о слово; в большинстве
случаев оно лишь дополняет глаголы, которые не выражают повторности или возврата
действия, что и хочет передать автор. А слово это постоянно переводили как
имеющее самостоятельное значение, что совершенно искажало его смысл. В обычном
переводе теряет всякий смысл и привед„нное выше место из Симплиция.
Эти два рода повторений, которые Евдем называет повторением в результате
естественного порядка вещей и повторением в количестве существований, суть
повторение во времени и повторение в вечности. Отсюда следует, что пифагорейцы
различали две эти идеи, которые смешивают современные буддисты и которые
смешивал Ницше.


Иисус, несомненно, знал о повторении и говорил о н„м своим ученикам. В
Евангелиях есть немало нам„ков на это; но самое бесспорное место, имеющее
совершенно определ„нный смысл в греческом, славянском и немецком текстах,
утратило его в переводах на другие языки, которые заимствовали ключевое слово из
латинского перевода.
'Иисус же сказал им: истинно говорю вам, что вы, последовавшие за Мною, в
пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей...' (Матф. XIX,
28)
В греческом тексте стоят слова en th paliggenes?a; в немецком они переведены in
der Wiedergeburt.
Греческое слово paliggenesia, славянское и русское слово 'пакибытие', немецкое
Wiedergeburt - все они могут быть переведены только в смысле повторного
существования или повторного рождения.
На латинский язык это слово было переведено regeneratio, первоначальное значение
которого также соответствовало понятию повторного рождения. Но позднее, в связи
с употреблением этого слова и его производных в смысле 'обновления' оно утратило
сво„ первоначальное значение.
Апостол Павел тоже, конечно, был знаком с идеей повторения, но относился к ней
отрицательно: для него она была слишком эзотерической. В 'Послании к евреям'
говорится:
'Ибо Христос вош„л не в рукотвор„нное святилище, по образу истинного устроенное,
но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие.
И не для того, чтобы многократно приносить Себя в жертву, как первосвященник
входит во святилище каждогодно с чужою кровью;
Иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира. Он же однажды, к
концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею'.
Нужно отметить, что 'Послание к евреям' приписывают не только апостолу Павлу, но
и другим авторам, и окончательного мнения по этому поводу нет.
Ориген (III век) в своей книге 'О первопричинах' также ссылается на идею
повторения, но отзывается о ней отрицательно:
'И вот я не понимаю, какими доказательствами могут подкрепить свои утверждения
те, кто заявляет, что иногда появляются миры, не отличающиеся друг от друга, но
одинаковые во всех отношениях. Ибо если бы, как говорят, существовал мир,
подобный во всех отношениях (настоящему), тогда необходимо случилось бы, что
Адам и Ева совершили бы то, что уже совершали; вторично произош„л бы тот же
самый потоп; тот же Моисей снова пов„л бы из Египта народ, насчитывающий около
шестисот тысяч; также и Иуда во второй раз предал бы Господа, а Павел вторично
держал бы одежды побивавших каменьями Стефана; и вс„, совершенное в этой жизни,
как утверждают, повторилось бы.'
Вместе с тем, Ориген верно понимает вечность, во всяком случае близко подош„л к
верному е„ пониманию. Возможно, что он отрицал идею повторения не совсем
искренне, поскольку в условиях его времени обнародовать эту идею иначе было
просто невозможно. Интересно, однако, что в первые века христианства идея
повторения была ещ„ известна; впоследствии она совершенно исчезает из
'христианского мышления'.


Если мы попробуем проследить за идеей вечного возвращения в европейской
литературе, необходимо упомянуть замечательную 'фантастическую сказку' Р.Л.
Стивенсона 'Песнь о завтрашнем дне' (1895 г.), рассказ Ч.Х. Хинтона
'Неоконченное сообщение' во второй книге его 'Научной фантастики' (1898 г.), а
также одну-две страницы его рассказа 'Стелла' из той же книги.
Есть два интересных стихотворения на эту тему. Первое написано Алексеем Тостым:
  По гребле, неровной и тесной,
  Вдоль мокрых рыбачьих сетей,
  Дорожная едет коляска,
  Сижу я задумчиво в ней.
  Сижу и смотрю я дорогой
  На серый и пасмурный день,
  На озера берег отлогий,
  На дальний дымок деревень.
  По гребле, со взглядом угрюмым,
  Проходит оборванный жид;
  Из озера с пеной и шумом
  Вода через греблю бежит;
  Там мальчик играет на дудке,
  Забравшись в зел„ный тростник;
  В испуге взлетевшие утки
  Над озером подняли крик.
  Близ мельницы, старой и шаткой,
  Сидят на траве мужики;
  Телега с разбитой лошадкой
  Лениво подвозит мешки...
  Мне кажется вс„ так знакомо,
  Хоть не был я здесь никогда,
  И крыша дал„кого дома,
  И мальчик, и лес, и вода,
  И мельницы говор унылый,
  И ветхое в поле гумно,
  Вс„ это когда-то уж было,
  Но мною забыто давно.
  Так точно ступала лошадка,
  Такие же тащила мешки;
  Такие ж у мельницы шаткой
  Сидели в траве мужики;
  И так же ш„л жид бородатый,
  И так же шумела вода -
  Вс„ это уж было когда-то,
  Но только не помню когда...
Второе стихотворение написано Д.Г. Россетти:
  Внезапный свет
  Я был здесь раньше,
  Но когда и как это было - сказать не могу.
  Я знаю траву за дверьми,
  Е„ приятный и резкий запах,
  Дыхание моря, огни на берегу, -
  Вы все были прежде моими,
  И не могу понять, как давно это было.
  Но в тот самый миг, когда пролетала ласточка,
  Упала завеса, - и вспомнил я:
  Вс„ это знал я давным-давно,
  И вот теперь, может быть, узнал снова!..
  Встряхни кудрями перед моим взором...
  Разве не спим мы, как прежде,
  Только ради любви?
  Мы спим и просыпаемся,
  Но никогда не имеем сил,
  Чтобы разбить эту цепь.
У последней строфы есть другой вариант:
  Разве этого не было раньше?
  Разве плывущее время
  Не восстановит вместе с нашей жизнью
  И нашу былую любовь?
  И разве, наперекор смерти, не принесут нам дни и ночи
  Ещ„ раз то же самое наслаждение?
Оба стихотворения написаны в 50-е годы прошлого столетия. На стихотворение
Толстого обычно смотрят, как на вещь, где просто передаются несколько необычные,
преходящие настроения. Однако А. Толстой проявлял большой интерес к мистической
литературе и был связан с несколькими оккультными кружками, существовавшими
тогда в Европе; возможно, он имел определ„нные знания об идее вечного
возвращения.
Очень сильно ощущал повторность событий и Лермонтов. Он полон предчувствий,
ожиданий, 'воспоминаний'. Он постоянно упоминает об этих чувствах, особенно в
проаических произведениях; весь 'Фаталист' практически написан на тему
повторения и вспоминания того, что произошло в каком-то неизвестном прошлом.
Многие места в 'Княжне Мэри' и 'Бэле', особенно философские размышления,
вызывают впечатление, будто Лермонтов пытался вспомнить что-то забытое.
Мы думаем, что хорошо понимаем Лермонтова. Но кто хоть раз задавался вопросом:
что означает следующее место из 'Бэлы'?
'...Мне было как-то весело, что я так высоко над миром; чувство детское, не
спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно
становимся детьми; вс„ приобрет„нное отпадает от души, и она вновь делается
такою, какою была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять'.
Я лично не припомню, чтобы кто-то хоть раз попытался проанализировать эти слова:
во всей литературе о Лермонтове на них не обратили внимания. Но мысль о каком-то
'возвращении', несомненно, тревожила Лермонтова, иногда унося его вдаль, иногда
проявляясь в непостижимых мечтах:
  ...В самозабвенье
  Не лучше ль кончить жизни путь?
  И беспробудным сном заснуть
  С мечтой о близком пробужденье?
('Валерик')
В наше время идея возвращения и даже возможности полусознательного припоминания
становится вс„ более настоятельной и необходимой.
В книге 'Жизнь Наполеона' (1928 г.) Д.С.Мережковский постоянно говорит о
Наполеоне, употребляя фразы: 'он знал' ('помнил'); а позже, повествуя о
последних годах Наполеона в Европе, пользуется словами: 'он забыл' ('ему не
удалось вспомнить').
Этот список можно было бы продолжить; я хотел только показать, что забытая ныне
идея о повторении и припоминании прошлого далеко не чужда европейской мысли.
Однако психологическое приятие идеи вечного возвращения вовсе не обязательно
вед„т к е„ логическому пониманию и уяснению. Чтобы постичь идею вечного
возвращения и е„ разные аспекты, необходимо вернуться к идеям, изложенным в
главе 'Новая модель вселенной'.


Идея времени как четв„ртого измерения не противоречит обыденному взгляду на
жизнь, когда мы принимаем время за прямую линию. Эта идея разве что вызывает
ощущение большей предопредел„нности, большей неизбежности. Но идея времени как
кривой четв„ртого измерения в корне меняет нашу концепцию жизни. Если мы точно
пойм„м смысл этой кривизны, в особенности если начн„м понимать, как кривая
четв„ртого измерения преобразуется в кривые пятого и шестого измерений, наши
воззрения на вещи и на самих себя уже не смогут остаться такими, какими были.
Как сказано в предыдущей главе, в соответствии с начальной схемой измерений, в
которой измерения изображаются в виде прямых линий, пятое измерение - это линия,
перпендикулярная линии четв„ртого измерения и пересекающаяся е„, т.е. линия,
проходящая через каждый момент времени, линия бесконечного существования одного
момента.
Но как формируется эта линия, откуда она выходит и что выходит из не„? Это можно
до некоторой степени понять, если представить жихнь в виде серии волновых
колебаний.
Как мы помним из теории физических волновых колебаний, каждая волна содержит в
себе полный круг, т.е. материя волны движется по замкнутой кривой на одном и том
же месте до тех пор, пока действует сила, е„ создающая.
Следует помнить и то, что каждая волна состоит из меньших волн, являясь, в свою
очередь, составной частью более крупной волны.
Если ради удобства рассуждений мы примем дни за малые волны, которые формируют
более крупные волны - годы, тогда волны лет составят одну большую волну жизни. И
пока эта волна катится впер„д, волны дней и лет вращаются на предназначенных им
местах, снова и снова повторяя сво„ движение. Таким образом, линия четв„ртого
измерения, или линия жизни, или линия времени, состоит из волн повторяющихся
дней, из малых кругов пятого измерения, совершенно так же, как луч света состоит
из квантов, каждый из которых совершает вращательное движение на сво„м месте,
пока продолжается действие первоначального толчка, вызвавшего появление луча. Но
сам по себе луч может быть кривой линией, составной частью какой-то другой,
более крупной волны. То же самое относится и к линии жизни. Если считать е„
одной большой волной, состоящей из волн дней и лет, прид„тся допустить, что
линия жизни движется криволинейно и, совершив полный оборот, возвращается к
исходному пункту. И если день или год являют собой волну в колебательном
движении нашей жизни, то вся наша жизнь представляет собой волну другого
колебательного движения, о котором мы ничего не знаем.
Как я уже указал, в обыденном сознании жизнь представляется прямой линией,
провед„нной между моментами рождения и смерти. Но, представляя жизнь в виде
круговой волны, мы получим фигуру, в которой точка рождения совпадает с точкой
смерти. Для тех, кто следил за развитием идей, касающихся 'измерений времени', в
предыдущей главе, этот пункт не представляет особых трудностей для понимания, а,
наоборот, является естественным следствием из того, что было сказано ранее. Но
он вызывает вопрос, на который трудно ответить, а именно: как сохраняются
одинаковые отношения между рождениями разных людей, если мы знаем, что отношения
между их смертями совсем иные, чем отношения между рождениями? Короче говоря,
что случается с человеком, который умер раньше своей бабушки? Он должен родиться
немедленно, однако его мать ещ„ не родилась!.. На это возможны два ответа:
во-первых, можно сказать, что в момент соприкосновения души с вечностью
возникают другие соотношения времени, ибо момент вечности может обладать другой
временной ценностью; во-вторых, можно утверждать, что наши обычные представления
о 'временных отрезках' неверны. Например, время может обладать для нас разной
длительностью - пять, десять, сто лет, - но всегда сохраняет свою скорость.
Однако, где доказательства правильности такого представления о времени? Почему
не предположить, что в определ„нных пределах (например, по отношению к
человеческой жизни) время обладает одинаковой длительностью, но разной
скоростью? Одно не более сомнительно, чем другое; но с допущением такой
возможности исчезает и сам вопрос.
В моей книге 'Tertium Organum' я привожу рисунок фигуры четв„ртого измерения,
взятый из книги Ван Маанена. Фигура состоит из двух кругов, один внутри другого.
Эта фигура обозначает жизнь: малый круг - человек, большой - жизнь человека.
Малый круг катается внутри большого, который сначала расширяется, а затем
постепенно сужается и приводит малый круг к той самой точке, откуда он начал
движение. Катаясь по большой окружности, малый круг вращается вокруг собственной
оси, и это вращение есть вечность по отношению ко времени - движению по большой
окружности.
Здесь мы вновь встречаемся с кажущимся парадоксом: пятое измерение возникает
внутри четв„ртого, движение по линии пятого измерения созда„т движение по линии
четв„ртого измерения. Как же найти здесь начало и конец? Что является движущейся
силой и что движимым объектом? Будет ли это малый круг, вращающийся вокруг своей
оси и приводимый в движение толчком, который отправляет его в движение по
большой окружности? Или же большой круг сам приходит в движение благодаря
вращению малых кругов? Одно движет другое. Но по отношению к жизни, изображаемой
большим кругом, вечность можно обнаружить, во-первых, в малых кругах,
изображающих повторяющиеся моменты дней и лет, а во-вторых, в повторениях самого
большого круга, в повторении жизни, принимающей форму повторной волны.
Подобно тому, как это было в случае четв„ртого измерения, мы вновь обнаруживаем,
что высшее измерение возникает как бы над низшим измерением и в то же время под
ним.
Как наверху, так и внизу.
Четв„ртое измерение для нас находится в мире небесных тел и в мире молекул.
Пятое измерение находится в мгновениях жизни, вечно пребывающих там, где они
есть, в повторении самой жизни как целого.
Сама жизнь для человека является в виде времени. Для человека нет и не может
быть иного времени, чем время его жизни. Человек - это его жизнь. Жизнь человека
и есть его время.
Измерение времени для всех при помощи таких явлений, как видимое или
действительное движение солнца или луны, можно оправдать, так как оно удобно для
практических целей. Но при этом все забывают, что это всего-навсего формальное
время, принятое в результате общего соглашения. Абсолютное время для человека -
его жизнь, и за пределами этого времени другого быть не может.
Если я сегодня умру, завтрашний день для меня существовать не будет. Но, как
было сказано выше, все теории будущей жизни, посмертного существования,
перевоплощений и т.п. содержат одну очевидную ошибку. Все они основаны на
обыденном понимании времени, т.е. на идее о том, что завтра будет существовать и
после смерти. На самом же деле именно в этом и состоит отличие жизни от смерти.
Человек умирает, потому что его время подошло к концу. Завтрашнего дня после
смерти нет, хотя все обычные представления о 'будущей жизни' исходят из этого
'завтрашнего дня'. Как может существовать какая-то будущая жизнь, если внезапно
обнаруживается, что никакого будущего нет, нет 'завтра', нет времени, нет
'после'? Спириты, теософы, теологи и прочие, знающие вс„ о будущем и о будущей
жизни, окажутся в очень странном положении, когда поймут, что никакого 'после'
не существует.
Что же тогда возможно? И в ч„м смысл жизни, представленной в виде круга?
В предыдущей главе я указывал, что сама кривизна линии времени подразумевает
присутствие в не„ ез„ одного измерения, а именно пятого, или вечности. И если в
обычном понимании четв„ртон измерение представляет собой протяж„нность времени,
чем же является пятое измерение, или вечность?
Вечность может быть понята нашим умом в двух формах: в форме сосуществования или
в форме повторения. Форма сосуществования требует пространства - где-то ещ„
существуют вещи, идентичные существующим здесь, такие же люди, такой же мир.
Форма повторения требует времени - когда-то ещ„ вс„ повторится или повторяется -
по завершении данного частного цикла, т.е. этой отдельной жизни, или после же
после каждого мгновения. Последняя идея, т.е. идея повторения каждого мгновения
вновь и вновь, близка идее сосуществования. Но нашему уму удобнее думать об идее
повторения в форме повторения циклов. Кончается одна жизнь, и начинается другая;
окончилась одно время, началось другое. Смерть в действительности есть
возвращение к началу.
Это значит, что если человек родился в 1877 году и умер в 1912 году, то после
смерти он обнаружит себя вновь в 1877 году и должен снова прожить ту же самую
жизнь. Умирая и завершая цикл своей жизни, онтвойд„т в ту же самую жизнь с
другого конца. Он опять родится в том же самом городе, на той же улице, у тех же
родителей, в том же самом году, в тот же день. У него будут те же братья и
с„стры, те же дяди и т„тки, те же игрушки, те же котята, те же друзья, те же
женщины. Он совершит те же ошибки, будет так же смеяться и плакать, радоваться и
страдать. И когда прид„т время, он умр„т совершенно так же, как умирал раньше. И
снова в момент его смерти вс„ окажется точно таким же, как будто стрелки всех
часов перевели назад на 7 часов 35 минут второго сентября 1877 года; с этого
момента они вновь начнут сво„ обычное движение.
Новая жизнь кончается совершенно в тех же условиях, что и предыдущая; то же
самое относится и к е„ началу. Она и не может начаться в каких-либо иных
условиях. Единственное, что можно и даже необходимо допустить, - это факт
усиления в каждой жизни тенденций предшествующей, тех склонностей, которые росли
и крепли в течение всей жизни; это справедливо по отношению как к хорошим, так и
дурным склонностям, к проявлению силы и проявлению слабости.
Фактически, для идеи вечного возвращения имеется гораздо больше психологического
материала, нежели это предполагают; однако научная мысль не вполне уяснила себе
его наличие.
Каждому известно особое ощущение (или его описание), переживаемое иногда людьми,
особенно в детстве, - ощущение того, что 'это уже было раньше'. Привед„нные выше
два стихотворения могли быть вдохновлены этим ощущением.
Я говорил об этом в главе об изучении основ; там же отмечалось, что обычные
объяснения охватывают две категории явлений, относящихся к данным чувствам, из
тр„х, но третья категория объяснения не получила. Для этой категории характерно
то, что чувство это уже было раньше, которое в детстве бывает живым и частым, у
взрослых исчезает. В некоторых случаях эти явления, напоминающие своеобразное
предвидение людей, вещей, мест и событий, можно проверить и подтвердить. Очень
редкие случаи 'достоверного' ясновидения принадлежат именно к такого рода
предвидениям.
Но сам по себе факт существования этих случайных воспоминаний, даже если считать
их действительными, слишком незначителен для того, чтобы удалось на н„м что-то
построить.
Вероятно, совершенно прав тот, кто зада„т вопрос: 'Если такое чрезвычайное
явление, как повторение жизни, на самом деле существует, почему же мы ничего о
н„м не знаем, почему мы не вспоминаем больше? И почему люди не поняли этого уже
давно, почему нам только сейчас предлагают это открытие?'
Подобные вопросы вполне обоснованы; однако ответить на них не так трудно.
Ранее в этой книге был приведен пример эволюции: превращение бабочки. В этом
превращении особенно характерно то, что, переходя на новый уровень превращения,
'бабочка' полностью исчезает на предыдущем уровне, умирает там, переста„т
существовать там, иными словами, теряет вс