когда их рыболовный траулер,  несколько недель безрезультатно
бороздивший море,  вытаскивая всякий раз почта пустой  трал,  наконец-то
поймал свою удачу. В тот день каждый трал ломился от живого серебра...


В море

Каюта, где жил Савелий с тремя матросами,  была ненамного больше той ка-
меры, где он сидел в наручниках. В полуметре одна от другой - двухъярус-
ные кровати. Слева и справа при входе - небольшие шкафчики для одежды.
Савелий и еще двое соседей по каюте заснули мертвецким сном, едва успели
добраться до кроватей.  Они даже не стали раздеваться, настолько устали.
Так и лежали в робах,  обсыпанных рыбьей чешуей,  которая поблескивала и
на лицах, - и на руках...
Резкий гудок сирены, сопровождавшийся миганием красной лампочки над вхо-
дом,  оповестил об авральной тревоге. На верхней палубе вовсю кипела ра-
бота. Все матросы, кок, его помощники, санитары и пожарные, короче, все,
кто обычно освобожден от такой работы, участвовали в загрузке живого то-
вара в трюм.
Савелий подхватил специальный гребок и, встав на свое обычное место, на-
чал энергично сбрасывать рыбу вниз.  Рядом с ним работал Кешка.  Он даже
не успел снять белую куртку и поварской колпак.
- Давай-давай,  Кешка, это тебе не кастрюлями греметь! - посмеивался Са-
велий.
- Может,  махнемся не глядя, хотя бы на пару дней, ты - на камбуз, а я -
на твое место!  - улыбнулся Кешка,  вдруг он неожиданно поскользнулся на
осклизлой от крови и рыбной чешуи палубе и, нелепо взмахнув рукой, пова-
лился  на  трепещущую  рыбную  кучу,  задев деревянным гребком матроса с
приплюснутым носом и мосластыми руками. Этот парень пришел к ним недавно
и уже успел зарекомендовать себя как грубый,  нетерпимый человек, по лю-
бому поводу распускающий руки,  все время готовый на злые насмешки в ад-
рес любого,  кто,  с его точки зрения, чем-то был слабее или не мог дать
отпор.
Получив тычок, он матерно выругался и несколько раз огрел барахтавшегося
в рыбной куче Кешку по спине своим гребком.
- Ты что,  сволочь,  ополоумел?  - крикнул Савелий и, подскочив, схватил
его за руку.
- Не суйся,  когда тебя не просят!  - злобно зашипел тот,  вырвал руку и
снова замахнулся на Кешку.
Резким ударом Савелий сбил его с ног, завалив на кучу.
- Ах ты, вонючий афганец! - рассвирепел парень, неудачные попытки быстро
подняться еще больше озлобили его.  - Мне же по фую твои  наградные  ви-
сюльки!  Знаем, чем вы там занимались... - Наконец он все-таки встал, но
договорить не успел: Савелий снова сбил его с ног.
- Прекратить! - раздался голос боцмана, перехватившего руку Савелия. - С
ума посходили,  что ли? - поморщился он. - Матрос Говорков - к старпому!
Потом - ко мне!
Савелий, не ответив, четко повернулся и быстро пошел исполнять приказ.
Увидев кровь на лице Кешки, боцман помог ему подняться.
- Кто зачинщик? - строго спросил он.
- Говорков вступился за меня! - Кешка сплюнул кровь на палубу.
- Кудрин? Опять за свое? А ну дыхни! Тяжело дыша, Кудрин поднялся на но-
ги и, нагло усмехаясь, дыхнул боцману в лицо.
- Все, хватит! - сморщился боцман. - Спишем к чертовой матери!
- Списывай!  Напугал! Вкалываем как каторжные, а выпить не моги!.. Зако-
лебали своей простотой!..
Подойдя к каюте старшего помощника капитана,  Савелий  поправил  робу  и
негромко постучал.
- Войдите!
- Вызывали, товарищ старший помощник? Моложавый капитан встал из-за сто-
ла.
- Хорош, нечего сказать...
- Не люблю, когда моих друзей обижают, - хмуро бросил Савелий.
- О чем это ты?
И тут Савелий вдруг понял, что старший помощник капитана еще не знает об
инциденте с Кудриным.
- Я думал, что вы... По какому поводу вы хотели поговорить со мной?
- В  своей  анкете ты указал,  что сирота и никаких родственников у тебя
нет, правильно?
- Точно так, один я...
- А кем же тебе доводится Александра Васильевна Симакова?
- Не знаю я никакой Симаковой... - пожал он плечами.
- Та-а-ак... Интересно получается! - усмехнулся капитан. - Тогда слушай,
читаю.  -  Он взял со стола листок телефонограммы.  - "Говоркову Савелию
Кузьмичу..." То, что тебе адресовано, сомнений нет?..
- Пока нет...
- Ладно,  читаю дальше:  "... Предлагаем вам явиться в городскую нотари-
альную  контору города Ялты для оформления наследственных прав по случаю
смерти Симаковой Александры Васильевны...  Явиться до тридцатого  апреля
сего года..." - Капитан сделал паузу. - Что на это скажешь?
- Не  знаю я никакой Симаковой!  - снова повторил Савелий.  - Нет у меня
никого! Родители погибли, когда мне и пяти не было... Я ж в детдоме вос-
питывался, может, ошибка?
- Вряд  ли!  -  улыбнулся помощник капитана.  - У нас в таких случаях не
ошибаются,  скорее,  наоборот... Вот что... Мы запрос сделали - получили
"добро"! В первом же порту на самолет и на родину, а там - в Ялту... Ду-
маю, успеешь добраться...


Ялта

Савелий действительно  успел до тридцатого апреля добраться до ялтинской
нотариальной конторы.  Остановился у соседа своей родной тетки Симаковой
Александры Васильевны, в девичестве - Кораблева, как и мать Савелия. Не-
задолго до своей смерти она составила завещание, в котором Савелию отка-
зывала  часть  домика с садом в Ялте.  Вторую часть домика занимал Павел
Семенович Дробышев, у которого и жил Савелий несколько дней, пока оформ-
лялось его право на наследство.
Наконец он,  получил ключи и документы. Подойдя к калитке, ведущей к его
уже личной собственности,  Савелий сквозь виноградные лозья  увидел  не-
большой уютный дом со стеклянной верандой. Вокруг многочисленные грядки,
клумбы.
Открыв висячий замок и сорвав на петлях пломбы,  он  вошел  внутрь.  Там
стоял  прелый  запах запустения,  всюду пыль,  засохшие цветы в горшках,
старая убогая мебель и фотографии на стенах, ходики с опущенными до пола
гирями. Видно было, что здесь давно не ступала нога человека.
Бросив на дряхлый диван чемодан,  Савелий подтянул гири на часах и толк-
нул маятник:  глаза лубочной кошки кокетливо задвигались  из  стороны  в
сторону. Немного полюбовавшись, он подошел к стене и начал рассматривать
многочисленные снимки, небрежно скользя по ним взглядом: незнакомые лица
мужчин, женщин, стариков и старух... Неожиданно глаза споткнулись о лицо
молоденькой блондинки с пышной,  модной в шестидесятые  годы  прической.
Осторожно  вытащив фото из общей рамки,  Савелий прислонил его к стоящей
на столе вазе и сел напротив.  Он смотрел на фотографию не отрываясь, не
моргая, на глазах его навернулись непрошеные слезы...
- Кхе-кхе... - Савелий услышал за спиной старческое покашливание и голос
соседа. - Могилку-то их навестил?
От неожиданности Савелий вздрогнул и повернулся.
- А-а, это вы, Павел Семенович?!
- Открыто было,  я и...  - извиняющимся тоном пояснил старенький,  почти
лысый мужичок. Он, видно, успел "приложиться": улыбался пьяно и глупова-
то.  Внутренний карман пиджакам предательски оттопыривался.  - Может, не
ко времени?
- Ну что ты...  Проходи,  Семеныч,  садись! - вздохнул Савелий, стирая с
лица грусть. - Ты спросил о чем-то?
- Говорю, коды мамка с отцом-то убились, ты ж мальцом еще был?
- Пяти не было... - Савелий снова вздохнул. - А веришь, все помню до ме-
лочей... будто вчера это произошло...
- Что ты можешь помнить-то?  - махнул старик рукой. - С рассказов разве,
а так...
- Да кто ж мне мог это рассказать? Это же минуты те за... ну, до катаст-
рофы, а я помню... Папа сидел рядом с водителем, а мы с мамой - сзади...
Помню,  сижу,  верчусь,  по сторонам глазею... И вдруг мама подхватывает
меня  на  руки,  прижимает  к  груди и начинает целовать...  И так силь-
но-сильно,  что я даже закапризничал, вырываться начал... А тут... - Са-
велий  так  крепко стиснул челюсти,  что,  казалось,  скрипнули зубы.  -
Удар!.. Страшная боль в руке... Эту боль до сих пор помню... А потом го-
рящая машина...  Пламя...  Сильное яркое пламя!  - Он нервно застучал по
столу кулаком и прошептал, глядя на фото: - Кабы знать! Эх!
- Видать,  чувствовало материнское сердце...  Оно, брат, сурьезная штука
даже и для науки...  не то чтоб умом для осознания.  - Старик вытащил из
кармана бутылку водки.  - Ты вот что,  сынок,  выпить тебе счас  потреба
есть... Завещание-то оформил теткино? - с каким-то волнением спросил он.
- Спасибо, оформил...
- Чего уж...  - тяжело, с огорчением выдохнул Павел Семенович, крякнул и
завистливо огляделся.  - Да-а-а... богатая у тебя тетка была... Ох и бо-
гатая!..
Не удержавшись, Савелий хмыкнул и удивленно посмотрел на старика.
- Ты не гляди, что старье вокруг да нищета: церкви в последние годы мно-
го отдавала да в фонды всякие... А так ежели, богатая! А и то сказать...
цветочки,  ягодки...  опять,  жильцов каженный год пущала... да и драла,
дай боже!.. Стаканы-то достань!.. Там вон, в буфете... Там и закусь, мо-
жет, какой найдется...
Савелий принес  два стакана и банку вишневого компота:  других продуктов
не оказалось. Открыл банку, поставил на стол. Старик посмотрел на угоще-
ние,  покачал  головой и вытащил из кармана пару соленых огурцов и кусок
хлеба.
- Самоличного засолу...  специлитет!  - похвастался он и ловко откупорил
бутылку.  Налив  по две трети стакана,  поморщился и провозгласил:  - За
наследство!
Они чокнулись и одновременно выпили.  Савелий захрустел огурцом, который
действительно оказался отличного, хотя немного странного, вкуса, а Павел
Семенович понюхал хлеб и положил его назад.
- Я и говору... со всего рвала, с чего могла... - Поморщившись, восклик-
нул:  - А и скупа была!..  Не дай тебе Боже!  Ох и стерва! Вот стерва из
стерв!  А любил ее! - восхищенно добавил он, сделал паузу и продолжил: -
И как любил! Ведь до ума потери!.. Тридцать лет тому назад этот домик мы
с ейным супружником-упокойником,  царство ему небесное,  с им и строили,
мне та часть - комната со своим входом - дом,  им - эта, с верандой... -
Павел Семенович быстро захмелел,  язык начал заплетаться, но мысли оста-
вались твердыми,  не терялись. - Дружили мы с им аж с войны... Во как! А
с Шурой,  теткой твоей,  я ж первый зазнакомился...  Красавица была! Во!
Что твоя матка... - кивнул он на фотографию. - А и то - родные сестры...
Ты не думай, Шура очень любила твою мать, а потом...
Семеныч неожиданно осекся,  словно его кто-то одернул:  даже  пьяный  не
стал  говорить о том,  что не является его личной тайной.  Решив сменить
тему и не зная на какую,  он снова взялся за бутылку, налил себе и Саве-
лию.
- Выпьем!  -  предложил он и быстро опрокинул в сморщенный рот жидкость,
на этот раз отщипнул маленький кусочек хлеба,  зажевал.  - А ты, значит,
так в детдоме и прожил до армии?
- Детдом, потом - завод, в рабочем общежитии жил... потом уж призвали...
- А почему после армии к тетке-то не заявился? Аль обижен был?
- После армии, то есть после дембеля, как Высоцкий поет: "Я раны зализы-
вал..." О тете Шуре... я и не знал, что есть у меня родная тетка...
- Вот стерва!  Так озлобиться на сестру,  что родного племяша в  детдоме
держать?! У-у, характер! Кремень, не характер!.. - сердито цыкнул дед. -
Двенадцать лет склонял пожениться - ни в какую!..  А  жили-то  все  одно
вместе...
Пьяно икнув,  он поморщился, окинул взглядом комнату и огорченно пробур-
чал:
- Это все мне должно было достаться!  А она - тебе!.. Грехи, видать, от-
чалить решила... потому и к Богу... - Старик настолько опьянел, что сов-
сем потерял над собой контроль.  - А ты...  пришел...  на все  готовень-
кое...
- Чего буравишь, Павел Семенович? - рассердился Савелий,
- Да это...  я так... для порядку... - спохватился он, даже чуточку сму-
тился.  -Но ты... выстрадал ты довольно, сиротинушка ты мой!.. - жалост-
ливо всхлипнул и пьяно забормотал Семеныч. - Мне-то уж ничего не надо...
в могилу ить не утащишь...  Эх, Шура, Шура! Вот стерва из стерв, а любил
до ума потери!  - снова повторил он, видно, свою любимую фразу. - Стран-
ная штука - жисть-то!..  Любишь, не любишь... Веришь, не веришь, а кри-
чи:  "Ура!  Да здравствует наш дорогой..." Тьфу! Мать вашу... Перестрои-
лись...  Дудки!  Шиш с маслом!..  Кто урвал в свое время,  тот и жует!..
Семьдесят лет в "струю",  а мыла и колбасы...  настоисси... И сколько же
людей угробили!  Боже ж ты мой!.. Сколько эти друзья-соратники народу-то
настругали...
- Не понял? Какие "друзья-соратники"?
- Так эти,  Сталин-то с Гитлером!..  Ага, думаешь, пьян, себя не помню и
плету что ни попала?  Ан нет! Все соображаю! Люди-то еще посчитают - кто
больше  русичей пограбил!..  Старый я - устал бояться,  да и не хочу ба-
ле!.. А потом?.. Возьми пятнадцать тысяч!.. За Афган говорю... За десять
лет пятнадцать тысяч? Да я старый солдат, разведчик! Кому они очки пыта-
ются втереть?  Не верю!  Вся Россея в могилках да лагерях-то... А могил-
ки-то  все  под  номерками...  И мой брательник родный где-то свой номе-
рок...  - Он всхлипнул,  вытер глаза,  полные слез, и снова плеснул себе
водки. - Выпьем! Помянем всех убиенных невинно?
Павел Семенович поднялся,  но невзначай зацепил банку с компотом и опро-
кинул на Савелия,  залив всю форму темным компотом... Старик огорчился и
стал виновато стряхивать с него ягоды.
- Ох ты, оказия... - пьяно причитал он.
- Да ладно,  Семеныч...  высохнет,  тогда... переоденусь... Ты, Семеныч,
того совсем...  Идем, провожу тебя до дому, а сам - на пляж! Переоденусь
только...
- На пляж хорошо... - Старик снова икнул. - Богатая была... Ох, богатая!
Ты простучи здеся...  Я-то не нашел,  но...  может, тебе повезет больше!
Только,  тс-с-с...  - приложил он палец к губам.  Савелий помог ему под-
няться со стула,  вывел к выходу,  но вдруг  Семеныч  резко  выпрямился,
встряхнул головой и отстранился от Савелия.
- Я сам!  Сам! - заявил дед, покачиваясь из стороны в сторону, но прямо,
держа голову.
После ухода старика Савелий некоторое время смотрел на фотографию  мате-
ри, потом опрокинул в рот остатки водки и начал переодеваться...


Нечаянная встреча

- Не сожжешь?  - Савелий очнулся от голоса Бориса и поднял голову, Борис
кивнул на пресс. - Снова сюда кинули?
Савелий устало пожал плечами и ничего не ответил.
- Плотно  вцепились...  как  бы  не  заездили Сивку крутые горки?!  А ты
плюнь: нас дерут, а мы крепчаем! Идем, чифирнем, раскумаримся!
- Не тянет что-то... - вяло ответил Савелий.
- Хватит киснуть!  Пошли!  - подхватив под руки, Борис попытался поднять
Савелия.
В закуточке,  словно  специально образованном среди штабелей бракованных
деталей,  сидели трое зеков. Они, словно завороженные, не мигая, устави-
лись на стеклянную банку с чифирем, прикрытую куском фанерки.
Увидев согбенную  фигуру  старика-грузчика,  который  совершал челночные
рейсы с тележкой по рельсам,  обеспечивая деталями  различные  операции,
Борис поддал ему ногой под зад:
- Ты чего здесь расселся?  Я же русским языком тебе сказал: за вторяками
подойдешь!  - Чо ты,  Кривой?  Я не... я так сижу... вот... смотрю прос-
то...  жду... - виновато залепетал старик, поднимаясь и ретируясь в сто-
рону.  Однако он ушел не совсем:  сел поодаль,  бросая жадные взгляды на
банку с желанной жидкостью.
- Чего ты на него взъелся? - лениво поинтересовался Савелий.
- Надоел,  всю плешь проел:  "Не бросай - покурим! Не выливай - допьем!"
Так и пасет,  так и пасет!..  Ладно, хватит о нем! Погнали! Серый - бан-
куй!
Морщинистый мужик,  у которого на одном веке была наколка "Раб", на дру-
гом - "КПСС", болтанув из банки в кружку и обратно, дождался, когда ося-
дут нифиля, налил четверть кружки и, обжигаясь, сделал три глотка. Прич-
мокнув от удовольствия, передал сидящему рядом Савелию.
- Ништяк упарился!
- Еще бы! Вышак! - заметил значительно Кривой.
- Слышь, Кривой, ты же вроде Угрюмого знаешь? - спросил Серый его.
- Ну, а что?
- А вон он! Может, пригласишь? Борис привстал со своего места и выглянул
из-за  штабеля.  К  выходу  быстрым шагом шел парень лет тридцати пяти с
квадратной фигурой.
- Угрюмый! - окликнул Кривой, но тот, не услышав, скрылся в дверях.
- Скорость хорошая, да нюх ни к черту! - усмехнулся Кривой.
- Это что, кличка такая? - поинтересовался Савелий.
- Ну...  Вот сколько его знаю,  ни разу не видел, чтобы он когда улыбал-
ся...
- Жисть такая пошла:  чему лыбиться!  - заметил пожилой зек с вызывающей
наколкой,  достав пачку "Астры",  протянул каждому по сигарете.  Савелий
тоже машинально взял, думая о чем-то своем.
Когда банка с чифирем опустела.  Кривой махнул рукой старику, продолжав-
шему поглядывать в их сторону.  Тот сразу же, чуть не вприпрыжку, подбе-
жал  и жадно подхватил банку с нифилями,  словно побаиваясь,  что Кривой
передумает.
Савелию стало жаль этого старика: поморщившись, он вздохнул.
- Угостись,  отец!  - сказал он, протянув ему сигаретку, которую тот мо-
ментально схватил, как китайский болванчик, благодарно кланяясь и семеня
прочь.
- И всех-то тебе жалко,  Бешеный!  Тому куртку отдал,  за того заступил-
ся... Может, и Аршина жалеешь?
- Мне старых и немощных жалко!  А Аршина...  Аршина - нет!  - сказал он,
поднимаясь. - Пойду, покемарю чуток...


Неприятные воспоминания

Яркое солнце почти скрылось за горизонтом,  и последние лучи его ласково
касались крыш самых высоких строений зоны.
Настеж открытые ворота,  ведущие в промзону,  свидетельствовали о  том,
что идет съем бригад с работы.  По просьбе подполковника Чернышева капи-
тан Зелинский вновь заменял заболевшего майора Кирьянова.  Процедура шла
заведенным чередом.
Осужденные, устало передвигая ногами, проходили мимо "снимающих" ровными
рядами по пятеркам. Одна бригада сменяла другую.
- Разберитесь!  - потребовал Зелинский,  которому не понравился  порядок
прохождения одной из бригад.
- 73-я?.. Раз, два, три, четыре и три... Смолин, где остальные? - грозно
спросил старший нарядчик, заглядывая в свою доску.
- Двенадцать во вторую остались! - протягивая ему листок, доложил брига-
дир.
- Разнарядку до четырех сдавать нужно! В следующий раз не приму! Ясно? -
сердито бросил тот.
- Мне-то ясно!  Кума долго искали: только что подписал... - оправдывался
Смолин.
- Меня не колышит твой кум! Не приму, и все!
- Валеулин! - мягко одернул нарядчика начальник режима.
- Что Валеулин?  - огрызнулся тот. - Мне же сведения в столовую подавать
нужно, чтобы они без ужина не остались!
- Ладно-ладно, можно постараться! - примирительно отозвался капитан.
- Пошла 73-я!
Бригада двинулась к своему бараку, а Зелинский окликнул:
- Смолин! Говорков на промзоне?
- Он иногда и третью прихватывает...  Как зверь пашет! В натуре Бешеный!
- засмеялся он.  - Что-то вы зачастили, командир, за дежурного помощника
начальника колонии работать...
- У Кирьянова снова приступ, кому-то надо...
- А Говоркова снова в трюм, что ли?
- Почему это? - поморщился Зелинский.
- А зачем еще может понадобиться зек: либо для наказания, либо для рабо-
ты!  Дважды окунули,  может,  в третий? - Он хитро уставился на капитана
из-под козырька "пидорки",  похожей на головной убор  французских  поли-
цейских.
- Ты лучше застегни верхнюю пуговицу,  философ! - оборвал его Зелинский,
приказав встать в строй.
Поняв, что его юмор не оценен по достоинству,  Смолин быстро застегнулся
и заспешил вслед за своей бригадой.  А Зелинский стоял,  сердито смотрел
ему вслед.  На душе у него было скверно.  Нет,  не разговор с бригадиром
испортил настроение, дело было совсем в другом. Сегодня утром он наконец
получил на свой запрос ответ из Москвы.  Запрос касался Савелия Говорко-
ва.  Спроси сейчас капитана, что заставило его пристальнее всмотреться в
этого паренька,  он бы не смог сказать точно. Причин было много: с одной
стороны,  спокойное  и бесстрашное поведение самого Савелия,  с другой -
некоторые разговоры о нем с другими людьми. Отношение администрации было
однозначным: опасный осужденный, держаться с ним построже.
После разговора  с  Федором  Федоровичем  - тот все-таки добился своего,
уволился и уехал на Украину  - Зелинский решил ознакомиться с делом  Са-
велия.  Потратив на  него  несколько часов,  он ничего не понял с  точки
зрения убедительности приговора. А ведь у Зелинского был