понимают, что Маррион одобряет  все,  что
он делает? Он обернулся к Эрнесту:
   - И как же вы себя кокнете? Пистолетом, ножом или из окошка?
   - Сделаю харакири на твоем столе,  Бобби,  -  ухмыльнулся  Вейл.  Все
рассмеялись.
   - Так мы ни к чему не придем, - промолвила Молли.  -  Почему  бы  нам
всем не отправиться в больницу, чтобы повидать Элая?
   - Я не намерен терзать старика на  больничной  койке,  чтобы  спорить
из-за денег, - не согласился Вейл.
   Все посмотрели на него с сочувствием. Конечно, в рамках  традиционных
понятий все происходящее могло показаться  бесчувственным.  Но  люди  на
больничных койках замышляют убийства, революции, мошенничества,  продажу
студий. Больничная койка - отнюдь не  святилище.  И  все  понимали,  что
возражения Вейла - прежде всего дань романтическим традициям.
   - Держи рот на замке, Эрнест, - холодно бросила Молли, - если  хочешь
остаться моим клиентом. Элай угробил с  больничной  койки  человек  сто.
Бобби,  давай  пойдем  на  разумное  соглашение,  фильмы  о  последующих
событиях - золотая жила для "ЛоддСтоун", и ничего страшного не случится,
если ты дашь Эрнесту  пару  процентов  от  валового  дохода  просто  для
надежности.
   Бентс ужаснулся, внутри у него прямо все оборвалось.
   - Процентов с  валового  дохода?!  -  недоверчиво  воскликнул  он.  -
Никогда!
   - Ладно, - кивнула Молли. - А как  насчет  пяти  процентов  с  чистой
прибыли? Но только  никаких  вычетов  на  рекламу,  никаких  изъятий  на
экстренные расходы или проценты для звезд.
   - Но это почти валовой доход, - презрительно отозвался  Бентс.  -  Да
еще всем нам известно, что Эрнест не  покончит  с  собой.  Это  чересчур
глупо, а он чересчур умен. - На самом деле Бентс  имел  в  виду,  что  у
этого мужика на подобное не хватит пороху.
   - Но зачем идти ва-банк? - спросила Молли. - Я пробежалась по цифрам.
Вы планируете как минимум три серии продолжения,  это  никак  не  меньше
полумиллиарда  в  прокате,  включая  иностранный,   но   без   видео   и
телевидения. И Бог  ведает,  сколько  еще  денег  ваши  окаянные  ворюги
загребут на видео. Так почему бы не дать Эрнесту  его  проценты,  жалкие
двадцать миллионов? Ты дал бы столько любой грошовой звезде.
   Бентс поразмыслил над этим. А затем включил свое  обаяние  на  полную
катушку.
   - Эрнест, как романист ты - Национальное Достояние. Никто не  уважает
тебя больше, чем я. А Элай прочел все твои книги от корки до  корки.  Он
просто  преклоняется  перед  тобой.  Так   что   мы   хотим   прийти   к
обоюдовыгодному решению.
   Клавдия даже смутилась, увидев,  что  Эрнест  явно  попался  на  этот
крючок, хотя, надо отдать ему  должное,  слегка  поморщился  при  словах
"Национальное Достояние".
   - Поконкретнее, - сказал он. Теперь Клавдия могла гордиться им.
   - Как насчет двадцатипятилетнего контракта по десяти штук в неделю за
написание оригинальных сценариев  и  кое-каких  переписок,  и,  конечно,
оригиналы мы будем принимать, бросив на них лишь  мимолетный  взгляд.  -
Бентс обращался к Молли. - И  за  каждую  переписку  он  будет  получать
дополнительно пятьдесят штук в неделю. За пять  лет  он  огребет  добрых
десять миллионов.
   - Удвой сумму, - отрезала Молли. - Тогда и поговорим.
   В этот миг Вейл утратил свое чуть ли не ангельское терпение.
   - Ни один из вас не принимает меня всерьез.  Я  ведь  могу  проделать
простой арифметический подсчет. Бобби, твоя сделка тянет только на два с
половиной. Ты никогда не  купишь  у  меня  оригинальный  сценарий,  а  я
никогда не напишу его. Ты никогда не дашь мне переписки, а что, если  вы
сделаете шесть серий? Тогда ты загребешь миллиард, - и Вейл засмеялся  с
искренним восторгом. - Два с половиной миллиона долларов меня не спасет.
   - Над чем это ты смеешься, черт возьми? - вскинулся Бобби.
   Вейл впал чуть ли не в истерику.
   - Я в жизни даже не мечтал о миллионе, а теперь он меня не спасет.
   Клавдии было известно чувство юмора Вейла.
   - Так почему же он тебя не спасет? - поинтересовалась она.
   - Потому что я по-прежнему буду жив, - растолковал Вейл. - Моей семье
нужны проценты, они верили в меня, а я их предал.
   Это  тронуло  всех,  даже  Бентса,  вот  только  Вейл  звучал  ужасно
фальшиво, ужасно самодовольно.
   - Давайте поговорим с Элаем, - не унималась Молли Фландерс.
   Тут Вейл окончательно вышел из себя и ринулся прочь из комнаты, вопя:
   - Я просто не могу иметь с вами дела! Не стану  я  умолять  о  чем-то
человека на больничной койке!
   Когда он удалился, Бобби Бентс сказал:
   - И вы обе хотите держаться за этого типа?
   - Почему бы и нет, - промолвила Молли. - Однажды я представляла типа,
зарезавшего свою мать и троих собственных детей. Эрнест ничуть не  хуже,
чем он.
   - А какие основания у тебя? - поинтересовался Бентс у Клавдии.
   - Мы, писатели, должны держаться друг за дружку,  -  с  кислым  видом
проронила она. Все трое рассмеялись.
   - Ну вот, пожалуй, и все, - изрек Бобби. - Я  сделал  все,  что  мог,
верно?
   - Бобби, почему бы тебе не дать ему процент-другой, это будет  только
справедливо, - заметила Клавдия.
   - Потому что год за годом он одурачивал  тысячи  писателей,  звезд  и
режиссеров. Для него это дело принципа, - растолковала Молли.
   - Правильно, - подтвердил Бентс. - А если у них кишка была не  тонка,
они одурачивали нас. Бизнес есть бизнес.
   - Как себя чувствует Элай? - с поддельной озабоченностью осведомилась
Молли. - Надеюсь, ничего серьезного?
   - Он чувствует себя прекрасно. Не продавай свои акции.
   - Тогда он сможет принять нас, - не спасовала Молли.
   - Я хочу увидеть его в любом случае, -  подхватила  Клавдия.  -  Меня
искренне заботит здоровье Элая. Своим первым прорывом я обязана ему.
   Бентс только отмахнулся.
   - Ты будешь клясть себя на чем свет стоит, если Эрнест в  самом  деле
наложит на себя руки. Эти дальнейшие серии  тянут  куда  больше,  чем  я
назвала, - проговорила Молли. - Я смягчила цифры ради тебя.
   - Этот обалдуй не покончит с собой, - презрительно возразил Бентс.  -
У него кишка тонка.
   -  Из  "Национальных  Достояний"  в  обалдуи,  -  задумчиво  отметила
Клавдия.
   - Этот мужик определенно малость не в своем уме, - сказала  Молли.  -
Он хрюкнет себя из-за чистейшего легкомыслия.
   - Он что, колется или нюхает? - озабоченно справился Бентс.
   - Нет, -  ответила  Клавдия,  -  но  от  Эрнеста  можно  ждать  любых
сюрпризов. Он настоящий чудак, даже не догадывающийся об этом.
   Бентс пораскинул умом над этим  сообщением.  В  доводах  женщин  есть
кое-какой резон. К тому же Бентс никогда не был склонен заводить  врагов
без надобности. Ему не хотелось, чтобы  Молли  Фландерс  затаила  против
него зло. Это не женщина, а сущий ужас.
   - Позвольте мне позвонить Элаю, - решился он. - Если он даст добро, я
отвезу вас в больницу. - Он не сомневался, что Маррион откажет.
   Но, к его изумлению, Маррион сказал:
   - Несомненно, они обязательно должны приехать ко мне.
   Они поехали в больницу на лимузине Бентса - донельзя длинном, но, вне
всякого сомнения, роскошном. В нем  имелся  факс,  компьютер  и  сотовый
телефон.  Рядом  с  водителем  сидел  телохранитель  из   Тихоокеанского
агентства безопасности. Позади  следовала  машина  охраны  с  еще  двумя
телохранителями.
   Тонированные в коричневый цвет стекла лимузина окрашивали город в тон
сепии, под стать старинным ковбойским фильмам.  По  мере  продвижения  к
центру  здания  становились  выше,  будто  машина  углублялась  в   чашу
каменного леса. Клавдию всегда  изумляло,  как  на  коротком  отрезке  в
десять минут езды можно перейти от  пасторальной  пригородной  зелени  к
метрополису из стекла и бетона. В "Кедровом Синае"  больничные  коридоры
казались просторнее залов аэропорта, но потолок  давил  на  посетителей,
будто жутковатый ракурс в немецком импрессионистском кино. Их  встретила
координатор больницы - миловидная женщина, облаченная в строгий  костюм,
явно приобретенный  у  кутюрье  и  напомнивший  Клавдии  о  хостессах  в
вегасских отелях. Координатор провела  их  к  спецлифту,  без  остановок
доставившему посетителей к верхним палатам пентхауза.
   В палаты вели огромные резные двери из черного  дуба,  простиравшиеся
от  пола  до  потолка,  со   сверкающими   бронзовыми   ручками.   Двери
распахивались, будто ворота, вводя  пришедшего  в  больничную  палату  -
просторную комнату со стеклянными стенами, обеденным столом и  стульями,
диваном и  креслами,  а  также  с  нишей  для  секретаря,  оборудованной
компьютером и факсом. Тут же имелся небольшой кухонный альков и гостевая
ванна вдобавок к ванне для пациента.  Потолок  уходил  очень  высоко,  а
отсутствие стен  между  кухонной  нишей,  гостиной  и  деловым  закутком
придавало всему помещению вид кинодекорации. На  белоснежной  больничной
постели на  безупречно  чистом  белье,  опираясь  на  огромные  подушки,
полулежал Элай Маррион, читая сценарий в  оранжевом  скоросшивателе.  На
столике  рядом  с  ним  высилась  стопка  папок  с  бюджетами   фильмов,
находящихся в производстве. По другую  сторону  кровати,  записывая  его
замечания в блокнот,  сидела  хорошенькая  молодая  секретарша.  Маррион
всегда любил, чтобы его окружали хорошенькие женщины.
   - Элай, - поцеловав  Марриона  в  щеку,  сказал  Бобби  Бентс,  -  ты
выглядишь великолепно, просто великолепно.
   Молли и Клавдия тоже поцеловали Марриона в щеку. Клавдия,  настоявшая
на том, что надо принести цветы, положила  букет  на  кровать.  Подобные
фамильярности были вполне простительны, потому что великий Элай  Маррион
заболел.
   Клавдия мысленно  отмечала  все  детали,  будто  делала  пометки  для
сценария. В финансовом отношении медицинские драмы практически  обречены
на успех.
   Правду говоря, Элай Маррион вовсе не  выглядел  "великолепно,  просто
великолепно".  Его  губы  обрамляла  синяя  кайма,  будто   нарисованная
чернилами. Его мучила одышка, при разговоре он жадно хватал воздух ртом.
К его ноздрям шли две тонкие  зеленые  трубочки,  присоединенные  к  еще
одной  тонкой  трубочке,  уходившей  в  булькающую   бутыль   с   водой,
подвешенную на стене и подключенную к какому-то спрятанному кислородному
баллону.
   - Кислород, - пояснил Маррион, заметив ее взгляд.
   - Только на время, - поспешно добавил Бобби Бентс. -  Так  ему  легче
дышать.
   - Элай, - не обращая на них внимания,  начала  Молли  Фландерс,  -  я
объяснила ситуацию Бобби, и он нуждается в твоем одобрении.
   - Молли, - Маррион пребывал в добром настроении,  -  ты  всегда  была
самым несгибаемым адвокатом в этом городишке.  Ты  что,  хочешь  терзать
меня на смертном одре?
   - Элай, Бобби сказал нам, что ты чувствуешь себя  хорошо,  -  Клавдия
пребывала просто в отчаянии, - а мы в самом  деле  хотели  повидаться  с
тобой.
   Она так явственно  устыдилась,  что  Маррион  поднял  ладонь  в  знак
понимания и прощения.
   - Я понимаю все аргументы, - Маррион жестом отослал секретаршу, и  та
вышла из комнаты. Личная сиделка - миловидная, крепко сбитая  женщина  -
читала книгу  за  обеденным  столом.  Маррион  дал  ей  знак  удалиться.
Поглядев на него, она лишь покачала головой и вернулась к чтению.
   Маррион негромко, с присвистом рассмеялся.
   - Это Присцилла, лучшая сиделка в Калифорнии. Она сиделка реанимации,
поэтому так непоколебима. Мой  доктор  нанял  ее  специально  для  этого
случая. Тут она начальник.
   Кивнув всем присутствующим, Присцилла продолжала чтение.
   - Я хочу выбить для него двадцать миллионов, - сообщила Молли. -  Это
просто страховка. К  чему  идти  на  риск?  И  к  чему  проявлять  такую
несправедливость?
   - В этом нет никакой несправедливости, - сердито бросил Бентс.  -  Он
подписал контракт.
   - Да пошел ты в задницу, Бобби, - огрызнулась Молли.
   -  Клавдия,  а  что  думаешь  ты?  -  не  обращая  на  них  внимания,
поинтересовался Маррион.
   Клавдия думала о многом. Очевидно, Маррион болен куда серьезнее,  чем
все делают вид. Ужасно жестоко наваливаться на старика, от которого даже
простой разговор требует невероятных усилий.  Она  испытывала  искушение
сказать, что уходит, но затем вспомнила, что Элай ни за что не  позволил
бы им прийти, если бы не преследовал какие-то собственные цели.
   - Эрнест может откалывать удивительные номера, - произнесла  Клавдия.
- Он решительно настроился обеспечить средствами свою  семью.  Ну,  Элай
писатель, а ты всегда  любил  писателей.  Считай  это  своим  взносом  в
искусство. Дьявол, да ведь ты  за  просто  так  дал  двадцать  миллионов
Метрополитен-музею. Так почему бы не сделать того же для Эрнеста?
   - И позволить всем агентам впиться в нас, подобно клещам? - мгновенно
отреагировал Бентс.
   Элай Маррион сделал глубокий вдох, и зеленые трубочки будто врезались
ему в лицо.
   - Молли, Клавдия, пусть это будет нашим  маленьким  секретом.  Я  дам
Вейлу два процента от валового дохода с потолком в  двадцать  миллионов.
Миллион авансом. Удовлетворит это вас?
   Молли поразмыслила над предложением. Два процента от валового  дохода
на всех картинах дают минимум пятнадцать  миллионов,  а  может  быть,  и
больше. Большего ей нипочем не вытрясти; более того, просто странно, что
Маррион зашел настолько далеко. Если она заартачится,  он  вполне  может
забрать предложение назад.
   - Это чудесно, Элай, спасибо. - Она наклонилась над  постелью,  чтобы
поцеловать его в щеку. - Я пошлю меморандум в вашу контору завтра. Элай,
надеюсь, ты скоро поправишься.
   Клавдия не могла сдержать своих  чувств  и  крепко  сжала  руку  Элая
ладонями, заметив бурые пятна, испещрившие  кожу  и  пальцы,  охваченные
холодом смерти, исподволь подбирающейся к ним.
   - Ты спас Эрнесту жизнь.
   В этот момент в палату вошла дочь  Элая  Марриона  вместе  со  своими
двумя малолетними детьми. Сиделка Присцилла поднялась  со  стула,  будто
кошка, учуявшая мышь, и двинулась к детям, чтобы преградить  им  путь  к
кровати. Дочь дважды выходила замуж и  дважды  развелась,  не  ладила  с
отцом, но зато владела одной из кинопроизводственных компаний,  входящих
в "ЛоддСтоун", потому что Элай очень любил внуков.
   Клавдия  и  Молли  двинулись  к  выходу.  Приехав  в  контору  Молли,
позвонили Эрнесту, чтобы сообщить ему хорошие новости. Он  пригласил  их
на  обед,  желая  отпраздновать  добрые  вести,  и  настаивал  на   этом
предложении, пока они не согласилась.
 
*** 
 
   Дочь Марриона и двое внуков задержались лишь ненадолго. Но достаточно
надолго, чтобы дочь вытянула из отца обещание купить  ей  очень  дорогой
роман для постановки ее следующего фильма.
   Бобби Бентс и Элай Маррион остались одни.
   - Ты сегодня настроен очень мягкосердечно, - заметил Бентс.
   Маррион чувствовал, как износился его организм, ощущал каждый  вздох.
При Бобби он мог  расслабиться,  перед  ним  незачем  притворяться.  Они
вместе съели пуд соли, вместе манипулировали властью, выигрывали  войны,
разъезжали по всему миру, строя свои интриги. Оба без труда читали мысли
друг друга.
   - А этот роман, который я покупаю дочери,  выйдет  из  него  кино?  -
поинтересовался Маррион.
   - Низкобюджетный. Твоя дочь делает "серьезные" фильмы в кавычках.
   Маррион вяло взмахнул рукой.
   - Почему нам всегда приходится платить  за  благие  намерения  других
людей? Дай ей  пристойного  сценариста,  но  никаких  звезд.  Она  будет
счастлива, а мы потеряем не так уж много денег.
   - Ты действительно  собираешься  дать  Вейлу  проценты?  -  справился
Бентс. - Наш юрист говорит, что, если он покончит  с  собой,  мы  сумеем
выиграть дело в суде.
   - Если я поправлюсь, - с улыбкой в голосе отозвался Маррион.  -  Если
нет, решать тебе. Тогда командовать парадом будешь ты.
   Бентса ошеломила эта сентиментальность.
   - Элай, ты поправишься, конечно же, поправишься. - И  сказал  он  это
абсолютно искренне. Он вовсе не желал занять место Элая Марриона,  более
того, он с ужасом думал о том дне, когда это  неминуемо  произойдет.  Он
способен сделать что угодно, только бы Маррион одобрял его действия.
   - Решать тебе, Бобби, - промолвил Маррион. - Правда в  том,  что  мне
уже не оправиться. Доктора говорят, что мне нужна пересадка сердца, но я
решил не идти на операцию. С этим  дерьмовым  сердцем,  которое  у  меня
сейчас, я протяну месяцев шесть, от силы год, а может,  и  меньше  того.
Опять же я слишком стар, чтобы мне предоставили трансплантат.
   - Нельзя ли  сделать  шунт?  -  спросил  ошарашенный  Бентс.  Маррион
покачал головой, и Бобби продолжил:
   - Не пори  чушь;  конечно,  ты  получишь  трансплантат.  Ты  построил
половину этой больницы, они просто обязаны дать тебе сердце.  У  тебя  в
запасе добрых десять лет. - Он мгновение помолчал.  -  Ты  устал,  Элай,
поговорим об этом завтра.
   Но Маррион уже погрузился в дрему. Бентс ушел, чтобы  переговорить  с
врачами и велеть им начать все необходимые процедуры, чтобы  добыть  для
Элая Марриона новое сердце.
 
*** 
 
   Эрнест Вейл, Молли Фландерс и Клавдия Де Лена отпраздновали радостное
событие обедом в "Ля Дольче  Вита"  в  Санта-Монике,  любимом  ресторане
Клавдии. Она помнила, как еще ребенком посетила его вместе с отцом,  где
к  ним  отнеслись,  будто  к  представителям  королевской  династии.  Ей
помнились бутылки красного и белого вина, заполнившие все оконные  ниши,
спинки банкеток и все свободные места. Посетитель  мог,  протянув  руку,
взять бутылку, словно виноградную гроздь с лозы. Эрнест Вейл пребывал  в
отличном расположении духа, и Клавдия снова принялась гадать,  как  хоть
кому-нибудь могло прийти в голову, что  он  наложит  на  себя  руки.  Он
искрился радостью оттого, что его  угроза  сработала.  А  очень  хорошее
красное вино настроило всех их на веселый лад с  капелькой  бахвальства.
Все  трое  испытывали  безмерное  довольство  собой.  Даже  сама   пища,
по-настоящему итальянская, подпитывала пламень их душ.
   - Теперь нам надо поразмыслить, - сказал Вейл, - достаточно ли хороши
два процента, или надо добиваться трех?
   - Не жадничай, - отрезала Молли. - Соглашение уже достигнуто.
   Вейл, словно кинозвезде, поцеловал ей руку.
   - Молли, ты гений. Правда,  безжалостный  гений.  Как  вы  обе  могли
измочалить больного человека на больничной койке?
   - Эрнест, - макнув кусочек хлеба в томатный соус, отозвалась Молли, -
тебе никогда не понять этого городишки. Здесь не знают милосердия. Ни  в
подпитии, ни под марафетом, ни влюбившись, ни разорившись.  Так  к  чему
делать исключение для больных?
   - Скиппи Дир как-то раз сказал мне, - заметила Клавдия,  -  что  если
что-нибудь покупаешь, то веди клиентов в китайский  ресторан,  но  когда
продаешь, веди их в итальянский. В этом есть какой-то резон?
   - Он продюсер, - растолковала Молли. - Прочитал где-то. Вне контекста
это полнейшая бессмыслица.
   Вейл ел с аппетитом, будто преступник, получивший отсрочку приведения
приговора в исполнение. Заказал три разных вида макарон для одного себя,
но выдал небольшие порции Клавдии и Молли и потребовал сообщить мнение о
еде.
   - Это лучшая итальянская кухня на свете, не считая Рима, - заявил он.
- Что же до Скиппи, то в его словах есть  своего  рода  киношный  резон.
Китайские блюда стоят дешево и сбивают цену. От итальянской пищи человек
становится сонливым и медленнее соображает. Мне нравится и та  кухня,  и
другая. Ну, разве не чудесно знать, что Скиппи всегда строит интриги?
   Вейл всегда заказывал три десерта. Не для того, чтобы съесть их  все,
а потому, что хотел перепробовать за одним обедом много разных  блюд.  С
его стороны подобное поведение вовсе не казалось чудачеством, не казался
чудачеством даже его стиль одежды  -  будто  вещи  должны  всего-навсего
защитить его кожу от ветра или солнца, или то, как он небрежно  бреется:
один бачок длиннее другого. И даже  его  угроза  покончить  с  собой  не
казалась нелогичной или странной. Равно как  и  его  полнейшая,  детская
откровенност