тие,  должен  помнить
женщин с красными лицами и натруженными  руками,  приезжавших  в  Москву  за
колбасой, конфетами и мануфактурой. Жительницы сельской  глубинки,  все  как
одна, были одеты в куртки, или, как тогда говорили, жакеты, из  плюша,  чаще
всего черного, намного реже коричневого или бордового.  ?Плюшки?,  звали  их
снобы-москвичи и брезгливо отодвигались в  метро  от  туго  набитых  авосек,
мешков и рюкзаков. Если бы  меня  попросили  нарисовать  символ  брежневской
эпохи, то я изобразил бы ?плюшку? с котомкой в одной руке и батоном  колбасы
в другой. Но  за  годы  перестройки  ?жакеты?  исчезли  с  улиц  Москвы,  их
владелицы оделись в китайские пуховые куртки, а нужда ездить  в  столицу  за
провиантом отпала. И вот, надо же, оказывается, у Зои живо такое полупальто.
   - Извините, - пробормотала женщина, - ждала, пока эта  собака  задрыхнет.
Она всегда после обеда подушку давит, часа  два-три,  не  меньше.  Наверное,
поэтому и живет столько, никак не уберется, прости господи. Пошли.
   - Куда? - удивился я.
   - А к матери моей, - вздохнула Зоя, - в восьмой  дом,  тут  через  канаву
только перелезть.
   - Зачем?
   Зоя подняла на меня блеклые, почти старушечьи глаза и  ответила  вопросом
на вопрос:
   - Так вы же все знаете, раз мне фотку показали, да?
   - Ну, в общем, да, - осторожно сказал я, честно говоря, плохо  соображая,
что к чему.
   - Пошли к маме, - потянула меня Зоя, - это она придумала, пусть теперь  и
распутывает, только мы люди бедные, у нас ничего нет. Вот муж мой,  тот  да,
при деньгах...
   Продолжая бормотать, она перетащила меня  через  сугробы  и  втолкнула  в
крохотную покосившуюся избенку, где остро пахло какими-то травами.
   - Кто там? - раздалось из комнаты.
   - Скидавай ботинки, - велела Зоя, - небось задубел в штиблетах, кто  ж  в
таких зимой ходит.
   Я снял обувь и почувствовал сквозь тонкие носки тепло деревянного пола.
   - Сюда иди, - велела  Зоя  и  распахнула  дверь.  В  небольшой  комнатке,
обставленной скудно, без всяких потуг  на  богатство,  сидела  в  продранном
кресле маленькая чистая старушка с огромной книгой в руках.
   Из правого угла на меня сурово и мрачно смотрел образ Николая Угодника.
   - Зоюшка, - обрадовалась бабушка, - а это кто с тобой, не разберу  никак.
Сеня или Петя Клюквин?
   - Мама, - нервно воскликнула Зоя, - этот человек из Москвы!..
   - Иван Подушкин, - раскланялся я.
   - Он все знает про Раю, -  выпалила  Зоя,  -  пришел  денег  за  молчание
требовать, много. У тебя сколько гробовых  есть?  Давай  дадим  ему,  может,
хватит попервости.
   Бабушка попыталась встать, уронила с колен книгу и испуганно воскликнула:
   - Господи, спаси, отведи беду!
   - Поздно плакать-то, - выдохнула Зоя и, упав на стул, заголосила:
   - Сколько лет ждала, от каждого звука вздрагивала, знала, что  кто-нибудь
прознает и плохо будет. Ждала, ждала и дождалась.
   Я опустился на колено, поднял книгу, положил ее на стол и тихо сказал:
   - Вам не следует меня бояться, просто  расскажите,  как  все  получилось,
поверьте, никаких денег не надо, я сам заплачу вам за информацию.

Глава 20

   У кого-то из писателей-сатириков, то ли Аверченко, то  ли  Зощенко,  есть
рассказ о женщине, которая изменила мужу. Прелюбодейке  постоянно  казалось,
что всем окружающим известно  про  грех.  Стоило  кому-нибудь,  допустим,  в
трамвае наступить ей на ногу, дама мигом холодела.  Знает,  ей-богу,  знает,
иначе бы не наступил. И так во  всем.  Кончилось  дело  тем,  что  к  ней  в
квартиру позвонил старьевщик и спросил:
   - Барахло на продажу есть?
   В полном ужасе, доведенная до крайней точки, женщина кинулась  перед  ним
на колени с воплем:
   - Все бери, даром, только не рассказывай ничего мужу.
   Мигом смекнувший что к чему  мужик  вывез  из  квартиры  мебель,  посуду,
одежду.
   Рассказ смешной и грустный  одновременно.  Мучения  честного,  боязливого
человека, совершившего один раз в жизни непотребный поступок, описаны  очень
точно. Но мне все же казалось, что писатель слегка преувеличил, ну не  может
человек вести  себя  так  по-идиотски.  Теперь  же,  глядя  на  дергающуюся,
покрытую красными пятнами Зою, понял: может. Более того, способен  натворить
совершенно невероятное количество глупостей.
   Ну посудите сами. Я ни  единым  словом  не  обмолвился  о  том,  что  мне
известны какие-то тайны, и уж, естественно, не просил денег за молчание. Зоя
же от ужаса напридумывала бог знает чего, испугалась  еще  больше  и  сейчас
готова вытряхнуть перед совершенно посторонним человеком тайники души. Так и
произошло. Женщина раскрыла рот, и из него хлынула на меня лавина  сведений,
которые долгие восемнадцать лет хранились под спудом, тщательно  спрятанные,
но не забытые, потому что  забыть  такое  невозможно.  Но  начала  она  свой
рассказ издалека.
   Жили-были в деревне Красномосковск две семьи, Яковлевы и  Сугробовы.  Это
сейчас Красномосковск носит  название  города,  а  тогда  был  он  селом,  с
крестьянским укладом жизни. Дома Яковлевых и Сугробовых стояли рядом.  Костя
Яковлев и Зоя Сугробова дружили с детства, вместе  ходили  в  школу,  вместе
подались после восьмилетки в ПТУ. Костик пошел учиться на шофера, а  Зоя  на
парикмахера. Хорошая профессия для женщины. Не на скотном дворе,  с  вилами,
по пояс в навозе, не в поле с тяпкой, не на стройке с кирпичами, а в  теплой
комнате  с  горячей  водой,  возле  ножниц  и  расчесок.  Конечно,  были   в
Красномосковске и более уважаемые люди,  например,  медсестра,  учительница,
бухгалтерша... Но чтобы стать кем-то из них, следовало долго учиться, а  вот
знания отчего-то не лезли Зое в голову. Ручки же у нее оказались хорошие,  и
скоро почти весь Красномосковск бегал к Сугробовой.
   Шло время, Костик ушел в армию, Зоя честно ждала его. Потом он вернулся и
сказал родителям, что хочет жениться, естественно, на Зое.
   Большинство отцов и матерей обрадовались  бы,  что  сын  выбрал  хорошую,
работящую девушку, да еще знакомую с детства. Живя  всю  жизнь  бок  о  бок,
Яковлевы и Сугробовы могли бы стать хорошими друзьями, но.., не стали. Более
того,  Валентина  Сергеевна  Яковлева  даже  не  кланялась   Анне   Ивановне
Сугробовой. Такое поведение объяснялось просто.
   Родители  Кости  были  обеспеченными  людьми.  Кулаки,  называли   их   в
Красномосковске. В сарае у Яковлевых стояло две коровы, визжали поросята, по
двору носились куры. Валентина ездила на рынок торговать молоком,  творогом,
сметаной. Младшая  дочь,  сестра  Кости,  стояла  в  другом  ряду  с  мясом,
цыплятами, яйцами. Дом Яковлевых смотрелся среди остальных  деревенских  изб
как лебедь среди жаб. Высокий, кирпичный, двухэтажный, под железной  крышей.
Ни отец, ни сын Яковлевы не пили, каждую копейку несли в дом. У них у первых
появилась стенка, ковры, телевизор, а потом и вовсе купили автомобиль.
   У Сугробовых все было с точностью до наоборот. Домишко самый  плохонький,
хозяин вечно пьяный, а несчастная Анна  Ивановна  горбатилась  на  колхозном
поле, пытаясь поставить на ноги дочерей-погодков. Никакой скотины не держали
и о телевизоре даже не мечтали.
   "Лентяи? - так  называли  Яковлевы  Сугробовых.  ?Кулаки  жадные?,  -  не
оставались в долгу соседи.
   Понятно теперь, почему желание старших детей создать семью было встречено
в штыки с обеих сторон. И если Анна Ивановна  поплакала  и  согласилась,  то
Валентина Сергеевна стояла насмерть.
   - Пойми ты, - втолковывала она  неразумному  сыну,  -  Зойка  голодранка,
нищета беспросветная, да еще лентяйка, зачем нам такая невестка?  Вон  Ленка
Кожина, сватайся к ней, дом полная чаша, все путем, а тут  только  женишься,
мигом ее мать и сестры на шею сядут и ноги свесят.
   - Я люблю Зою.
   - Тьфу, - плевался отец,  -  какая  там  любовь-морковь.  Хозяйство  надо
создавать, семью, а ты сопли разводишь, нет тебе нашего благословения.
   Костя был послушным сыном, уважал родителей и никогда с ними  не  спорил,
но в этой ситуации проявил твердость, даже жесткость. Поняв, что отец и мать
добром не сдадутся, попросту собрал чемодан, да и перебрался к любимой.
   Село загудело. Жизнь в деревне скучная,  что  такое  сериалы,  ток-шоу  и
всякие развлекательные программы, тогда не знали. Единственное  удовольствие
у баб сплетни. А тут такое дело. Сын  Яковлевых,  лучший  жених  в  деревне,
подался к нищим.  Словом,  языки  замололи,  и,  когда  в  воскресенье  днем
Валентина  Сергеевна  явилась  в  сельпо  за  хлебом,  длинная  очередь   из
односельчан мигом примолкла. Яковлева спокойно встала в  хвост.  Минут  пять
все молчали, потом Катька Ракова ехидно спросила:
   - Что это Костька твой удрал от маменьки?
   - Глупости не пори, - сердито оборвала ее Валентина.
   - Да ладно тебе, - заржала Катька, - все уж знают!
   Ну цирк!
   - Дело-то молодое, - вздохнула Яковлева, - ну не  дотерпели  до  свадьбы,
бывает. Ты сама-то чай не девкой под фатой сидела, вот и наши поторопились.
   - Да ну? - протянула противная Катька. - Они чего, расписываться станут?
   - А как же, - ответила Валентина, - нельзя без штампа.
   Так и сыграли свадьбу, гуляли три дня с ведрами самогона, зарезали свинью
и извели кучу кур. Зоя пришла в дом к Косте и получила в придачу к  любимому
мужу свекра,  свекровь  и  других  вечно  недовольных  родственников.  Потом
случилось несчастье. Сестра Кости попала в  райцентре  под  автобус,  теперь
парень стал единственным ребенком в семье. Мать, любившая дочь больше  сына,
возненавидела Зою с утроенной силой. На голову невестки  постоянно  сыпались
упреки,  иногда  доходило  до  колотушек.  Зоя  мечтала  уехать  от  старших
Яковлевых, но Костя сказал твердо:
   - Отца с матерью не брошу, я у них теперь один. Вот так  и  жили,  копили
деньги, умножали богатство, складывали заработанное на сберкнижку. Через три
года после свадьбы Валентина с тяжелым вздохом заявила Зое:
   - Гнилая ты, видать, совсем, вон Ленка Кожина мужу своему второго родила,
а ведь позже тебя расписались, а ты все пустая.
   - Кому нажитое передавать, - зудел свекор, -  дом,  двор,  машины.  Детей
рожайте.
   Зоя уж совсем было отчаялась, как господь сжалился над  ней.  Рожать  она
отправилась в  местную  больницу.  Красномосковск  к  тому  времени  еще  не
превратился в поселок городского типа, и в крохотной  больничке  было  всего
четыре палаты и два  доктора,  мастера  на  все  руки,  от  стоматологии  до
гинекологии. Санитаркой, кстати, пристроилась Анна Ивановна.
   В ночь с пятого на шестое ноября Зоя родила девочку, мертвую. Более того,
Марья Алексеевна, принимавшая роды,  сказала,  что  дети  у  Зои  навряд  ли
получатся. Что-то она твердила про какие-то виды крови, про  резус-фактор...
Зоя точно не поняла, что к чему, смекнула лишь одно: теперь Валентина  точно
ее сживет со свету.
   Не успела Зоя оплакать девочку, как в больницу  внесли  молодую  женщину,
тоже беременную, москвичку, звали ее Оля. Прямо на въезде  в  Красномосковск
девушка попала в  аварию.  Шофер  отделался  легким  испугом,  а  пассажирка
оказалась на грани жизни и смерти. О том, чтобы довезти ее  до  столицы,  не
было и речи. Еле-еле доволокли  до  местной  ?клиники?,  потому  что,  кроме
полученных травм и переломов, начались еще и роды. К утру  Марья  Алексеевна
приняла двух хорошеньких, здоровеньких, крикливых двойняшек  и  потеряла  их
мать. Оля Родионова скончалась.
   В сумочке у несчастной нашелся паспорт, да и шофер,  отделавшийся  только
парой синяков, сообщил домашний адрес и телефон погибшей.  Марья  Алексеевна
должна была известить родственников.
   Оттягивая неприятный момент, врач  перелистала  паспорт  и  сказала  Анне
Ивановне:
   - Видишь, как получается, дети-то круглые сироты. Штампа о браке нет. Вот
не повезло бедолаге.
   И именно в этот момент Марье Алексеевне и Анне Ивановне пришла  в  голову
одна и та же мысль. Через три дня Зоя выписалась домой вместе с девочкой.
   - Может, и нехорошо мы поступили, - запоздало раскаивалась Анна Ивановна,
- только это Мария Алексеевна придумала, царствие ей  небесное,  жалостливая
очень была.
   Женщины рассудили просто. Близняшек отдадут небось деду  с  бабкой,  если
таковые найдутся, а если нет, отправят  в  детский  дом.  Зою  же  Валентина
сгрызет, разведет с Костей, придется девке доживать век  одной,  мыкаясь  на
медные копейки.
   - Ну это  вы,  пожалуй,  преувеличиваете,  -  не  выдержал  я,  вспоминая
Николеттиных подружек, бегавших в загс, как на  работу.  -  Развелась  бы  и
снова замуж вышла...
   - Это в Москве, - сурово ответила бабушка, - а тут все. Никто бы за  себя
не взял, не девочка уже. Нет, вышла замуж, терпи. Я вон всю жизнь с пьяницей
провела, и ничего, пережила его, теперь сама себе хозяйка,  и  соседи  слова
дурного никогда не скажут. И потом, мы же хотели как лучше, шофер-то нам все
рассказал!
   - Что? - поинтересовался я.
   - Ну женщина эта, Ольга, забеременела от любовника, - принялась объяснять
Анна Ивановна, - от мужчины намного старше ее. Вроде голову он  ей  морочил,
морочил, но жениться не собирался.
   Вот дурочка и решила привязать к себе ветреного кавалера, родив  ребенка.
Старая уловка женщин, рассчитывающих на  порядочность  любовников.  К  слову
сказать, большинство мужчин, хоть и понимают, что им выкрутили руки, но  все
же покоряются обстоятельствам. Правда, из этих браков, как  правило,  ничего
хорошего не выходит. Но любимый Ольги Родионовой оказался из другого  теста.
Он категорически отказался расписываться и велел любовнице побыстрее сделать
аборт. Но Оля, наивная и глупая, страстно желавшая  выйти  замуж  именно  за
этого не слишком достойного человека, решила, что он растает,  увидав  дитя.
Бедная  девочка  совершила  ошибку,  мужчинам  не  свойствен   ?материнский?
инстинкт. Своего, даже очень желанного ребенка они начинают любить не сразу,
а только тогда, когда уже можно  играть  с  ним  и  разговаривать.  Отчаянно
орущий кулек не вызывает у представителей сильного пола никакого умиления, и
очень много браков рушится на этой ?младенческой? стадии.
   Но Олечка ни о чем таком не предполагала.  Аборт  делать  она  не  стала,
матери имя любовника не сообщила и ждала родов. Однако  дней  за  десять  до
предполагаемого  события  будущий  отец,  не  общавшийся  с   девушкой   всю
беременность, позвонил Ольге и велел приехать к нему на дачу,  в  Воропаево,
для разговора.
   Обрадованная дурочка  решила,  что  речь  пойдет  о  женитьбе.  Ехать  на
электричке, потом на автобусе, а затем переть еще два километра  до  поселка
пешком она не захотела, поэтому попросила  хорошего  приятеля,  соседа  Веню
Глаголева, свозить ее туда-сюда.
   - За бензин заплачу, - просила Оля, - ну сделай одолжение.
   Вене девушка не рассказала сначала,  к  кому  едет.  Наплела  что-то  про
гадалку, которая предсказывает будущее беременным... Одним словом, наболтала
чушь, но Веня поверил. Это на обратной дороге он узнал правду.
   Ольга остановила машину у магазина и пошла до нужного дома  пешком.  Веня
включил радио и мирно задремал.
   Примерно минут  через  пятьдесят  девушка  вернулась,  села  на  переднее
сиденье и тихо сказала:
   - Поехали.
   Веня глянул в ее окаменевшее лицо и испугался:
   - Что-то плохое сказали?
   Внезапно спутница разрыдалась  и  принялась  рассказывать.  Вот  тогда-то
парень и узнал про любовника. Оказывается, мужик вызвал девушку вовсе не для
того, чтобы предложить руку и сердце. Нет, сначала он сообщил, что детей  не
признает никогда, никаких денег давать не станет и участия в  их  воспитании
принимать не будет.
   - Добро бы один родился, - гадко ухмылялся он, - а уж двое! Ну  уволь!  Я
тебе предлагал сделать аборт,  денег  давал,  а  ты  уперлась.  Вот  сама  и
воспитывай. Можешь подавать на меня в суд!
   Оля только хлопала глазами, потеряв дар речи.
   - Впрочем, - несся дальше бывший любовник, - выход все же есть.
   - Какой? - пролепетала девушка, ожидавшая теперь самого плохого.
   - Дети ведь еще не родились, - протянул кавалер, - я знаю одного доктора,
хорошего специалиста. Сделает тебе пару уколов, недешево, правда, стоит,  но
ради такого случая потрачусь.
   - Зачем мне уколы? - глупо спросила Оля.
   - Так через сутки роды начнутся, - совершенно спокойно пояснил  мужик,  -
младенцы появятся мертвыми. Следовало, конечно, аборт сделать, но  еще  есть
время исправить ошибку. Дети ни тебе, ни мне не нужны. Я  готов  возобновить
наши отношения, если избавишься от них.
   Оля оцепенела.
   - Ты согласна? - спросил любовник. - Кстати, врач здесь,  и  лекарство  у
него с собой, за этим я и звал тебя сюда.
   Не говоря ни слова, Ольга подскочила и бросилась бежать,  как  была,  без
пальто и шапки. Проваливаясь в ноябрьскую деревенскую грязь, она понеслась к
машине, моля бога, чтобы Веня никуда не отъехал. Ольга  очень  боялась,  что
сейчас мужики скрутят ее и сделают инъекцию насильно. Недаром ведь  любовник
строго-настрого предупредил:
   - Приезжай одна, никаких подружек не смей брать.
   - Ну и гад! - возмутился Веня. - Не плачь, Олька. Родишь деток  и  в  суд
подавай, отцовство определяют. Запросто со сволочи алименты стребуешь!
   - Нет, - прошептала девушка, - он знает очень хорошо,  что  я  не  сделаю
этого. Более того, никогда и никому не открою его имени.
   - Почему? - изумился Веня. - Так бережешь покой его жены?
   - Он не женат, семьи не имеет.
   - Тогда в чем дело? - недоумевал парень.
   - Есть причина, - ответила Оля.
   - Даже матери не скажешь?
   - Ей тем более.
   Удивленный сверх меры, Веня переключил все внимание на  дорогу.  Какое-то
время они ехали совершенно молча, потом вдруг Ольга  на  полном  ходу  стала
исступленно рвать дверь, пытаясь ее открыть.
   - Эй, перестань, - сказал Веня.
   - Нет! - истерически заорала пассажирка. - Жить больше незачем, дети  мои
никому не нужны, так пусть погибают, но вместе со мной!
   Она колотилась в дверь,  явно  желая  выпрыгнуть  на  полном  ходу.  Веня
перепугался. По пустой трассе машина шла более чем  сто  километров  в  час,
затормозить парень сразу не мог, к  тому  же  асфальт  покрывала  ноябрьская
наледь. Пока  Веня  пытался  остановить  машину,  Ольга  распахнула  дверцу.
Ужаснувшись, шофер  начал  хватать  спутницу  за  одежду,  выпустил  руль...
Легковушку занесло, последовал удар...
   Дальнейшее известно. Веня заработал пару синяков и шишек, а Ольга,  родив
двух  девочек,  скончалась.  Может  быть,  в  хорошо  оснащенной  московской
клинике, в окружении высококлассных специалистов, Ольга бы и осталась  жива,
но в сельской больничке, возле доброй, заботливой, ласковой, но  не  слишком
умелой врачихи, у нее просто не было никаких шансов.
   Мария Алексеевна  позвонила  Элеоноре.  Та  явилась  на  следующий  день,
забрала  тело  дочери  и  новорожденную.  Вот  таким  образом  близняшек   и
разлучили. Одна осталась в Красномосковске, другая отправилась в Москву.  Ни
Зоя, ни Анна Ивановна никогда не интересовались судьбой другой  девочки,  но
они любили Раю, как родную.
   - Но ведь Элеонора знала, что детей должно быть двое? - спросил я.
   Анна Ивановна кивнула:
   - Ей сказали, что один младенец был мертвым, и отдали тело Зоиной  дочки.
Новорожденные-то похожи все как две капли воды, несет нянька в  палату,  так
роженицы путают, где чей, только по биркам и разбирают.

Глава 21

   Я выехал из Красномосковска, докатил  до  бензозаправки  и  припарковался
возле кафе. Теперь вспомнил, от кого я слышал название городка, от Элеоноры.
В свое время хозяйка весьма сухо сообщила  мне,  что  ее  единственная  дочь
родила ребенка и погибла в автомобильной  катастрофе.  Никаких  подробностей
она не рассказывала. И ни о каких близнецах речи не  шло.  Нора  воспитывала
Риту с младенчества и никогда не говорила о том, что была у  нее  сестричка,
умершая, не пожив. Наверное, не хотела пугать  девочку,  формировать  у  нее
комплексы... Рите тоже преподнесли краткое изложение событи