ил жену:
   - Молодец,  это  ты  правильно  придумала,  пройдем  все  анализы,  и
ситуация прояснится!
   Но, когда из  лаборатории  пришло  заключение,  Наташе  стало  совсем
кисло. Ира и впрямь оказалась родной дочерью Сени, и он с распростертыми
объятиями принял ее. Наташе он пригрозил:
   - Только посмей при ком-нибудь заныть! У меня самая лучшая семья!
   Пришлось Наташе изображать любовь к Ире.
   А вот Кате притворяться  не  понадобилось,  бесхитростная  девочка  с
восторгом приняла сестру, да еще такую яркую, талантливую.  Больше  всех
же был доволен Семен. Катя его раздражала, мямля и дура, вся в Наташу. А
Ирина остроумная, блестяще учится, бойкая  -  вылитый  Семен  в  юности.
Неизвестно, как бы сложились отношения в семье дальше, но тут  произошло
совершенно невероятное.
   Вечером двенадцатого июня, эта дата врезалась в память Фиры навсегда,
ей позвонила Наташа.
   - Прощай, Фирочка, - прорыдала она в трубку, - не верь ничему,  я  не
понимаю.., ужасно... Сеня.., это не я.., не я.., не я...
   - Что случилось? - встревожилась Фира, но Наташа уже отсоединилась.
   Фира в волнении набрала номер телефона дачи Сени, подошла Ирина.
   - Что у вас происходит? - спросила Фира.
   - Ничего, - спокойно ответила та, - у нас полный порядок!
   - Но мне только что звонила Наташа, - не успокаивалась Базилевич.
   - А-а, - протянула Ира, - они с папой поругались.
   - Из-за чего?
   - Понятия не имею, - прощебетала девушка, - Наташа что-то кричала  об
измене!
   Фира моментально успокоилась.  Значит,  ничего  экстраординарного  не
случилось, Наталья поймала мужа на очередной бабе. Примерно раз в год  у
Наташи случался взрыв эмоций,  и  она  скандалила  с  супругом,  за  что
получала от него по полной программе.
   На следующий день позвонила Катя и сказала:
   - Мама умерла!
   Фира, забыв обо всем, рванулась на дачу.  Она  влетела  в  кабинет  к
Семену и закричала:
   - Что случилось?
   - Ничего, - каменным голосом ответил он.
   Базилевич попятилась.
   - Наташа жива?
   - Нет!
   Решив, что Сеня от горя потерял разум, Фира осторожно предложила:
   - Давай вызовем врача.
   - Зачем? - пожал плечами Семен. - Тут уж все  побывали:  и  врачи,  и
милиция, тело увезли.
   Фира заплакала:
   - Господи, как же это! Инфаркт, да?
   - Нет, - абсолютно спокойно ответил Сеня, - она шею сломала.
   Фира попятилась.
   - Но каким образом?
   - С обрыва прыгнула.
   - Почему?
   Сеня налился кровью и завизжал:
   - Сволочь! Дура! Меня обмануть! Меня!!!
   Базилевич совсем перепугалась, она хотела  было  выбежать  в  холл  и
вызвать "ОЗ", но Семен цепко ухватил ее за руку.
   - Куда рвешься? Хочешь знать о подруженьке правду? Так слушай!
   Он с силой пихнул Фиру, та, не удержавшись на  ногах,  шлепнулась  на
ковер, Сеня навис над ней и выплеснул на нее ушат гадостей о ее подруге.
Фира сидела, боясь пошевелиться, все больше  утверждаясь  в  мысли,  что
Сеня окончательно сошел с ума. То, что он рассказывал, просто  не  могло
произойти.
   Наташа изменила мужу. Причем, что особенно  взбесило  Сеню,  адюльтер
продолжался довольно долго и тянулся бы дальше, кабы не случайность.  На
днях Ира попросили отца:
   - Пап, мне надо с антресолей коробку достать, подержи лестницу, а  то
я боюсь лезть.
   - Давай сам достану, - предложил отец.
   - Ты же не знаешь, какая коробка мне нужна, - покачала головой Ира.
   Сеня пошел с  дочерью  в  кладовку,  та  влезла  на  лестницу,  стала
перебирать вещи и бормотать:
   - Ну и полно же тут всего! Где она? Катя сказала, что здесь. Ой, пап,
вы чего, сто лет здесь не разбирались?
   - Да сволокли на дачу всякую дрянь, - вздохнул Сеня, - я сюда никогда
не заглядываю. Надо бы велеть Наталье порядок навести.
   - Всякая дрянь навалена, - ворчала Ира, - ну зачем вам вот это?
   Перед Сеней появилась старая, неработающая настольная лампа.
   - И правда! - возмутился он. - К  чему  барахло  копить.  Десять  лет
назад сломалась, а до сих пор тут лежат.
   - А это что? - поинтересовалась Ира.
   - Мой портфель, - усмехнулся Сеня, - почтенный дедушка  кейса!  Давай
выкину сразу!
   - Ой, там что-то внутри, вроде документы! - пропела Ирина.
   Саня схватил потертый кожаный баул, увидел  кучу  бумаги,  машинально
развернул один листок и побагровел.  Перед  ним  было  любовное  письмо,
написанное Наташей.
   Бросив недоумевающую Иру на лестнице, Семен ринулся в кабинет и  там,
еле живой от гнева, прочел любовные письма. Почерк жены  он  великолепно
знал. Каждое послание супруги заканчивалось  фразой  "Милый,  верни  мне
письмо". Наташа явно не хотела оставлять на руках у любовника какие-либо
свидетельства  своей  неверности.   Тот   же   оказался   не   настолько
осмотрителен.  Он   засыпал   Наташу   записками   самого   откровенного
содержания, впрочем, она тоже не осталась в долгу. Без всякого стеснения
Наташа живописала свои ощущения от страстных объятий. Больше всего  Сеню
взбесила фраза: "Мой муж - урод и кабан. Никогда в жизни я  не  получила
от него никакого  удовлетворения.  Разве  можно  сравнить  это  сопящее,
ничего не умеющее в постели чудовище с тобой, мой сладкий".
   Вы можете себе представить, какой скандал разгорелся в доме?  Не  дай
бог вам когда-нибудь стать участником подобного.
   Наташа,  естественно,  отрицала  все.   Но   кто   бы   ей   поверил?
Доказательства неверности были налицо, жена спрятала их в  таком  месте,
куда гарантированно никогда не полезет муж.
   - Милый, - рыдала Наташа, - ну подумай,  зачем  бы  мне  хранить  эту
гадость?
   - Ты дура,  -  вопил  Семен,  -  небось,  когда  меня  тут  не  было,
перечитывала и балдела, сука! Вон из моего дома.
   Как все закончилось, вы знаете. Наташа покончила с  собой.  Семен  не
простил жену даже за порогом  могилы.  Более  того,  он  упорно  говорил
приятелям, выражавшим удивление по поводу отсутствия Наташи: "Она уехала
за границу лечиться!"
   Семен не мог допустить даже намека на то, что у него в жизни возникли
какие-то  сложности.  Наташу  похоронили  почти  тайно,  без  церковного
отпевания, что, в  общем-то,  объяснимо,  Ире  и  Кате  было  запрещено,
во-первых,  упоминать  вслух  имя   Наталии,   во-вторых,   рассказывать
кому-либо о ее смерти.
   - Он просто с ума сошел, - вздыхала Фира, - даже мне пытался  условия
ставить. Но я просто перестала появляться в их доме.
   Через  несколько  месяцев  после  трагической  кончины  подруги  Фира
позвонила Кате, чтобы поздравить ту с днем рождения, и узнала  еще  одну
ужасную новость.
   Катя стала употреблять наркотики и сейчас находится в клинике, где ее
пытаются снять с иглы.
   Фира метнулась к девочке и узнала, что Катя с  Семеном  не  общалась,
отец не принимал никакого участия в ее судьбе, правда, щедро  отстегивал
деньги на ее содержание.
   - Папа очень переживает, - пыталась оправдать отца Ира, -  он  просто
рассердился на Катю. Знаете, папа верит в то, что  она  выздоровеет!  Он
пристроил ее на заочное отделение...
   Фира молча выслушала информацию об УПИ.
   Катя и Ира одногодки. Но дочь Наташи пошла в школу в семь лет, а  Иру
Вера отдала в первый  класс  шестилетней,  поэтому  и  получилась  такая
странная ситуация. Одна девушка учится в институте, другая только-только
получила школьный аттестат.
   - Видите, какой папа хороший, - пела Ира, - вот как он любит Катю!
   Но у Фиры имелось свое мнение на сей счет. Образование покупается для
того, чтобы всем доказать: в семье Семена все отлично.
   - Ну не глупо ли так себя вести? - вырвалось у меня.
   Фира поморщилась.
   - Очень! Только Семен такой! Главное, чтобы все  считали,  что  он  в
полном ажуре. Он меня не удивил! Я всегда знала, что Коротков  мерзавец.
Вот кто поразил меня, так это Ира!
   - Почему?
   Фира откинула с прелестного лба прядь волос.
   - Знаете, я перед ней виновата!
   - Мой  бог,  разве  вы  можете  сделать  что-то  плохое!  -  с  жаром
воскликнул я.
   - Конечно, - серьезно ответила Фира,  -  наверное,  как  и  все.  Ира
показалась  мне  сначала  очень  двуличной.  Знаете,  такая   сладенькая
пай-девочка, отличница, любимица учителей,  тихоня.  Она  изо  всех  сил
изображала, как любит Наташу и Катю.
   Ирина  бросалась  к  мачехе  по  первому  ее  зову  и  присюсюкивала:
"Наташенька, хочешь чайку? Лимончик положить?"
   Она угождала и  Кате,  а  перед  Семеном  просто  на  цырлах  бегала,
согнувшись пополам...
   Все в доме принимали такое  поведение  Иры  за  чистую  монету,  даже
Наташа, которой не слишком-то радостно было  видеть  плод  любви  своего
мужа и посторонней женщины. Один раз она сказала Фире:
   - Я думала, что наша жизнь теперь превратится в ад,  но  Ирина  такая
ласковая, услужливая. Знаешь, она обо мне больше заботится, чем  Катька.
Той совершенно все равно, болит у меня голова или нет.
   А Ирина сразу просекает  ситуацию  и  говорит:  "Наташенька,  ложись,
отдохни, сейчас я тебе кофейку принесу". Очень приветливая девочка.
   Но Фире казалось, что Ирина просто очень искусно притворяется. Иногда
Базилевич перехватывала взгляд, которым падчерица  провожала  мачеху,  и
вздрагивала. В глазах Иры было все что угодно, кроме любви.
   - И как же я ошибалась! - угрызалась сейчас Фира. - В пору прощение у
Иры просить. Когда с Катериной случилось  несчастье,  Ира  просто  горой
встала за сестру. Ведь она ездила в клинику по три раза в  неделю.  Сеня
там вообще не появлялся, я в последние месяцы тоже не показывалась, свои
дела затянули, как ни стыдно в этом признаться... А Ира!
   Просто молодец!  Нет,  над  этой  семьей  просто  рок  висит!  Наташа
погибла,  я  до  сих  пор  не  верю  в  этого  любовника.  Понимаете,  я
обязательно бы знала, появись в жизни Наташи  другой  мужчина!  Какая-то
дикая история. Но я видела письма, они  и  впрямь  написаны  рукой  моей
несчастной подруги.
   - А вы не пытались найти аманта  Наташи?
   -  Как?  Обратного  адреса  в  письмах  не   было,   даже   имя   его
отсутствовало, он подписывался: "Твой Тяпа", а она  обращалась  к  нему:
"Заинька", "Котик" или "сладкий мой".
   - У Иры был кавалер?
   Фира развела руками.
   - Понятия не имею. Могу лишь  сказать,  что  она  проявила  себя  как
благородный, порядочный человек.
   Сеня ужасно переживал, когда Ира пропала,  позвонил  мне  и  чуть  не
плача спросил: "Ира не у тебя?"
   Когда с Катюшей случилось несчастье, он даже  не  вздрогнул,  буркнул
лишь: "Дурная материнская кровь,  моего  ничего  нет",  -  а  из-за  Иры
убивался.
   Бедная, бедная девочка. Небось  ее  мерзавцы  убили,  польстились  на
драгоценности и хорошую одежду.
   Сеня Ире ни в чем не отказывал, баловал, обвешивал золотом, он считал
ее своей настоящей дочерью, а Катю не любил.

***

   Разговор иссяк. Следовало откланяться и уходить. Но я  никак  не  мог
заставить себя встать  с  дивана.  Фира  смотрела  на  меня  прекрасными
бездонными глазами. В них застыло спокойное ожидание.
   И тут я, ощущая себя полным идиотом, почувствовал, как к  моим  щекам
приливает  кровь.  Покраснев,  словно  глупый  подросток,  я  совершенно
неожиданно произнес.
   - Фира, если вы сегодня свободны, мы могли бы пойти в ресторан или  в
Большой зал консерватории на концерт.
   Госпожа Базилевич мягко улыбнулась, в  ее  лице  не  промелькнуло  ни
малейшего  удивления,  очевидно,  она  давно  привыкла  к  тому,   какое
впечатление на мужчин производит  ее  красота.  Но  она  не  успела  мне
ответить. Дверь  класса  приоткрылась,  и  в  щель  заглянул  маленький,
тощенький мужичонка самого плюгавенького вида.
   - Фира, - пропищал он, - извини,  мне  надо  ехать  к  Левушке,  тебе
придется одной домой отправляться.
   - Надо так надо, - спокойно ответила Фира, не выказывая ни  малейшего
недовольства, - не волнуйся, милый!
   Тщедушное существо кивнуло и исчезло. Я пребывал в  состоянии  легкой
растерянности, вновь повисло молчание.
   - Больше спасибо, - нарушила томительную паузу Фира, - но я замужем и
не могу принять ваше предложение.
   Я постарался сгрести в кучу все самообладание.
   Замужем?  За  этим  сушеным  кузнечиком?  Однако  каким  образом  сей
невзрачный тип сумел окрутить такую женщину? Надо было уходить, и тут  я
от растерянности ляпнул уж совершенную глупость:
   - Ну я же не предлагаю вам развестись. Просто сходим  куда-нибудь,  и
все.
   Фира снова мягко улыбнулась:
   - Спасибо, но я очень люблю своего  мужа,  и  мне  приятно  проводить
досуг лишь с ним!
   Очевидно, на моем лице отразилось горькое разочарование,  потому  что
Фира быстро добавила:
   - Иван Павлович,  вы  очень  привлекательный  мужчина  и  обязательно
найдете женщину, которая вас по достоинству оценит.
   Внезапно я совершенно по-детски спросил:
   - Вы полагаете?
   - Всенепременно, - кивнула  Фира  и  коснулась  своей  ладонью  моего
плеча, - я точно знаю!
   Тут дверь снова распахнулась, и  появилась  группа  детей,  одетых  в
странные черные костюмы с белыми пятнышками.
   - Эфирь Яковлевна, - заныли они, - мы вас заждались.
   -  Сейчас,  крошки-доминошки,  -  улыбнулась  Фира,  -  можете   пока
готовиться, а я гостя провожу.
   Пришлось мне встать и нехотя двинуться к двери.
   Дети, шушукаясь и толкаясь, выстроились изломанной линией.
   - Что они будут делать? - спросил я.
   Честно говоря, мне хотелось  использовать  любую  возможность,  чтобы
задержаться хоть на пару минут.
   - Мы готовили выступление, - охотно объяснила Базилевич,  -  в  марте
должен состояться концерт, посвященный юбилею  нашей  школы.  Это  танец
"Домино".
   - "Домино"?
   - Ну да! Видите - дети изображают костяшки.
   Очень симпатично получается!
   - Какая интересная идея! - восхитился я. - Вы гениальный педагог!
   -  Что  вы,  -  смутилась  Фира,  -  я  всего  лишь   самый   рядовой
преподаватель музыки. Все уже давно придумано до меня. В  живые  шахматы
играли еще во времена Римской империи.
   - Надо же! - кивнул я. - Никогда не слышал о таком.
   - Вы почитайте замечательную книгу Иосифа Гольцова "Люди и  игры",  -
посоветовала мне Фира, - вот там об этом подробно написано. - Потом  она
отвернулась от меня, хлопнула в ладони и сказала:
   - Итак, танцуем!

Глава 30

   Нора забрала у меня диктофон и велела:
   - Так, послушаю это без тебя. Ты пока поешь!
   Но мне совершенно не хотелось опять попасть  в  руки  Муси  и  Ореста
Михайловича. Очень тихо я прокрался в свою комнату. Вообще  говоря,  все
идет к тому, чтобы сесть на диету, сегодня утром я не  сумел  застегнуть
брюки, потом кое-как влез-таки в них, но испытываю дискомфорт, они  явно
стали мне малы.
   Я, конечно, не Николетта, которая приходит в панику, увидев на  своих
сверхточных электронных весах прибавку  в  пятьдесят  граммов.  Но  ведь
неизвестно, сколько еще килограммов  прилипнет  ко  мне:  Муся  и  Орест
Михайлович самой важной своей задачей  считают  "откармливание"  хозяев.
Хотя они же не привязывают меня к стулу и не впихивают в горло еду,  кто
мешает мне отказаться от ужина...
   В комнате я перевел дух, зажег лампу и, включив.  тихо  радио,  начал
раздеваться. Не привязывают к столу? Да, веревками  они  не  пользуются,
парочка применяет иную методу.  Стоит  вам  отодвинуть  от  себя  полную
тарелку или вообще отказаться трапезничать, как из глаз  Муси  и  Ореста
Михайловича начинают  изливаться  потоки  слез  и  они  заводят  речи  о
самоубийстве. Волей-неволей приходится есть.
   Вообще говоря, своей пламенной заботой они довели нас с  Норой  почти
до безумия. Никогда бы не подумал, что это возможно. Вот сейчас я  вошел
в комнату и увидел, что Муся расстелила мне постель, взбила  подушку,  а
на  одеяло  положила  теплую  фланелевую  пижаму,  кстати,  сие   ночное
облачение  она  купила  лично.  Я,  извините  за  интимную  подробность,
предпочитаю спать в чем мама родила. Мне  неудобно  в  куртке  и  брюках
лежать под одеялом, к тому же жарко. На мой взгляд, лучше  иметь  теплое
одеяло. Но у Муси имелось  свое  мнение  по  этому  поводу,  и  она,  не
поленившись, сгоняла  в  магазин.  Теперь  мне  предписывается  спать  в
пижаме. Радует лишь то, что Муся не приобрела для меня ночной  колпак  и
ночной горшок. Еще она удалила  из  моего  ночника  двадцатипятиваттовую
лампочку и  ввернула  туда  более  мощную.  Я  люблю  вечером  читать  в
полумраке. Но Муся пришла в ужас:
   - Вы испортите глаза!
   Я попытался отшутиться:
   - Ну сколько мне еще осталось! На мой век этих глаз хватит.
   Сказал и горько пожалел об этом. Муся моментально захлюпала носом.
   - Я не переживу вашей кончины! - зарыдала она.
   Пришлось  утешать  горничную,  и  теперь  ради  ее  спокойствия   мне
приходится лежать вечером при свете прожектора. Ей-богу, я все больше  и
больше прихожу к выводу, что наша Ленка, тоскующая сейчас  со  сломанной
ногой в больнице, не самый плохой вариант домработницы. Да,  она  мерзко
готовит, плохо убирает, ворчит по каждому поводу и никогда не записывает
фамилии тех, кто звонит по телефону  в  ваше  отсутствие.  Зато  она  не
мешает вам жить. Муся же безупречна со всех сторон.  Перед  телефоном  у
нас теперь лежит блокнот, где  корявым  почерком  написано:  "12  числа,
месяц февраль, звонил Рогов Константин  Борисович,  хотел  поговорить  с
Элеонорой.
   Цель разговора: не сказал". Но почему же мне кажется,  что  с  Ленкой
жить комфортней? Нет, человек  неблагодарное  животное,  чем  лучше  ему
делаешь, тем хуже он к вам относится.
   Заперев тщательно дверь (кстати, до появления в  нашем  доме  Муси  я
никогда не пользовался ключом, Ленке и в голову не приходило ворваться в
мою спальню, а Муся вполне способна  влететь  сюда  и  начать  подтыкать
одеяло), я мирно сел в кресло, слегка приоткрыл  окно  и  начал  курить,
слушая радио. Шла передача, посвященная музыке.
   - Как ты относишься к группе "Мармелад", - гнусаво спросила ведущая.
   - Прикинь, Маньк,  -  ответил  гость,  -  эти  козлы  из  "Мармелада"
считают, что лабухают музыку! Да это  отстой!  Не  вставляет  она  меня!
Козлятина!
   - Ну ты ваще и злой, - восхитилась ди-джей, которую гость без  особых
церемоний величал  Манькой,  -  прям  весь  зашился!  А  вот  Петька  из
"Мармелада" говорит, что ты, Пашка, говнюк!
   - Забил я на его слова, - фыркнул Пашка, - плюнул и растер. Я говнюк?
И.., со мной! Только Петька кто? Педрила! Ваще  у  нас  одни  педики  на
сцене, только я мужик! Девки, слыхали? Все ко мне!
   Из динамика понеслось довольное, визгливое хихиканье ведущей и густой
хохот гостя.
   - Ну ты, блин, Пашка, приколист, - восторгалась ди-джей, -  я  просто
описалась!
   - Памперсы на эфир одевай, - ржал очень довольный собой Пашка.
   Я не стал слушать, чем  закончится  эта  восхитительная  передача,  и
выключил приемник. Наверное, я начинаю стареть. Один из признаков утраты
молодости - это заявление: "В мое время молодежь была иной". А и  правда
иной! Впрочем, и радио вещало по-другому. Вышеупомянутых Маньку и  Пашку
в приснопамятные советские времена не допустили бы к микрофону  даже  на
пушечный выстрел. Да и прямых  эфиров  тогда  не  было.  Хотя  и  раньше
случались разные казусы, смешные оговорки и нелепицы.
   Я, будучи одним  из  редакторов  толстого  журнала,  подрабатывал  на
радио, писал для эфира обзоры литературных новинок и частенько появлялся
в большом мрачно-каменном доме на Пятницкой улице.
   Очень хорошо помню одну замечательную историю.
   В те  годы  все  материалы,  которые  предстояло  озвучить  в  эфире,
обязательно проходили цензуру и тщательную проверку. Читало их  огромное
количество народа: редактор, зав, отделом,  завершал  цепь  проверяющий,
так сказать, "свежая голова". Человек, озвучивавший текст  у  микрофона,
не имел права добавлять никакой  отсебятины,  как  напечатано  -  так  и
читай. Отступившему от этого правила грозило увольнение.  Сейчас,  когда
ди-джеи высказывают все, что у них на языке, трудно себе представить,  в
каких жестких рамках работали в ком