шка! Родной мой!  Соями любимый на свете человек!  Пишу тебе,  а
слезы застилают глаза, и строчки расплываются передо ямой,
   Когда ты получишь это письмо,  меня уже не будет в живых! Зная хорошо
тебя,  уверена, что ты будешь казнить себя, будешь носить в себе вину за
мой уход из жизни!  Умоляю тебя,  заклинаю самым дорогим на свете!  Ради
нашей чистой и светлой любви не казни себя,  не вини за то, что произош-
ло!  Ты ни в чем не виновен! И никто не виновен из живых! Виновные полу-
чили свою кару, и я перед лицом смерти прощаю даже их.
   Родной мой, я уверена, что ты сможешь, должен смочь, понять меня! Мне
было чудесно с тобой, и до самой последней секунды, можешь мне поверить,
я буду чувствовать себя самой счастливой женщиной на Земле. А коль скоро
есть жизнь и Там, то сохраню твою любовь и мое счастье навечно!
   Однако все эти слова относятся к моей душе,  к моему сердцу,  но не к
моему телу. Над моим телом надругались, и я ненавижу его, мне гадко при-
касаться к нему,  я не могу смотреть на себя в зеркало, не могу без отв-
ращения подносить к губам ложку,  чтобы накормить себя, к губам, которые
целовал когда-то ты и которые осквернены сейчас подонками. Я не могу из-
бавиться от их тошнотворного запаха.  Я все время  ощущаю  этот  мерзкий
привкус  от их поганых слюней,  Я чувствую,  как постепенно схожу с ума!
Иногда мне хочется полить кипятком или кислотой те места,  к которым они
прикасались!
   Савушка, родной мой,  ты же знаешь,  какая я сильная! И если я говорю
тебе, что больше не могу, то можешь себе представить, что мне приходится
терпеть,
   Милый, ты простишь меня? Ты понимаешь меня? И это мое последнее жела-
ние и единственное! А последнее желание надо выполнять! Ты уж прости ме-
ня за эту последнюю уловку.
   Не осуждай меня из-за Егоринки. Я написала маме письмо и уверена, что
она не осудит меня. Написала письмо и Егоринке, наказав маме показать ей
в день совершеннолетия.  Уверена, что и дочка сумеет понять меня и прос-
тить.
   И последнее, в чем я должна тебе признаться. Уверена, я была беремен-
на! И у нас должен был с тобой родиться сын. Подожди, милый, снова слезы
застили глаза...  Но эти подонки лишили меня всего,  более того,  вообще
лишили способности рожать!  Это и оказалось последней каплей, толкнувшей
меня на этот шаг!  Прости,  что обманула тебя обещала родить тебе сына к
не сдержала обещания,  прости меня за все и будь счастлив!  Я приказываю
тебе быть счастливым! А я всегда буду рядом с тобой! Буду охранять тебя!
   Люблю и буду любить до самой смерти!  Уж это-то обещание  я  выполню!
Спасибо тебе за счастье!  Спасибо за Любовь!  Прости меня.  Прощай, твоя
навсегда Варюша.
   Когда Зелинский пришел к месту встречи, то застал его неподвижную фи-
гуру на скамейке. По щекам Савелия текли слезы, которых он не замечал, а
руки сжимали Варимо письмо, ее последнее послание.


Возвращение в Афганистан

   Прошло несколько месяцев,  и Савелий,  не находя себе места в Москве,
обратился в Министерство обороны с просьбой вернуть его  в  свою  часть,
которая продолжала дислоцироваться в Афганистане. После долгих отказов и
мытарств по кабинетам Савелий обратился к капиталу Зелинскому,  которого
попросил связаться с подполковником Богомоловым.
   Как ни странно, тот принял его в этот же день и почти сразу предложил
работу в органах государственной безопасности.
   Савелий, не думая ни секунды, решительно отказался и попросил Богомо-
лова помочь вернуться в Афганистан, где "все ясно: там - враг, а здесь -
твой брат солдат".  Пожалев об отказе.  Богомолов обещал посодействовать
ему, и вскоре Савелий получил повестку в райвоенкомат.
   Если и  раньше сержанта Савелия считали бесстрашным,  то сейчас и по-
давно.  Воздушные десантники прозвали себя там,  за Речкой,  странным на
первый взгляд прозвищем - Рэксы.
   Савелий заработал эту кличку, участвуя в заданиях, в боях, и она ста-
ла его вторым именем, а один художник сделал ему на левом предплечье на-
колку,  модернизировав эмблему воздушных десантников, представлявшую со-
бой парашют и два самолета по бокам. Пофантазировав, художник создал ри-
сунок, который очень напоминал человеческий череп со скрещенными под ним
костями.
   Савелий снова очутился в своей части и был весьма  удивлен  тем,  что
встретил там очень мало прежних сослуживцев. Многие, отслужив положенный
срок,  вернулись домой, некоторые погибли на чужой земле. Среди погибших
былин его товарищи, с которыми он почти три года делил все тяготы войны.
   Все это  сказалось на его состоянии:  он замкнулся,  ушел в себя.  На
каждое задание шел, прощаясь с остающимися, славно уходил навсегда.
   Вынужденное безделье,  спокойное ожидание в казарме угнетало его, до-
водило до бешенства,  но стоило ему столкнуться с опасностью,  он момен-
тально преображался,  лицо светлело,  выдавая решимость и  стремление  к
действию. И чем страшнее была опасность, тем лучше он себя чувствовал. В
то время Савелий напоминал наркомана,  которому после окончания действия
каждой  принятой дозы необходимо было увеличивать последующую.  Радо или
поздно организм не выдержал бы и разразилась  катастрофа.  Скорее  всего
так  бы  и  случилось,  но на одном из заданий погиб их ротный - старший
лейтенант Подсевалов.  Это был совсем молодой командир,  всего год назад
получивший высшее военное образование.
   О мертвых  не принято говорить плохо,  но у Савелия сохранились о нем
не самые приятные воспоминания. Молодой, смелый и отнюдь не глупый, вна-
чале он понравился бойцам роты,  особенно молодым? "Старики" приглядыва-
лись к нему и старались не мешать даже тогда,  когда он  допускал  явные
промахи.  А старший лейтенант,  вместо того чтобы правильно оценить это,
попытаться самому набраться опыта у своих  бывалых  товарищей,  возомнил
себя непогрешимым.
   Его амбиции захлестнули разум, и он решительно пресекал любые попытки
посоветовать что-либо ему и действовал только по  своему  разумению,  не
считаясь ни с кем.
   По его вине все чаще стали гибнуть люди,  и в роте появились нездоро-
вые настроения.  А "старички", устав получать от него "тычки", перестали
давать ему свои советы и возражать,  но и выполнять сумасбродные приказы
тоже не торопились.
   Когда-то это должно было кончиться и,  скорее всего, трагически. Так,
к сожалению, вскоре и произошло.
   Их рота получила задание проверить одно небольшое селение, в котором,
по данным разведки, скрывались душманы.
   Когда они пришли на место,  выяснилось,  что это "селение" состоит из
трех мазанок,  и старший лейтенант, досадливо чертыхнувшись, вышел из-за
укрытия и повернулся к своим солдатам:
   - Мне достаточно троих, чтобы взять этот "населенный пункт", - хваст-
ливо усмехнулся он. - Кто пойдет со мной добровольцем?
   "Старички" переглянулись между собой и демонстративно отвернулись. Не
оказалось и других добровольцев,  тогда Подсевалов ткнул пальцем в грудь
трем солдатам и махнул рукой
   - За мной?
   - Слушай, старлей, - не выдержал Савелий, - не худо было бы проверить
вначале.
   - Товарищ сержант!  - оборвал его Подсевалов. - Вы что, устав забыли?
Совсем разболтались! - Он хотел еще что-то добавить, но резко повернулся
и решительно пошел в сторону селения. За ним пошли и те, кого он назвал.
   Савелий красноречиво взглянул на "старичков", но те равнодушно пожали
плечами, глядя вслед удалявшейся группе.
   Савелий молча встал,  еще раз взглянул на тех, с кем воевал не первый
год,  как бы прощаясь с ними, и быстро пошел за ушедшей группой. И вновь
"старички" переглянулись между собой,  недовольно покачали головами,  но
все-таки встали и пошли за Савелием, рассредоточиваясь веером и беря ма-
занки в кольцо.
   Они опоздали  на  какие-то секунды:  не успела группа,  возглавляемая
Подсеваловым, приблизиться к одной из мазанок, как ее с трех сторон едва
не  в  упор,  расстреляли укрывшиеся там душманы.  Никто из них не успел
сделать ни единого выстрела.
   Бой был стремительным:  двенадцать душманов, вооруженных пулеметами и
гранатометами,  были уничтожены: "старички" никого не захотели оставлять
в живых.  Затем, не произнося ни единого слова, они подобрали убитых то-
варищей и молча вернулись в часть.
   Через несколько  дней  к  ним  пришел уже не совсем молодой капитан и
просто представился:
   - Я ваш новый командир роты капитал Воронов!  В Афгане с первых дней.
Что  представляет собой каждый из вас,  покажет будущее!  Вопросы?  - Он
стал обводить взглядом стоящих перед ним людей,  с которыми ему придется
делить жизнь и смерть.
   Он медленно  скользил взглядом по загорелым лицам,  пытаясь запомнить
каждого, стараясь дать первую оценку. Неожиданно его взгляд метнулся на-
зад,  к человеку,  на которого он уже посмотрел.  Знакомое, родное лицо!
Неужели это он?  Боже!  Жив?! Воронов смотрел и не мог оторвать от этого
лица своего взгляда: как же помотала его жизнь! Шрам, щеки ввалились. Но
это были те же самые родные глаза, которые он уже и не чаял когда-нибудь
увидеть.
   Они смотрели  друг на друга,  словно боясь,  что все это им кажется и
видение исчезнет, оставив горечь в душе.
   Рота притихла, понимая, что происходит что-то необычное.
   Первым очнулся Савелий он выскочил из строя и  бросился  к  капитану.
Они крепко, по-мужски, обнялись и застыли в молчаливом объятии.
   Заместитель командира роты, лейтенант Скворцов тихо скомандовал:
   - Рота! Разойдись!
   И солдаты, стараясь не мешать удивительной встрече двух друзей, орга-
низованно и бесшумно удалились прочь.
   - Боже мой,  сколько же мы с тобой не виделись, братишка? - Глаза ка-
питана  мгновенно  стали  влажными.  - Я уж совсем отчаялся увидеть тебя
среди живых.  Сколько запросов делал!  Подожди-ка! - спохватился капитан
Воронов, вспомнив про свою роту.
   Он огляделся вокруг,  но они вдвоем стояли на ротном плащу. Воронов с
улыбкой покачал головой.
   - Молодцы, сразу все поняли.
   - А ты думал!  Ребятишки - что надо!  Со многими я уже несколько  лет
воюю!  - подмигнул ему Савелий.  - Я уж думал, ты подполковник, майор на
крайний случай.
   - Вероятно,  я и умру капитаном,  - с грустью проговорил  Воронов.  -
Ладно, пошли ко мне и там обо всем поговорим.
   В этот момент к ним подскочил лейтенант Скворцов:
   - Товарищ капитан!  Вас вызывает к себе майор Куракин!  - по-военному
доложил он. Капитан недоуменно взглянул на Савелия.
   - Замполит батальона, - поморщился Савелий.
   - Доложи товарищу майору, что не нашел меня, что я разговариваю с ро-
той,  моюсь в бане, вылетел в трубу, наконец! - раздраженно бросил капи-
тан Воронов. - Ты понял меня, лейтенант?
   - Так точно,  командир! - весело воскликнул тот. - Вас вызвали в штаб
дивизии!
   - Вот именно! - подмигнул ему Воронов и подхватил под руку Савелия.
   - Да-а... - протянул Воронов, когда выслушал короткий рассказ Савелия
о некоторых событиях его жизни. - Постукало тебя по жизни. - Он огорчен-
но вздохнул: - Со мною вроде бы проще, если сравнивать с твоими похожде-
ниями.  Дважды "дырявило",  слава Богу,  не очень серьезно. А то, что до
сих пор капитан,  - он досадливо насупился и махнул рукой, - мы с тобой,
братишка, знакомы с самого детства. Надеюсь не забыл, как я тебя "выкра-
дывал"  через  забор  детдома,  чтобы исподтишка от моей тетки покормить
чем-нибудь вкусненьким?
   - Разве такое можно забыть,  Андрюша? - с волнением в голосе восклик-
нул Савелий.  - Ты же знаешь,  что у меня никого нет.  И ты для меня как
брат.  Больше,  чем брат,  особенно сейчас.  - Его глаза сразу же  стали
грустными, но он пересилил себя. - Извини, ты же начал говорить о себе.
   - Ты для меня тоже больше,  чем брат. - Воронов вдруг нахмурился. - И
потому говорю только тебе - Это произошло сразу же после того,  как тебя
ранило и отправили на Большую землю. Я столкнулся с такой мерзостью, что
хотелось бросить все к чертовой матери и бежать отсюда,  куда глаза гля-
дят! - Он стиснул зубы и чуть слышно простонал. Затем налил себе и Саве-
лию водки и, не чокаясь, опрокинул водку в рот.
   Савелию показалось,  что он догадывается,  с какой "дерзостью" столк-
нулся капитан Воронов, но не хотел его подталкивать к продолжению разго-
ворам давая, возможность самому решить, стоит ли продолжать этот трудный
разговор.
   - Короче говоря,  - Воронов вздохнул и продолжал, - захватил я одного
"духа" в засаде, а тот, коверкал слова, предложил мне доложить о нем ин-
тенданту комдива.  Когда я хорошенько нажал на него,  тот признался, что
шел на встречу именно с ним.  Представляешь,  эта наглая рожа предложила
мне, боевому офицеру, взятку! Я и не сдержался.
   - Убил?
   - Ну.  И  ударил-то только раз.  А он возьми и стукнись головой о ка-
мень.  Тут,  конечно, шум, гам. Я им рассказываю о том, что произошло, а
мне не верят. До прокурора дошло. - Воронов со злостью сплюнул.
   - Прокурора? - нахмурился Савелий.
   - Ну да, военного прокурора! Майора Зелинского...
   - Зелинского?  - воскликнул Савелий,  хотя внутренне и был готов, что
услышит именно эту фамилию.
   Он усмехнулся:  надо же!  Какая же все же маленькая Земля! Зелинский!
Вновь он услышал эту фамилию. Круг замкнулся заколдованный! "Если не ви-
новен - отпусти." - промелькнули у него в голове стихи, услышанные в зо-
не,  Вот,  пожалуйста, стоило ему услышать эту фамилию, как память вновь
окунула его в прошлое. Заставила кожей ощутить время, когда он находился
среди заключенных, осужденный за преступление, которого не совершал. За-
тем был побег,  трудные, мучительные дни, когда он тащил на себе Угрюмо-
го. Спасал человека, который был послан убить его. Потом, когда пришлось
похоронить Угрюмого,  он остался один, совсем один. Потом... Потом Варю-
ша. Господи, как все несправедливо!
   - и мне кажется,  что ты его знаешь, - услышал он как бы издалека го-
лос Воронова,  и его невеселые воспоминания отошли на второй план: Саве-
лий снова увидел перед собой капитана Воронова.
   - Извини, Андрюша, задумался. О ком ты говоришь?
   - О Зелинском. Ты знаешь его?
   - Да, я его знаю, знал, так точнее будет, - усмехнулся Савелий, - ка-
питаном!
   - Капитаном? Значит, еще до моего знакомства с ним.
   - Нет, после. Не удивляйся, это долгая история, рассказывай дальше.
   - Хорошо. Так вот, чем-то этот майор мне внушил доверие к себе. Коро-
че говоря, я ему все и выложил.
   - Можешь  не продолжать:  дальше я все знаю!  - хмуро бросил Савелий.
Капитан с недоумением посмотрел на него.
   - Тебя перебросили на другую должность,  намекнув, чтоб помалкивал, а
прокурор  Зелинский  из  майора превратился в капитана.  И вы оба должны
благодарить Бога за то, что остались в живых. Не так ли, капитан?
   - Так?  Так,  черт побори! - Воронов вскочил и начал ходить из угла в
угол. - Но не думай, я не испугался этих сволочей! Несколько раз подавал
рапорт по команде, но... - Он развел руками. - Прав ты и в том, что мог-
ли убрать! В меня стреляли свои, в спину. Попади пуля чуть выше, и мы бы
с тобой сейчас не разговаривали.
   - Кто? Кто приказал тебя убрать? Ты узнал, кто?
   - Я - не успел, но... Ты помнишь Варламова? Он-то меня и спас! Думаю,
что вторая пуля была бы точнее,  да не успел он:  Варламов его кончил. И
потому ответить,  кто приказал ему убрать меня,  не могу.  Где-то сейчас
мой спаситель?
   - Нет Варламыча, - тихо, сквозь зубы процедил Савелий. - Убили его.
   - Убили? Здесь, в Афгане?
   - Нет,  в Москве. Из-за меня он погиб! - Савелий стукнул по столу ку-
лаком,  залпом выпил свою водку, потом, немного помолчав, стал рассказы-
вать Воронову о том, что произошло тогда в Москве.


Рассказов Аркадий Сергеевич - Первый

   Огромный особняк даже среди других роскошных особняков выглядел осле-
пительно богатым.  Он был окружен мощным забором, на углах которого вид-
нелись видеокамеры,  следящие за происходящим на каждом участке.  Мощные
металлические ворота дополнялись внушительными охранниками.
   За ограждением находились различные постройки,  а сам особняк напоми-
нал небольшой дворец.  Внутри он был отделан белым мрамором, украшен фи-
гурками  античных богов и героев.  Сбоку примыкал закрытый бассейн.  Его
стены могли раздвигаться в стороны,  и солнечные лучи  золотили  голубую
воду.
   Сейчас в нем,  весело брызгаясь и резвясь, плавали несколько прекрас-
ных молодых девушек.  В чистейшей воде были видны их  стройные  тела,  а
темный  загар,  рассеченный  узенькой полоской от трусиков,  подчеркивал
длинные ноги.
   У самого края бассейна, выложенного розовым мрамором, в кресле-качал-
ке сидел мужчина лет шестидесяти.  Несмотря на возраст,  он сумел сохра-
нить спортивную фигуру,  его накачанные мышцы говорили о том,  что спорт
он не оставил до сих пор.
   Рядом с креслом стоял маленький столик ручной работы.  Он был застав-
лен напитками, фруктами, фисташками, соленым миндалем.
   Мужчина лениво наблюдал за девушками,  покуривал гаванскую  сигару  и
изредка смачивая горло шотландским виски.  Его глаза похотливо вспыхива-
ли,  если одна из девушек специально демонстрировала перед ним  ласки  к
другой девушке.
   Аркадий Сергеевич был кадровым военным,  как его отец и дед. Дед слу-
жил еще при царе, слыл храбрым офицером, за что неоднократно был отмечен
самим самодержцем.  Отец дослужился до полковника, и его военная карьера
могла быть еще более успешной, чем у деда, но... Революция!
   Патриот России,  своего народа, он не смог заставить себя отдать при-
каз  стрелять  в  своих  сограждан и честно заявил об этом командующему,
сложив личное оружие. Был тут же взят под арест, с него сорвали погоны.
   Его освободила "армия" батьки Махно. На предложение самого Махно слу-
жить  в  его штабе тоже отказался и был передан в ВЧК для "внимательного
разбору". Тюрьма, лагеря, ссылка.
   Дворянин, интеллигент, умнейший человек, горячо любящий свою многост-
радальную Родину, а несколько месяцев до своей смерти был реабилитирован
"за отсутствием состава".
   У сына судьба сложилась более удачно,  чем у отца.  Совсем пацаном  -
пятнадцати  лет  -  сбежал  на фронт,  пристроился к разведчикам и своей
удалью, наблюдательностью, феноменальной памятью и умом сумел так распо-
ложить  к  себе  начальство,  что к концу войны на его груди красовалось
несколько медалей и два ордена.  Выписавшись из военного  госпиталя,  он
поступил по направлению в военную академию, которую закончил с отличием.
   Около шестнадцати  лет  генерал  Рассказов проработал в органах госу-
дарственной безопасности и в конце  концов  возглавил  один  из  отделов
внешней разведки.  Казалось, человек достиг всего, о чем можно мечтать в
Советском Союзе, но...
   Однажды Аркадию Сергеевичу попали в руки папки с секретными  докумен-
тами, приоткрывшие ему глаза на то, что творилось в органах безопасности
еще совсем недавно.  Убийство совсем неповинных людей,  доносы на  своих
врагов,  оговоры, пытки, тайные приказы о терроре против мирного населе-
ния и многое, многое другое.
   Именно тогда Рассказов и решил разыскать документы, связанные с арес-
том, приговором и заключением своего отца. Вскоре ему это удалось.
   "Дело Сергея Викторовича Рассказова" - гласила надпись на пухлой пап-
ке,  и рядом рукой самого Мехлиса размашистым почерком  было  начертано:
"Убежденный монархист! Хранить вечно и совершенно секретно..."
   Аркадий Сергеевич провел над этой папкой несколько часов, внимательно
изучая пожелтевшие листочки доносов, допросов, объяснительных, различных
справок, характеристик.
   Он был  волевым человеком,  сотрудники называли его за спиной "сталь-
ным". Конечно же, он многое слышал, о многом догадывался, но всегда ста-
рался убедить себя в том, что все делается во благо Родины, народа. Все,
что ему было известно, касалось посторонних людей, которых он не знал, и
ему было нетрудно заставить себя поверить в то,  что они являлись врага-
ми.  Сейчас же пришлось столкнуться с документами, которые несправедливо
обличали самого близкого ему человека.  Человека, ко