кровати  уже сидел  сотрудник  милиции,  поверх формы  которого  был накинут
халат.
   - Капитан Синицын! - представился он.
   - Доценко, - ответил я. - Чем могу быть вам полезен, товарищ капитан?
   - Это я могу тебе быть полезен! - Он чуть повысил голос.
   - А почему вы мне  тычете? -  вспылил я. - И вообще мне хреново...  - Я
отвернулся в сторону.
   -  Извините,  товарищ  Доценко,  я  с ночного  дежурства  и немного  на
взводе... - смущенно пояснил капитан.
   - Ладно, - смягчился я. - Задавайте вопросы...
   - Все очень просто: кто? когда? где?
   Я,  стараясь не  упустить  ни  одной подробности, рассказал о вчерашнем
инциденте. Капитан все тщательно записал, потом попросил:
   - Можете описать?
   - Кого? Кто с ножом на меня бросился?
   - И его, и его приятелей...
   В  моей памяти,  кроме  нападавшего,  четко зафиксировался облик парня,
откликнувшегося первым на вопль приятеля. Запомнился он тем, что у него была
обезьянистая  фигура:  короткие  кривые ноги, широкие плечи и  очень длинные
руки.
   -  Браво, Виктор  Николаевич!  Знакомая личность! Ну, поправляйтесь, на
днях навещу!
   -  Не  обижайтесь,  товарищ  капитан,  что сорвался:  больно  очень!  -
Почему-то  мне захотелось, чтобы капитан ушел  от меня в лучшем  настроении,
чем пришел.
   - Все в порядке,  Виктор!  -  Капитан как будто понял мое  состояние  и
потому добавил: - Я тоже не подарок!
   Всю компанию задержали через три-четыре  дня. Капитан их расколол очень
быстро: они  наперегонки  спешили  все рассказать.  Оказалось: сидела теплая
компания, парни играли  в  карты.  Один  все проигрывал и проигрывал.  Когда
проигрался  окончательно,  победитель  предложил,  что в  случае  очередного
проигрыша  тот "замочит" первого встречного. Этим первым встречным и стал я.
Как подумаю, что этому уроду первым мог попасться старик или ребенок - мороз
по коже! Хорошо, что порезанным пальцем отделался.
   Через  пару  дней  после операции меня повели на перевязку. Процедурная
медсестра осторожно  разбинтовала руку,  высвободила ее из лангетки. Подошел
мой врач.
   - И  чито  у тэбэ имээм? - спросил  он и неожиданно резко  отогнул  мои
пальцы, чтобы посмотреть на швы.
   Представляете?  У  меня  было перерезаны сухожилия: нож попал  точно  в
основание безымянного пальца и полностью перерезал  сухожилия, которые сразу
же втянулись в ладонь. И хирургу, чтобы найти два конца  сухожилий, пришлось
разрезать ладонь,  потом  искать их  концы, сшивать их. И конечно же, ладонь
должна  пребывать в полусогнутом  состоянии, пока не срастутся  и  потом  не
разработаются сухожилия...
   А он дернул. Я вскрикнул от резкой боли, а из ладони брызнула кровь.
   - Всо нормално... ти  чито,  не мужчына, да?  - успокаивал этот коновал
меня, а мне хотелось лягнуть его ногой.
   Впоследствии оказалось, что одно из  сухожилий он все-таки разорвал.  К
сожалению, это обнаружилось поздно. Когда  меня выписали из больницы,  Вадим
Константинович  организовал  мне  направление  в  ЦИТО,   к  Зое   Сергеевне
Мироновой. Об этой удивительной женщине могу говорить только в  превосходных
степенях.  В прошлом она  была замечательной спортсменкой. Потом стала одним
из лучших травматологов страны. Ее золотые руки вернули в строй очень многих
великих  спортсменов,  известнейших  людей  искусства.  Когда  я  вошел в ее
кабинет, она сразу спросила:
   - Чем занимаешься?
   - Десятиборьем...
   - Серьезный спорт, - кивнула она. - Что с рукой-то?
   Я молча протянул выписку из больницы, но потом буркнул:
   - Один мясник сделал операцию, а потом сам же и порвал сухожилие...
   - Вот как? - Она невозмутимо пожала плечами.
   Прочитала выписку. Внимательно  осмотрев мою  руку, попросила согнуть и
разогнуть палец, потом сделал это сама.
   - Похоже, ты прав!
   - И что теперь делать? - растерялся я.
   Зоя Сергеевна задумчиво проговорила:
   - Конечно, можно жить и с таким пальчиком: ты же не пианист...  Но если
хочешь, можно повторить операцию и попытаться отыскать второе сухожилие...
   - А какова гарантия?
   - Какова? Стопроцентной не дам!
   - Понятно... А без операции что делать?
   - Что делать? Трудиться! На процедуры ходить, руку разрабатывать...
   - Что ж, буду трудиться! - твердо сказал я.
   Месяца  два  я  ездил в ЦИТО на физиотерапию. Захват руки восстановился
только частично:  палец до сих  пор так и не сгибается и  не разгибается  до
конца. Что не помешало мне не только стать чемпионом Москвы,  но и выполнить
нормативы мастера спорта. С Зоей  Мироновой мы встречались еще, но об этом в
свое время...
   С травмами мне всю жизнь "везло".
   Помните про взрыв  (случившийся,  кстати, тоже  в мае)? Я мог  остаться
слепым на всю жизнь, а отделался лишь  несколькими шрамами. И еще раз (опять
в мае)  я мог потерять зрение. Это произошло в Омске,  через год после  моих
экспериментов с самодельной взрывчаткой.
   Мы  жили на  первом этаже, и наша  лестничная площадка  была  на четыре
ступеньки выше  площадки  перед  входной  дверью, за  которой был  небольшой
тамбур и  дальше - уличная дверь. Входная  дверь была с двумя  застекленными
проемами: один на уровне лица, второй несколько ниже. Нижнее стекло выбили и
залатали фанерным листом. Однажды я  куда-то очень спешил.  Бегом сбежал  по
ступенькам и  на ходу  ткнул  руками в фанеру, чтобы открыть  дверь.  Фанера
вывалилась наружу, а мое лицо с размаху врезалось в верхнее стекло...
   До сих пор не знаю, каким чудом у меня сохранились глаза. Наверное, Бог
все-таки не оставляет меня без внимания. Однако у меня на всю жизнь  остался
шрам на переносице, а под кожей на щеке можно нащупать осколочек стекла...
   Завершая тему  рокового  для меня  месяца мая  - именно  в  мае, точнее
сказать, десятого меня арестовали в первый раз и в конце мая - во второй.
   И именно  десятого мая, по-моему, шестьдесят  шестого года произошел со
мною еще один трагический случай...
   В тот год я познакомился с милой девушкой по имени Александра. Она была
удивительно  обаятельной  -  доброй,  внимательной  и  заботливой.  Ее  мама
работала  врачом  в  подмосковном  санатории,  и  они  с  Сашей  проживали в
небольшой  квартирке  на  территории этого санатория, утопавшего  в объятиях
мохнатых лап хвойного леса.
   На   Праздник  Победы  Саша  пригласила  меня  к  себе.  Компания  была
небольшой, но  застолье получилось очень веселым и  уютным. После обеда всей
компанией  отправились гулять  по лесу, а ночью голышом купались в небольшом
пруду, вода в котором была теплой для этого времени года: Саша говорила, что
он  не замерзает  даже  в самую лютую  стужу. Вероятно, его питали подземные
горячие источники. Короче  говоря,  все  получили  заряд  бодрости  и  массу
удовольствия.
   Близились экзамены, и потому на следующий день, то есть десятого мая, я
поблагодарил  Сашу  и  ее  маму  за  удивительный праздник и  отправился  на
станцию. Естественно, мне налили "посошок на дорожку".
   В состоянии блаженной эйфории, облаченный в белый плащ, из-под которого
выглядывал черный галстук-селедка, я сидел во втором от головного полупустом
вагоне, с глуповатой улыбкой на лице.  Неожиданно послышался женский крик из
ближнего тамбура. Вначале я подумал, что мне почудилось, но крик повторился.
Я  несколько  удивился тому, что из двух десятков сидящих  в вагоне мужчин и
женщин  никто даже не  пошевелился: то ли не слышали, то ли сделали вид, что
не  слышат,  моментально  превратившись  в  глухонемых. У  меня  было  столь
радужное  настроение, что я  не мог стерпеть,  что кому-то может быть сейчас
плохо.
   Продолжая улыбаться, я  подошел к дверям тамбура, заглянул в стеклянное
окно. Там находились трое парней лет двадцати и девушка чуть моложе. На  ней
была  яркая  оранжевая  курточка,  из-под  которой  выглядывала  коротенькая
юбчонка зеленого цвета. Двое парней держали ее за руки, зажав рот, а третий,
лапая одной  рукой за грудь, второй  залез под юбку.  На девушке был розовый
пояс, который поддерживал капроновые чулки телесного цвета.
   Ее бедра  оголились,  а  рука  парня  уже стягивала с  девушки  розовые
хлопчатобумажные трусики.  По  ее щекам ручьями текли слезы, она  извивалась
всем телом, сжимала ноги, пытаясь избавиться от настойчивых рук насильника и
позвать на помощь, но издавала лишь  мычащие звуки: рука  одного  из  парней
крепко зажимала ее рот. Видно, тот активный парень уже ничего не  соображал:
стянув с нее трусы, он расстегнул брюки и вывалил свой предмет наружу.
   Упиваясь  хорошим  настроением  и немного  опьяненный  "посошком", я не
сразу  осознал, что происходит. В  первый  момент я даже подумал, что они  -
одна компания и у них просто такие развлечения, но когда парень обнажил свое
достоинство, я понял, что ошибаюсь. Раздвинув двери, я как можно дружелюбнее
произнес:
   - Ребята, сегодня праздник, зачем огорчать друг друга, а?
   Почему-то мне  казалось, что  стоит воззвать к  разуму, и  все придет в
норму.  Но   похоже,  у  насильника  весь  разум  переместился  ниже  пояса:
повернувшись,  он,  ни слова не говоря, резко взмахнул  рукой, и передо мной
вспыхнули тысячи  искр,  а боль пронзила лицо. На мгновение  я растерялся, а
придя в себя, увидел, что мой белоснежный плащ залит кровью.
   Интересно, что  тогда я  не подумал, в каком состоянии мои  лицо,  нос,
глаза:  больше всего  меня беспокоил плащ. Испачкать такую вещь! Вот уж чего
простить  я никак не мог.  А насильник, исподтишка ударивший меня, вызывающе
смотрел мне в глаза и нахально улыбался.
   - Хватит или еще добавить? - зло процедил он.
   Это привело меня в неописуемую  ярость: сосредоточив всю волю в кулаке,
я изо всей силы ударил насильника прямо в переносицу, вложив в удар всю свою
ненависть.  Насильник громко вскрикнул и  кулем  свалился  на  пол  тамбура.
Отпустив девушку, один  из его приятелей склонился над  ним  и вдруг истошно
завопил:
   - Он убил его! Сволочь, ты убил его!
   Все  дальнейшее  виделось  мне  как  в  замедленном  кино.  Испуганные,
буквально остекленевшие глаза девушки. Вбегающие в тамбур мужчины из вагона,
которые до этого казались глухонемыми. Мне заломили руки за спину, явился то
ли машинист, то ли его помощник...
   На следующей  станции  нас ожидал наряд  милиции  и "Скорая помощь". На
меня  надели  наручники, а  я и не  сопротивлялся, беспомощно  оглядываясь в
поисках девушки в оранжевой куртке, но ее нигде не было видно.
   В  отделении  меня допрашивал молодой капитан. Когда допрос близился  к
концу, в  комнату  заглянул внушительного  вида сержант, который надевал мне
наручники  на перроне, и что-то прошептал на ухо капитану. Приказав сержанту
посидеть со мной, тот быстро вышел.
   После  допроса  я  ощущал  какое-то  внутреннее  опустошение.  Капитан,
задавая вопросы, явно не верил  ни одному моему слову:  судя по тому, что он
спрашивал,  я  догадался,  что  приятели  насильника  сочинили  свою  версию
происшедшего. Когда капитан вышел, я находился в полной прострации и смотрел
в никуда. И вдруг, почувствовав  пристальный  взгляд сержанта, я взглянул на
него. В  его глазах промелькнуло какое-то участие или сочувствие, которых не
было в момент задержания. Почему его отношение изменилось?
   Капитан отсутствовал  целую  вечность. Наконец он  вернулся  и отпустил
сержанта.  С тревогой я  взглянул в глаза  капитана, ища в них  ответ,  свою
судьбу. Трудно было не заметить мое состояние, и он спросил с участием:
   - Волнуешься?
   Я молча кивнул, продолжая выжидающе смотреть на него.
   - А тот парень умер... - выдохнул он.
   У меня все похолодело внутри: Господи,  да  разве я хотел!  Я обреченно
покачал головой, не зная, что сказать.
   - Ты сломал ему переносицу, и он захлебнулся кровью, - пояснил капитан.
   -  Что же  со  мной будет?  - воскликнул я. - Вы  же  не  поверили мне!
Найдите девушку, прошу вас, товарищ капитан!
   - Успокойся, Доценко, девушка сама пришла... - Капитан улыбнулся.
   - Пришла? - жалобно переспросил я.
   - Пришла и подтвердила все твои слова!
   -  И  что теперь будет? -  машинально  спросил я,  еще не  понимая, что
спасен.
   -  Насильника  похоронят,  а  его дружкам уже предъявлено  обвинение  в
попытке   изнасилования   несовершеннолетней!   Ей    еще   не   исполнилось
восемнадцати,  -  спокойно  изложил капитан и добавил: -  Сейчас наперегонки
валят все на покойного и друг на друга.
   - А что со мной? - растерянно спросил я.
   - А ты...  распишись на  каждом листе своих показаний, а  на  последнем
допиши: "записано с моих слов правильно" и распишись.  Из подозреваемого  ты
превратился в свидетеля: когда понадобишься - вызовем! - Капитан  пододвинул
ко мне листы, и я все сделал, как он велел.
   - И что, я могу быть свободен?
   - Конечно!
   - Спасибо вам, товарищ капитан! - обрадовано воскликнул я.
   - Это ты Марину должен благодарить!
   - Какую Марину? - не понял я.
   - Девушку, за которую ты  вступился: она ждет тебя в вестибюле. Кстати,
ответь на один вопрос, Виктор, как ты решился пойти на троих?
   - Честно?
   - Конечно!
   - По глупости!
   - Значит, в  другой раз  глаза  и  уши  закроешь? - В  голосе  капитана
послышалось разочарование.
   -  А  вы что,  считаете, что  я  сегодня  поумнел?  -  Я  рассмеялся  и
поморщился от боли в заплывшем от удара глазе.
   - Побольше  бы  таких  людей, как  ты! - серьезно проговорил  капитан и
крепко пожал мне руку.
   Марина  действительно  ждала у входа.  Увидев  меня, она  подскочила  и
чмокнула в щеку:
   - Спасибо вам, Виктор! Если бы не вы... - У нее навернулись слезы.
   - Да чего там... - И у меня в горле встал комок.
   - Вы из Москвы?
   - Да...
   - Пойдемте к нам домой.
   - Зачем?
   - Надо же привести вас в порядок! - кивнула она на мой плащ...
   Ее отец оказался  майором-танкистом, а мать врачом-ветеринаром.  Увидев
меня с  подбитым глазом и в окровавленном плаще, мать  всплеснула  руками, а
отец недовольно нахмурился. Но, услышав рассказ дочери,  мать  стала охать и
ахать,  а отец  крепко, по-мужски  обнял  меня, а потом,  скрывая  волнение,
сказал:
   - Мать, накрывай на стол: будем потчевать дорогого гостя!
   - Погоди, Костик, парня нужно подлечить немного.
   - А я пока плащ застираю, - подхватила Марина...

   Эту ночь я провел у них, а наутро, подлеченный и в чистом плаще, поехал
к себе в общежитие...
   Пару  раз  меня  вызывали  для  дачи  показаний,  для  очной  ставки  с
приятелями насильника, которые в конце концов получили по четыре года...
   С  Мариной  мы  виделись  еще  пару  раз,   но  эти  встречи  не  имели
продолжения.  Очень  надеюсь,  что  у  нее  в жизни все  хорошо  и она имеет
любящего мужа и прекрасных детей...
   * * *
   После  второго курса  у  меня  не было летом никаких  соревнований, и я
отправился навестить родителей.
   С  каким волнением я  ехал в Омск, где  прошли  детство и часть юности!
Получилось так, что многие друзья мои  разъехались:  кто  в  отпуск, кто  на
заработки,  а кто последовал  моему  примеру  и уехал учиться  в  Ленинград,
Москву,  Новосибирск.  На  месте были  Никита Фридьев и  Геннадий Царенко, с
которыми мы несколько вечеров "отрывались" по полной программе.
   Бывший  мой  тренер -  Владимир Семенович Доброквашин - был рад  видеть
меня  и  неожиданно  предложил  "не  бить  баклуши, а  попробовать  сочетать
приятное с полезным". Он предложил мне  поехать  физруком - руководителем по
физкультуре  -  в   пионерлагерь  Чернолучья.   Аргументы  звучали   весомо:
во-первых, бесплатное питание, во-вторых, хоть и не ахти какая, но зарплата,
в-третьих, активный отдых.
   Я  откликнулся с удовольствием  и обрадовался еще  больше, когда узнал,
что в тот же лагерь нужны еще  двое:  преподаватель кружка  "умелые  руки" и
массовик-затейник, играющий на  баяне или аккордеоне,  чтобы аккомпанировать
на утренней зарядке и вести танцевальные вечера. Я подумал о своих приятелях
и помчался к  ним.  Их тоже уговаривать не пришлось: Гена  охотно  взялся за
"умелые руки", а Никите сам Бог велел стать "массовиком-затейником, играющим
на аккордеоне".
   Вышло  так,  что  среди сотрудников  пионерлагеря  в  количестве  более
пятидесяти человек - каждому из двенадцати отрядов были положены  вожатый  и
воспитатель  из  студентов   педагогического   института   -  лишь   четверо
принадлежали к мужскому полу: нас трое и начальник пионерлагеря, остальные -
особы прекрасного пола.
   Так что по приезде  дамы  всерьез  принялись за нас.  Оставив  в  покое
начальника  пионерлагеря, они буквально по  часам распланировали наш "ночной
труд".  Каждый из нас должен  был строго следовать расписанию, "обрабатывая"
то одну студентку, то другую.
   Мы  просто  измучились  на этой  "работе":  уставали  так,  что днем  в
буквальном  смысле валились  с ног. Мы взбунтовались:  взяли и на пару  дней
объявили им бойкот!  Это  дало  положительные  результаты, и мы  зажили  как
султаны:  исходя  из собственных желаний,  а  не из их расписания. На  какие
только  уловки  не  шли  девчонки,  чтобы произвести  на нас  впечатление  и
завладеть хотя бы ненадолго нашим вниманием.
   Среди девчонок, запавших  на меня, одна оказалась очень строптивой. Еще
одна Лариса. У нее были  длинные красивые  ноги, стройная фигура, прекрасные
волосы, уложенные так  замысловато, что за эту прическу ее прозвали Шахиней.
Строптивая Шахиня в первое наше ночное свидание твердо заявила, что у меня с
ней  ничего  "не  получится,  пока  она  сама  не  захочет мне отдаться".  Я
рассмеялся ей в лицо и удалился к ее подруге.
   Так продолжалось несколько дней,  пока  Шахиня,  подзуживаемая  другими
девчонками,  наконец  не   выдержала.  Оказалось,  что  она,  в  отличие  от
остальных, до  сих пор девственна, и все девчонки не только следили за нашим
противоборством,  но  и однозначно  были на  моей стороне, всячески  помогая
"укротить строптивую".
   Шахиня  сдалась  сама:  однажды  она  среди  ночи ворвалась  в  комнату
воспитательницы, с которой я в  ту ночь забавлялся.  Шахиня  едва  не силком
вытолкала ее  из комнаты, потом сбросила с  себя модный халатик, под которым
оказалась совершенно обнаженной.
   - Виталик,  вот сейчас  я действительно готова и хочу, чтобы  ты сделал
меня женщиной! - заявила она.
   - Как? - удивился я. - Ты в самом деле еще девушка? - Я был уверен, что
это просто отговорки с ее стороны.
   - А ты что, против? - усмехнулась Лариса.
   - Нет, что ты,  я - за! - улыбнулся  я, еще не веря ей и думая, что это
обычное кокетство: слишком уж вызывающе она себя вела.
   Но Шахиня не обманула: я действительно оказался у нее  первым мужчиной.
С той ночи  она  никого  не подпускала ко мне, и я, если честно,  был  этому
очень рад: мне понравилась эта девушка. Наш роман продолжался несколько лет:
то Лариса приезжала ко мне в Москву, то я навещал ее в Омске, а в интервалах
мы часто  писали  друг  другу  письма.  Вполне  возможно,  что,  если  бы не
расстояние, разделявшее нас, мы поженились бы, но...
   Последнюю  попытку соединить наши  судьбы предприняла Лариса,  приехав,
когда  я учился уже на четвертом курсе. До этой встречи мы не виделись почти
год, да  и  письма от  меня стали  настолько редки, что  было  ясно: угольки
нашего чувства не горят,  а еле тлеют и вряд ли они дадут пламя без каких-то
"горючих"  добавок.  В последнюю нашу встречу Лариса соорудила на голове  ту
самую "шахиню", которая мне так нравилась, и была одета с большим вкусом.
   В то время я уже жил в "высотке", в главном здании университета. У меня
был один сосед, Валера Макаров, тоже спортсмен. В день, когда мы встретились
с Ларисой,  он, опередив меня,  попросил "погулять пару часов", чтобы побыть
со своей новой знакомой. Я вынужден был встретиться с Шахиней  в метро. Часа
полтора мы провели  под землей, ведя вялый  и тягучий разговор, пока наконец
не  поняли,  что нас больше  ничто  не связывает.  Никто не  виноват: просто
чувства ушли...
   Через пару  месяцев мама  сообщила, что  Лариса