та, если бы я умел изменять состояние
своего сознания, полностью сохраняя при этом способность к наблюдению. Но как
раз это оказалось совершенно невозможным. Состояния сознания менялись, но я не
мог контролировать эту перемену, никогда не мог сказать наверняка, каков будет
результат эксперимента, не всегда даже был в состоянии наблюдать, так как идеи
следовали одна за другой и исчезали слишком быстро. Пришлось признать, что,
несмотря на открытые новые возможности, мои эксперименты не давали материала для
точных выводов. Главный вопрос о взаимоотношениях субъективной и объективной
магии и об отношении их к мистике остался без ответа.
Но после этих экспериментов я стал по-новому смотреть на многие вещи. Я понял,
что многие философские и метафизические системы, совершенно разные по своему
содержанию, могли на самом деле быть попытками выразить именно то, что мне
довелось узнать и что я пытался описать. Я понял, что за многими научными
дисциплинами о мире и человеке, возможно, скрываются опыты и ощущения, сходные с
моими, даже идентичные им. Я понял, что в течение сотен и тысяч лет мысль
человека вс„ время кружила вокруг чего-то такого, что ей никак не удавалось
выразить.
Во всяком случае, мои эксперименты с неоспоримой ясностью установили для меня
возможность соприкосновения с реальным миром, пребывающим по ту сторону
колеблющегося миража видимого мира. Я понял, что познать этот реальный мир
можно; но во время экспериментов мне стало ясно, что для этого необходим иной
подход, иная подготовка.
Сопоставив вс„, что я читал и слышал об этом, я не мог не увидеть, что многие до
меня пришли к тем же результатам; и весьма вероятно, что многие пошли
значительно дальше меня. Но все они неизбежно встречались с теми же самыми
трудностями, а именно, с невозможностью передать на м„ртвом языке впечатления от
живого мира. Так было со всеми, кроме тех, кому известен другой подход. И я
приш„л к выводу, что без их помощи сделать что-либо невозможно.
1912 - 1929 гг.



ГЛАВА 9. В ПОИСКАХ ЧУДЕСНОГО
Собор Парижской Богоматери. - Египет и пирамиды. - Сфинкс. - Будда с сапфировыми
глазами. - Душа царицы Мумтаз-и-Махал. - Дервиши мевлеви.


1. Собор Парижской Богоматери.
Когда я смотрел вниз с башен Нотр-Дам, у меня возникало множество странных
мыслей. Сколько столетий прошло под этими башнями! Как много перемен - и как
мало что-либо изменилось!
Маленький средневековый городок, окруж„нный полями, виноградниками и лесом.
Затем растущий Париж, который несколько раз передвигал свои стены. Париж
последних столетий, который, как заметил Виктор Гюго, 'меняет сво„ лицо раз в
пятьдесят лет'. И люди... Они вечно куда-то идут мимо этих башен, вечно куда-то
торопятся - и всегда остаются там же, где были; они ничего не видят, ничего не
замечают; это одни и те же люди. И башни одни и те же, с теми же химерами,
которые смотрят на город, вечно меняющийся, вечно исчезающий и вечно остающийся
одним и тем же.
Здесь ясно видны две линии в жизни человечества. Одна - жизнь всех людей внизу;
другая - линия жизни тех, кто построил Нотр-Дам. Глядя вниз с этих башен,
чувствуешь, что подлинная история человечества, достойная упоминания, и есть
история строителей Нотр-Дам, а не тех, кто проходит мимо. И вы понимаете, что
две эти истории несовместимы.
Одна история проходит перед нашими глазами; строго говоря, это история
преступлений, ибо если бы не было преступлений, не было бы и истории. Все
важнейшие поворотные моменты и стадии этой истории отмечены преступлениями:
убийствами, актами насилия, грабежами, войнами, мятежами, избиениями, пытками,
казнями. Отцы убивают детей, а дети - отцов; братья убивают друг друга; мужья
убивают ж„н, ж„ны - мужей; короли убивают подданных, подданные - королей.
Это одна история - та история, которую знает каждый, история, которой учат в
школе.
Другая история - это история, которая известна очень немногим. Большинство людей
вообще не видит е„ за историей преступлений. Но то, что созда„тся этой скрытой
историей, существует и много позже, иногда веками, как существует Нотр-Дам.
Видимая история, та, что протекает на поверхности, история преступлений,
приписывает себе то, что создала скрытая история. Но в действительности видимая
история всегда обманывается насч„т того, что создала скрытая история.
О соборе Нотр-Дам написано очень много; на самом же деле о н„м известно так
мало! Тот, кто не пробовал самостоятельно о н„м что-то узнать, получить нечто из
доступного материала, никогда не поверит, как мало сведений имеется о постройке
этого собора. На строительство потребовалось много лет; известны имена
епископов, которые так или иначе способстовали сооружению собора, а также имена
королей и пап того времени. Но о самих строителях не осталось никаких сведений;
известны только их имена, да и то не все. * Не сохранилось никаких фактов о
школах, которые стояли за тем, что было создано в этот удивительный период,
начавшийся приблизительно в 1000 году и продолжавшийся около четыр„х веков.
Известно, что в то время существовали школы строителей. Конечно, они должны были
существовать, поскольку каждый мастер обычно работал и жил вместе со своими
учениками. Так работали живописцы и скульпторы; естественно, так же работали и
архитекторы. Но за этими школами стояли другие объединения очень неясного
происхождения, и это были не просто школы архитекторов или каменщиков.
Строительство соборов было частью колоссального и умно задуманного плана,
который позволял существовать совершенно свободным философским и психологическим
школам в этот грубый, нелепый, жестокий, суеверный, ханжеский и схоластический
период средневековья. Школы оставили нам огромное наследство; но мы почти вс„
утратили, ибо не поняли ни его смысла, ни ценности.
Школы, построившие готические соборы, были столь хорошо скрыты, что сейчас их
следы находят только те, кто уже знает, что эти школы должны были существовать.
Несомненно, Нотр-Дам построила не католическая церковь XI-XII веков, у которой
уже тогда были для еретиков пытки и кост„р, пресекавшие свободную мысль. Нет ни
малейшего сомнения в том, что в то время церковь оказалась орудием сохранения и
распространения идей подлинного христианства, т.е. истинной религии и истинного
знания, абсолютно чуждых церкви.
Нет ничего невероятного в том, что план постройки соборов и организации школ под
покровом строительной деятельности возник вследствие усиления 'еретикомании' в
католической церкви, а также потому, что церковь быстро утрачивала качества,
которые делали е„ убежищем знания. К концу первого тысячелетия христианской эры
монастыри собрали всю науку, вс„ знание своего времени. Но узаконенная охота на
еретиков, их преследования, приближение эпохи инквизиции сделали невозможным
пребывание знания в монастырях.
Тогда для знания было найдено, вернее сказать, создано новое подходящее убежище.
Знание покинуло монастыри и перешло в школы строителей и каменщиков. Тот стиль,
который впоследствии назвали 'готическим' (его характерной чертой была
стрельчатая арка), в то время считался 'новым', 'современным' и был принят в
качестве отличительного знака школ. Внутреннее устройство шокл представляло
собой сложную организацию; они разделялись на разные ступени. А это значит, что
в каждой так называемой 'школе каменщиков', где преподавались все науки,
необходимые для архитектора, существовала и 'внутренняя школа', где объяснялось
истинное значение религиозных аллегорий и символов, где изучалась 'эзотерическая
философия', или наука об отношениях между Богом, человеком и вселенной, т.е.
'магия'; а ведь за одну только мысль об этом людей отправляли на дыбу и сжигали
на кострах. Школы продолжали существовать до Возрождения, когда стало возможным
возникновение 'мирской науки'. Новая наука, увл„кшись новизной свобоного
мышления и свободного исследования, очень скоро забыла и о сво„м происхождении,
и о роли 'готических' соборов в сохранении и передаче знания.
Но Собор Нотр-Дам остался; до наших дней хранит он идеи школ, идеи истинных
'франкмасонов' - и показывает их нам.
Известно, что Нотр-Дам, по крайней мере внешне, сейчас ближе к первоначальному
замыслу по сравнению с его обликом в течение последних тр„х веков. После
бесчисленных благочестивых, но невежественных переделок, после урагана
революций, разрушевшего то, что избежало этих переделок, Нотр_Дам был
реставрирован во второй половине XIX века - и реставрирован человеком, глубоко
понимавшим его идеию. Тем не менее, трудно сказать, что здесь осталось от
древнего здания, а что является новым; и не вследствие недостатка исторических
данных, а потому что 'новое' зачастую на деле оказывается 'старым'.
Таков, например, высокий, тонкий и острый шпиль над восточной частью собора, с
которого двенадцать апостолов, возглавляемых апокалиптическими зверями как бы
спускаются по четыр„м сторонам света. Старый шпиль был разрушен в 1787 году. То,
что мы видим сейчас, построено в XIX веке, это работа Виолет-Ледюка,
реставрировавшего собор во времена Второй Империи.
Но даже Виолет-Ледюк не мог воссоздать тот вид, который открывался с башен на
город, не сумел вызвать тот сценический эффект, который, несомненно, был
составной частью замысла строителей; шпиль с апостолами - неотъемлемая часть
этого вида. Вы стоите на верхушке одной из башен и смотрите на восток. Город,
дома, река, мосты, крохотные фигурки людей... И никто из этих людей не видит
шпиля, не видит Учителей, которые нисходят на землю, следуя за апокалиптическими
зверями. Это вполне естественно, ибо оттуда, с земли, различить их трудно. Если
вы спуститесь на набережную Сены, к мосту, апостолы покажутся оттуда почти
такими же крохотными, как люди отсюда. К тому же они теряются в деталях крыши
собора. Их можно увидеть только в том случае, если заранее знаешь о них, как это
бывает во многих случаях в жизни. Но кто хочет знать?
А химеры? Их принимают или просто за орнаменты, или за произведения разных
художников, созданные в разное время. На самом же деле они - один из важнейших
элементов замысла всего собора.
Этот замысел был очень сложным. Точнее, не существовало единого проекта, а было
несколько, дополняющих друг друга. Строители решили вложить в Нот-Дам вс„ сво„
знание, все свои идеи. Вы обнаруживаете здесь и математику и астрономию;
некоторые необычные идеи биологии (или 'эволюции') запечатлены в каменных
кустах, на которых растут человеческие головы; они расположены на баллюстраде,
под летящими контрфорсами.
Химеры и другие фигуры Нотр-Дам передают нам психологические идеи его
строителей, главным образом, идею сложного характера души. Эти фигуры
представляют собой душу Нотр-Дам, его различные 'я': задумчивые, меланхоличные,
наблюдающие, насмешливые, злобные, погруженные в себя, что-то пожирающие,
напряж„нно вглядывающиеся в невидимую для нас даль, - как это делает, например,
женщина в головном уборе монахини, которую видно над капителями колонн небольшой
башенки, высоко на южной стороне собора.
Химеры и все фигуры Нотр-Дам обладают удивительным свойством: около них нельзя
рисовать, писать или фотографировать - рядом с ними люди кажутся м„ртвыми,
невыразительными каменными изваяниями.
Объяснить эти 'я' Нотр-Дам трудно, их надо почувствовать - но почувствовать их
можно. Только для этого следует выбрать время, когда Париж спокоен, а такое
бывает перед рассветом, когда в полумраке можно различить некоторых из
загадочных существ, которые расположились наверху.
Помню одну такую ночь незадолго перед войной. По пути в Индию я сделал краткую
остановку в Париже и последний раз бродил по городу. Рассветало, воздух делался
холодным; меж облаков быстро скользила луна. Я обош„л вокруг собора. Огромные
массивные башни стояли, как бы насторожившись. Но я уже постиг их тайну; я обр„л
тв„рдое убеждение, которое ничто не могло изменить или поколебать: что это
существует, что помимо истории преступлений есть и другая история, что возможно
иное мышление - то, которое создало Нотр-Дам и его фигуры. Я хотел отыскать
другие следы этого мышления - и был уверен, что найду их.


Прошло восемь лет, прежде чем я снова увидел Нотр-Дам. Это были годы
беспрецедентных потрясений и разрушений. И вот мне показалось: что-то изменилось
и в Нотр-Дам, как будто он почувствовал приближение конца. В течение всех этих
лет, вписавших блистательные страницы в историю преступлений, на Нотр-Дам падали
бомбы, разрывались гранаты; и лишь случайно Нотр-Дам не разделил судьбы
Реймсского собора, этой дивной сказки XII века, ставшего жертвой прогресса и
цивилизации.
Когда я поднялся на башню и вновь увидел спускающихся апостолов, я был пораж„н
сколь напрасны, почти бесполезны все старания научить людей чему-то такому, что
они не имеют желания знать.
И снова, как я неоднократно прежде, я сумел отыскать лишь один довод,
противяшийся этому чувству. А именно: возможно, цель учения апостолов и
создателей Нотр-Дам состояла не в том, чтобы научить всех людей, а лишь в том,
чтобы передать некоторые идеи немногим через 'пространство времени'. Современная
наука побеждает пространство в пределах нашей маленькой планеты. Эзотерическая
наука победила время. Она знает способы передавать свои идеи неизменными,
устанавливать общение между школами, которые разделяют сотни и тысячи лет.


2. Египет и пирамиды.
Первое необычное чувство Египта, которое я испытал, возникла у меня по пути из
Каира к пирамидам.
Уже на мосту через Нил мной овладело странное, почти пугающее чувство ожидания.
Вокруг что-то становилось другим. В воздухе, в красках, в линиях - во вс„м
скрывалась какая-то магия, которой я ещ„ не понимал.
Быстро исчез европейский и арабский Каир; я почувствовал, что со всех сторон
меня окружает подлинный Египет; я ощутил его в л„гком дуновении ветерка с Нила,
в широких лодках с треугольными парусами, в группах пальм, в изумительных
розовых оттенках скал Мукаттама, в силуэтах верблюдов на дальней дороге, в
фигурах женщин, облач„нных в длинные ч„рные одеяния, со связками тростника на
головах.
И этот Египет ощущался как нечто невероятно реальное, как если бы я внезапно
перен„сся в другой мир, который к моему удивлению, оказался хорошо знакомым. В
то же время я понимал, что этот другой мир принадлежит дал„кому прошлому. Но
здесь он уже не был прошлым, проявляясь во вс„м и окружая меня как нечто
настоящее. Это было очень сильное ощущение, непривычное своей определ„нностью.
Оно тем более удивило меня, что Египет никогда особенно меня не привлекад; по
книгам и музеям он казался не слишком интересным, даже скучным. Но сейчас я
вдруг почувствовал нечто невероятно увлекательное, а главное - близкое и
знакомое.
Позднее, анализируя свои впечатления, я сумел найти им объяснения; но тогда они
разве что удивили меня; и я прибыл к пирамидам, странно взволнованный всем, что
встретил по пути.
Едва мы переехали мост, как вдали появились пирамиды; затем они скрылись за
садами - вновь возникли перед нами и стали постепенно расти.
Приблизившись, мы увидели, что пирамиды стоят не на равнине, простирающейся
между ними и Каиром; они высятся на огромном скалистом плато, которое резко
вздымается над равниной. К плато вед„т извилистая дорога; она поднимается вверх
и проходит сквозь выемку, прорубленную в скале. Добравшись до конца дороги, вы
оказаываетесь на одном уровне с пирамидами, перед так называемой пирамидой
Хеопса со стороны входа в не„. На некотором отдалении справа находится вторая
пирамида, за ней - третья.
Поднявшись к пирамидам, вы попадаете в другой мир, совсем не тот, в котором
находились десять минут назад. Там вас окружали поля, кустарники и пальмы, здесь
- другая страна, другой ландшафт, царство песка и камней. Эта пустыня, и переход
к ней совершается внезапно и неожиданно.
Чувство, которое я испытал в пути, охватило меня с новой силой. Непостижимое
прошлое стало настоящим, и я ощутил его совсем рядом, как будто его можно было
коснуться; наше настоящее исчезло и сделалось странным, чуждым, дал„ким...
Я зашагал к первой пирамиде. При ближайшем знакомстве оказалось, что она сложена
из огромных каменных глыб, каждая высотой в пол-человеческого роста.
Приблизительно на уровне тр„хэтажного дома расположено треугольное отверстие -
вход в пирамиду.


Как только я взобрался на плато, где стоят пирамиды, увидел их и вдохнул
окружающий воздух, я почувствовал, что они живут. Мне не было нужды
анализировать свои мысли об этом - я чувствовал, что это реальная, неоспоримая
истина. Одновременно я понял, почему люди, которые виднелись возле пирамид,
считали их м„ртвыми камнями. Потому что они сами были м„ртвыми! Каждый человек,
если он вообще живой человек, не может не почувствовать, что пирамиды живут.
Поняв это, я понял и многое другое.
Пирамиды похожи на нас; у них такие же чувства и мысли, но только они очень
стары и очень многое знают. Так они и стоят, думают, перебирают свои
воспоминания. Сколько тысячелетий прошло над ними? Это известно только им самим.

Они гораздо старше, чем предполагает историческая наука.
Вокруг них царит покой. Ни туристы, ни проводники, ни британский военный лагерь,
виднеющийся неподал„ку, не нарушают их спокойствия, не нарушают того впечатления
невероятно сосредоточенной тишины, которая их окружает. Люди исчезают возле
пирамид. Пирамиды огромнее и занимают большее пространство, чем кажется сначала.
Длина окружности вокруг основания пирамиды Хеопса составляет почти три четверти
мили; вторая пирамида немногим меньше. Люди около них незаметны. А если вы
добер„тесь до третьей пирамиды, вы окажетесь среди настоящей пустыни.
Впервые попав туда, я пров„л возле пирамид целый день; на следующее утро снова
отправился к ним - и в течение двух-тр„х недель, которые пров„л в Каире, ездил к
пирамидам почти ежедневно.
Я понял, что меня привлекает сюда особое ощущение, которое я раньше никогда и
нигде не испытывал. Обычно я усаживался на песок где-нибудь между второй и
третьей пирамидами и старался прервать поток своих мыслей; и вот иногда мне
казалось, что я улавливаю мысли пирамид.
Я не рассматривал их, как это делают туристы; я только переходил с места на
место и впитывал в себя общее впечатление от пустыни и от этого странного уголка
земли, где стоят пирамиды.
Вс„ здесь было мне знакомым. Солнце, ветер, песок, камни - вс„ составляло единое
целое, от которого трудно уйти. Мне стало ясно, что я не смогу покинуть Египет
так легко, как любое другое место. Здесь было нечто такое, что нужно найти,
нечто такое, что нужно понять.


Вход в Большую пирамиду находился на северной стороне, довольно высоко над
земл„й. Это отверстие треугольной формы; от него ид„т узкий проход, который
круто спускается вниз. Пол очень скользкий, ступеней нет, но на отполированном
камне есть горизонтальные, слегка шероховатын зарубки, по которым можно идти,
слегка расставив ноги. Кроме того, пол покрыт мелким песком, и на вс„м пути
трудно удержаться, чтобы не скользнуть вниз. Перед вами карабкается ваш
проводник-бедуин. В одной руке он держит горящую свечу, другую протягивает вам.
Вы, согнувшись, спускаетесь в эту наклонную шахту. Почти сразу же становится
жарко - от усилий и непривычной позы. Спуск довольно долог, но вот наконец он
прекращается. Вы оказываетесь там, где когда-то вход в пирамиду был завален
массивной гранитной глыбой, т.е. примерно на уровне основания пирамиды; отсюда
можно продолжать путь вниз, к 'нижнему покою', а можно подняться наверх, к так
называемым 'покоям царя и царицы', расположенным почти в центре пирамиды. Для
этого необходимо обойти упомянутую мной гранитную глыбу.
Когда-то, очень давно (согласно одним рассказам, во времена последних фараонов,
согласно другим - уже при арабах), завоеватели, пытавшиеся проникнуть внутрь
пирамиды, где, по слухам, хранились неслыханные сокровища, были остановлены этой
гранитной глыбой. Они не смогли ни отодвинуть е„, ни пробить в ней ход, а потому
сделали обход в более мягком камне, из которого построена пирамида.
Прово