ки автомобилей  покупаются  в  Подмосковье  чаще
других, а какие реже...
   Он знал: все это - и окна, и  газеты,  и  многое  другое  -  вряд  ли
когда-нибудь пригодится ему  в  жизни.  Пригодится  другое:  умение  все
подмечать, все запоминать  и,  сопоставляя  отрывочную,  бесполезную  на
первый взгляд информацию, складывать ее в цельную картину.
   Правда, Максим не знал еще, как скоро снова востребуются его  навыки.
Но  интуиция  подсказывала:  рано  или  поздно  он  вновь  встретится  с
Прокурором и от этого человека в очках с тонкой  золотой  оправой  вновь
последует какое-то предложение.
   Но окончательный ответ - принять это  предложение  или  отвергнуть  -
Лютый оставлял за собой.
   Больше всего на свете Нечаев ценил свободу выбора, свободу оставаться
самим собой. Сильного человека трудно заставить делать то, что ему не по
нутру, это общеизвестно. И пусть даже потерь у такого человека  зачастую
случается куда больше, чем приобретений...
   - Максим Александрович, вы по-прежнему прекрасно выглядите, с чем вас
и поздравляю. Говорю совершенно искренне: очень рад видеть вас вновь.
   С  того  времени,  как  Лютый  видел  Прокурора  в   последний   раз,
высокопоставленный кремлевский чиновник ничуть не изменился. Все  та  же
ненавязчивая предупредительность  истинного  интеллигента,  все  тот  же
холодный блеск старомодных очков в тонкой  золотой  оправе,  все  та  же
ироничная улыбка человека, знающего наперед абсолютно все.
   Правда, теперь его статус, судя по всему, серьезно изменился: а то  с
чего бы в письме, посланном Лютому по  компьютерной  сети,  руководитель
совсекретной  структуры   предложил   встретиться   не   в   официальном
кремлевском кабинете, а в домашней и непринужденной обстановке  коттеджа
на Рублевском шоссе?
   - Спасибо, - сдержанно поблагодарил Нечаев и  вопросительно  взглянул
на собеседника. Прокурор прекрасно понял немой вопрос.
   - Да, Максим Александрович, теперь я лицо частное и неофициальное.
   Обычный собесовский пенсионер.
   - Судя по всему, участь бывшего  члена  Политбюро  товарища  Гришина,
умершего в очереди в отделе социального обеспечения, вам не грозит, -  с
едва заметной иронией  предположил  Лютый  и,  скользнув  глазами  снизу
вверх, с ковра на камин, зафиксировал  взгляд  на  антикварных  часах  с
золочеными фигурками охотника и волка.
   - Никому не дано узнать о собственной смерти:  ни  о  времени,  ни  о
месте, ни о причинах, - философски изрек Прокурор, и  Нечаев,  прекрасно
знавший все интонации этого человека, сразу же насторожился.
   Однако хозяин кабинета, отметив про себя  настороженность  гостя,  не
спешил перейти  к  изложению  сути  дела,  ради  которого  Лютый  и  был
приглашен в загородный коттедж. Неторопливо  закурил  свой  "Парламент",
погладил кота, подошел к камину и, указав взглядом на  часы,  неожиданно
поинтересовался:
   - Нравится?
   - Да, - признался Максим.
   - Когда-то  эти  часы  стояли  в  кабинете  наркома  внутренних  дел,
генерального комиссара  государственной  безопасности  товарища  Николая
Ивановича Ежова, - задумчиво сообщил хозяин особняка.  -  Изготовлены  в
единственном экземпляре. Англия, вторая  половина  восемнадцатого  века,
мастер Гамильтон из Бирмингема.
   Казалось, информация, прозвучавшая в первые минуты беседы, откровенно
случайна и ничтожно  мала.  Констатация  Прокурором  очевидного,  своего
ухода  из  большой  политики,  ни  к  чему  не   обязывающие   слова   о
непостижимости будущего, историческая справка о том, где  и  когда  были
сделаны эти часы и у кого в кабинете они когда-то стояли...
   Однако Лютый мгновенно прозрел глубинную внутреннюю  связь:  фраза  о
непостижимости человеком времени, места  и  причин  собственной  смерти,
брошенная  как  бы  невзначай,  и  упоминание  бывшего  шефа   советской
политической полиции, действовавшего не только  вне  формальных  законов
государства,  но  и  общепринятой  морали,  -  все  это  наталкивало  на
совершенно определенные размышления.
   Впрочем, Прокурор не форсировал беседу. Стряхнул сигаретный  пепел  в
камин, еще раз взглянул на золоченые фигурки часов и, мягко  опустившись
в кресло, вкрадчиво изрек:
   - Не далее как вчера вечером я в который уже  раз  просматривал  ваше
досье.  И   знаете,   нашел   в   вашей   жизни   некоторые   внутренние
закономерности.
   - А я всегда считал, что сам предопределяю свою  судьбу,  -  возразил
Нечаев, достал из кармана пиджака пачку "Мальборо лайте" и закурил.
   - Не только вы, но и обстоятельства, которые...  м-м-м...  не  всегда
зависят  от  вас.  Так  уж  получалось,  что  вы  всегда  или   догоняли
кого-нибудь, или уходили от погони. Как волк и стрелок на этих часах.
   - Только никак не могу понять: кто  на  этих  часах  охотник,  а  кто
жертва?
   - Максим вопросительно взглянул на собеседника.
   - И не надо понимать.
   - В чем же тогда смысл этой погони?
   -  Один  догоняет  другого,  и  именно  потому  время  движется,   не
останавливаясь никогда.
   Фраза прозвучала достаточно туманно, обтекаемо, однако Лютый решил не
уточнять,  что  же  имеет  в  виду  собеседник.   А   Прокурор,   сделав
непродолжительную, но многозначительную паузу, продолжал, и теперь в его
голосе неожиданно засквозили деловые интонации.
   - Так вот, я о вашем досье... Помните свою службу в "13-м отделе"?
   - Да.
   - Нет! Сама идея-то "13-го  отдела"  верная,  идея  на  все  времена:
глубоко  законспирированная  организация,  созданная   для   уничтожения
мафиози,  избавить   от   которых   общество   законными   методами   не
представляется возможным. Эдакий тайный и всемогущий орден рыцарей плаща
и кинжала, физическая расправа над...
   - ...другими рыцарями  плаща  и  кинжала?  -  мгновенно  отреагировал
Максим,  поняв,  что  не  ошибся  в  недавних  предположениях   о   теме
предстоящей беседы.
   - Вот именно. А теперь, Максим Александрович, присядьте к компьютеру,
я вам кое-что покажу.
   Информационная сводка  за  последние  две  недели,  с  которой  Лютый
ознакомился  лишь  сугубо  поверхностно,  тем   не   менее   впечатляла:
киллерские  отстрелы  и  вымогательство,  отмывание  "грязных"  денег  и
махинации  с   государственным   имуществом,   производство   фальшивого
спиртного и коррупция на самых высших  этажах  власти...  И  все  это  в
удесятеренных масштабах по сравнению с докризисной эпохой.
   - А теперь несколько вопросов. - В голосе Прокурора зазвучал  металл.
- Я буду спрашивать, а вы отвечайте только "да"  или  "нет".  Мне  нужен
мгновенный ответ без размышлений. Вы готовы?
   - Да, - кивнул Максим.
   - Считаете ли вы, что в условиях теперешнего  бандитского  беспредела
Россия способна выйти из кризиса?
   - Нет, - твердо ответил Лютый.
   - Считаете ли вы, что криминальную экономику реально реформировать?
   - Нет.
   - Считаете ли вы, что МВД и ФСБ способны  бороться  с  организованной
преступностью?
   - Нет.
   - Считаете ли вы, что единственный выход -  возродить  методы  "13-го
отдела", где вам в свое время  выпало  счастье  или  несчастье  служить?
Методы, повторяю, совершенно неконституционные, незаконные... Но тем  не
менее эффективные. Да или нет?
   - Да, наверное, - немного замешкавшись, ответил Лютый.
   - Вот и я того же мнения. К этому мы еще вернемся... А пока еще  один
вопрос: как вы считаете, в чем причина нынешнего всплеска организованной
преступности?
   Нечаев снова промедлил  с  ответом.  Вдавив  окурок  сигареты  в  дно
хрустальной пепельницы, он обратил внимание  на  ее  идеальную  чистоту.
Прокурор в силу своей  давней  привычки  предпочитал  бросать  окурки  в
камин. Максим подумал еще мгновение и негромко сказал:
   - Когда я был курсантом Высшей школы  КГБ,  нас  учили:  первопричина
любой  преступности  в  несовершенстве  экономики:  безработица,  низкий
жизненный уровень... А нынче в России кризис.
   - Замечательно! - с легким сарказмом перебил  Прокурор.  -  Так  я  и
думал.
   Получается:  дайте  каждому  россиянину  по  сто  тысяч  долларов,  и
мафиозные сообщества исчезнут сами по себе? Тогда следующий вопрос:  как
вы думаете, Максим Александрович, почему где-нибудь в Иране,  Пакистане,
Египте, Тунисе, Вьетнаме и Лаосе, то есть странах, где уровень жизни еще
ниже, чем в России, и уж наверняка ниже, чем в процветающих Америке  или
Италии, мафии в привычном понимании слова нет  и  быть  не  может?  Ведь
Штаты богаче какого-нибудь Вьетнама, но во Вьетнаме мафии нет, а  в  США
есть. Почему так? Не знаете?
   - Если честно, я об этом как-то не задумывался, - признался Максим.
   - Тогда скажу я: потому что  в  этих  странах  даже  мелким  воришкам
публично рубят руки, потому что там сажают их на кол, потому что в нищих
государствах  Юго-Восточной  Азии  их  торжественно   расстреливают   на
переполненных стадионах, перед телекамерами,  потому  что  даже  дальние
родственники преступивших закон покрываются несмываемым позором.
   - Публично рубить бандитам конечности - это же средневековые  методы!
- последовало возражение.
   -  Зато  эффективные.  В  основе  любого  преступления   -   ощущение
безнаказанности. Если  общественный  запрет  не  влечет  наказания,  это
провоцирует преступника на дальнейшие нарушения. Если ребенок  один  раз
попадет пальцем в розетку и  его  ударит  током,  вторично  он  туда  не
полезет: закон психологии.  В  России,  где  столетиями  царят  принципы
беспредела, где до  сих  пор  популярны  народные  герои  вроде  Стеньки
Разина,  кстати  создателя  первой  в   истории   страны   оргпреступной
группировки,  где  любимым  лозунгом  всех  времен  были  слова   "Грабь
награбленное!",  можно  навести  порядок,  лишь  выработав  у  населения
жесткую систему условных рефлексов. Нарушил закон  -  отвечай.  А  чтобы
другим неповадно было, отвечай публично. Так и вырабатываются  рефлексы.
А в России таких рефлексов нет... увы, так сложилось исторически. Первая
и  вторая  сигнальные  системы,  как  в  опытах  физиолога  Павлова.  Вы
понимаете, куда я клоню?
   -  Вы  собирались  вернуться  к  разговору   о   "13-м   отделе"?   -
ответил-напомнил Лютый.
   - Именно так. Да, верная,  богатая  идея,  идея  на  все  времена,  -
повторил Прокурор и, едва заметно прищурившись, добавил:
   -  Но  есть  в  ней  два  серьезных  изъяна...  Во-первых,   негодяи,
оставшиеся в живых, зачастую не понимали, почему и за что именно убивали
их коллег. Во-вторых, террор осуществлялся  разветвленной  организацией.
Что не правильно.
   - Почему не правильно? - не понял Нечаев.
   - Потому что любая подобная структура, состоящая даже  из  нескольких
человек, рано или поздно начинает разлагаться. Бесконтрольность действий
порождает     ощущение     собственной     исключительности,     чувства
вседозволенности  и  безнаказанности,  то  есть  то,  что  ныне  принято
называть  беспределом.  Но  государственный  беспредел  ничем  не  лучше
бандитского.
   - Где же выход? -  Безукоризненные  логические  построения  Прокурора
очевидно захватили Лютого.
   - Выход теперь может быть только один - террор.  Правда,  выборочный.
Но безжалостный и беспощадный. И обязательно - с официальным  извещением
всех заинтересованных сторон: кто ликвидирован, за  какие  преступления,
какая структура берет на себя ответственность за смерть того  или  иного
мафиози.
   - Как при наркоме внутренних дел товарище  Ежове,  которому  когда-то
принадлежали эти часы? - Максим коротко кивнул  в  сторону  антикварного
хронометра. - Но к чему тогда  привел  выборочный  террор?  Сперва  -  к
тридцать седьмому году, то есть террору тотальному, затем - к  аресту  и
расстрелу и самого товарища Ежова, и  тех,  кто  выполнял  его  приказы.
Кстати говоря, тоже с извещением всех заинтересованных лиц, публичным  и
официальным,  через  печатный  орган  ЦК  ВКП(б)  газету  "Правда":  кто
уничтожен и за какие преступления.
   - Все правильно,  -  любезно  согласился  собеседник.  -  Кроме  двух
моментов. Во-первых, НКВД  по  большей  части  уничтожал  мнимых  врагов
народа, а структура, о которой мы пока беседуем  лишь  в  сослагательном
наклонении, занялась бы ликвидацией врагов настоящих. Или вы не согласны
с тем, что бандит, мафиози, вымогатель - народу самый настоящий враг?!
   - Согласен. - Нечаев кивнул. - А во-вторых?
   - А во-вторых, большая структура и  не  нужна.  Структура  вообще  не
нужна никакая, ни большая, ни маленькая. Достаточно нескольких  десятков
убийств, совершенных за короткое время одним-единственным человеком,  но
приписываемых данной структуре. Я  все  рассчитал:  одного-единственного
человека   достаточно,   чтобы   имитировать   существование    подобной
организации. Плюс пять-шесть неофициальных  интервью  с  милицейскими  и
эфэсбэшными   чинами,   которые   якобы   сами   встревожены    разгулом
антимафиозного  экстремизма,  плюс  несколько  газетных  публикаций,  по
возможности  больше  тумана,  но  обязательно  какое-нибудь   эффектное,
красивое название структуры, которая якобы берет на себя ответственность
за избирательный террор. Ну,  та  же  "Белая  стрела",  о  существовании
которой так долго говорили бандиты.
   - Может быть, "Черный трибунал"? - почему-то предложил Нечаев.
   Видимо, упоминание в беседе  о  товарище  Ежове,  славном  сталинском
чекисте, бывшем во время Гражданской войны членом  многих  революционных
трибуналов и развязавшем  в  середине  тридцатых  черный  террор  против
населения СССР, натолкнуло бывшего  старшего  лейтенанта  КГБ  на  такое
название.
   - "Черный трибунал"? А что, отлично, - жестко улыбнулся  Прокурор.  -
Слово "трибунал" всегда звучит устрашающе, вызывая невольные  ассоциации
со столами, застланными революционным кумачом, с кожанками  и  маузерами
чекистов да пятиминутными заседаниями, на которых оглашался весь  список
и выносился один-единственный  приговор:  расстрел  как  высшая  степень
социальной защиты. А черный цвет - он всегда черный.  Беспросветный.  От
черного цвета веет  трауром  и  безнадежностью.  -  В  глазах  Прокурора
заблестели  злые  огоньки.  -  А  теперь  представим:  при  невыясненных
обстоятельствах погибает высокопоставленный гангстер. Взрывов, стрельбы,
автомобильных   погонь   с   визгом   тормозов    и    прочих    дешевых
кинематографических эффектов не требуется, во-первых, чтобы не порождать
в обществе нездоровый ажиотаж, не нервировать  и  без  того  издерганный
народ, а во-вторых, чтобы не привлекать  к  себе  внимания  МВД,  ФСБ  и
Генпрокуратуры.  Но  уже  на  следующий  день  его  соратники   получают
уведомление:
   "за многочисленные преступления... имярек... приговорен к высшей мере
социальной защиты - физической ликвидации". А далее - зловещая  подпись:
"Черный трибунал". Загадочно и действенно,  что  и  требуется.  Не  надо
огласки: ведь эти уведомления предназначаются  для  оставшихся  в  живых
мафиози, а не для правоохранительных органов. Кому надо, те поймут...  -
Он сделал паузу. - А теперь самое главное...  Максим  Александрович,  на
роль исполнителя у меня есть одна-единственная кандидатура. Признайтесь,
вы ведь догадываетесь, кого я имею в виду?
   - Догадываюсь, - понимающе вздохнул Лютый.
   - Какое же у вас мнение?
   Нечаев, к удивлению Прокурора, промолчал.
   С одной стороны, Лютый не мог не согласиться с доводами собеседника -
так или иначе, но альтернативы террору не было.
   Но с другой...
   Кто-кто, а бывший офицер  КГБ,  бывший  оперативник  "13-го  отдела",
созданного для защиты законов  незаконными  методами,  понимал:  террор,
какими бы  красивыми  лозунгами  он  ни  прикрывался,  обычно  порождает
ответный террор. Так камень, брошенный в воду, всегда вызывает круги,  и
те, отражаясь от берега, идут в обратном направлении. Понимал он  и  то,
что ответный террор всегда бывает еще более жестоким. Тут как в  физике:
всякое действие вызывает противодействие...
   -  Техника,  документы,  оперативные   прикрытия   и   информационная
поддержка?
   - коротко осведомился Лютый, сознательно оттягивая главные вопросы.
   -  Не  проблема.  Деньги,  транспорт,  средства  связи,  а   главное,
информационная  база  по-прежнему  в  нашем  распоряжении.  Хотя  служба
государственного контроля "КР" официально распущена, это  ровным  счетом
ничего не меняет. - Он говорил таким уверенным тоном, словно  ответ  был
заранее продуман им. - С  середины  восьмидесятых,  то  есть  с  момента
создания "КР", мы всегда действовали автономно,  оставаясь  еще  большим
государством в государстве, нежели КГБ. Что-то еще? Какие вопросы  могут
волновать Лютого? - осведомился Прокурор.
   - Да, я хотел бы задать несколько вопросов, - откашлявшись,  произнес
Максим, понимая, что тянуть больше не стоит.
   - Пожалуйста, хоть двадцать, - снисходительно улыбнулся Прокурор.
   - Насколько я понял, вы теперь  лицо  частное  и  неофициальное.  Как
говорится, собесовский пенсионер... Я правильно понял?
   - Совершенно верно, - подхватил собеседник. -  И  даже  предвижу  ваш
следующий вопрос: для чего мне,  лицу  частному  и  неофициальному,  это
понадобилось? И вообще, кто дал мне  такие  полномочия?  Вы  это  хотите
узнать?
   - Да. - Лютый твердо взглянул в глаза собеседнику.
   Тем не  менее  взгляд  Прокурора  не  выражал  ничего,  кроме  мягкой
снисходительности; обычно так смотрит старый учитель на  способного,  но
нерадивого ученика.
   - Максим Александрович... Во-первых, позволю напомнить вам очевидное:
быть на пенсии и быть не у дел - далеко не одно  и  то  же.  Государство
всегда нуждалось и нуждается в тайном контроле и корректировке ситуации,
а в  настоящее  время  особенно.  -  Прокурор  быстрым  и  пронзительным
взглядом взглянул на него. - И  все  нити,  позволяющие  собирать  любую
необходимую информацию и влиять на многие процессы в  России,  да  и  не
только в ней, по-прежнему в моих руках. - Он снисходительно улыбнулся. -
Так что считайте, ничего в моей жизни не изменилось. Поймите: я  никогда
не работал ради власти, ради славы или ради корысти. Контроль  не  может
существовать только ради контроля. Главное-то - идея... А  что  касается
полномочий...  -  Он  сделал  эффектную  паузу,  закурил  сигарету  и  с
удовольствием глубоко затянулся. - Да,  официальных  полномочий  у  меня
теперь нет. И я, опальный чиновник, не могу вам  приказывать.  -  Сделав
еще  одну  затяжку.  Прокурор  тяжело  вздохнул  и,  помолчав   немного,
напряженно взглянул на собеседника. - Но  ведь  мы  все  живем  в  одной
стране! Мы - одна большая семья, и Россия - наш дом. - Несмотря на явный
пафос, говорил он серьезно и убежденно.
   - Каким бы грязным и загаженным этот дом ни был другого у нас  нет  и
не будет. А очистить этот дом от грязи можем только  мы  с  вами,  а  не
приходящая домработница. Если вы разделяете мои взгляды, какая  разница,
кому они принадлежат:  человеку,  наделенному  официальной  властью  или
отстраненному от нее? Неужели все дело лишь в полномочиях? Да и  власть,
как вы сами понимаете, бывает не только официальной. Так что ответите?
   - Что ж, я согласен, - чуть подумав,  медленно  проговорил  Нечаев  и
твердо добавил:
   - Согласен... Тем не менее у меня тогда есть еще два вопроса.
   Во-первых: как бы удачно мы ни действовали,  физически  ликвидировать
всех мафиози нереально, не так ли?
   - Естественно. Преступность невозможно искоренить, но регулировать ее
можно и должно, - твердо ответил Прокурор. - Наша цель -  не  физическая
ликвидация мафиози как класса, а создание у  них  устойчивого  рефлекса.
Точно такого же, как у павловских собак. Следующий вопрос?
   -  Кого,  по  легенде,  должна  представлять   эта   террористическая
псевдоорганизация? Государство?
   - Ни в коем  случае.  Якобы  частная  инициатива  честных  работников
Генпрокуратуры, офицеров МВД и ФСБ, которым  надоело  жить  в  атмосфере
бандитского беспредела. Такова легенда, которой мы будем придерживаться.
Именно так, и никак и