же можно было посмотреть, взяв абонемент в кинотеатр "Ударник", там работал "Университет культуры". Сначала вы слушали нудную, но, к счастью, короткую лекцию о том, что вам предстоит увидеть, затем показывали фильм. Но современные ленты до Москвы добирались редко, и демонстрировали их в основном в так называемых творческих домах: литераторов, композиторов, кинематографистов. Попасть на подобный показ считалось огромной удачей, люди потом долго рассказывали об увиденном, хвастались, ощущая себя принадлежащими к касте избранных. И вот сейчас Гришка отказывается от такой радости.
     - Уходи, - бубнил приятель.
     Меня поразил его бледный вид и воспаленные, красные глаза.
     - Ты заболел? - заботливо спросил я. - Может, помочь чем?
     - Нет.
     - Похоже, тебе плохо, дай зайду.
     - Топай куда шел.
     Я обиделся и пожал плечами:
     - Ладно, пока.
     - Эй, погоди! - крикнул Гришка.
     - Что?
     - Извини, некрасиво вышло, - забубнил он, - девушка у меня, ну, сам понимаешь... В общем, ступай один кинушку смотреть.
     Я рассердился на ветреного приятеля.
     - Мы же вчера договорились, в восемь вечера, абсолютно точно.
     - Кто ж знал, что я в десять с девушкой познакомлюсь, - хихикнул Гришка, - и еще меня собака укусила.
     - Да? - удивился я.
     Приятель кивнул:
     - Ага, выскочила из-за угла, мелкая шавка, да как цапанет! Я их ненавижу! Вот дрянь! Теперь нога болит.
     Я не очень поверил в тот день другу, мне пришлось продавать лишний билет у входа. В молодости Григорий терял голову при виде дамы, согласной на постельное приключение. Впрочем, талант ловеласа не помешал ему получить диплом с отличием - те, кто заканчивал медицинский вуз, знают, как это трудно, - а потом стать великолепным врачом. Сейчас Гришка просто нарасхват, консультирует во многих местах, пишет научные книги. Но он не женат, два его брака закончились трагически, обе супруги умерли, впрочем, Гриша не любит об этом вспоминать. Теперь он находится в свободном полете.
     - Вот нагуляюсь и пойду в загс, - иногда смеется Гриша.
     Но лично мне кажется, что этот момент не настанет никогда, даже на собственных похоронах, лежа в гробу, Гришка заметит, что у распорядительницы скорбной церемонии стройные ножки и симпатичная попка.
     После того дня Гриша стал побаиваться собак, и я ругал себя за недоверчивость. Значит, его и впрямь укусила болонка. Кстати, тут они с Женей Милославским опять оказались похожи. Женька, впрочем, пошел дальше Гриши. Если второй опасается разных псов, даже размером со спичечный коробок, то Женька вздрагивает, приметив любое животное, ему все равно, кто это: собака, кошка, мышь. Когда на первом курсе института приходилось ходить в морг, Женя совсем не дергался, мертвые тела не вызывали у него особых эмоций. Но вот когда на том же курсе пришлось резать лягушку... Вот тут Женька попросту удрал с занятий, а потом долго ходил за преподавателем, ноя:
     - Ну можно я сдам зачет так, а? Мне противно ее трогать.
     Впрочем, если подумать, то собак все же Женя боится больше, чем всех остальных животных. Мне эти страхи непонятны. Я положительно отношусь к братьям меньшим, с удовольствием бы поселил у себя Лабрадора, ротвейлера, алабая... Мне нравятся крупные собаки, но и мелкие не вызывают отвращения, просто кажется, что тойтерьер, йорк или болонка больше подходят для дамы. Но, увы, я живу не один, поэтому мечты останутся мечтами. Впрочем, хватит пустых размышлений, пора подумать о деле.
     Едва я подошел к нужной квартире, как оттуда выскочил встрепанный подросток и кинулся к лифту.
     - А ну, погоди, - крикнула выбежавшая за ним женщина, - стой!
     Но мальчишка уже нажал кнопку, и кабина понеслась вниз.
     - Вот раззява! - в сердцах воскликнула тетка. - Просто слов нет! На тренировку он собрался! А сумку с формой забыл! И чего с ним делать? Головы вообще никакой! Я в его возрасте ответственной была. А этот!
     "Мама, сделай, мама, помоги". Или они все сейчас такие?
     Я улыбнулся:
     - Не сумею авторитетно ответить на ваш вопрос, но, думается, во всех поколениях встречаются инфантильные особи, не слишком любящие работу.
     - А вы к нам? - спросила женщина.
     - Мне нужен Павел Бурцев.
     Она нахмурилась:
     - Опять натворил чего-то? Ну беда! Каждый день неприятность. На этот раз что?
     - Павел здесь проживает? - безмерно обрадовался я.
     Честно говоря, я рассчитывал увидеть лишь его бывшую жену, поболтать с ней, узнать новый адрес экс-супруга, а тут такая удача.
     - Где ж ему жить? - мрачно спросила тетка. - Вы только что его видели! Спортсмен! Вы из школы или из милиции? Ну что мое сокровище отчебучило?
     - Мальчика, который сейчас уехал на лифте, зовут Павел Бурцев! - догадался я.
     - Ну да!
     - Мне нужен взрослый мужчина с таким же именем. Павел Николаевич Бурцев.
     Женщина вытаращила глаза:
     - Паша? Однако! А вы кто?
     Я полез было за удостоверением, но потом передумал и начал самозабвенно фантазировать. Все-таки генетика великая вещь, и, как ни пытайся бороться с ней, ничего не выйдет. Мы являемся продолжением наших родителей, нравится нам сей факт или нет.
     Я создан из Павла Подушкина и Николетты. Умение придумывать истории - талант от отца, актерские данные - от маменьки, и очень надеюсь, что дар лицедейства единственная полученная мною от Николетты черта характера.
     - Видите ли, - завел я, - мы с Павлом Николаевичем одно время дружили, потом перестали видеться, потеряли друг друга из виду, вот я решил возобновить отношения.
     - Совсем я, похоже, постарела, - вздохнула женщина, - раз вы меня не узнаете. Я Мила, сестра Павла.
     - Ах, Милочка! - фальшиво-восторженно воскликнул я. - Право, вы совсем не изменились! Просто я не решился вас по имени назвать, а отчества не знаю.
     Вот вы меня точно не припомните, я Ваня Подушкин!
     Мила засмеялась:
     - Отчество у меня, как у Паши, Николаевна, а вас, Ваня, не узнать невозможно! Каким был, таким и остался.
     Я старательно улыбался и кивал. Мила хорошо воспитанная особа, она не стала грубо говорить незнакомцу: "Да я тебя в первый раз вижу". А может, она знает, что способна забыть человека, вот и делает сейчас приветливый вид.
     - Неужели ты не слышал о несчастье? - вдруг спросила Мила, обратившись ко мне, как к старому знакомцу, на "ты".
     - О каком? - тихо поинтересовался я.
     - Павел-то погиб, - довольно равнодушно пояснила она.
     - Не может быть!
     - Почему же?!
     - А когда случилась беда? Павла уже похоронили? - чувствуя странное отупение, спросил я.
     Мила хмыкнула:
     - Сейчас посчитаю. Сколько ж лет прошло? Ой, не вспомню. Можно Лене позвонить, нашей старшей сестре. У нее все записано. Давно дело было. Да и какая теперь разница?
     Я отлепился от стены.
     - Вы уверены?
     - В чем? - Мила наклонила голову набок.
     - В смерти брата? У него нет тезки? Павла Николаевича Бурцева, который тут прописан? Или, может, жил до вас человек с таким именем и фамилией?
     Мила вышла на лестницу, притворила дверь в квартиру и серьезно спросила:
     - Чего глупости говорите?
     Я вынул удостоверение:
     - Извините, я обманул вас, но служебная инструкция предписывает раскрывать инкогнито лишь в крайних случаях!
     Мила насупилась:
     - То-то я вижу, что совсем вас не знаю! В квартиру не впущу, генеральную уборку устроила!
     - Конечно, как хотите, мы и здесь великолепно побеседуем. Так как насчет прежних жильцов?
     - Этот дом был построен еще в пятидесятые годы прошлого века для преподавателей и сотрудников МГУ, - пояснила Мила, - квартиры давали лишь своим. Жилье получили мои родители, они оба работали в университете. Потом, уже после перестройки, папа умер, сестра Лена уехала жить в собственный коттедж и маму с собой забрала, а я осталась тут. Павел Николаевич Бурцев был здесь прописан, это мой брат.
     Сына тоже зовут Павел, но он Сергеевич, а фамилию мама попросила дать ему Бурцев. Уж очень мне не хотелось называть мальчика именем парня, который погиб не своей смертью, но мама...
     - Павла Николаевича убили?! - воскликнул я.
     - Господь с вами! Сам погиб!
     - Покончил с собой?
     - Разбился в авиакатастрофе. Улетел на юг, и все.
     Не зря я самолетов до паники боюсь.
     Я невольно повторил любимый жест Николетты, сжал пальцами виски. Не понимаю! Авиакатастрофа!
     Но каким же образом милейшая Эстер Львовна могла видеть документ с пропиской?
     - Скажите, где паспорт Павла?
     - Так с ним погиб, - удивленно ответила Мила, - кто же без документов в самолет пустит? Да и билет без него не купить. Вот оно как бывает! Нам когда Юля о его смерти сообщила, мама не поверила, решила - это шутка идиотская! Павел мог иногда глупо шутить.
     - Вы брата опознавали?
     Мила тяжело вздохнула:
     - Самолет в море упал, никого и ничего не нашли, нам тела Павла так и не отдали, вещи тоже, мы чисто символически на кладбище памятник поставили, вроде Павел там лежит, только могила пустая! Мама чуть с ума не сошла, день и ночь плакала.
     - Точно знаете, что Павел погиб?
     - Конечно.
     - Откуда? Ведь тело не нашли!
     Мила покачала головой:
     - Странный вы, право, и вопросы задаете глупые.
     Паша нам сообщил: "Летим с Юлькой на юг, косточки погреть", номер рейса назвал, пообещал, как устроится, сообщить. Ну а потом Юля звонит и кричит, надрывается:
     - Павлуша погиб!
     Я перестал что-либо понимать.
     - Юля - это кто?
     - Девушка Павла, они пожениться хотели. Паша даже к ней жить переехал. Вместе на юг собрались, в море покупаться, и вон чего вышло.
     Я потряс головой:
     - Мила, каким же образом получилось, что Юля осталась жива и позвонила? Она что, выплыла и понеслась в Москву?
     Мила повертела пальцем у виска.
     - Вы совсем того, да? Они с Пашей поругались, уж не знаю, в чем дело было, только Павел ей гадостей наговорил и один улетел. А Юля осталась. В общем, я плохо ситуацию знаю. Когда беда случилась, Юля ничего не рассказывала, только плакала и твердила:
     - Ну почему я вместе с ним не полетела?
     А потом время прошло, она замуж вышла, ребеночка родила. Мама наша ее осудила, а я считаю, что жизнь продолжается, нечего себя вместе с умершим хоронить, не в Индии живем, чтобы вдову на костре погребальном сжигать. Да она и не жена Пашке была.
     Я с Юлей дружу, вернее, общаюсь, мы созваниваемся.
     - Дайте мне ее телефон, - попросил я.
     - Без проблем, - ответила Мила, - записывайте.
     Оказавшись в машине, я сразу набрал Юлин номер и услышал тихий голосок:
     - Але.
     - Позовите Юлю.
     - Маму?
     - Да.
     - Она спит, ей в ночную смену.
     - Подскажите, когда она проснется?
     - Ну... не знаю, я в это время уже сама дрыхну.
     - Можете маме записку написать?
     - Не-а.
     - Почему же?
     - Я на роликах каталась и упала, теперь правая рука в гипсе, а левой писать не умею.
     - Если я позвоню в десять вечера, застану вашу маму?
     - Я телефон выключу перед тем, как лечь, - бубнила девочка, - муся по будильнику встает.
     Потерпев полнейшую неудачу, я решил "заехать" с другой стороны:
     - Мама где работает?
     - Продавщицей в магазине "Наш дом", в отделе посуды.
     - И уходит на работу так поздно?!
     - Он круглосуточный, - объяснила девочка, - а за ночь больше платят.
     Я повесил трубку и поехал домой. Ладно, сейчас сам лягу и покемарю чуть-чуть, а затем поеду в "Наш дом" и разыщу в посудном отделе Юлю, может, она расскажет мне правду? Похоже, в этой истории есть какая-то тайна, и, может быть, Юля ее знает и почему-то морочит родственникам Павла голову. Конечно, он прошел регистрацию, раз милиция сообщила родным, что он летел... А вдруг он потом передумал и вернулся к Юле? И по какой-то причине они скрыли это от родных...

Глава 25

     Войдя в квартиру Норы, я невольно закашлялся.
     Пахло как в бане, чем-то травянисто-растительным.
     Я не слишком большой любитель греть кости на полке, но пару раз Макс затаскивал меня в парилку, и я очень хорошо запомнил дух от растворов, которыми приятель плескал на раскаленные камни. Вот и у нас, как в бане, жарко, просто дышать нечем.
     Я прошел в свою комнату, снял пиджак, повесил его на спинку стула, потом отворил окно, оперся о подоконник и вытащил сигареты. Не знаю, как других людей, а меня угнетает жизнь в окружении высотных домов. Во времена моей молодости журналисты очень любили употреблять штамп "каменные джунгли".
     Правда, за этими двумя словами, как правило, следовали названия городов: Нью-Йорк, Вашингтон, Лондон и другие, кроме тех, что принадлежали к соцлагерю. Это в их, чуждом нам капиталистическом мире люди задыхались в мегаполисах, а в Москве, Софии, Праге дышали свежим воздухом и слушали пение птиц. И что самое интересное, мы верили в это горячо, искренне.
     - Вава, - закричала, вбегая ко мне, Николетта, - немедленно закрой окно!
     Я повернул голову и спокойно ответил:
     - В квартире жарко.
     - Захлопни створки.
     - Но почему?
     - Дует.
     - Прости, Николетта, моя комната в самом конце квартиры, место, где ты сейчас спишь, далеко отсюда...
     - Это из-за мандрагоры, ее нужно готовить без притока свежего воздуха.
     Я послушно затворил окно и сел в кресло.
     - Ты очень скрытный, - надула губки Николетта, - нет бы рассказать, где бываешь, чем занимаешься! Я обязана быть в курсе дел! Вдруг ты попадешь в дурную компанию!
     Все понятно, у Николетты очередной приступ материнской любви, накатывает он на нее примерно раз в пять лет и длится около часа. Далее события станут развиваться следующим образом: маменька откроет шкаф, переворошит вещи, сообщит, что мне следует купить себе новые костюмы, затем посоветует сходить в парикмахерскую, поцелует в щеку и упорхнет, очень довольная собой. Мне и в голову не придет делиться с ней сокровенными мыслями. Я никогда не откровенничал с матерью, не спрашивал у нее совета и не просил помощи, бесполезное это дело, а порой даже опасное. Любую полученную информацию Николетта, самозабвенная сплетница, не способна удержать при себе, все мигом станет известно заклятой подружке Коке, а уж та разнесет чужие тайны по всем гостиным.
     Николетта подошла ко мне.
     - Вава, тебе пора постричься.
     Ну вот, я ошибся в последовательности действий, сейчас она рванет к шкафу!
     Николетта бодро дорысила до гардероба.
     - Ужасно, - заломила она руки, разглядывая вешалки, - совсем нет приличной одежды. Широкие лацканы давно не носят!
     - Мне нравится.
     - Отвратительно! А галстуки!
     - С ними что?
     - Слишком узкие.
     - Я не люблю лопатообразные!
     - Молчи, Ванечка, - замахала руками Николетта.
     Я вздохнул. Похоже, маменька сегодня в ударе.
     Последний раз она называла меня Ванечкой лет... ну не припомню когда!
     - А эти брюки! К ним же нужен пиджак!
     - Вот он, на стуле!
     - Ванечка! Разве так можно! Ты испортишь вещь!
     Плечи провиснут!
     Николетта схватила пиджак, мирно висевший на спинке, и принялась интенсивно встряхивать его. На пол упала бумажка.
     - Это что? - удивилась маменька.
     - Обертка, я мороженое съел!
     - Эскимо? А мне почему не принес? Вава!
     Понятно, припадок любви закончился, я вновь Вава!
     - Сходи в магазин, - потребовала Николетта, - принеси мне именно такое! Фруктовый лед!
     - Он слишком калориен, - попытался я испугать Николетту.
     Пальчик с идеально отполированным ноготком ткнул в строчку, напечатанную на бумажке;
     - Ерунда, - провозгласила маменька, - по сути, это просто замороженная вода.
     - С красителями. А ты занимаешься очищением и омолаживанием.
     - С соком, стопроцентным!
     - Не верь рекламе.
     - Вава!!!
     - Уже иду, - покорно кивнул я.
     - Всем купи.
     - Николай с Верой такое не едят.
     - Отчего же?
     - Ну...
     - Вава!!!
     Я молча пошел к двери. Остановить ураган невозможно.

***

     В супермаркете я потолкался между холодильниками и, о радость, нашел именно то эскимо, обертка от которого попалась Николетте. Девушка на кассе, увидав пакет с мороженым, предостерегла меня:
     - Сюрприз не в каждой упаковке. На десять эскимо только одно с игрушкой.
     - Без проблем, - улыбнулся я, - пробивайте.
     Навряд ли Николетта, Николай и Вера будут переживать, если им не достанутся резиновые машинки.
     Дома гулял сквозняк. Я вошел в столовую, обнаружил всех в сборе и спросил:
     - Теперь уже можно открывать окна?
     - Да, - кивнул Николай, - мандрагору сварили.
     - Она не простудится? - съехидничал я.
     - Нет, - совершенно серьезно ответил целитель, - следует соблюдать осторожность только при кипячении.
     - Принес? - перебила его Николетта.
     Я протянул маменьке эскимо.
     - Вава! Что за манеры! Предложи сначала Николаю с Верой!
     - Вряд ли вы захотите мороженое, - улыбнулся я, глядя на парочку.
     - Отчего же? - удивился Николай. - С большим удовольствием.
     - Оно, наверное, вредное, - не утерпел я, - холестерин, углеводы, ну и так далее.
     - Фруктовый лед можно, - кивнула Вера, - изредка.
     Троица принялась было разворачивать бумажки.
     - Николетта, стойте, - спохватился целитель, - сначала нужно выпить мандрагору. Очень хорошо получится, снадобье любит сладкое. Заедите его мороженым. Я сейчас.
     С несвойственной ему расторопностью Николай выскочил в коридор, потом вернулся, неся стакан, накрытый черным платком.
     - Внимание, - провозгласил он, - день великолепный, не тринадцатое число, не пятница. Время подходящее, полдень миновал. Все встали сегодня с правой ноги... Ну, Николетта, бог в помощь!
     Маменька размашисто перекрестилась, целитель сдернул платок. Николетта схватила стакан. Я во все глаза наблюдал за происходящим.
     - Одним махом, - зудела Вера, - не отрываясь.
     - Не ставьте пустой стакан на стол, - взвизгнул Николай.
     Маменька замерла:
     - Почему?
     Целитель нахмурился:
     - Ужасная примета, хуже черной кошки на дороге.
     - Куда же его деть? - удивилась Николетта.
     - Порожнюю посуду следует тут же отнести в кухню и поместить в раковину, желательно с водой.
     - Стакан должен быть с водой или мойка? - решил уточнить я.
     - Вава, - сердито заявила маменька, - у тебя просто отвратительный отцовский характер. Тася, забери стакан. Тася, Тася! Ну глухая, Тася!
     - Вам чего? - всунулась в комнату Ленка.
     - От тебя ничего, - рявкнула маменька, - где моя прислуга?
     - Сами ж ее в химчистку отправили, - сообщила Ленка.
     - Сделай одолжение, - попросил я, - унеси стакан.
     - Этот?
     - Да.
     - Так поставьте его на стол, я потом заберу.
     - Нет, - воскликнул Николай, - сейчас!
     Ленка вытянула руку, маменька протянула пустую емкость. Домработница схватила стакан, тот моментально выскользнул из ее корявых пальцев. Цзынь! На полу осталась кучка мелких осколков.
     - Во, уронила, - восхитилась Ленка, - ща замету.
     Тяжело топоча, домработница ушла. Николай посерел.
     - Что, что, что? - бестолково засуетилась маменька. - Плохо, да? Совсем?
     - Нет, - проблеяла Вера, - ерунда. Давайте лучше мороженого поедим.
     Она быстро содрала обертку и стала приговаривать, откусывая от эскимо:
     - Ой, как хорошо! Замечательно. Ешь, Коля.
     Целитель, странно притихший, тоже принялся за лакомство, но ел он его с таким видом, словно вкушал кутью на похоронах. Лицо Николая приняло торжественно-печальное выражение, а еще он постоянно мелко и быстро крестился, шепча:
     - Спаси и сохрани. Спаси и сохрани.
     Появилась Ленка с веником.
     - Тебя только за смертью посылать, - укорила ее Николетта.
     - Не говорите так! - взвизгнул Николай. - Она рядом, услышит и придет!
     - Кто? - не понял я.
     - Черная с косой!
     Чтобы, не дай бог, не высказать своего отношения к происходящему, я тоже принялся за десерт. Некоторое время мы молча лопали эскимо,