчеркнул  это слово.) До полной смерти
еще далеко, однако некоторое количество глупости из вас уже вышло. Вы уже не
в состоянии обманывать себя столь искренне, как делали это раньше. Теперь вы
почувствовали вкус истины.

     - Почему же мне иногда кажется, что я совершенно  ничего  не понимаю? -
спросил один  из  присутствующих. Раньше  я думал,  что  хоть иногда  что-то
понимаю, а теперь вижу, что не понимаю ничего.

     -  Это значит, что вы начали понимать, - сказал Гурджиев. - Когда вы не
понимали ничего,  вы  думали,  что  понимаете  все,  во  всяком  случае, что
способны понять  все.  Теперь,  когда  вы начали  понимать,  вы думаете, что
ничего не понимаете. Это пришло к вам потому, что до сей поры вкус понимания
был  вам неизвестен. И  сейчас этот  вкус понимания кажется вам  отсутствием
понимания.

     Во время бесед мы часто возвращались к тому новому впечатлению, которое
мы  производим на  друзей и  которое  они  производят  на нас.  И мы  начали
понимать, что  подобные идеи более, чем что-либо другое, способны объединять
или разъединять людей.



     Однажды  у нас  состоялся  долгий  и  интересный  разговор  о  "типах".
Гурджиев  повторил  все,  что   он  говорил  об  этом  раньше,  со   многими
добавлениями и указаниями для личной работы.

     - Каждый из вас, - сказал он, - встречал, вероятно, в своей жизни людей
одного и того же  типа. Такие люди часто даже внешне похожи друг на друга, и
их  внутренние  реакции  совершенно  одинаковы.  То.  что  нравится  одному,
понравится  и другому;  что не нравится  одному,  не  понравится другому. Вы
должны  помнить  о  таких случаях,  потому что  только встречаясь  с типами,
сможете изучать науку о типах. Другого метода нет. Все прочее - воображение.
Вы  должны понять,  что  в  тех условиях, в  которых вы  живете,  невозможно
встретить  больше шести-семи типов, хотя  в жизни  существует  большее число
основных типов. Остальное - это их сочетания.

     - Сколько же всего существует основных типов? - спросил кто-то.

     - Некоторые  говорят,  что  двенадцать, - сказал Гурджиев.  -  Согласно
легенде, двенадцать апостолов представляли двенадцать типов. Другие говорят,
что их больше.

     Он помолчал.

     - А  можем ли мы узнать  эти двенадцать  типов,  т.е. их определения  и
признаки? - спросил один из присутствующих.

     - Я ждал этого вопроса, - сказал  Гурджиев. - Еще не было случая, чтобы
я говорил о типах и какой-нибудь умный человек не задал  бы его. Как это  вы
не понимаете, что если бы  на него  можно было дать ответ,  такой ответ  уже
давно  был  бы дан.  Но  все  дело  в  том,  что,  пользуясь обычным языком,
невозможно  определять типы и  их различия. А  тот язык,  на котором дать их
определения  можно,  вы  пока  не  знаете  и  еще  долго не  узнаете.  Здесь
совершенно  то  же, что и  с  "сорока  восемью  законами". Кто-то  неизбежно
спрашивает, нельзя ли ему узнать  эти сорок восемь законов. Как будто бы это
возможно! Поймите,  вам  дается  все, что можно дать.  С помощью данного  вы
должны найти остальное.  Но я уверен, что напрасно трачу  время, рассказывая
это.  Вы не понимаете меня -- и  еще  долго не поймете. Подумайте  о разнице
между знанием и  бытием. Есть вещи, для понимания которых  необходимо другое
бытие.

     - Но если  вокруг нас существует не более  семи типов,  почему  же  нам
нельзя  знать их, т.е. знать, в чем  состоит главная разница между  ними,  и
таким  образом распознавать  и различать их при встрече? -  спросил  один из
нас.

     - Вы должны начинать с себя и с наблюдения за тем, о чем я уже говорил,
-  сказал Гурджиев,  - иначе  это  будет  знанием,  которым  вы  не  сумеете
воспользоваться. Некоторые  из вас думают, что можно видеть типы; но то, что
вы видите. это вовсе не типы. Чтобы видеть типы, надо знать свой собственный
тип и уметь "отправляться" от  него.  А  чтобы знать собственный  тип, нужно
изучить всю свою жизнь с самого начала, знать, почему и как все случалось. Я
хочу  дать  вам всем  задание, одновременно  общее  и  индивидуальное. Пусть
каждый  из  вас расскажет в  группе  о  своей  жизни.  Все нужно  рассказать
подробно, не приукрашивая и  не скрывая. Подчеркните главное и существенное,
не останавливаясь на деталях. Вы должны быть искренними  и  не бояться,  что
другие воспримут  это  неправильно, потому что  все находятся  в  одинаковом
положении. Каждый должен раскрыть себя, показать себя таким, каков  он есть.
Это  задание лишний  раз разъяснит  вам,  почему  ничего нельзя  выносить из
группы. Никто не  посмел бы говорить, если бы заподозрил, что сказанное им в
группе  будет