некоторых случаях они очень
быстро меняются. Так, в случае отдельных классов животных (например, рыб,
земноводных или насекомых) природа держит в своих руках нити, которые регулируют
их размеры, и никогда не выпускает эти нити из рук. Иными словами, природа
способна изменять размеры этих животных, ничего другого в них не меняя, и может
произвести такую перемену за одно поколение, т.е. сразу, приостанавливая их
развитие на известной стадии. Каждый видел крошечных рыб, в точности похожих на
крупных, мелких лягушек и т.п. В растительном мире это ещ„ очевиднее. Конечно,
это не всеобщее правило, и некоторые существа, как человек и большинство высших
млекопитающих, достигают почти наибольшей возможной для них величины. Что же
касается насекомых, то муравьи и пч„лы, весьма вероятно, были гораздо крупнее,
чем сейчас, хотя на этот сч„т можно и спорить. Пожалуй, изменение размеров
муравья или пчелы потребовало и значительных перемен в их внутренней
организации.
Интересно отметить существование легенд о гигантских муравьях в Тибете; эти
легенды записаны у Геродота ('История', кн. XI) и Плиния ('Естественная
история', кн. III).
Конечно, не так-то просто представить себе Люцифера в виде пчелы или титанов в
облике муравь„в. Но если на мгновение отказаться от идеи необходимости
человеческой формы, большая часть наших затруднений тут же исчезает.
Ошибка этих невеловеческих существ, причина их падения неизбежно была той же
природы, что и ошибка, соверш„нная Адамом и Евой. Очевидно, они были уверены в
том, что знают, что такое добро и что такое зло; они верили в то, что могут
действовать самостоятельно. Они отвергли идею более высокого знания и
внутреннего круга жизни, они поместили свою веру в собственное знание, в свои
силы и понимание целей и задач своего существования. Но их понимание, вероятно,
было гораздо более ошибочным, а заблуждения - гораздо менее наивными, чем
заблуждения Адама и Евы, так что результаты их ошибки оказались куда более
серь„зными. Поэтому муравьи и пч„лы не только остановили эволюцию, но и, изменив
сво„ бытие, сделали е„ совершенно невозможной.
Распорядок жизни пч„л и муравь„в, их идеальная коммунистическая организация
указывают на характер и форму их падения. Можно себе представить, что в разные
времена как пч„лы, так и муравьи достигали довольно высокой, хотя и
односторонней культуры, целиком основанной на интеллектуальных соображениях
выгоды и пользы, без какого бы то ни было воображения, без эзотеризма, без
мистики. Они организовали свою жизнь на основе своеобразного 'марксизма',
который казался им очень точным и научным. Они осуществили социалистический
порядок вещей, полностью подчиняющий индивида интересам общества в согласии со
своим пониманием этих интересов. Таким образом, они разрушили всякую возможность
для развития индивида, для его отделения от общей массы.
Но именно развитие индивидов и их выделение из общей массы и составляло цель
природы; на этом основывалась возможность эволюции.
Ни пч„лы, ни муравьи не желали признать этого. Они видели свою цель в ч„м-то
ином, они стремились покорить природу. И в той или иной степени они изменили
план природы, сделали его выполнение невозможным.
Необходимо помнить, что говорилось ранее: каждый 'эксперимент' природы, т.е.
каждое живое существо, каждый живой организм представляет собой выражение
космических законов, сложный символ или иероглиф. Начав изменять сво„
существование, свою жизнь и форму, пч„лы и муравьи, взятые как индивиды,
нарушили свою связь с законами природы, перестали выражать эти законы
индивидуально и стали выражать их только коллективно. И тогда природа подняла
свой магический жезл - и превратила их в мелких насекомых, не способных
причинить природе какой бы то ни было вред.
Через некоторое время их мыслительные способности, совершенно бесполезные в
хорошо организованном муравейнике или улье, атрофировались; автоматические
привычки стали передаваться из поколения в поколение; и муравьи превратились в
'насекомых', какими мы их сейчас знаем, а пч„лы даже стали приносить человеку
пользу *.
Действительно, при наблюдении муравейника или улья нас всегда поражают две вещи:
во-первых, сумма разумности и расч„та, вложенных в первоначальную организацию,
во-вторых, полное отсутствие разума в деятельности. Разум, вложенный в эту
организацию, был очень узким и строго утилитарным; он вс„ рассчитывал в пределах
данных условий и ничего не видел за их пределами. Однако и этот разум
понадобился только для первоначального расч„та и оценки. Раз пущенный в ход,
механизм уже не требовал никакого ума: автоматические привычки и обычаи
автоматически усваивались и передавались следующим поколениям, что обеспечило их
сохранность в неизменном виде. В улье или муравейнике 'разум' не просто
бесполезен, но может даже оказаться вредным и опасным, ибо разумность не
способна с одинаковой точностью передавать из поколения в поколение все законы,
правила и методы работы. Разум может забыть, исказить, добавить что-то новое;
разум может увести к 'мистике', к идее высшего разума, к идее эзотеризма.
Поэтому стало необходимым изгнать разум из идеального социализма улья или
муравейника как вредный для общества элемент, каковым он фактически и являлся.
Конечно, при этом могла возникнуть и борьба - период, когда предки муравь„в или
пч„л, ещ„ не утратившие способности мышления, ясно увидели сво„ положение,
осознали неизбежное начало вырождения и пытались бороться с ним, освободить
индивида от его безусловного подчинения обществу. Но борьба оказалась
безнад„жной - и не могла привести к победе. Железные законы муравейника и улья
очень скоро справились с мятежными элементами, и через несколько поколений
непокорные индивиды, вероятно, просто перестали рождаться. Как улей, так и
муравейник постепенно превратились в идеальные коммунистические государства.
В своей книге 'Жизнь термитов' Морис Метерлинк собрал много интересного
материала о жизни этих насекомых, ещ„ более удивительных, чем муравьи и пч„лы.
При первых же попытках изучить жизнь термитов Метерлинк испытал то же самое
странное эмоциональное ощущение, о котором я говорил выше:
'...Это делает их почти нашими братьями и, по мнению некоторых, заставляет этих
несчастных насекомых - в большей степени, чем пч„л и других живых существ на
земле - быть провозвестниками, а возможно, и предтечами нашей собственной
судьбы'.
Далее Метерлинк останавливается на древности термитов, которые гораздо древнее
человека, на их огромной численности и разнообразии видов. После чего Метерлинк
переходит к тому, что он называет 'цивилизацией термитов':
  'Их древнейшая цивилизация является наиболее любопытной, наиболее полной,
  наиболее разумной и, в некоторой степени, наиболее логичной и соответствующей
  трудностям существования из всех цивилизаций, которые появились на земном шаре
  перед нашей собственной. Согласно некоторым точкам зрения, эта цивилизация,
  хотя она свирепа, сурова и часто кажется отталкивающей, превосходит
  цивиоизации пч„л, муравь„в и даже самого человека.
  В термитнике боги коммунизма стали ненасытными Молохами: чем больше им отдают,
  тем большего они требуют - и упорствуют в своих требованиях до тех пор, пока
  индивид не будет уничтожен, а его нищета не станет абсолютной. Эта ужасная
  тирания не имеет подобия среди людей, ибо если у нас благами цивилизации
  пользуются хотя бы немногие, в термитнике ими не пользуется никто.
  Дисциплина, более суровая, чем у кармелитов или траппистов, и добровольное
  подчинение законам или правилам, пришедшим Бог знает откуда, не имеют себе
  равных ни в одном человеческом сообществе. Неизбежность нового вида, пожалуй,
  самая жестокая из всех, социальная неизбежность, к которой движемся и мы сами,
  добавлена к тем формам неизбежности, с которыми мы уже встречались и о которых
  достаточно думали. Здесь нет отдыха, кроме последнего для всех сна; здесь
  недопустима болезнь, а слабость нес„т за собой смертный приговор. Коммунизм
  довед„н до границ каннибализма и копрографии.
  Вынужденные лишения и несчастья многих никому не приносят пользы или счастья,
  - и вс„ это для того, чтобы всеобщее отчаяние продолжалось, возобновлялось и
  возрастало до тех пор, пока существует мир. Эти города насекомых, появившиеся
  на свет ещ„ до нас, могли бы послужить карикатурой на нас самих, пародией на
  тот земной рай, к которому стремится большинство цивилизованных народов.'
Метерлинк показывает, какими жертвами куплен этот идеальный режим:
  'Прежде у термитов были крылья; теперь их нет. У них были глаза, которыми
  пришлось пожертвовать. У них был пол, но и его пришлось принести в жертву.'
Метерлинк упускает одну вещь: прежде чем принести в жертву крылья, зрение и пол,
термитам пришлось отказаться от разума.
И, несмотря на вс„ это, процесс, через который прошли термиты, Метерлинк назвал
эволюцией. Это произошло потому, что, как я уже говорил, в современной мысли
любое изменение формы, происходящее в течение длительного времени, называется
эволюцией. Сила принудительного стереотипа псевдонаучного мышления воистину
поразительна. В средние века философия и наука должны были согласовать свои
теории с догмами церкви, в наше время роль этих догм играет 'эволюция'.
Совершенно ясно, что в таких условиях мысль не может развиваться свободно.
Идея эзотеризма имеет особо важное значение именно на нынешней стадии развития
мышления, ибо она делает совершенно ненужной идею эволюции в обычном смысле
слова. Ранее было сказано, что в эзотерическом смысле слово 'эволюция' может
означать: преображение индивидов. И в этом смысле эволюцию невозможно смешать с
вырождением, как это постоянно делает 'научная мысль', которая даже собственную
дегенерацию принимает за эволюцию.
Единственный выход из всех тупиков, созданных 'материалистической' и
метафизической мыслью, состоит в психологическом методе; а этот метод - ни что
иное, как переоценка всех ценностей с точки зрения их собственного
психологического смысла, независимо от внешних или сопутствующих фактов, на
основе которых о них обычно судят. Факты могут лгать. Психологический же смысл
вещи лгать не умеет. Конечно, его тоже можно неправильно понять, но против этого
мы будем бороться, изучая и наблюдая ум, т.е. наш собственный аппарат познания.
Обычно к уму относятся слишком просто, не принимая во внимание, что пределы
полезного действия ума, во-первых, очень хорошо известны, во-вторых, весьма
ограничены. Психологический метод принимает во внимание эти ограничения так же,
как при обычных обстоятельствах мы принимаем во внимание ограничения,
свойственные машинам и инструментам, которыми нам приходиться работать. Если мы
рассматриваем что-то в микроскоп, мы принимаем во внимание его разрешающую силу;
если производим какую-то работу особым инструментом, принимаем во внимание его
свойства и качества - вес, чувствительность и т.п. Психологический метод имеет
те же цели по отношению к нашему уму, т.е. намерен постоянно удерживать наш ум в
поле своего зрения и рассматривать все выводы и открытия в отношении к состоянию
или роду ума. С этой точки зрения, нет оснований полагать, что наш ум как
познавательный инструмент является единственно возможным, и лучшим из
существующих инструментов. Равным образом, нет оснований полагать, что все
открытые и установленные истины навсегда останутся истинами. Напротив, с точки
зрения психологического метода, не приходится сомневаться в том, что мы откроем
множество новых истин, в том числе совершенно непостижимых для нас, о
существовании которых мы и не подозревали, даже таких, которые фундаментально
противоречат до сих пор признаваемым истинам. Конечно, для догматизма нет ничего
более пугающего и недопустимого. Психологический метод разрушает все старые и
новые предрассудки и суеверия; он не позволяет мысли останавливаться и
довольствоваться достигнутыми результатами, какими бы искушающими и приятными
они ни казались, какими бы симметричными и гладкими ни были сделанные из них
выводы. Психологический метод да„т возможность пересмотреть многие принципы,
которые считались окончательными и тв„рдо установленными, и находит в них
совершенно новый и неожиданный смысл. Психологический метод во многих случаях
позволяет не обращать внимания на факты или на то, что считается фактами, и
видеть то, что стоит за фактами. Хотя он - не более, чем метод, тем не менее, он
вед„т нас в совершенно определ„нным направлении, а именно: к эзотерическому
методу, который фактически и есть расширенный психологический метод, - но
расширенный в том смысле, в каком мы не можем расширить его собственными
усилиями.
1912-1929 гг.



ГЛАВА 2. ЧЕТВ‚РТОЕ ИЗМЕРЕНИЕ.
  Идея скрытого знания. - Проблема невидимого мира и проблема смерти. -
  Невидимый мир в религии, философии, науке. - Проблема смерти и е„ различные
  объяснения. - Идея четв„ртого измерения. - Различные подходы к ней. - Наше
  положение по отношению к 'области четв„ртого измерения'. - Методы изучения
  четв„ртого измерения. - Идеи Хинтона. - Геометрия и четв„ртое измерение. -
  Статья Морозова. - Воображаемый мир двух измерений. - Мир вечного чуда. -
  Явления жизни. - Наука и явления неизмеримого. - Жизнь и мысль. - Восприятие
  плоских существ. - Различные стадии понимания мира плоского существа. -
  Гипотеза третьего измерения. - Наше отношение к 'невидимому'. - Мир
  неизмеримого вокруг нас. - Нереальность тр„хмерных тел. - Наше собственное
  четв„ртое измерение. - Несовершенство нашего восприятия. - Свойства восприятия
  в четв„ртом измерении. - Необъяснимые явления нашего мира. - Психический мир и
  попытки его объяснения. - Мысль и четв„ртое измерение. - Расширение и
  сокращение тел. - Рост. - Явления симметрии. - Чертежи четв„ртого измерения в
  природе. - Движение от центра по радиусам. - Законы симметрии. - Состояния
  материи. - Взаимоотношение времени и пространства в материи. - Теория
  динамических агентов. - Динамический характер вселенной. - Четв„ртое измерение
  внутри нас. - 'Астральная сфера' - Гипотеза о тонких состояниях материи. -
  Превращение металлов. - Алхимия. - Магия. - Материализация и дематериализация.
  - Преобладание теорий и отсутствие фактов в астральных гипотезах. -
  Необходимость нового понимания 'пространства' и 'времени'.
Идея существования скрытого знания, превосходящего знание, которое человек может
достичь собственными усилиями, раст„т и укрепляется в умах людей при понимании
ими неразрешимости многих стоящих перед ними вопросов и проблем.
Человек может обманывать себя, может думать, что его знания растут и
увеличиваются, что он знает и понимает больше, нежели знал и понимал прежде;
однако иногда он становится искренним с самим собой и видит, что по отношению к
основным проблемам существования он так же беспомощен, как дикарь или реб„нок,
хотя и изобр„л множество умных машин и инструментов, усложнивших его жизнь, но
не сделавших е„ понятнее.
Говоря с самим собой ещ„ откровеннее, человек, возможно, призна„т, что все его
научные и философские системы и теории сходны с этими машинами и инструментами,
потому что они только усложняют проблемы, ничего не объясняя.
Среди окружающих человека неразрешимых проблем две занимают особое положение -
проблема невидимого мира и проблема смерти.
Во всей истории человеческой мысли, во всех без исключения формах, которые
когда-либо принимала мысль, люди подразделяли мир на видимый и невидимый; они
всегда понимали, что видимый мир, доступный непосредственному наблюдению и
изучению, представляет собой нечто весьма малое, быть может, даже несуществующее
по сравнению с огромным невидимым миром.
Такое утверждение, т.е. деление мира на видимый и невидимый, имелось всегда и
везде; сначала оно может показаться странным; однако в действительности все
общие схемы мира, от примитивных до самых тонких и тщательно разработанных,
делят мир на видимый и невидимый - и не могут от этого освободиться. Деление
мира на видимый и невидимый является основой человеческого мышления о мире,
какие бы имена и определения он такому делению не давал.
Этот факт становится очевидным, если мы попытаемся перечислить разные системы
мышления о мире.
Прежде всего, разделим эти системы на три категории: религиозные, философские,
научные.
Все без исключения религиозные системы, от таких богословски разработанных до
мельчайших деталей, как христианство, буддизм, иудаизм, до совершенно
выродившихся религий 'дикарей', которые кажутся современному знанию
'примитивными', - все они неизменно делят мир на видимый и невидимый. В
христианстве: Бог, ангелы, дьяволы, демоны, души живых и м„ртвых, небеса и ад. В
язычестве: божества, олицетворяющие силы природы, - гром, солнце, огонь, духи
гор, лесов, оз„р, духи вод, духи домов - вс„ это принадлежит невидимому миру.
В философии призна„тся мир явлений и мир причин, мир вещей и мир идей, мир
феноменов и мир ноуменов. В индийской философии (особенно в некоторых е„ школах)
видимый, или феноменальный, мир, майя, иллюзия, которая означает ложное понятие
о невидимом мире, вообще считается несуществующим.
В науке невидимый мир - это мир очень малых величин, а также, как это ни
странно, мир очень больших величин. Видимость мира определяется его масштабом.
Невидимы мир представляет собой, с одной стороны, мир микроорганизмов, клеток,
микроскопический и ультрамикроскопический мир; далее за ним следует мир молекул,
атомов, электронов, 'колебаний'; с другой же стороны, - это мир невидимых зв„зд,
дал„ких солнечных систем, неизвестных вселенных. Микроскоп расширяет границы
нашего зрения в одном направлении, телескоп - в другом, но оба весьма
незначительны по сравнению с тем, что оста„тся невидимым. Физика и химия дают
нам возможность исследовать явления в таких малых частицах и в таких отдал„нных
мирах, которые никогда не будут доступны нашему зрению. Но это лишь укрепляет
идею о существовании огромного невидимого мира вокруг небольшого видимого.
Математика ид„т ещ„ дальше. Как уже было указано, она исчисляет такие
соотношения между величинами и такие соотношения между этими соотношениями,
которые не имеют аналогий в окружающем нас видимом мире. И мы вынуждены
признать, что невидимый мир отличается от видимого не только размерами, но и
какими-то иными качествами, которые мы не в состоянии ни определить, ни понять и
которые показывают нам, что законы, обнаруживаемые в физическом мире, не могут
относиться к миру невидимому.
Таким образом, невидимые миры религиозных, философских и научных систем в конце
концов теснее связаны друг с другом, чем это кажется на первый взгляд. И такие
невидимые миры различных категорий обладают одинаковыми свойствами, общими для
всех. Свойства эти таковы. Во-первых, они непостижимы для нас, т.е. непонятны с
обычной точки зрения или для обычных средств познания; во-вторых, они содержат в
себе причины явлений видимого мира.
Идея причин всегда связана с невидимым миром. В невидимом мире религиозных
систем невидимые силы управляют людьми и видимыми явлениями. В невидимом мире
науки причины видимых явлений проистекают из невидимого мира малых величин и
'колебаний'. В философских системах феномен есть лишь наше понятие о ноумене,
т.е. иллюзия, истинная причина которой оста„тся для нас скрытой и недоступной.
Таким образом, на всех уровнях своего развития человек понимал, что причины
видимых и доступных наблюдению явлений находятся за пределами сферы его
наблюдений. Он обнаружил, что среди доступных наблюдению явлений некоторые факты
можно рассматривать как причины других фактов; но эти выводы были недостаточны
для понимания всего, что случается с ним и вокруг него. Чтобы объяснить причины,
необходим невидимый мир, состоящий из 'духов', 'идей' или 'колебаний'.


Другой проблемой, привлекавшей внимание людей своей неразрешимостью, проблемой,
которая самой формой своего приблизительного решения предопределяла направление
и развитие человеческой мысли, была проблема с