елели ему вечно повторять Имя Бога.
Я медленно следовал за проводником, а он с поднятым фонар„м показывал мне
орнаменты на стенах: фиолетовые, розовые, синие, ж„лтые, ярко-красные цветы
смешивались с гирляндами зел„ных каменных цветов, одни из которых имели размер
листа, другие были чуть больше; каменные цветы казались живыми и неподвластными
времени; затем следовали стены, целиком покрытые белыми мраморными цветами,
далее - резные двери и окна, все из белого мрамора.
Чем дольше я смотрел и слушал, тем яснее и радостнее понимал я замысел
художников, которые выразили бесконечное богатство, разнообразие и красоту души,
или вечной жизни, по сравнению с мелкой и незначительной земной жизнью.
Мы поднялись на крышу Тадж-Махала, где на углах стояли купола; я посмотрел
оттуда на широкую т„мную Джамну. Справа и слева высились большие мечети из
красного камня с белыми куполами. Затем я подош„л к той стороне, откуда
открывался вид на сад. Внизу вс„ было спокойно, лишь ветерок шелестел в
деревьях; время от времени откуда-то издалека доносился громкий и мелодичный
крик павлинов.
Вс„ походило на сон, на ту 'Индию', которую можно увидеть во сне, так что я
ничуть не удивился бы, если бы вдруг обнаружил, что лечу по воздуху над садом к
входной башне, темнеющей в конце кипарисовой аллеи.
Затем мы спустились вниз и обошли вокруг белого здания Тадж-Махала по мраморной
платформе, на углах которой стояли четыре минарета; при свете месяца мы
осмотрели украшения и орнаменты наружных стен.
После этого мы сошли вниз, в белый мраморный склеп. Там, как и наверху, горел
медный светильник. На белых гробницах царицы и падишаха лежали красные цветы.


На следующее утро я поехал в крепость, где до сих пор сохранился дворец
Шах-Джехана и царицы Арджуманд Бану.
Крепость Агры - это целый город. Огромные крепостные башни поднимаются над
воротами. За стенами толщиной в несколько футов - прямо-таки лабиринт внутренних
дворов, казарм, лавок и иных строений. Значительная часть крепости отведена под
нужды современной жизни и представляет особого интереса. Я подош„л к Жемчужной
мечети, которую знал по картине Верещагина. Здесь начинается царство белого
мрамора и синего неба. Только два цвета - белый и синий. Жемчужная мечеть
гораздо больше, чем я е„ представлял. Крупные, тяж„лые ворота, обшитые медью; за
ними под сверкающим небом ослепительно белый мраморный дворец с фонтаном; далее
- зал для проповедей с чудесными резными арками, орнаментированными золотом; его
окна с мраморными реш„тчатыми перепл„тами выходят во внутреннюю часть дворца;
сквозь них ж„ны падишаха и придворные дамы могли глядеть в мечеть.
Затем ид„т дворец. Это не одно здание, а целый ряд мраморных строений и дворов
посреди кирпичных домов и дворов самой крепости.
Трои Акбара, ч„рная мраморная плита на одном уровне с более высокими зубцами;
перед ним - 'двор правосудия'. Далее - 'при„мная' Шах-Джехана с новыми резными
арками, похожими на арки Жемчужной мечети, жилые помещения дворца и Жасминовый
павильон.
Дворцовые покои расположены на крепостной стене, откуда видна Джамна. Здесь
множество комнат, не очень больших, если судить по современным стандартам; но их
стены покрыты редкой и прекрасной резьбой. Вс„ так великолепно сохранилось, как
будто ещ„ вчера жили сл своими ж„нами вс„ эти падишахи-завоеватели, философы,
поэты, мудрецы, фанатики, безумцы, которые уничтожили одну Индию и создали
другую. Большая часть жилых помещений дворца скрыта под полами мраморных дворов
и проходов, которые тянутся от 'при„мной' до крепостной стены. Комнаты связаны
коридорами, проходами и небольшими двориками с мраморной оградой.
За крепостной стеной находится глубокий внутренний двор, где устраивались
состязания воинов, где дикие звери дрались друг с другом или с людьми. Выше
находится малый двор, окруж„нный реш„ткой, откуда дворцовые дамы наблюдали бои
слонов с тиграми или воинские состязания. Сюда же приходили со своими товарами
купцы из дальних стран - арабы, греки, венецианцы, французы. В 'шахматном'
дворе, вымощенном рядами ч„рных и белых плит в шахматном порядке, танцовщики и
танцовщицы в особых костюмах изображали шахматные фигуры. Далее комнаты ж„н
падишаха; в стенах ещ„ сохранились резные шкафчики для драгоценностей и
небольшие круглые отверствия, ведущие к тайникам, куда могли проникнуть только
маленькие ручки. Ванная, выложенная горным хрустал„м, благодаря чему стены,
когда зажигается свет, искрятся мерцающими красками. Небольшие, почти игрушечные
комнатки, похожие на бонбоньерки. Крошечные балконы. Комнаты под полами
внутреннего двора, куда свет попадает лишь сквозь тонкие мраморные плиты, и где
никогда не бывает жарко; наконец, чудо из чудес - Жасминовый павильон, любимое
помещение царицы Мумтаз-и-Махал.
Это круглая башня, окруж„нная балконом, который висит над крепостной стеной и
Джамной. С балкона внутрь ведут восемь дверей. На стенах Жасминового павильона,
а также на балюстрадах и на колоннах балкона нет буквально ни одного дюйма
пространства, который не был бы покрыт тончайшей, великолепной резьбой.
Орнаменты внутри орнаментов, и в каждом из них ещ„ один орнамент; почти
ювелирная работа. Таков весь Жасминовый павильон; таковы же небольшой зал с
фонтаном и ряды резных колонн.
Во вс„м этом нет ничего грандиозного или мистического; но в целом возникает
впечатление необыкновенной интимности. Я ощутил жизнь обитавших здесь людей;
каким-то таинственным образом коснулся е„, словно эти люди вс„ ещ„ живы, и
уловил проблески самых глубоких и сокровенных аспектов в их жизни. Во дворе
совсем не чувствуется время. Прошлое, связанное с этими мраморными комнатами,
кажется настоящим, настолько оно живо и реально; странно даже подумать, что
всего этого больше нет.
Когда мы покидали дворец, проводник рассказал мне, что под крепостью есть
подземный лабиринт, где, по слухам, хранятся несметные сокровища. Я вспомнил,
что читал раньше об этом. Но вход в подземные коридоры закрыт и скрыт много лет
назад после того, как в них заблудилась и погибла целая группа любопытных
путешественников. Говорят, там водится множество змей, в том числе несколько
гигантских кобр; эти кобры, возможно, жили ещ„ во времена Шах-Джехана.
Рассказывают, что иногда в лунные ночи они выползают к реке.
Из дворца я снова поехал к Тадж-Махалу, а по пути купил фотографии старых
миниатюр с портретами Шах-Джехана и царицы Арджуманд Бану. Стоит однажды увидеть
эти фотографии, и их лица навсегда останутся в памяти. Голова царицы слегка
наклонена; тонкой рукой она держит розу. Портрет сильно стилизован; но в форме
рта и в больших глазах угадывается глубокая внутренняя жизнь, сила и мысль; е„
лицо полно непреодолимого очарования тайны и сказочного мира. Шах-Джехан
изображ„н в профиль. У него очень странный взгляд - экстатический и в то же
время урановешенный. На портрете он как будто видит что-то такое, чего нельзя
увидеть никому, вернее, то, чего никто не смеет увидеть. Кажется также, что он
присматривается к самому себе, наблюдая за каждым свлим чувством, за каждой
мыслью. Это взор ясновидца и мечтателя - но также и человека необыкновенной силы
и храбрости.


Впечатление от Тадж-Махала при свете дня оказалось не только не слабее ночного,
но, пожалуй, усилилось. Белый мрамор среди зелени удивительно контрастирует с
синим небом, и вы одним взглядом схватываете больше мелочей и частностей, чем
ночью. Внутри здания ещ„ сильнее поражает роскошь украшений и сказочные цветы -
красные, ж„лтые, синие вместе с зел„ными гирляндами, сплетения мраморных листьев
и цветов, узорные реш„тки, и вс„ это - душа царицы Мумтаз-и-Махал.
Я пров„л в саду, окружающем Тадж-Махал весь следующий день, до самого вечера.
Приятнее всего было сидеть на балконе, на верху башенных ворот. Внизу раскинулся
сад, его пересекали кипарисовая аллея и линия фонтанов, доходящая до самой
мраморной платформы, на которой стоит Тадж-Махал. Под кипарисами медленно
двигались группы посетителей-мусульман в одеждах и тюрбанах мягких тонов и самых
разнообразных цветов: бирюзовых, лимонно-ж„лтых, светло-зел„ных, ж„лто-розовых.
Надев очки, я долго наблюдал за светло-оранжевым тюрбаном бок о бок с изумрудной
шалью. Снова и снова мелькали они за деревьями, а затем появились на мраморной
лестнице, ведущей в мавзолей. Далее они исчезли у входа в Тадж-Махал; потом их
можно было увидеть среди куполов на крыше. По кипарисовой аллее двигалось
непрерывное шествие цветных одеяний и тюрбанов - плыли синие, ж„лтые, зел„ные,
розовые ьюрбаны, шали и кафтаны. Не было видно ни одного европейца.
Тадж-Махал - место паломничества и прогулок горожан. Здесь встречаются
влюбл„нные; вы видите детей с большими т„мными глазами, спокойных и тихих, как
все индийские дети; здесь проходят глубокие старики и калеки, женщины с
маленькими детьми, нищие, факиры...
Перед вами появляются все лица, все типы мусульманской Индии.
Глядя на них, я испытывал странное чувство: мне казалось, что и это было частью
плана строителей Тадж-Махала, частью их мистического замысла соприкосновения
души с целым миром, с целой жизнью, которая со всех сторон непрерывно вливается
в эту душу.
1914 г.


6. Дервиши мевлеви.
Впервые я увидел их в 1908 году, когда Константинополь был ещ„ жив. Позднее он
умер. Именно они были душой Константинополя, хотя об этом никто не знал.
Помню, как я вош„л во двор одного тэккэ на верхней части 'Юксэк Кальдерим',
шумной и в те времена типично восточной улицы, которая своими ступеньками
поднимается высоко по холму от моста через Золотой Рог к главной улице Пера.
Вертящиеся дервиши! Я ожидал маниакальной яркости безумия - неприятного и
болезненного зрелища; и даже колебался, идти ли мне туда. Но двор тэккэ с его
старыми зел„ными платанами и древними гробницами на старинном, попросшем травой
кладбище поразил меня своим дивным воздухом, атмосферой мира и спокойствия.
Когда я подош„л к дверям тэккэ, церемония уже началась; я услышал странную,
негромкую музыку флейт и приглуш„нных барабанов. Впечатление было неожиданным и
необыкновенно приятным.
Затем последовал разговор у входа - небольшое беспокойство по поводу ботинок и
туфель; мы ид„м направо, потом налево, далее - т„мный проход... Но я уже понял,
что приш„л в такое место, где увижу нечто.
Круглая зала устлана коврами и окружена деревянными перилами, доходящими до
груди. За перилами, в круговом коридоре - зрители. Ид„т церемония приветствия.
Мужчины в ч„рных халатах с широкими рукавами, в высоких ж„лтых шапках из
верблюжьей шерсти, чуть суживающихся кверху (кула), один за другим приближаются
под аккомпанемент музыки к шейху, который сидит в особой ложе, прислонившись к
подушке. Они отдают шейху низкий поклон, становятся по правую его руку, затем,
сделав несколько шагов, повторяют те же самые низкие поклоны и становятся слева
от него. А потом, подобно ч„рным монахам, медленно и спокойно садятся друг за
другом вдоль круговых перил в круглой зале. Вс„ время играет музыка.
Но вот она затихает. Молчание. Мужчины в высоких кула сидят, опустив глаза.
Шейх начинает длинную речь. Он говорит об истории мевлеви, о султанах, которые
правили в Турции, перечисляет их имена, говорит об интересе и симпатии к ордену
дервишей. Странно звучат арабские слова. Мой друг, который долго жил на Востоке,
негромко переводит мне слова шейха.
Но я больше смотрел, чем слушал. И вот что поразило меня в этих дервишах: все
они были разные.
Когда вы видите вместе много людей, одетых в одинаковую одежду, вы, как правило,
не разбираете их лиц. Кажется, что они у всех одинаковые.
Но то, что особенно поразило меня здесь и сразу же приковало к себе внимание, -
это необычный факт: все лица были разными. Ни одно не походило на другое, и
каждое немедленно запечатлевалось в памяти. Я никогда не встречал ничего
подобного. Через десять-пятнадцать минут, в течение которых я наблюдал за
церемонией, приветствия окончились, - лица всех дервишей, сидевших в кругу,
стали мне близкими и знакомыми, словно лица школьных товарищей. Я уже знал их
всех - и с приятным предчувствием ждал, что же последует дальше.
Снова, как будто издали, донеслись звуки музыки. Один за другим, не спеша,
несколько дервишей сбрасывают сво„ одеяние и оказываются в коротких куртках по
пояс и в каких-то длинных белых рубахах; остальные остаются в верхней одежде.
Дервиши встают; спокойно и уверенно подняв правую согнутую руку, повернув голову
вправо и вытянув левую руку, они медленно вступают в круг и с чрезвычайной
серь„зностью начинают вертеться, одновременно двигаясь по кругу. А в центре, так
же согнув руку и глядя вправо, появялется дервиш с короткой седой бородой и
спокойным приятным лицом; он медленно вертится на одном месте, переступая ногами
какими-то особыми движениями. Все дервиши - некоторые очень молодые люди, другие
средних лет, а кое-кто уже совсем старики - вертятся вокруг него. И все они
вертятся и движутся по кругу с разной скоростью: старики - медленно, молодые - с
такой быстротой, что дух захватывает. Одни, вертясь, закрывают глаза, другие
просто смотрят вниз; но никто из них ни разу при этом не коснулся другого.
А в самой середине, не вертясь, как другие, медленно шагал седобородый дервиш в
ч„рном одеянии и зел„ном тюрбане, закрученном на шапке из верблюжей шерсти; он
прижимал ладони к груди и держал глаза опущенными. Шагал он как-то странно: то
вправо, то влево, то делал несколько шагов впер„д, то немного отступал назад,
как будто вс„ время двигался по какому-то кругу; но временами он как бы
переходил с одной орбиты на другую, а затем снова на не„ возвращался. Он также
ни разу не коснулся никого из окружающих, как и его самого никто не коснулся.
Как это могло быть? Я ничего не мог понять. Но об этом я даже и не думал, потому
что в тот момент вс„ мо„ внимание было обращено на другое: я наблюдал за лицами.

Шейх, сидевший напротив меня на подушках, вертевшийся посредине дервиш, другой,
в зел„ном тюрбане, медленно двигавшийся среди вертящихся дервишей, очень и очень
старый человек, медленно вертевшийся среди молодых, - все они что-то мне
напоминали.
Я не мог понять, что именно.
А дервиши продолжали вертеться, двигаясь по кругу. Одновременно вертелись
тринадцать человек; то один, то другой останавливался и медленно и спокойно, с
просветл„нным и сосредоточенным лицом, усаживался около стены. Тогда поднимался
другой и занимал его место в круге.
Невольно я стал думать, почему же эту церемонию описывают как безумное вращение,
которое повергает дервишей в ярость? Ведь если и есть в мире нечто
противоположное ярости, то именно это верчение. В н„м имелась какая-то система,
которую я не мог понять, но которая явно угадывалась; и, что ещ„ более важно, в
н„м было интеллектуальное сосредоточение, умственное усилие, как будто дервиши
не просто вертелись, но и одновременно решали в уме труднейшие задачи.
Я вышел из тэккэ на улицу, полный необычных и беспокойных впечатлений. Я
догадывался, что наш„л нечто невероятно ценное и важное; но в то же время
понимал, что у меня нет средств понять найденное, нет возможности подойти к нему
ближе, нет даже языка.
Вс„, что я раньше проч„л и понял о дервишах, не объясняло мне загадку, с которой
я столкнулся. Я знал, что орден мевлеви был основан в XIII веке персидским
поэтом и философом Джалаледдином Руми, что верчение дервишей схематически
изображает Солнечную систему и вращение планет вокруг Солнца, что дервиши
пронесли через столетия свой статут, правила и даже одеяние совершенно
нетронутыми. Я также знал, что знакомство с существующей литературой о дервишах
приносит глубокое разочарование, потому что в ней оста„тся обойд„нным самое
важное. Так что теперь, когда я сам увидел дервишей, я сформулировал для себя
важнейшие, относящиеся к ним проблемы. Первая: как им уда„тся не натыкаться друг
на друга, даже не касаться друг друга? И вторая: в ч„м заключается секрет этого
напряж„нного умственного усилия, связанного с верчением, усилия, которое я
видел, но не мог определить? Впоследствии я узнал, что ответ на первый вопрос
является одновременно ответом и на второй.


Константинополь исчез, подобно сну. Я побывал в других тэккэ, в Эйюбе, в
Скутари; повидал других дервишей. И вс„ это время чувство тайны продолжало
усиливаться.
Вертящиеся дервиши мевлеви и 'воющие' дервиши в Скутари стояли как-то особняком
от всего, что я когда-либо знал или встречал в жизни, отличались от всего этого.
Когда я думал о них, я вспоминал слова одного хорошо известного человека в
Москве; он посмеялся надо мной, когда я сказал, что Восток хранит многое такое,
что ещ„ неизвестно.
'Неужели вы действительно верите, что на Востоке осталось что-то
неисследованное? - спросил он. - О Востоке написано столько книг; так много
серь„зных уч„ных посвятило ему свою жизнь, изучая каждую пядь его земли, каждое
племя, каждый обычай. Просто наивно думать, будто на Востоке осталось что-нибудь
чудесное и неизвестное. Мне легче поверить в чудеса на Кузнецком мосту'.
Сказанное звучало очень умно, и я почти согласился с ним. Но теперь я сам
оказался на Востоке, и первое, что я там встретил, было чудом. И чудо это
происходило у всех на виду, почти на улице. Главная улица, Пера, была 'Кузнецким
мостом' Константинополя. И никто не мог объяснить мне этого чуда, потому что
никто ничего о н„м не знал.


Прошло двенадцать лет, прежде чем я снова встретил дервишей.
Я повидал многие страны; за это время случилось много событий. Из тех людей,
которые сопровождали меня в первую поездку в Константинополь, уже никого не
было. Не было даже России, ибо за последние три года позади меня как бы
происходили обвалы. В этот совершенно непостижимый период пути назад не было, и
я испытывал к местам и людям то же самое чувство, которое мы обычно испытываем
ко времени.
Не было никакой возможности вернуться ни в одно из тех мест, которые я оставлял.
Ни от кого, с кем я расставался, не было больше вестей.
Но когда я увидел с корабля в тумане минареты Стамбула, а по другую сторону
башню Галаты, мне тут же пришла на ум мысль о том, что скоро я увижу дервишей.
И вскоре я их увидел. Константинополь стал ещ„ более шумным, если это вообще
возможно; но, несмотря на новые толпы, он казался опустевшим. За эти годы бедный
город наполовину утратил свой восточный колорит и быстро приобретал однообразный
и отталкивающий облик европейского города. Однако в тэккэ дервишей на Пера вс„
было так же, как и прежде: те же старые надгробия, те же платаны, та же тихая
музыка, те же (или похожие на них) спокойные лица. После двенадцати лет нельзя
быть уверенным, но мне показалось, что несколько лиц я узнал.
Теперь я знал о них больше; знал часть их тайны, знал, как они это делают, знал,
в ч„м заключается умственная работа, связанная с верчением. Не детали, конечно,
потому что детали знает только тот, кто сам принимает участие в церемониях или
упражнениях; но я знал принцип.
Вс„ это не уменьшило чуда; оно лишь приблизилось и стало более значительным.
Вместе с тем я понял, почему дервиши не открывают своего секрета. Легко
рассказать, что они делают и как делают. Но для того, чтобы вполне это понять,
нужно сначала знать, зачем они это делают. А об этом рассказать нельзя.


Я опять уехал; и вскоре почва за мной снова обвалилась, так что вернуться в
Константинополь стало невозможным.
А немного времени спустя исчезли и сами дервиши. Просвещ„нные правители новой
Турции запретили всякую деятельность 'астрологов, предсказателей и дервишей'. В
тэккэ на Пера ныне находится полицейский участок.
1909 - 1925 гг.



Глава 10. НОВАЯ МОДЕЛЬ ВСЕЛЕННОЙ
Вопрос о форме вселенной. - История вопроса. - Геометрическое и физическое
пространство. - Сомнительность их отождествления. - Четв„ртая координата
физического пространства. - Отношение физических наук к математике. - Старая и
новая физика. - Основные приницпы старой физики. - Пространство, взятое отдельно
от времени. - Принцип единства законов. - Прицип Аристотеля. - Неопредел„нные
величины старой фи