сно, случается порой  такое.  Значит,
узнав о беременности дочери, Степанида  разрешила  той  выйти  замуж  за
Кузьминского. Она небось его все время шантажировала.
   Я молча смотрел на Нору.
   - Сергей терпел, терпел и не выдержал, убил сестриц. Сначала старшую,
потом младшую. Вот как обстояло дело! Ну, как по-твоему?
   Я попытался вернуть хозяйку с небес на землю:
   - Нора, ваш рассказ вполне убедителен, но в нем есть дыры.
   - Какие же? - ледяным тоном осведомилась та.
   - А зачем Кузьминский столько  лет  ждал?  Отчего  не  расправился  с
девчонками через некоторое время после свадьбы?
   Нора задумалась, потом предположила:
   - Ну... любил Риту, а потом чувство иссякло!
   - Почему он малевал пятно на картине?
   - Пугал всех.
   - Вот уж глупость!!!
   - Ваня, не забудь, он не совсем нормален! Выжидал, вынашивал план!
   - Столько лет?
   - Да!
   - Хорошо, а Катя?
   - Что Катя?
   - Почему он убил горничную Катю?
   На секунду Нора растерялась, потом нашлась:
   - Наверное, она что-то узнала про Сергея Петровича. Ваня,  завтра  же
поедешь в дом, где Кузьминский жил во время своей юности,  и  поговоришь
со Степанидой.
   Я подскочил.
   - Нора! Столько лет прошло! Она давно на кладбище.
   Лицо Норы стало жестким.
   - Может, и нет! Ванда Львовна-то жива. Сам  посуди,  Степанида  могла
рано родить девочек, лет в восемнадцать-двадцать, тогда ей  в  то  время
было тридцать восемь или тридцать шесть. Сейчас  ей  должно  быть  около
восьмидесяти  или  чуть  больше.  Многие  женщины  доживают  до   такого
возраста. Действуй, Ваня, это единственный живой свидетель  преступлений
Сергея Кузьминского.
   Я колебался. "Многие доживают до восьмидесяти!" Но очень  часто  люди
не дотягивают до шестого десятка!
   - Вы уверены, что сестер убил Сергей Петрович? - тихо спросил я.
   - А кто еще?
   - Зачем же он поселил меня в доме? Лишний свидетель, на  мой  взгляд,
ни к чему.
   - Это на твой взгляд, - обозлилась Нора, - а  на  его  взгляд  совсем
по-иному.  Ты  должен  был  и  впрямь  стать  свидетелем,   только   его
невиновности. Подтвердил бы в  милиции  -  Сергея  Петровича  на  момент
убийства не было дома... В общем, хватит зря болтать, завтра с утра  дуй
к Степаниде.
   Я покачал головой. Насчет свидетеля невиновности очень неубедительно,
типичная ерунда.
   - А где взять адрес Степаниды? Нора покраснела.
   - Ваня, надо хоть изредка шевелить извилинами! Позвони Ванде Львовне,
она его точно помнит.
 
Глава 29 
 
   На следующий день утром я приехал на Таганку и принялся  колесить  по
старомосковским улицам. Удивительное дело, центр города, совсем недалеко
шумит вечно переполненное Садовое кольцо, а тут тишь  да  гладь,  больше
похоже на какой-нибудь провинциальный городок, чем на Москву.
   Невысокие дома,  покрытые  облупившейся  желтой  штукатуркой,  стояли
буквой "П", во  дворе  наблюдалась  совсем  уж  патриархальная  картина.
Дядька в мятых спортивных штанах  и  грязной  майке  колотил  палкой  по
вытертому,  когда-то  красному  ковру,  висевшему  на  железной   палке,
прикрепленной между двумя деревьями. Давно  я  уже  не  встречал  людей,
выбивающих половики дедовским способом.
   Во времена моего детства такая перекладина имелась и в нашем дворе, и
зимой, когда ударял морозец, жители массово чистили паласы снегом.
   Сейчас почти у всех имеются пылесосы, но, видно, этот дядька  жил  по
старинке. "Бах, бах, бах", - разносилось по двору.
   Я огляделся, увидел  в  противоположном  углу  скамейку,  на  которой
тосковала старушка с детской коляской, и решил провести разведку боем.
   Я приблизился к лавке и спросил:
   - Разрешите присесть?
   - Не куплено место, - буркнула старушка.
   - Устроился бы там, чтобы вам не мешать, но пыль очень летит!
   Старуха оживилась:
   - Ну не урод ли?
   - Кто? - решил я поддержать разговор.
   - А Шурка, - кивнула бабка в сторону мужика, - пропил все из дома:  и
пылесос, и телевизор, и радио. Теперь вона, руками бьет!
   - Ковер-то уцелел, - улыбнулся я.
   - Да кому он нужен! - воскликнула старуха. - Ему лет, как мне,  скоро
тыща исполнится.
   - Быстро время летит, - покачал я головой.
   - Жизнь прошла, - грустно сообщила бабулька, - а я ее и не  заметила,
летит, летит, ошалеть можно! Все меняется.
   - Вовсе не все, - я решил подобраться к нужной теме,  -  вот  в  этом
дворе ну просто как во времена моего детства. Хоть кино про шестидесятые
снимай!
   Бабуля подняла на меня голубые выцветшие глаза.
   - Из наших будешь? Не припомню тебя! Звать-то как?
   - Иван Павлович Подушкин.
   - Олимпиада Тихоновна, -  церемонно  кивнула  собеседница,  -  старая
совсем стала. Ты из какой квартиры-то?
   - Я не отсюда, здесь мои подружки жили, Рита и  Аня,  маму  их  звали
Степанида, может, встречались с ней?
   Олимпиада Тихоновна тоненько засмеялась:
   - А то нет! Сто раз на этой лавочке  сиживали,  кофты  плели.  Вязать
Степанида любила, да и я в молодости рукодельницей  была.  И  сейчас  бы
могла, только глаза не дают, вижу плохо совсем. Вечно она, покойница, на
девчонок жаловалась: не слушаются, грубят. Только посмотришь на нонешних
и подумаешь: наши ангелами были, всех грехов -  с  парнями  за  гаражами
целоваться. А теперь!
   - Степанида умерла? - спросил я.
   - Так  давно  уж,  -  пригорюнилась  Олимпиада  Тихоновна,  -  еще  в
шестидесятых. Девки замуж повыскакивали  да  съехали.  Вернее,  Ритка  с
мужем раньше умотала. А Анька позже.
   - Вместе с отцом?
   - Ну сказал, -  усмехнулась  Олимпиада  Тихоновна,  -  он  еще  когда
спился! И не вспомню! Степанида  девчонок  сама  на  горбу  тащила,  все
причитала: "Мне бы их замуж пристроить  за  хороших  людей,  и  помирать
можно".
   И ведь напророчила себе! Ритка, старшая ее, за парня из нашего  двора
выскочила, как его звали-то... э... Сережа! Во, вспомнила!  Нуты  скажи,
что с памятью делается! Вчерашний день не расскажу, а начну про  прошлое
думать, прямо на ладони лежит!
   Ничего странного, просто это один из признаков развившегося склероза.
Пожилой человек может напрочь забыть события  ближайших  часов,  зато  в
деталях сообщит, чем занимался  семнадцатого  октября  тридцать  шестого
года.
   - Жалко Степаниду, - абсолютно искренне вздохнул я,  -  значит,  Анна
тут одна?
   - Почему? - удивилась Олимпиада Тихоновна. - С теткой. Если  дружили,
помнить должен, Клавдия, сестра Степаниды!
   Я хлопнул себя ладонью по лбу.
   - Тетя Клава! Совсем забыл про  нее.  А  сейчас  кто  в  их  квартире
живет?
   - Так она и осталась, Клавка.
   - Клавдия жива?
   - А чего странного? Она меня моложе!
   Страшно  обрадовавшись,  я   быстренько   попрощался   с   Олимпиадой
Тихоновной, пошел к метро. Вряд  ли  Степанида  имела  тайны  от  родной
сестры, с которой к тому же жила в одной квартире.
   Клавдия оказалась дома. Маленькая, чистенькая, в  сером  халате,  она
походила на домовитую мышку.
   - Чего пришел? - поинтересовалась бабуля.
   - Добрый  день,  -  улыбнулся  я,  -  принес  вам  привет  от  Сергея
Петровича, вот, держите.
   Клавдия уставилась на большую коробку конфет, за которой я только что
сбегал к метро.
   - Сергей Петрович? - удивленно спросила она. - Кто такой?
   - Как? - фальшиво возмутился я. - Родственник  ваш,  муж  Риты,  зять
Степаниды, Сережа, вы в соседних квартирах жили.
   Клавдия охнула и, взяв коробку, пробормотала:
   - Ну надо же, вспомнил. С чего бы это? Расстались-то плохо! С  Риткой
мы тогда поругались, она к нам и не заходила, а потом и Анька съехала...
   - Сергей Петрович велел посмотреть, - бодро врал я, -  не  нуждаетесь
ли в чем. Он теперь человек богатый, может помочь.
   - А гляди, - радушно разрешила Клавдия, - живу, как все, на пенсию.
   Я вошел в прихожую. Некоторые московские дома,  с  виду  маленькие  и
достаточно противные,  внутри  имеют  замечательно  удобные,  просторные
квартиры. Взглянешь на домишко, покрытый штукатуркой, и думаешь: вот-вот
рухнет. А войдешь внутрь и ахнешь: комнаты по тридцать метров,  в  кухне
можно посадить десять человек, а в ванной вымыть слона.
   Апартаменты Клавдии были из  таких.  Три  огромные  комнаты,  длинные
коридоры, кухня имела аж четыре окна.
   - Замечательные хоромы, - решил я подольститься к хозяйке.
   - Ремонта просят, - вздохнула  она,  -  впрочем,  квартирка  хорошая,
теперь таких не строят, нам завод давал. Мы все, я, Степанида и  Михаил,
муж ее, в одном цеху работали, вот и получили как  ударники.  Жилплощадь
наша коммунальной считалась, у Степы с Мишкой семья, две  девочки,  а  я
вроде  посторонняя.  Им  две  комнаты,  мне  одну.  Потом  Мишка  помер,
Степанида  уволилась,  не  нравилось  ей  между  станками  бегать,  а  я
осталась, так ткачихой до пенсии и протрубила. Между прочим, кабы не  я,
квартиру-то и отобрать могли, только учли, что мы сестры. Это  благодаря
мне они тут все жили. Да уж, сказали потом  тетке  "спасибо"  за  заботу
Ритка с Анькой, скрасили старость!
   - Неужели племянницы к вам не заглядывают? Клавдия поправила халат.
   -  Лет  двадцать  носа  не  кажут!  Может,  чуть  меньше!  Как  Анька
забеременела, так и поругались.
   - Из-за чего же? Клавдия усмехнулась:
   - Коли время  есть  старуху  слушать,  расскажу!  Только  теперь  все
торопливые, скачком, бегом к телевизору. Я его терпеть не могу.
   - И сериалы не  смотрите?  -  Я  усиленно  старался  подольститься  к
Клавдии. - Моя мама с удовольствием их глядит.
   Что,  между  прочим,  чистейшая  правда.  Николетта  обожает  "мыло".
Правда, и здесь она, как в случае с продуктами, проявляет, по  выражению
прошлых лет, "низкопоклонство перед Западом". Любая мексиканская  ерунда
вызывает  у  маменьки  дикий  восторг,  фильмы,  снятые  в  России,  она
игнорирует.
   - Так ты, наверное, со своей матерью хоть  иногда  разговариваешь,  -
протянула Клавдия, - а я кругом одна, сама с собой  бормочу,  никому  до
меня дела нет.  А  от  телевизора  уже  одурела.  Может,  чайку  вздуть?
Посидишь у меня?
   - Конечно, - быстро кивнул я, - можем немного о прошлом поболтать.
   Клавдия  загремела  чайником,  не  электрическим,  простым,  древним,
покрытым белой потершейся эмалью.
   - Эх, грехи мои тяжкие! Разве думала, что останусь  одна-одинешенька?
На племяшек рассчитывала, а они вон какие оказались...
   Клавдия уставилась на  весело  пляшущий  огонь  горелки  и  принялась
рассказывать мне свою жизнь.
   Замуж она не вышла,  хоть  и  была  красивой,  до  тридцати  лет  все
выбирала,  а  потом  собралась  в  дом  отдыха.  Для  получения  путевки
требовалась санаторная карта, и Клавдия отправилась в больницу,  где  ее
огорошил гинеколог:
   - Вам требуется срочная операция.
   А уж после оперативного вмешательства по женской части какие  женихи?
Клава о них и думать забыла, ушла с головой в производство, стала  вести
общественную  работу.  Ее  хвалили,  отмечали,  награждали.  То   премию
выпишут, то грамоту дадут, а  под  один  Новый  год  вручили  стиральную
машину, вещь по тем временам в домах редкую. Так что на заводе она  была
начальница смены, орденоноска и маяк для всех. Дома же с  ней  никто  не
считался. В квартире бал правила Степанида, она  была  старше  сестры  и
моментально  затыкала  той  рот  при  любых  спорах.  Клава  никогда  не
готовила,  не  стирала,  не  убирала.  Просто  отдавала  в  общий  котел
зарплату, хозяйство лежало на крепких плечах Степаниды. которая  служила
домработницей у соседей.
   Клавдия, правда, пыталась наставить сестру на путь истинный  и  порой
говорила:
   - Охота тебе за чужими грязь выносить! Возвращайся на завод,  иди  ко
мне в бригаду, возьмем семейный подряд, это сейчас очень приветствуется,
рабочая династия будет.
   - И думать забудь, - отмахивалась Степанида, -  была  охота  по  цеху
носиться, да у вас все в пятьдесят уже глухие! Шум какой стоит!
   Так и жили, радуясь мелким удачам. Собирали на летний отдых  и  новую
мебель, мечтали о своей дачке на шести  сотках,  ходили  дома  в  рваных
халатах, зато на людях показывались "при полном параде". Двух зарплат  в
принципе хватало на скромную  жизнь,  конечно,  шуб  и  золота  было  не
купить,  но  драповые  пальто  имелись  у  всех.  Радоваться  бы   своей
счастливой судьбе. Но насладиться жизнью сестрам не давали Рита и Аня.
   Ох, не зря в народе говорят:  "Маленькие  детки  спать  не  дают,  от
больших сам не заснешь". Девчонки росли своенравные, ты  им  слово,  они
тебе десять. По хозяйству помогать не собирались,  стирать,  готовить  и
убирать не хотели. Впрочем, Аня была довольно тихой, побаивалась  ремня,
а Рита вышла ну совсем бесшабашной. Однажды  Степанида,  решив  наказать
двенадцатилетнюю  Маргариту,  двинулась  на  ту  с  поясом  от   платья,
приговаривая:
   - А ну заголяй задницу, сейчас поймешь, как с  матерью  разговаривать
надо!
   Но Рита не испугалась, не заплакала, не  стала  просить  пощады.  Она
подскочила к матери, вырвала из ее рук ремешок, швырнула его  в  окно  и
заявила:
   - Только тронь меня пальцем, мигом следом выброшусь! Не будет у  тебя
дочери!
   Степанида испугалась  и  перестала  наказывать  Риту,  все  колотушки
доставались с тех пор только Анне, безропотно сносящей "науку".
   А потом Рита влюбилась в сына Кузьминского, Сережу. Уж как  Степанида
уговаривала дочь отвернуться от парня!
   - Сумасшедший он, - внушала она ей, - мать его с собой покончила.  Да
и отец был странный, весь день чего-то писал, писал  в  тетрадях.  Найди
себе нормальною!
   Но Рита закусила удила.
   - Мне нужен только он! - твердила она. Обозленная Степанида отправила
непокорную дочку на все лето к бабке в деревню, надеялась, что Маргарита
забудет про любовь, хотела сделать лучше, а получилось черт-те что. Рита
сообщила Сереже адрес, парень мигом приехал в Тульскую область... Тут-то
у них все и случилось, в сарае, на сене.
   Вернувшись домой, Рита без стыда заявила матери:
   - Нам расписываться  надо,  я  беременная!  Степанида  схватилась  за
голову и понеслась к Кузьминскому. Петр  Фадеевич  к  тому  времени  уже
умер, Сережа жил в квартире один, учился в институте.
   Степанида влетела к нему в комнату и заорала:
   - Мерзавец! Это называется совращением малолетних, я тебя посажу!
   В Уголовном кодексе тех лет  была  статья,  предусматривающая  тяжкое
наказание для мужчины, который вступил в связь с девушкой, не  достигшей
восемнадцатилетия.
   -  Прямо  сейчас  в  милицию  пойду,  -  бесновалась   Степанида,   -
снасильничал девочку!
   На вопль прибежала Рита, вдвоем они с Сережей кое-как успокоили бабу.
   - Мы любим друг друга, - увещевал будущую тещу Кузьминский,  -  хотим
пожениться!
   Пришлось Степаниде, сцепив зубы, идти в райсовет, просить  разрешение
на брак.
   Свадьба вышла тоскливой. Из-за позора никого не позвали, в загсе были
лишь жених с невестой,  Степанида  с  Клавой  да  Анна.  На  деревенских
родственников Степанида разозлилась -  не  доглядели  за  девкой,  перед
московскими родичами  было  стыдно.  Не  устраивали  и  гулянок.  Сережа
сказал, как отрезал:
   - Я водку не пью, и денег  на  глупости  тратить  не  собираемся.  Мы
поедем на медовый месяц в Сочи.
   Разразился первый скандал, Степанида увязалась за  молодыми.  Клавдия
осталась дома утешать Анну.
   - Ну почему он ей достался? - рыдала девочка.
   Прошло время, ребенок так и не родился,  у  Риты  на  седьмом  месяце
случился выкидыш. Обрадованная Степанида заявила:
   - Ну теперь и развестись можно и поискать другого, не психа.
   Но, несмотря на происки бабы, Рита и Сережа жили дружно. Спустя  пару
лет Степанида умерла, а Клава никогда не вмешивалась в семью племянницы,
у них наладились хорошие,  родственные  отношения.  Жили  по-прежнему  в
соседних квартирах. Анна все никак не выходила замуж,  сначала  выбирала
кавалеров, словно придирчивая невеста: у одного нос велик, у другого уши
оттопырены, у третьего лысина. Ну а потом выбирать стало не из кого.
   Сергей работал в НИИ, получал, как все. Клавдия, жалея, что у  них  с
Ритой нет детей, радовалась тому, что зять не пьет совсем, капли  в  рот
не берет. Ну а затем случилось событие, полностью переломившее их семью.
   Под Новый, восьмидесятый год Риту отправили в командировку, а Клавдию
первый раз в жизни позвали друзья отметить праздник в ресторане.
   - Ступай, - улыбнулась племянница, - мы  с  Сережей  вдвоем  посидим,
"Голубой огонек" поглядим.
   Не думая ни о чем плохом, Клавдия ушла. Вернулась она не как обещала,
в семь утра, а в три ночи. В ресторане ей не понравилось: слишком шумно,
много пьяных, и еда пересолена.
   Клава вернулась домой. Было тихо. Думая,  что  Сергей  и  Анна  давно
разошлись, тетка вошла в большую  комнату  и  онемела:  они,  обнявшись,
спали на диване, голыми! На столе тикал будильник, стрелка звонка стояла
на пяти утра.
   Вы и не представляете, какой  скандал  устроила  Клава.  Проснувшиеся
любовники стали оправдываться.
   - Да не было ничего, - бубнил Сережа, натягивая брюки, - я совсем  не
пью, а тут шампанское, три бокала, вот и развезло.
   - Ты Рите не рассказывай, - умоляла Анна, - не надо!
   Скрепя  сердце  Клавдия  согласилась  хранить  молчание.  Вернувшаяся
Маргарита ничего не узнала, Сергей перестал заглядывать к Клавдии.
   Потом Клава заметила, что с Анной творится неладное. Она  каждый  раз
после еды бросалась в туалет, талия ее  стала  стремительно  полнеть.  И
только когда тугой живот натянул платье, тетка сообразила, в чем дело.
   Вне себя она кинулась к  Сереже  и,  наплевав  на  присутствие  Риты,
закатила скандал. Маргарита узнала правду. Что творилось в их  квартирах
на протяжении следующего месяца, лучше не вспоминать.
   Но потом вдруг гроза успокоилась. Сережа и Рита, обменяв  жилплощадь,
исчезли в неведомом направлении. Анна совершенно неожиданно вышла  замуж
за тихого мужика по имени Валерий и уехала к нему.  С  Клавой  никто  из
племянниц даже не попрощался. Она до последнего не знала об их планах. И
была потрясена, когда увидела, что из соседней  квартиры  выносят  вещи.
Столкнувшись с грузчиками, Клава бросилась к Рите.
   - В чем дело?
   - Отвали, змея, - буркнула племянница, - видеть тебя  не  желаю,  дел
иметь не хочу. Мы с Сережей незнамо куда едем, лишь бы с  тобой  никогда
не встречаться!
   А через месяц исчезла и Анна, оставив записку: "Ты подлая баба,  живи
одна, я вышла замуж и ухожу к Валерию". Все, больше они не встречались.
   - И что я плохого сделала? - недоуменно вопрошала сейчас Клава. -  Ну
не  сдержалась,  налетела  на  Сережу.  Но  кто  бы  утерпел,  а?   Ведь
перенервничала сильно, разве хорошо это - детей делать  на  стороне?  Да
еще с сестрой  жены!  Ведь  воспитывала  их,  растила,  а  они  вон  как
отблагодарили!  Бросили  словно  собаку!  Сколько   лет   прошло,   пока
вспомнили! Спасибо, конечно, за  конфеты,  только  лучше  бы  не  чужого
подсылали, а сами приехали!
   - Сергей Петрович побаивается, - сказал я.
   - Чего? - изумилась Клава. - Вон сколько лет утекло, забылось все.
   -  Степанида  все  время  повторяла,  что  посадит  его  за  какое-то
преступление, - продолжил я.
   Клава махнула рукой:
   - А, ерунда на постном масле.
   - В чем дело, не знаете?
   - Конечно, знаю, - усмехнулась Клавдия. - Сережка-то Ритку  совратил,
ей восемнадцати еще не исполнилось, когда  он  ребеночка  сделал.  А  за
такое в советское время тюрьма светила! Правильно, между прочим,  нечего
развратничать. Вот Степанидка  и  пугала  постоянно  зятя:  "Не  станешь
слушаться, в милицию сдам". Сережа сначала нервничал. Сестра  еще  пуще,
видит - действует, и давай  по  любому  поводу  стращать,  очень  уж  ей
хотелось его под  себя  подмять!  А  потом  Сережа  со  знающими  людьми
поговорил и ответил:
   - Хватит, хоть сейчас бегите в милицию, ничего мне не будет!
   - Очень даже будет! - обозлилась теща.
   - Нет! - отрезал Сережа. - Я женат на ней, а брак все искупает.
   Степанида не повер