не задерживался, - объяснял шофер, - боялся, что найдут. Потом, правда, слегка успокоился, вроде никто меня не искал. Но все равно на хорошую работу устраиваться не решался, диплом о высшем образовании пропал зря. В приличном месте кадровик мигом затеет проверку и выяснит, что господин Харченко возник ниоткуда, ни детства у него не имелось, ни юности, появился на свет уже почти взрослым.
     Вот почему Виктор трубил шофером, похоронив свои амбиции. Можно сказать, что он одним ударом кулака разрушил свою жизнь.
     Дойдя до этого места, водитель замолчал.
     - И вы никому из старых знакомых не намекнули, что живы?
     - Нет, очень боялся.
     - Даже матери?
     Виктор нервно потер руки.
     - Нет. Сначала я переживал, конечно, даже хотел ей сообщить о себе, потом... Знаете, мать, конечно, никогда не выдаст сына, но она могла захотеть встреч, ее могли выследить и меня вычислить. И еще... Мама бы постоянно твердила: "Говорила тебе! Предупреждала! Вот, не захотел меня послушать..." Знаете, лучше уж одному в подобной ситуации.
     - Как же вы в Москве оказались?
     - Случайно, - вздохнул Виктор. - Я женился на Людмиле. В Рязани мы жили, квартиру имели. Я автобус водил, а Люся в фирме работала, бухгалтером.
     А потом ее хозяин в гору попер, в столицу переехал, Люсю он с собой взял, главбухом сделал, квартиру ей купил. Да, хороший главбух на дороге не валяется. Уж как я сюда ехать не хотел, руками и ногами отбивался, только Люся словно с цепи сорвалась, охота ей было из провинциалки в столичную штучку превратиться.
     Да и для дочери в Москве больше возможностей.
     В общем, Виктор поддался на уговоры жены. Сам себя он успокаивал тем, что родственников в Москве он не имеет. Что мама умерла, Витя знал. Он иногда все же звонил из телефона-автомата домой и слушал мамин голос.
     - Алло, - говорила Алла Сергеевна, и сын понимал: она жива.
     Виктор предпринимал "разведывательные звонки" нечасто, боялся быть пойманным. "Проверку" осуществлял примерно раз в полгода, и однажды вместо привычного "алло", в ухе раздалось:
     - Слушаю. - Говорил мужчина, похоже, молодой.
     Витя решил, что не туда попал, повесил трубку и повторно набрал номер.
     - Слушаю, - ответил тот же баритон, - говорите!
     - Можно Аллу Сергеевну, - решился наконец Виктор, подумав: если незнакомец ответит: "Сейчас ее позову", тогда он просто отсоединится, но в ответ прозвучало:
     - Она скончалась, ее квартира нам досталась, по очереди.
     Других родных у Виктора не имелось, да и с момента его исчезновения прошло немало лет, навряд ли он столкнется на улице со старыми знакомыми. Пораскинув мозгами, Виктор согласился на переезд в столицу.
     Но, оказавшись в Москве, Витя ощутил новый приступ страха, ему мерещилось, будто милиционеры слишком пристально вглядываются в его лицо.
     Шофер замолчал.
     - Дальше, - поторопил я его.
     Виктор хмуро посмотрел на меня.
     - Устал я очень.
     Я взглянул на бледное лицо Виктора. Лоб его покрывали капли пота, глаза запали, губы стали синими.
     Как мне быть? Заставить его рассказать о том, как он узнал, что Лера жива, как пытался убить бывшую жену, когда сообразил, что может стать ее наследником?
     Еще свалится в обморок или заработает сердечный приступ! И вообще, я здорово сглупил! Нашел убийцу в два счета, но что теперь с ним делать?
     Внезапно шофер с трудом выдавил из себя:
     - Я боялся, ждал, а тут вы пришли! Можно Люсе позвонить?
     Я кивнул.
     Водитель вынул мобильный, я вышел из машины, вытащил свой сотовый, набрал номер Макса и сказал:
     - Я попал в щекотливое положение.
     - Эка невидаль, - отозвался приятель, - что на сей раз?
     - Задержал убийцу, а куда его деть, не знаю.
     - А ну, поподробней! - рявкнул Макс.
     Целый час потом мы просидели с Виктором в машине. Преступник не делал никаких попыток сбежать, просто молча смотрел в окно. Когда появились милиционеры, Виктор вдруг с явным облегчением воскликнул:
     - Ну вот, отмучился. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца!
     Я подавил тяжелый вздох: странное дело, Виктор не должен вызывать у меня никакого сочувствия, но отчего-то его жаль.
     - Послушайте, - тихо спросил шофер, - меня ведь сейчас увезут?
     - Да, - кивнул я.
     - А работа?
     - Думаю, эту проблему решат.
     - Сделайте божеское дело.
     - Что вы хотите?
     - У жены телефон не работает, батарейка села, а может, она отключила его. Пожалуйста, предупредите ее о моем... моей... в общем, обо всем.
     Я заколебался.
     - Пожалуйста, - зашептал Виктор, - понимаете, я никак не мог решиться и открыть ей правду, все собирался, собирался - и дождался. Вы, похоже, человек интеллигентный, а Люся...
     Жалость к Виктору захлестнула меня.
     - Хорошо, давайте координаты Люси.
     - Вот, - водитель сунул мне в руку визитку, - там все есть.
     Макс открыл дверь иномарки. Виктор, не говоря ни слова, вылез наружу.

***

     После того как профессионалы занялись Виктором, я с чувством выполненного долга завел свои "Жигули". Жаль, что Нора лишена контакта с внешним миром, она была бы мною довольна. Иван Павлович в два счета справился с задачей. Правда, мне самому удачное завершение работы не принесло никакой радости. Отчего-то жалость к Виктору не проходила, мне все время вспоминались его белые пальцы, сжимавшие руль, и растерянные, совсем не хитрые и не злые глаза. По моему мнению, мужчина, замысливший коварное убийство с корыстной целью, должен выглядеть иначе. И еще, мне очень не хотелось встречаться с этой Люсей, выслушивать истерики, утешать, говорить глупые, ничего не значащие слова. Но отец всегда внушал мне:
     - Не давши слова, крепись, а давши - держись.
     Умение исполнять свои обещания отличает джентльмена от общей массы людей.
     Выкурив сигарету, я еще раз взглянул на визитку и поехал в то место, где сейчас сидела у компьютера ничего не подозревавшая о произошедшем Людмила Семеновна Харченко.

***

     Услышав стук в дверь, бухгалтерша крикнула:
     - Открыто. Кто подумал, что я запираюсь? Входите, ребята.
     Я застыл на пороге комнатенки, где с огромным трудом уместился письменный стол и два стула. Странная штука жизнь, вот сейчас эта милая, довольно молодая женщина чувствует себя просто превосходно.
     Она счастлива замужем, перебралась в Москву, ее карьера идет в гору, благополучие семьи растет... На лице Людмилы при виде незнакомого посетителя появилось лишь легкое недоумение. Но через пятнадцать минут ее жизнь изменится самым полярным образом.
     Из добропорядочной гражданки, любимой жены и ценного сотрудника она превратится в супругу уголовника. Ей предстоят тяжелые минуты свиданий, сборы посылок с харчами, поездки на зону, бессонные ночи, слезы... Ох, не зря в древности гонца, принесшего плохие вести, убивали.
     - Слушаю вас, - улыбнулась Люся.
     Я слегка замялся.
     - Можно войти?
     - Ну конечно, только с вашими габаритами, боюсь, вы тут не поместитесь, - засмеялась она, - Я не толстый, просто высокий.
     - Да в этом кабинете должен работать хомяк, - окончательно развеселилась Харченко. - Директор, когда рабочие места распределял, так и сказал: "Здесь Люсе сидеть, кроме нее, никто больше не пролезет".
     Вечно меня из-за крохотного размера в щель засовывают.
     - Мал золотник, да дорог. - Я старательно отодвигал момент начала серьезного разговора.
     - Это верно, так вы ко мне с чем?
     - Вы Людмила Харченко?
     - Да.
     - Жена Виктора?
     - Именно так, - слегка насторожившись, кивнула бухгалтер.
     - Ваш муж шофер?
     Людмила прижала к груди кулачки.
     - Говорите скорей. Я не истеричка. Авария, да?
     Почему мне не позвонили?
     - У вас телефон не отвечает.
     Людмила сунула руку в карман и вытащила крохотный аппарат.
     - Батарейка разрядилась, а городской аппарат с утра сломался, - прошептала она. - Виктор жив?
     - Абсолютно здоров, - быстро заверил я ее.
     Люся с облегчением выдохнула:
     - Что случилось-то?
     - Понимаете... э...
     - Ну?
     - Право, трудно так, в общем... э...
     - Хватит мямлить, - Люся стукнула кулачком по столешнице.
     - Ваш супруг в милиции, - выпалил я.
     Она снова стиснула кулаки.
     - Господи, он сбил человека!
     - Нет, нет...
     - Влетел в дорогую иномарку.
     - Не...
     - Обругал гаишника? Подрался с ним?
     Я набрал полную грудь воздуха:
     - Виктор убил свою жену, к его профессии преступление не имеет никакого отношения.
     Люся начала грызть ногти, молча, сосредоточенно, потом сказала:
     - Я жива.
     - Не о вас речь.
     - А о ком?
     - О Валерии Ермиловой.
     - Это кто?
     - Первая супруга Виктора.
     Люся схватила со стола карандаш и сломала его.
     - Глупости, Витя до меня не имел жены.
     - Это не так.
     - Он мне говорил...
     - Выслушайте меня до конца, - взмолился я.
     Чем больше неприятных новостей высыпал я на Люсину голову, тем несчастнее и круглее делались ее глаза. В конце концов она прошептала:
     - Нет, нет, нет... я же останусь одна с ребенком...
     Конечно, Витя не лучший муж, но... нет, нет...
     Я растерялся, надо было прихватить по дороге валокордин и бутылку воды, сейчас Люся упадет в обморок. Но она огромным усилием воли справилась с собой.
     - Где он? - спросила Люся, вставая.
     - Могу узнать, - кивнул я.
     - Действуйте.
     Я соединился с Максом.
     - Послушай, тут...
     В то же мгновение Людмила выхватила у меня мобильный.
     - Я Харченко. Где мой муж? Да. Да. Еду.
     Швырнув сотовый на стол, она схватила сумку.
     - Уходите, я поеду к Виктору. Какой ужас! Я теперь жена убийцы! Вот позор-то!
     Я молча вышел в коридор, потом на улицу, Люся встала у обочины и подняла руку.
     - Давайте отвезу вас, - предложил я, - говорите адрес.
     Она с готовностью скользнула в "Жигули", я покатил по проспекту и через пару минут, решив нарушить тягостное молчание, включил радио. "Все будет хорошо, все будет хорошо, все будет хорошо, я это знаю, знаю", - полетело из динамика. Мои пальцы быстро крутанули ручку, песня явно не соответствовала настроению. "И только мать-старушка заплачет на могиле..." Я снова предпринял попытку сменить радиостанцию. "Таганка, я твой бессменный арестант, пропали юность и талант..."
     Палец Люси ткнул в кнопку, дальнейший путь мы проделали в полнейшем молчании.
     Едва машина подкатила к нужному дому, Люся резко спросила:
     - Ты кто, адвокат?
     - Нет, - удивился я. - Отчего вы вдруг так решили?
     - На мента не похож.
     - Я работаю частным сыщиком.
     - Ясно, - кивнула Люся, - я заплачу тебе, вот, сто баксов, держи, хватит?
     - Я не совсем понял...
     - Езжай в детский сад, - отчеканила Люся, - найди нянечку Ираиду Семеновну и скажи ей, чтобы Соню Харченко на ночь оставили.
     - Но...
     - Не нокай, - перебила Люся, - меня отсюда сразу не отпустят, а садик работает до шести.
     - Неужели вам некого, кроме меня, попросить?
     - Точно! Некого.
     - А если по телефону...
     - Да они трубку не берут!
     Я растерялся.
     - Ну, если так... Впрочем, нянечка может мне не поверить.
     Люся вытащила из сумки блокнот.
     - Я записку напишу.
     - Хорошо, - сдался я, - учитывая форсмажорные обстоятельства, я выполню вашу просьбу.

Глава 9

     Двухэтажное здание садика пряталось в глубине большого двора. Я вошел внутрь пропахшего щами помещения и увидел на стене объявление: "Дети выдаются родителям только в трезвом виде". Вот и гадай после этого, что имела в виду администрация. То ли пьяных воспитанников тут оставляют на ночь, то ли родители обязаны являться сюда трезвыми.
     - Дядя, ты чей папа? - тронуло меня за штанину крошечное ангелоподобное существо.
     Вместо того чтобы ответить: "Ничей", я присел на корточки и спросил:
     - Скажи, солнышко, где можно найти нянечку Ираиду?
     - Она на кухне, - сообщило дитя, - чай пьет, с печеньем. Если мы чего не съедаем, это потом нянечка скушает.
     Я улыбнулся и пошел по длинному коридору, в который выходило бесчисленное множество белых одинаковых дверей. Нянечка нашлась за пятой. Она и впрямь баловалась чаем с курабье.
     - Вы Ираида? - спросил я.
     Нянька вытерла рукой губы.
     - Ну?!
     - Вам записка.
     - Что?
     Я сунул ей под нос листок.
     Бабища близоруко прищурилась, потом поднесла к носу цидульку.
     - Поня-ятно, - протянула она.
     - Значит, девочка останется присмотренной? - обрадовался я столь скорому разрешению проблемы.
     - Деньги за ночную группу уплочены, - мрачно буркнула Ираида, - я никакого права не имею возражать, хотя ясное дело, что ребенку лучше дома, чем тут. Любая мать, даже такая, как... Впрочем, ладно, хорошо хоть догадалась записку написать. Эх, ну и люди.
     Не желая вступать в разговор с обозленной бабой, я вежливо сказал: "До свидания" - и пошел к двери.
     - Эй, постойте-ка! - воскликнула Ираида.
     Я обернулся.
     - Слушаю вас!
     - Ну офигеваю прямо, - взвизгнула она, - просто цирлих-манирлих. Вас Павлом зовут?
     - Иваном Павловичем.
     - А, значит Соня спутала. Она все говорит: "А про Павла рассказывать ни-ни!" Неужели вам не стыдно?
     - С какой стати я должен испытывать душевные муки, - удивился я, - я ничего плохого не сделал!
     - Ладно тебе, - махнула рукой Ираида, - Люся дочку запугала, та дома как могила молчит, а сюда придет и мне рассказывает. Зачем в семью влез? Некрасиво это! Девочку к себе привязываешь, подарки даришь. Уж и не знаю, как такое поведение назвать.
     Позавчера Соня куклу приносит, эту, как ее, Барби.
     Дает мне и шепчет: "Спрячьте на полку".
     Ираида удивилась и отчего-то тоже шепотом поинтересовалась:
     - А зачем ее убирать? И почему ты в детский сад дорогую игрушку притащила? Вдруг кто сломает. Давай положим в шкафчик, а вечером домой заберешь.
     - Нет, - озираясь, ответила малышка, - мне ее дядя Павел подарил, нельзя к себе нести, вдруг папа спросит, откуда Барби взялась? Пусть пока тут посидит, а потом мама за дядю Павла замуж выйдет, и я ее заберу.
     Ираида сначала оторопела, а потом спросила:
     - Твоя мама надумала развестись с папой?
     - А чего с ним жить, - по-взрослому ответила девочка. - Копейки приносит, а его за это кормить, одевать и обстирывать надо. Да еще на маму бросается, кричит: "Убью, зараза".
     Я с легким изумлением слушал нянечку. Лично у меня создалось впечатление, что Люся очень встревожена судьбой Виктора - пока мы ехали в милицию, на ней просто лица не было.
     - Так что, мил-человек, зазря ты в чужую семью лезешь, - с осуждением закончила Ираида, - дитя у них, тебе девочка чужая, как ни прикидывайся - родной не станет. Оставь их в покое, найди себе незамужнюю. Нехорошо!
     - Вы ошибаетесь, - непонятно по какой причине я попытался разубедить няньку, - я не имею никакого отношения к Люсе.
     Следовало просто молча уйти, но меня отчего-то потянуло оправдываться.
     - Ага, - скривилась Ираида, - а то записки чужие люди носят? Ваше обнаглел, в садик явился! При живом отце.
     - Поверьте, я сегодня впервые в жизни увидел Харченко, - продолжал бубнить я.
     Ираида сморщилась. Я слегка растерялся, может, стоит рассказать про арест Виктора? Но вдруг Люся не хочет, чтобы о задержании супруга знала каждая собака? Да и с какой стати я обязан давать отчет няньке?
     Просьбу Люси я выполнил, а уж на семейные секреты госпожи Харченко мне абсолютно наплевать.
     Я повернулся и пошел к двери.
     - Бесстыжие глаза, - полетели мне в спину злые фразы, - наглая морда! Ну погоди, господь-то все видит, ничего не простит. Плохо тебе будет!
     В самом мерзком настроении я сел за руль, услышал треньканье мобильного, глянул на дисплей и увидел номер Николетты. Первой мыслью было не отвечать, но потом я справился с детским желанием спрятаться в шкаф при виде неприятности и спросил:
     - Что случилось?
     - Вава, - затрещала маменька, - ты где?
     - Ну, в принципе не так уж далеко от дома.
     - Прелестно. Немедленно купи мочалку.
     - Что?
     - Мо-чал-ку, - по слогам повторила Николетта, - такую мягкую, длинную. Ясно?
     - Абсолютно, - ответил я.
     - Как окажешься в магазине, позвони.
     - Зачем?
     - Важен цвет.
     - Мочалки?
     - Да.
     Я снова не стал спорить. Долгие годы общения с Николеттой научили меня: если хочешь сохранить психическое здоровье, никогда не занимайся выяснением ненужных подробностей. Желает маменька мочалку определенного цвета? Приобрету без проблем и отправлюсь спокойно читать Рекса Стаута. Начну совершенно справедливо объяснять ей, что цвет губки никак не влияет на ее качество, получу жуткую истерику. Да и какая мне разница, с чем Николетта отправится в ванную?
     Приехав в супермаркет, я соединился с маменькой.
     - Стою в отделе хозяйственных товаров.
     - Ну-ка, - оживилась Николетта, - скажи, какая там гамма красок?
     - Серые, голубые, зеленые, красные.
     - Вава! Это же синтетика! - закричала маменька.
     - Виноват, пошел искать натуральные губки, - быстро ответил я.
     Походив между стеллажами, я наконец наткнулся на желтые мягкие пористые мочалки и снова позвонил Николетте.
     - Нашел!
     - Какой цвет?
     - Песочный.
     - А должен быть рыжий, - не сдалась маменька.
     Я оглянулся, увидел продавщицу и поинтересовался:
     - Такой же товар, но кирпичного оттенка есть?
     - Нет, - последовал быстрый ответ, - и не бывает. Это же не искусственная вещь, она без красителя, экологически чистая.
     - Ладно, - сдалась маменька, когда я пересказал ей монолог продавщицы, - наверное, это то самое.
     Просто у тебя, Вава, нет чувства цвета, что для меня рыжее, тебе кажется желтым. Кстати, это губка или мочалка? Мне нужна последняя.
     - А какая между ними разница?
     - Вава! Спроси у продавца, если сам отличить не можешь, - заворчала Николетта. - Губка и мочалка!
     Кто же их спутает. Это все равно что не отличить чулки от колготок!
     Я тяжело вздохнул. Лично мне кажется, что это одно и то же, хотя вроде чулки на подвязках.
     - Вава! - гневалась Николетта. - Почему ты молчишь?
     Внезапно я почувствовал смертельную усталость, чтобы побыстрей избавиться от Николетты, я быстро сказал:
     - Это мочалки!
     - Хорошо, бери.
     - Одну?
     - Нет, конечно!
     - А сколько?
     - Ну... думаю, килограммов пять! И поторопись, потому что время уйдет.
     Я заморгал. Пять килограммов? Зачем Николетте столько?
     - Ты не оговорилась? Может, пять штук?
     - Нет, - заорала маменька, - не надо считать меня идиоткой! Именно килограммов! Ну сколько можно говорить одно и то же!
     Я опять подозвал продавщицу:
     - Девушка, мне нужны вот эти штуки.
     - Натуральные губки?
     - Именно.
     - Берите.
     - Боюсь, их тут мало.
     - Здесь двадцать штук, - мило улыбнулась девушка, - они просто сжались.
     - Понимаете, мне нужно пять килограммов.
     Продавщица отступила назад.
     - Пять килограммов губок?
     - Точно, - кивнул я, ощущая себя идиотом.
     - Но зачем?
     - Надо.
     - А-а... а... - вдруг протянула девушка, - наверное, вы надумали гуманитарную помощь оказать, да?
     В детский дом отправите?
     - Верно, - кивнул я, - там хотят именно такое количество.
     - Но они у нас поштучно продаются.
     Я взял одну губку.
     - Сейчас узнаю, сколько она весит, и вернусь.
     - Конечно, конечно, - защебетала девушка и захихикала.
     Я дошел до отдела, где отпускали сыр, я попросил:
     - Сделайте одолжение, взвесьте ее.
     - Зачем? - изумился парень с той стороны прилавка.
     - Вам трудно?
     Продавец пожал плечами:
     - У нас весы электронные, кладу товар, набираю его код, аппаратура сама выставляет цену: выползает чек, который потом наклеивается сверху. Но губки поштучно идут.
     - Мне надо знать вес!
     - Ну... ступайте в овощной, у них другие весы ес