ичности познания, когда вижу
уже его пределы. Старые методы не годятся, необходимы какие-то другие. Люди,
рассчитывающие достичь чего-то своими собственными способами, так же слепы, как
и те, кто вообще не подозревает о возможностях нового знания.
Работа над книгой заброшена. Проходят месяцы, я с головой окунулся в необычные
эксперименты, которые выводят меня далеко за пределы познаваемого и возможного.
Устрашающее и захватывающее чувство! Вс„ становится живым! Нет ничего м„ртвого,
нет ничего неодушевл„нного. Я улавливаю удары пульса жизни. Я 'вижу'
Бесконечность. Затем вс„ исчезает. Но всякий раз после этого я говорю себе, что
это было; а значит существуют явления, отличные от обычных. В памяти оста„тся
совсем немного; я так смутно припоминаю свои переживания, что могу пересказать
лишь крохотную часть того, что со мной происходило. К тому же я не способен
ничего контролировать, ничего направлять. Иногда 'это' приходит, иногда нет;
иногда возникает только чувство ужаса, иногда же - ослепительный свет. Порой в
памяти оста„тся самая малость, а то и вовсе ничего. Временами многое становится
мне понятно, открываются новые горизонты; но длится это всего лишь мгновение. И
мгновения эти оказываются столь краткими, что никогда нельзя быть уверенным в
том, что я нечто увидел. Свет вспыхивает и гаснет, прежде чем я успеваю
рассказать себе, что я видел. С каждым дн„м, с каждым разом пробудить этот свет
становится вс„ труднее. Нередко мне кажется, что уже первый опыт дал мне вс„, а
последующие опыты были лишь повторением одних и тех же явлений в мо„м сознании,
лишь повторением. Я понимаю, что это не так, что всякий раз я приобретаю что-то
новое, но от этой мысли очень трудно избавиться. Она усугубляет то ощущение
беспомощности, которое возникает у меня словно при виде стены: через не„ можно
бросить беглый взгляд, но настолько кратковременный, что я не в состоянии даже
осознать то, что вижу. Дальнейшие эксперименты лишь подч„ркивают мою
неспособность овладеть тайной. Мысль не может ухватить и передать то, что порой
ясно угадывается, ибо она слишком медленна, слишком коротка. Нет слов, нет форм,
чтобы передать то, что мы видеть и созна„м в такие мгновения. Задержать их,
приостановить, удлинить, подчинить воле - невозможно. Мы не способны припомнить
найденное и впоследствии пересказать его. Вс„ исчезает, как исчезают сны. Быть
может, и сами эти переживания - не более чем сон.
И вс„-таки это не так. Я знаю, что это не сон. Во всех моих экспериментах и
переживаниях есть привкус реальности, который невозможно подделать; здесь
ошибиться нельзя. Я знаю, что вс„ это есть, я в этом убедился. Единство
существует. Я знаю, что оно упорядоченно, бесконечно, обладает одушевл„нностью и
сознанием. Но как связать 'то, что вверху' с 'тем, что внизу'?
Я понимаю, что необходим какой-то метод. Должно существовать нечто такое, что
человек обязан знать прежде, чем начинать опыты. Вс„ чаще и чаще я думаю, что
такой метод могут дать мне восточные школы йогинов и суфиев, о которых я читал и
слышал, если такие школы вообще существуют, если туда можно проникнуть. Моя
мысль сосредоточена на этом. Вопрос школы и метода приобретает для меня
превостепенное значение, хотя сама идея школы ещ„ не совсем ясна и связана со
слишком многими фантазиями и очень сомнительными теориями. Но одно мне очевидно:
в одиночку я не смогу сделать ничего.
И вот я решаюсь отправиться в дал„кое путешествие, на поиски этих школ или
людей, которые могли бы указать мне путь к ним.
1912
Мой путь лежит на Восток. Предыдущие путешествия убедили меня в том, что на
Востоке до сих пор оста„тся много такого, чего в Европе давно не существует.
Вместе с тем, у меня вовсе не было уверенности, что я найду именно то, что хочу
найти. Более того, я не мог с уверенностью сказать, что именно мне нужно искать.
Вопрос о 'школах' (я имею в виду 'эзотерические', или 'оккультные' школы)
по-прежнему оставался неясным. Я не сомневался, что эти школы существуют, но не
мог сказать, насколько необходимо их физическое существование на земле. Иногда
мне казалось, что подлинные школы могут существовать только на другом плане, что
мы способны приблизиться к ним только в особых состояниях сознания, не меняя при
этом места и условий нашего существования. В таком случае мо„ путешествие
оказывалось бесцельным. Однако мне казалось, что на Востоке могли сохраниться
традиционные методы приближения к эзотеризму.
Вопрос о школах совпадал для меня с вопросом об эзотерической преемственности.
Иногда я допускал непрерывную историческую преемственность; в другое же время
мне казалось, что возможна только 'мистическая' преемственность, линия которой
на земле обрывается и исчезает из нашего зрения. Остаются лишь е„ следы;
произведения искусства, литературные памятники, мифы, религии. Возможно, лишь
через продолжительное время те же самые причины, которые породили когда-то
эзотерическую мысль, снова начинают работу - и возобновляется процесс собирания
знаний, создаются школы, а древнее учение выступает из своих скрытых форм. В
этом случае в промежуточный период может и не быть полных или правильно
организованных школ, а разве что подражательные школы или школы, хранящие букву
древнего закона в окаменевших формах.
Однако это не отталкивало меня; я был готов принять вс„, что надеялся найти.
Имелся ещ„ один вопрос, который занимал меня до путешествия и в его начале.
Можно ли пытаться делать что-то здесь и сейчас, с явно недостаточным знанием
методов, путей и возможных результатов?
Задавая себе этот вопрос, я имел в виду разнообразные методики дыхания, диеты,
поста, упражнений на внимание и воображение, прежде всего, методы преодоления
себя в минуты пассивности или лености.
В ответ на этот вопрос внутри меня раздавались два голоса:
- Неважно, что делать, - говорил один из них, - важно хотя бы что-то делать. Не
следует сидеть и ждать, пока что-то само прид„т к тебе.
- Вс„ дело как раз в том, чтобы воздержаться от действий, - возражал другой
голос, - пока не узнаешь наверняка и с определ„нностью, что именно нужно делать
для достижения поставленной цели. Если начинать что-то, не зная точно, что
необходимо для достижения поставленной цели, знание никогда не прид„т.
Результатом будет 'работа над собой' различных 'оккультных' и 'теософских'
книжек, т.е. самообман.
Прислушиваясь к этим двум голосам во мне, я не мог решить, какой из них прав.
Пытаться или ждать? Я понимал, что во многих случаях пытаться бесполезно. Как
можно пытаться написать картину? Или читать по-китайски? Сначала надо учиться,
чтобы уметь что-то сделать. Я сознавал, что в этих доводах немало желания
избежать трудностей или, по крайней мере, отсрочить их, но боязнь любительских
попыток 'работы над собой' перевесила вс„ остальное. Я заявил себе, что
двигаться в том направлении, в котором я хочу идти, двигаться вслепую
невозможно. К тому же я вовсе не хотел каких-либо изменений в самом себе. Я
отправлялся в поиски; и если бы посреди этого поиска я стал меняться, я бы,
пожалуй, от него отказался. Тогда я думал, что именно это часто происходит с
людьми на пути 'оккультных' исканий: они испытывают на себе разные методы,
вкладывают в свои попытки много ожиданий, труда и усилий, но в конце концов
принимают свои субъективные старания за результат поиска. Я хотел любой ценой
избежать этого.
Но с первых же месяцев моего путешествия стала вырисовываться и совершенно
новая, почти неожиданная цель.
Чуть ли не во всех местах, куда я приезжал, и даже во время самих поездок, я
встретид немало людей, которые интересовались теми же самыми идеями, что и я,
которые говорили на том же языке, что и я, и с которыми у меня немедленно
устанавливалось полное и отч„тливое взаимопонимание. Конечно, в то время я не
мог сказать, как велико это взаимопонимание и далеко ли оно зашло, но в тех
условиях и с тем идейным материалом, которым я располагал, тогда даже оно
казалось почти чудесным. Некоторые из этих людей знали друг друга, некоторые -
нет; я чувствовал, что устанавливаю между ними связь, как бы протягиваю нить,
которая, по первоначальному замыслу моего путешествия, должна обойти вокруг
всего земного шара. В этих встречах было нечто возбуждающее, исполненное
значения. Каждому новому человеку, которого я встречал, я рассказывал о тех,
кого встретил раньше; иногда я уже заранее знал, с кем мне предстоит
встретиться. Петербург, Лондон, Париж, Генуя, Каир, Коломбо, Галле, Мадрас,
Бенарес, Калькутта были связаны незримыми нитями общих надежд и ожиданий. И чем
больше людей я встречал, тем больше захватывала меня эта сторона путешествия. Из
него как бы выросло некое тайное общество, не имеющее ни названия, ни
устройства, ни устава, членов которого, однако, тесно связывала общность идей и
языка. Я нередко размышлял о том, что сам написал в 'Tertium Organum' о людях
'новой расы', и мне казалось, что я был недал„к от истины, что происходит
процесс формирования если и не новой расы, то, по крайней мере, новой категории
людей, для которых существуют иные ценности, чем существующие для всех.
В связи с этим, я снова ощутил необходимость привести в порядок и
систематизировать то, что из известного нам вед„т к 'новым фактам'. И я решил,
что по возвращении возобновлю оставленную работу над книгой, но уже с новыми
целями и новыми намерениями. В Индии и на Цейлоне у меня возникли кое-какие
связи; мне казалось, что через некоторое время я обнаружу какие-то конкретные
факты.
Но вот наступило одно сияющее солнечное утро. Я возвращался из Индии. Пароход
плыл из Мадраса в Коломбо, огибая Цейлон с юга. Я поднялся на палубу. Уже в
третий раз за время путешествия я подплывал к Цейлону - и каждый раз с новой
стороны. Плоский берег с отдал„нными голубыми холмами открывал издали такие
ландшафты, которые невозможно было бы увидеть на месте. Я мог различить
миниатюрную железную дорогу, которая тянулась к югу; одновременно виднелись
несколько игрушечных станций, расположенных, казалось, почти вплотную. Я знал их
названия: Коллупитья, Бамбалапитья, Веллаватта и другие.
Приближаясь к Коломбо, я волновался, ибо мне предстояло, во-первых, узнать,
найду ли я там того человека, которого встретил перед последней поездкой в
Индию, и подтвердит ли он сво„ предложение о моей встрече с некоторыми йогинами;
во-вторых, решить, куда мне ехать дальше: возвращаться ли в Россию или следовать
в Бирму, Таиланд, Японию и Америку.
Но я совершенно не ожидал того, что встретило меня на Цейлоне. Первое слово,
услышанное мной после высадки на берег, было: война.
Так начались эти странные, полные смятения дни. Вс„ смешалось. Но я уже
чувствовал, что мой поиск в некотором смысле закончен, и понял, почему вс„ время
ощущал, что нужно торопиться. Начинался новый цикл. Невозможно было ещ„ сказать,
на что он будет похож и куда привед„т. Одно казалось ясным с самого начала: то,
что было возможно вчера, сегодня сделалось невозможным. Со дна жизни поднялась
муть и грязь, все карты оказались смешанными, все нити - порванными.
Оставалось лишь то, что я установил для себя и что никто не мог у меня отнять. И
я чувствовал, что лишь оно в состоянии вести меня дальше.
1914-1930 гг.



Глава 1. ЭЗОТЕРИЗМ И СОВРЕМЕННАЯ МЫСЛЬ
Идея скрытого знания. - Бедность человеческого воображения. - Трудность
формулирования желаний. - Индийская басня. - Легенда о Соломоне. - Легенда о
Святом Граале. - Зарытое сокровище. - Разное отношение к Неведомому. -
Протяж„нность границ познаваемого. - 'Магическое' значение. - Уровень обычного
знания. - Познавательная ценность 'мистических' состояний. - Подлинность
'мистических' переживаний. - Мистика и скрытое знание. - Внутренний круг
человечества. - Аналогия между человеком и человечеством. - Клетки мозга. - Идея
эволюции в современной мысли. - Гипотеза, которая стала теорией. - Смешение
эволюции разновидностей с эволюцией вида. - Разные значения понятия эволюция. -
Эволюция и преображение. - Религия мистерий. - Что сообщалось посвящ„нным. -
Драма Христа как мистерия. - Идея внутреннего круга и современная мысль. -
'Доисторическая' эпоха. - 'Дикари'. - Сохранность знания. - Содержание идеи
эзотеризма. - Школы. - Искусственное культивирование цивилизаций. - Приближение
к эзотерическому кругу. - Религия, философия, наука и искусство. - Псевдо-пути и
псевдо-системы. - Различные уровни людей. - Последовательные цивилизации. -
Принцип варварства и принцип цивилизации. - Современная культура. - Победа
варварства. - Положение внутреннего круга. - 'План' в природе. - Мимикрия. -
Охранительное сходство. - Старая теория мимикрии. - Несостоятельность научных
теорий. - Последние объяснения явлений мимикрии. - 'Театральность'. - 'Мода' в
природе. - 'Великая Лаборатория'. - Самоэволюционирующие формы. - Первое
человечество. - Адам и Ева. - Животные и люди. - Первые культуры. - Опыт ошибок.
- Социальные организмы. - Животные-растения. - Индивид и массы. - Миф о Великом
Потопе. - Вавилонская башня. - Содом и Гоморра и десять праведников. - Мифы о
нечеловеческих расах. - Муравьи, пч„лы и их 'эволюция'. - Причина падения
прошлых рас самоэволюционирующих существ. - Осуществление социалистического
порядка. - Утрата связи с законами природы. - Автоматизм. - Цивилизация
термитов. - Принесение в жертву интеллекта. - 'Эволюция' и современный
догматизм. - Психологический метод.
Идея знания, превосходящего все обычные виды человеческого знания и недоступного
заурядным людям, идея знания, которое где-то существует и кому-то принадлежит,
пронизывает всю историю человеческой мысли с самых отдал„нных эпох. Согласно
некоторым памятникам прошлого, знание, в корне отличное от нашего, составляло
сущность и содержание человеческой мысли в те времена, когда, согласно другим
предположениям, человек почти не отличался (или совсем не отличался) от
животных.
Поэтому 'скрытое знание' иногда называют 'древним знанием', хотя это, конечно,
ничего не объясняет. Однако необходимо отметить, что все религии, мифы,
верования, героические легенды всех народов и стран исходят из существования - в
какое-то время и в каком-то месте - особого знания, намного превосходящего то
знание, которым мы обладаем или можем обладать. Содержание всех религий и мифов
в значительной мере состоит из символических форм, представляющих собой попытки
передать идею такого скрытого знания.
С другой стороны, ничто не доказывает слабость человеческой мысли или
человеческого воображения с такой ясностью, как современные идеи о содержании
скрытого знания. Слово, понятие, идея, ожидание существуют; но нет определ„нных
конкретных форм восприятия, связанных с этой идеей. Да и саму идею нередко
приходится с огромным трудом выкапывать из-под гор преднамеренной и
непреднамеренной лжи, обмана и самообмана, наивных попыток представить в
понятных формах, заимствованных из обычной жизни, то, что по самой своей природе
не имеет с ними ничего общего.
Труд по отысканию следов древнего или скрытого знания, даже нам„ков на него и на
его существование, напоминает труд археолога, который ищет следы какой-то
древней забытой цивилизации и находит их погреб„нными под несколькими слоями на
кладбищах обитавших на этом месте народов, возможно, отдал„нных тысячелетиями и
не подозревавших о существовании друг друга.
Но всякий раз, когда уч„ный сталкивается с необходимостью так или иначе выразить
содержание скрытого знания, он неизбежно видит одно и то же, а именно:
поразительную бедность человеческого воображения перед лицом этой идеи.
По отношению к идее скрытого знания человечество похоже на персонажей волшебных
сказок, в которых какая-то богиня, или фея, или волшебник обещает людям дать
вс„, что они пожелают, но при условии, что они точно скажут, что им надобно. И
обычно в сказках люди не знают, чего им просить. В некоторых сказках фея или
волшебник обещают даже исполнить не менее тр„х желаний, но и это оказывается
бесполезным. Во всех волшебных сказках люди безнад„жно теряют голову, когда
перед ними вста„т вопрос о том, чего они хотят, что они желали бы иметь, - ибо
они совершенно не способны сформулировать и выразить сво„ желание. В эту минуту
они или припоминают какое-то мелкое, второстепенное желание, или высказывают
несколько противоречивых желаний, одно из которых делает другое невыполнимым;
или же, как в 'Сказке о рыбаке и рыбке', не способны удержаться в пределах
возможного и, желая вс„ большего, кончают попыткой подчинить себе все высшие
силы, не сознавая при этом ничтожности своих собственных сил и способностей. И
вот они терпят неудачу, теряют вс„, что приобрели, ибо сами точно не знали, чего
им нужно.
В шуточной форме понятие о трудности формулирования желаний в том редком случае,
когда человек добивается успеха, выражено в индийской сказке. Некий нищий,
слепой от рождения, в„л уедин„нную жизнь и существовал на подаяние соседей. Он
долго и настойчиво досаждал одному божеству своими молитвами и наконец растрогал
его своим постоянным благочестием. Однако, опасаясь, что просителя окажется
нелегко удовлетворить, божество связало его клятвой просить об исполнении не
более одной просьбы.
Такое требование надолго озадачило нищего; и вс„ же его профессиональная
изобретательность пришла в конце концов ему на помощь.
'Я вынужден повиноваться твоему повелению, о благостный Господь, - отвечал он, -
и прошу из Твоих рук одного-единственного блага: чтобы я дожил до таких лет,
когда смог бы увидеть, что внук моего внука играет во дворе в семь этажей, а
многочисленные слуги пода.т ему рис и молоко в золотых чашах.' И в заключение
выразил надежду, что не покинул пределы дозволенного ему единственного желания.
Божество убедилось, что вс„ сделано прекрасно, ибо, хотя просьба и была
единственной, но она включала в себя множество благ: здоровье, долгую жизнь,
возвращение зрения, брак, потомство. Восхищ„нное изобретательностью и
обходительностью своего просителя, божество сочло возможным даровать ему вс„, о
ч„м он просил.
В легенде о Соломоне (III Цар. 3, 5-14) мы находим объяснение всех этих сказок,
объяснение того, что люди могут получить, если будут знать, чего хотеть:
  'В Гаваоне явился Господь Соломону во сне ночью, и сказал Бог: проси, что дать
  тебе.

  И сказал Соломон... Я отрок малый, не знаю ни моего выхода, ни входа.

  И раб среди народа Твоего...

  Даруй же рабу Твоему сердце разумное, чтобы судить народ Твой и различать, что
  добро и что зло...

  И благоугодно было Господу, что Соломон просил этого.

  И сказал ему Бог: за то, что ты просил этого и не просил себе долгой жизни, не
  просил себе богатства, не просил себе душ врагов твоих, но просил себе
  разума...

  Вот, Я сделаю по слову твоему. Вот, Я даю тебе сердце мудрое и разумное, так
  что подобного тебе не было прежде тебя, и после тебя не восстанет подобный
  тебе.

  И то, чего ты не просил, Я даю тебе, и богатство, и славу...

  Я продолжу и дни твои.'
Идея скрытого знания и возможности найти его после долгих и трудных поисков
составляет содержание легенды о Святом Граале.
Святой Грааль - это чаша, из которой пил Христос (или блюдо, с которого он ел)
во время Тайной Вечери; Иосиф Аримафейский собрал в не„ Христову кровь. Согласно
одной средневековой легенде, эту чашу перенесли затем в Англию. Тому, кто узрел
е„, чаша Грааля давала бессмертие и вечную юность. Но охранять е„ могли только
люди, обладавшие совершенной чистотой сердца. Если же к ней приближался человек,
лиш„нный такой чистоты, чаша Грааля исчезала. Отсюда легенда о поисках чаши
Святого Грааля рыцарями-девственниками; только троим рыцарям короля Артура
удалось узреть Грааль.
Во многих сказках и мифах выражено отношение человека к скрытому знанию. Таковы
легенды о Золотом Руне, о Жар-Птице (из русского фольклора), о лампе Аладдина, о
богатствах или сокровищах, охраняемых драконами и другими чудовищами.
'Философский камень' алхимиков тоже символизирует скрытое знание.
Здесь все взгляды на жизнь делятся на две категории. Существ