подробно  расспросил  меня  обо всем,  что я видел, о том, что
сказал каждый, кто должен приехать, а  кто нет и т.д. Назавтра приехали  еще
трое,  последовавшие за  мной из Петербурга, потом  еще  двое и т.д.  Всего,
кроме меня и Гурджиева, собралось двенадцать человек.ГЛАВА 17

     Август  1917 года.  - Шесть недель в Ессентуках.  - Гурджиев раскрывает
план работы в целом. - "Школы настоятельно необходимы". -  "Сверхусилие".  -
Согласованность  центров. -  Главная трудность работы над собой. - Человек -
раб своего тела. - Трата энергии вследствие ненужного напряжения мускулов. -
Гурджиев  показывает   упражнения  для  управления   мускулами   и  для   их
расслабления. -  Упражнение  "стой".  - Требования к  упражнению  "стой".  -
Гурджиев рассказывает об одном случае с упражнением "стой" в Средней Азии. -
Влияние  упражнения  "стой" в Ессентуках.  - Привычка к разговорам.  -  Опыт
поста.  -  Что  такое  грех?  - Гурджиев показывает упражнения  на внимание.
Эксперимент с дыханием. -  Понимание трудностей  пути. Необходимость больших
знаний, усилий и помощи. - Нет ли какого-нибудь пути за пределами "путей"? -
"Пути"   как  помощь,   которая   дается  людям   в  соответствии  с  типом.
"Субъективные"  и   "объективные"  пути.  -  Обыватель.  Что  значит   "быть
серьезным"? - Только одна  вещь является  серьезной. - Как достичь подлинной
свободы. - Трудный вопрос о рабстве и повиновении.  - Чем готов пожертвовать
человек?  - Сказка  о  волке и овцах.  -  Астрология и типы. Демонстрация. -
Гурджиев объявляет о роспуске группы. Последняя поездка в Петербург.



     Я всегда испытываю странное чувство, когда  вспоминаю  этот  период. На
этот раз мы провели  в Ессентуках около шести  недель. Однако сейчас мне это
кажется   совершенно   невероятным.   Всякий   раз,   когда   мне  случается
разговаривать с кем-то из бывших  там, они с трудом могут поверить, что  все
пребывание  в Ессентуках длилось шесть недель. Даже в шесть  лет трудно было
бы найти место для всего, связанного с этим временем, - до такой степени оно
было заполнено.

     Половина всех собравшихся, в том числе и я, жили все это время вместе с
Гурджиевым, в  небольшом домике на  окраине  станицы; другие  приходили туда
утром  и  оставались  до позднего  вечера. Ложились  спать мы очень  поздно,
вставали  очень  рано, спали  часа четыре, от силы пять.  Мы  выполняли  всю
домашнюю работу, а остальное время было заполнено упражнениями, о  которых я
расскажу позже.  Несколько  раз Гурджиев устраивал экскурсии  в  Кисловодск,
Железноводск, Пятигорск, на Бештау и т.д.

     Гурджиев  надзирал  за  кухней  и часто сам готовил  обед.  Он оказался
замечательным поваром и знал сотни  удивительных восточных блюд. Каждый день
у нас  был  обед в стиле какой-нибудь  восточной страны;  мы  ели тибетские,
персидские и другие блюда.

     Я не  пытаюсь  описать все,  что происходило  в  Ессентуках: для  этого
потребовалась  бы  целая книга. Гурджиев вел нас быстрым шагом, не  теряя ни
минуты.  Многое  он  объяснял  во  время  наших прогулок под  звуки  музыки,
игравшей в Ессентукском парке, и среди домашней работы.

     В общем,  во время  нашего  краткого  пребывания в  Ессентуках Гурджиев
развернул перед нами план работы в  целом. Мы  увидели начало всех  методов,
всех идей, их звенья, связи, направление.  Многое осталось для  нас неясным,
многое мы поняли неверно,  в  противоположном смысле; но, во  всяком случае,
нам   были   даны  некоторые   общие   положения,  которыми   мы   могли  бы
руководствоваться впоследствии. -

     Идеи, которые нам довелось к этому  времени  узнать, подвели нас к ряду
вопросов,  связанных  с  практическим  пониманием  работы  над  собой;  они,
естественно, вызвали многочисленные обсуждения среди членов нашей группы.

     Гурджиев всегда участвовал  в этих дискуссиях и объяснял разные аспекты
организации школ.

     - Школы настоятельно необходимы,  - сказал он однажды, - прежде  всего,
из-за сложной  организации  человека. Человек  неспособен к продолжительному
наблюдению за  своей личностью, т.е. за всеми ее различными  сторонами.  Это
может  сделать  только школа, школьные методы, школьная  дисциплина; человек
чересчур  ленив;  многое  он будет делать без  должной  напряженности или же
вообще  ничего  не станет делать, воображая при этом, что  нечто  делает. Он
будет  напряженно  работать   над  чем-нибудь  таким,  что  не  нуждается  в
напряженности,  и  пропустит  те  моменты,  где  эта  напряженность  насущно
необходима.  Человек  щадит  себя;  он  боится  сделать  что-то  неприятное.
Самостоятельно  он никогда не достигнет  необходимой интенсивности в работе.
Если вы наблюдали за собой, вы согласитесь с этим. Когда человек ставит себе
какую-то задачу, он очень скоро начинает потакать себе, стараясь дать на эту
задачу простейший  ответ и т.д. Это  не  работа. В работе учитываются только
сверхусилия, т.е.  усилия,  превышающие  нормальные,  необходимые; а обычные
усилия в счет не идут.

     - Что значит "сверхусилие"? - спросил кто-то.

     - Это усилие, превосходящее то, которое требуется для достижения данной
цели, - отвечал Гурджиев. - Вообразите, что я  шел пешком целый день и очень
устал.  К  тому  же  стоит  плохая погода,  холодно, льет  дождь.  Вечером я
прихожу,  домой, пройдя, скажем, сорок верст. Дома готов  ужин, так  тепло и
уютно. Но вместо того) чтобы сесть за ужин, я вновь выхожу  под дождь, чтобы
пройти  по дороге еще  три  версты и лишь потом вернуться домой. Это и будет
сверхусилие.  Когда  я  шел домой,  я совершал обычное  усилие, которое не в
счет. Я шел домой; холод, голод - все это подгоняло меня. А во втором случае
я иду потому, что сам решил идти. Подобного  рода сверхусилия становятся еще
труднее,  когда  я  решаю  идти  не  сам, а  повинуюсь  учителю,  который  р
непредвиденный момент требует от меня свершения новых усилий, когда я решил,
что на сегодня усилий хватит.

     "Другая форма  сверхусилия - это  выполнение какой-либо работы  в более
быстром  темпе, чем требует характер этой работы. Вы делаете что-то, скажем,
моете полы или колете дрова. Это работа на час. Сделайте ее за полчаса - это
и будет сверхусилием.

     "Но  в  обычной практике  человек  не способен  на  последовательные  и
длительные  сверхусилия.  Для  того,  чтобы их  совершать,  необходима  воля
другого человека, которой чужда жалость и которая обладает методом.

     "Если бы человек мог работать над собой, все было бы просто, и школы не
требовались  бы. Но  он на  это  неспособен, и  причины лежат глубоко  в его
природе.  Я на  мгновение оставлю  его неискренность по  отношению к  самому
себе, постоянную ложь и т.д. и рассмотрю только разделение центров. Одно это
уже делает  невозможным ведение человеком самостоятельной работы  над собой.
Вы должны понять, что три  главные центра  -  мыслительный, эмоциональный  и
двигательный  -  связаны  друг  с другом и у  нормального человека  работают
согласованно.  Их  согласованность и представляет главную трудность в работе
над   собой.   Что  означает  такая  согласованность?   Она   означает,  что
определенная  работа мыслительного  центра связана  с  определенной  работой
эмоционального и двигательного центров, т.е. известного рода мысли неизбежно
связаны  с  известного рода эмоциями или душевным состоянием, и с известного
рода  движениями или  положением тела; одно  вызывает  другое;  определенные
эмоции  или  душевные  состояния, вызывают определенные мысли  и движения, а
определенные движения или позы вызывают определенные эмоции и так далее. Все
связано, и одно не может существовать без другого.

     "Теперь  представьте  себе,  что  человек решает думать  по-новому.  Но
чувствует он  по-старому. Вообразите, что  ему  неприятен  Р. (он указал  на
одного из присутствующих). Неприязнь к Р. немедленно вызывает  старые мысли,
и он забывает о своем решении думать по-новому. Или, предположим, он  привык
курить,  когда  задумывается.  Это  двигательная привычка. Он решает  думать
по-новому, но закуривает сигарету -  и  думает по-старому, даже  не  замечая
этого.  Привычное  движение - зажигание сигареты  - повернуло  его  мысли по
старому  пути.  Вы  должны  помнить, что  человек  не  может  самостоятельно
избавиться от этой согласованности. Здесь нужна воля другого человека, нужна
палка. Единственное, что  может делать человек  на  известной ступени, желая
работать  над  собой,  -  это  повиноваться. Самостоятельно он ничего  не  в
состоянии сделать.

     "Более, чем в чем-либо ином,  он нуждается в  постоянном  руководстве и
повиновении;  за  ним  нужно наблюдать.  Он  не  может  наблюдать  за  собой
постоянно. Кроме того,  он нуждается в определенных правилах, для выполнения
которых необходимо,  во-первых, некоторого рода вспоминание себя; во-вторых,
их  выполнение  помогает в борьбе  с привычками.  Всего  этого  человек  сам
сделать  не может.  В жизни  все  устроено  слишком  удобно,  и  это  мешает
работать. В школе человек находится среди других людей, которые  попали туда
не по его выбору, с которыми может оказаться очень трудно жить и работать; в
школе обычно бывают неудобные и непривычные условия.  Это создает напряжение
между  ним и другими; такое напряжение необходимо, потому что оно постепенно
сглаживает острые углы.

     "Далее,  правильно  организовать работу над двигательным центром  можно
только   в   школе.  Как   я  уже  говорил,  неправильная,  независимая  или
автоматическая работа двигательного центра лишает опоры другие центры, и они
невольно  следуют за двигательным  центром. Поэтому единственная возможность
заставить  другие  центры работать по-новому  нередко состоит в  том,  чтобы
начать с двигательного  центра, т.е.  с тела. Ленивое, автоматичное,  полное
глупых привычек тело прекращает любую работу.

     - Но существуют теории, -  сказал один  из  нас, -  о том,  что человек
должен  развивать  духовную  и  моральную  сторону  своей природы; добившись
результатов в этом направлении, он не будет встречать препятствий со стороны
тела. Возможно это или нет?

     - Да и нет, - сказал  Гурджиев. - Все дело в одном "если". Если человек
достигнет   совершенства   в  моральной  и  духовной  природе,  не  встречая
препятствий   со   стороны  тела,  тело   не  будет  мешать  его  дальнейшим
достижениям.  Но,  к  несчастью, этого никогда не бывает,  потому  что  тело
мешает с первого же шага, мешает своим  автоматизмом, своей привязанностью к
привычкам, но  более всего  своим  неправильным функционированием.  Развитие
моральной  и  духовной  природы  без  помех  со  стороны  тела  теоретически
возможно, но  это справедливо лишь в  случае  идеальной  работы тела. А  кто
может сказать, что его тело работает идеально?

     "Кроме того, в  самих словах "моральный" и "духовный" скрывается обман.
Я  уже нередко объяснял раньше,  что, говоря о машинах, нельзя начинать с их
"моральности"  или  "духовности";  нужно  начинать  с  их механичности  и  с
законов,  управляющих этой  механичностью. Бытие человека  номер один, номер
два и номер три - это бытие машин, которые могут перестать быть машинами, но
все же не перестали быть ими."

     - Но разве невозможно  на волне  эмоций сразу же  перенестись на другой
уровень бытия? - спросил кто-то.

     - Не знаю, - ответил  Гурджиев, -  мы опять  говорим  на разных языках.
Волна  эмоций  необходима,  но  она  не  в  состоянии изменить  двигательные
привычки; сама по себе она  не заставит  центры работать правильно, если эти
центры всю  жизнь работали неправильно. Чтобы изменить  и исправить все это,
требуется  особенная,  длительная  работа. Тогда  вы  и говорите:  перенести
человека на другой уровень бытия. Но с этой точки зрения человек для меня не
существует.  Есть  сложный  механизм из  множества  сложных  частей.  "Волна
эмоций" появляется в одной его части, а другие части, возможно, не  будут ею
затронуты. В машине невозможны никакие чудеса. Уже одно  то, что эта  машина
способна  измениться, достаточно чудесно. А вы хотите,  чтобы  были нарушены
все законы.

     -  А как  же разбойник на кресте? - спросил кто-то из присутствующих. -
Есть в этом что-то или нет?

     - Это совсем другое дело, - возразил Гурджиев, - и здесь иллюстрируется
совсем иная идея. Во-первых, дело происходило на кресте, т.е.  среди ужасных
страданий,  подобных которым обычная  жизнь  не знает;  во-вторых,  в момент
смерти. Речь идет о последних мыслях  и  чувствах человека.  В обычной жизни
они проходят, сменяясь  другими, привычными мыслями. В  жизни не  может быть
продолжительной волны эмоций, поэтому она и не может вызвать перемену бытия.

     "И далее,  нужно понять,  что мы говорим  не об исключительных случаях,
которые  могут  возникнуть, а могут и не возникнуть, а об общих принципах, о
том, что  случается с человеком ежедневно.  Обычный человек, даже если  он и
придет к пониманию необходимости работы  над собой, остается рабом  тела. Он
раб не только известной и видимой  деятельности тела, но и раб его невидимой
и неизвестной  деятельности,  и как раз именно она держит его в  подчинении.
Поэтому когда  человек решил бороться за свободу, он в первую очередь должен
бороться с собственным телом.

     "Сейчас я укажу вам только на один аспект функций тела, который в любом
случае необходимо  регулировать. Пока эта  функция  осуществляется  неверно,
никакая  иная  работа,  моральная  или  духовная,  не  в  состоянии  вестись
правильно.

     "Вспомните,  как мы  говорили  о  работе  "трехэтажной  фабрики",  и  я
указывал  вам, что большая  часть энергии.  производимой фабрикой,  тратится
бесполезно;  среди  всех прочих  трат,  энергия расходуется  и  на  ненужное
мускульное напряжение. Это ненужное мускульное  напряжение пожирает огромное
количество энергии,  и  при работе над  собой необходимо  обращать  внимание
прежде всего на это.

     "Говоря о работе фабрики вообще, нужно обязательно установить, что  нам
необходимо  прекратить бесполезную трату  энергии  еще до того, как появится
какой-нибудь смысл в увеличении продукции. Если продукция увеличится,  когда
эта  бесполезная  трата  еще  не остановлена и ничего  не  сделано, чтобы ее
остановить,  производимая  новая  энергия  будет  лишь  увеличивать ненужную
растрату сил, и это может  даже вызвать нездоровые явления. Поэтому одной из
первых вещей, которые человек должен освоить до какой-либо физической работы
над собой, является уменье наблюдать и  чувствовать  мускульное напряжение и
быть способным при необходимости  расслаблять мускулы, т.е. освобождаться от
их ненужного напряжения."

     В  этой  связи Гурджиев  показал нам множество разнообразных упражнений
для  управления мускульным напряжением, а также  некоторые позы,  принятые в
школах при молитве или созерцании; человек может принять эти позы лишь в том
случае, если он научится освобождать мускулы от ненужного напряжения.  Среди
них была  так называемая "поза Будды" со ступнями на бедрах, а также другая,
еще более  трудная поза, которую он выполнял в  совершенстве, а мы подражали
ей  весьма  приблизительно. Для  выполнения этой позы  Гурджиев,  разувшись,
становился на колени, после чего садился на пятки, тесно прижав ноги одна  к
другой. Даже просто усидеть таким образом на пятках  более  одной-двух минут
было очень  трудно.  Затем он  поднимал  руки  и, держа их  на  уровне плеч,
медленно наклонялся назад и ложился на пол, причем ноги, согнутые в коленях,
оставались поджатыми под тело. Пролежав в такой позе некоторое время, он так
же медленно, с вытянутыми в  стороны руками, поднимался с пола,  потом опять
ложился и так далее.

     Он  дал нам много упражнений для постепенного расслабления тела и  всех
его  мускулов, начинавшихся  всегда с мускулов  лица,  а также упражнений на
"ощущение" рук,  ног,  пальцев и  так далее.  Фактически  идея  расслабления
мускулов не новая; но объяснение Гурджиева о  том, что расслабление мускулов
тела необходимо начинать с мускулов лица, было для меня новым; я не встречал
его ни в книгах по "йоге", ни в литературе по физиологии.

     Очень интересным было  упражнение, которое  Гурджиев называл  "круговым
ощущением".  Человек  лежит  на  полу  плашмя.  Расслабив  все  мускулы,  он
полностью сосредоточивает затем  внимание  на стремлении почувствовать  свой
нос. Достигнув этого, он переносит внимание на ухо и старается почувствовать
его; когда и это достигнуто, переключает внимание на правую ступню, затем на
левую, на левую кисть, оттуда на левое ухо, опять на нос и так далее.

     Все  это  крайне меня  интересовало,  потому что  некоторые проведенные
ранее  эксперименты  давно  привели  меня   к  заключению,   что  физические
состояния,  связанные с  новыми  психическими  переживаниями,  начинаются  с
чувства пульса  во всем  теле; в  обычных условиях  мы  этого не ощущаем.  В
данном же случае пульс ощущается сразу во всех частях тела как один  удар. В
моих собственных  опытах чувство пульса во всем теле  вызывалось,  например,
определенными     дыхательными    упражнениями,    связанными    с    постом
продолжительностью в несколько дней. В своих опытах я не пришел к каким-либо
результатам: но у  меня возникло глубокое убеждение,  что контроль над телом
начинается  с приобретения контроля над пульсом. Получив на  короткое  время
возможность регулировать, ускорять или замедлять  пульс, я мог замедлять или
ускорять сердцебиение,  а это,  в  свою  очередь, привело к очень интересным
психологическим  результатам.  Я,  в  общем,  понял,  что  управление  телом
осуществляется не сердечными мускулами,  а  зависит от управления пульсом т.
н. "большого", или "второго", сердца. Гурджиев многое объяснил мне,  указав,
что  управление "вторым сердцем" зависит от управления мышечным напряжением,
и что это управление не дается нам, главным образом,  из-за неправильного  и
нерегулярного напряжения разных групп мышц.

     Начав упражнения по расслаблению мускулов, некоторые члены нашей группы
достигли очень  интересных результатов. Так, один из них неожиданно научился
расслаблением  мускулов   устранять  сильные  невралгические  боли  в  руке.
Расслабление мускулатуры  имело также огромное значение для хорошего сна,  и
те, кто серьезно выполняли упражнения по  расслаблению, вскоре отметили, что
их сон становится более глубоким и им достаточно для него меньшего времени.

     В  этой  связи  Гурджиев показал  нам  совершенно новое  упражнение; он
утверждал, что без него невозможно подчинить себе свою двигательную природу.
Это упражнение называлось "стой!"

     -  Каждая раса, - говорил он,  - каждый народ,  эпоха,  страна,  класс,
профессия имеют определенное количество поз и движений. Эти движения и позы,
как нечто наиболее постоянное и неизменное  в  человеке, контролируют  сферу
его  мышления и чувств.  Но  человек  вовсе  не  пользуется  всеми  позами и
движениями,   которые   для   него   возможны.  В   соответствии   со  своей
индивидуальностью он отбирает лишь некоторое  количество доступных ему поз и
движений, так что его индивидуальный репертуар очень ограничен.

     "Характер  движений и  поз  в каждую  эпоху, в каждой  расе и  в каждом
классе неразрывно связан с определенными формами мышления и чувства. Человек
не в  состоянии изменить образ  своего мышления, пока не  изменил репертуара
поз и движений.  Формы  движения мысли и  чувства  можно  назвать  позами  и
движениями мысли и чувства. Каждый человек обладает определенным числом  поз
и движений  мысли и  чувства, более того,  позы, соответствующие  движениям,
мышлению, чувству,  связаны у человека одна с другой, и он не способен выйти
за пределы  своего репертуара поз мышления и  чувства,  если не изменит свои
двигательные позы. Анализ мыслей и чувств человека, изучение его дыхательных
функций,  проводимые особым образом, доказывают.