матери Конни. Но она с трудом понимала, что  говорит  дочь,
которая находилась в истерике и которой мешали  говорить  распухшие  губы.
Миссис Корлеоне попросила телохранителя позвать Сонни, сидевшего вместе  с
Хагеном в гостиной.
     Сонни вошел на кухню и взял трубку из рук матери.
     - Да, Конни, - сказал он.
     Конни боялась теперь не только мужа, но и брата, и ее речь  сделалась
еще более невнятной.
     - Пошли за мной машину, - промямлила она, - я тебе расскажу все дома.
Ничего не случилось, Сонни. Ты не приходи. Пошли,  пожалуйста,  Тома.  Это
ничего. Я просто хочу поехать домой.
     На кухню вошел Хаген. Дон принял снотворное и уснул в своей  спальне,
и Том хотел теперь проследить за тем, что будет  делать  Сонни.  На  кухне
находились и два телохранителя. Все смотрели на Сонни.
     Кровь поднималась по раздутым жилам его бычьей шеи, лицо  напрягалось
и сжималось от ненависти.
     - Ты подожди там, - сказал он сестре. - Ты только подожди там.
     Он положил трубку, с минуту постоял, и выкрикнув:
     "Сукин сын, сукин сын", выбежал на улицу.
     Хаген понял по выражению лица Сонни, что тот уже не способен  мыслить
логично. В такой момент Сонни был способен на все. Хаген знал  также,  что
поездка в город остудит его, заставит думать, но это может сделать  его  и
более  опасным.  Хаген   услышал   рев   заведенного   мотора   и   сказал
телохранителям: "Езжайте за ним". Потом позвонил и приказал нескольким  из
людей Сонни, живущим в городе, зайти на квартиру Конни и  вытащить  оттуда
Карло. Несколько человек останутся с Конни до прихода Сонни. Он  рисковал,
разрушая планы Сонни, но делал это, зная, что дон его поддержит. Сонни мог
убить Карло в присутствии свидетелей. Со стороны Хаген не ожидал  подвоха.
Пятеро семейств слишком длительное время были спокойны, и  ясно,  что  они
заняты поисками мира.
     Не успел Сонни выехать на своем "бьюике" с аллеи Корлеоне, как к нему
вернулись здравый ум и рассудительность. Он заметил  двух  телохранителей,
которые садились в машину, чтобы сопровождать его, и одобрил их  действия.
Он считал, что  ему  не  угрожает  опасность.  Пятеро  семейств  полностью
прекратили контратаки и явно  искали  примирения.  В  машине  был  спрятан
пистолет, а сама машина была записана на имя одного из его людей, так  что
ему самому не угрожала опасность быть  замешанным  в  какое-либо  судебное
дело. Но он не предвидел, что оружие ему может понадобиться.  Он  не  знал
даже, что сделает с Карло Ричи.
     Теперь, когда у него было время на раздумье, Сонни понял, что  он  не
способен убить отца еще не родившегося ребенка и мужа собственной сестры.
     При всей своей жестокости Сонни не мог избить  женщину,  ребенка  или
любое другое беззащитное существо. Когда Карло отказался защищаться, Сонни
не сумел убить его. Абсолютная покорность нейтрализовала его жестокость. В
детстве он был  очень  добрым,  но  судьба,  видимо,  решила  сделать  его
убийцей.
     "Но он должен решить это дело  раз  и  навсегда",  -  подумал  Сонни,
сворачивая с Лонг-Бича на автостраду, ведущую к Джон-Бичу. В  Нью-Йорк  он
всегда ехал по этой дороге.
     Он подумал, что стоит отправить  Конни  домой  с  телохранителями,  а
потом "побеседовать" с шурином. Он не знал, чем это  кончится.  Если  этот
выродок ранил Конни, он станет инвалидом. Но  ветер  на  мосту  и  соленая
свежесть воздуха постепенно остужали его гнев.
     Он выехал на мост Джон-Бич, на котором в такое время года и  в  такой
поздний час никого не было, и Сонни мог себе позволить ехать до автострады
на максимальной скорости.
     Далеко  впереди  виднелись  очертания  таможенной  будки.  Было   еще
несколько будок, но они открыты только в дневные часы, когда  движение  на
мосту более интенсивное. Сонни начал тормозить и искать в карманах мелочь.
Карманы оказались пусты. Тогда он открыл одной  рукой  кошелек  и  вытащил
оттуда купюру. Он въехал  в  круг  света  возле  будки  и  тут,  к  своему
изумлению увидел автомобиль, перекрывавший ему  путь.  Водитель  о  чем-то
разговаривал с таможенником: спрашивал, наверно, как проехать. Сонни  стал
сигналить, и второй автомобиль послушно отъехал, уступив ему  место  возле
будки.
     Сонни дал  долларовую  бумажку  таможеннику  и  ждал  сдачи.  Ему  не
терпелось закрыть окно. Со стороны Атлантического океана  дул  холодный  и
неприятный ветер. Но таможенник замешкался со сдачей:  этот  идиот  просто
уронил деньги. Таможенник нагнулся, и его голова и плечи  исчезли  с  поля
зрения Сонни.
     В этот момент Сонни обратил внимание на  то,  что  второй  автомобиль
вовсе не уехал, а  остановился  в  нескольких  шагах  от  будки,  все  еще
преграждая ему путь. Тут же в  неосвещенной  правой  будке  Сонни  заметил
промелькнувшую тень. Не было времени думать, так  как  из  стоящей  машины
вышли  два  человека  и  направились  прямо  к  нему.  Таможенник  все  не
появлялся. Сонни понял, что ему пришел конец.  Разум,  очищенный  страхом,
мгновенно прояснился.
     Сонни навалился на дверцу "бьюика" и  взломал  ее  вместе  с  замком.
Человек в будке открыл огонь, пули попали в голову  и  шею  Сонни,  и  его
огромное тело вывалилось на мостовую. Двое выстрелили еще несколько раз, а
потом принялись бить ботинками по лицу Сонни, стараясь как  можно  сильнее
изуродовать его.
     Через несколько секунд трое убийц и мнимый таможенник сидели в машине
и на всей  скорости  неслись  по  автостраде  Мидбрук  по  противоположной
стороне  Джон-Бич.  Тело  Сонни  и  его  машина  должны   были   задержать
преследователей, но когда  через  несколько  минут  к  месту  происшествия
подъехали  телохранители  Сонни,  у  них  не  возникло  никакого   желания
преследовать убийц.  Они  резко  развернули  свои  машины  и  помчались  к
Лонг-Бичу. Возле первого же телефона один из них  остановился  и  позвонил
Тому Хагену. Он говорил коротко и быстро.
     - Сонни умер, - сказал он. - Они стреляли в него у  таможенной  будки
на Джон-Биче.
     Голос Хагена казался спокойным.
     - О'кэй, - сказал он. - Поезжайте к  Клеменца  и  скажите,  чтобы  он
сейчас же приехал сюда. Он скажет нам, что делать.
     Хаген вел разговор на кухне, где в это время мать  Корлеоне  готовила
ужин  к  приходу  дочери.  Он  сохранил  самообладание,   и   старуха   не
почувствовала в его голосе ничего  необычного.  Материнское  чутье  могло,
пожалуй, ей что-то подсказать, но за свою долгую совместную жизнь с  доном
она научилась многого не замечать. Ведь если ей необходимо  узнать  что-то
неприятное, она узнает это очень скоро. А если ей необязательно  знать  об
этих неприятностях, то она предпочитает обойтись без них. Хватит с  нее  и
своих  бед,  она  не  хочет  страдать  из-за   неприятностей   мужчин.   С
безразличием на лице она накрыла стол. По  своему  опыту  она  знала,  что
страх и горе не уменьшают голод;  по  своему  опыту  она  знала,  что  еда
облегчает боль. Предложи ей врач успокоительное, она запротестовала бы, но
кофе  и   хлебная   корка   -   дело   другое;   она,   разумеется,   была
представительницей примитивной культуры.
     Том, скрывшись в комнате совещаний, принялся дрожать с  такой  силой,
что ему пришлось прижать ноги одну к другой, положив руки между коленями и
втянув голову в сжимающиеся плечи. Казалось, он молится дьяволу.
     Теперь он понимал, что не подходит для должности консильори во  время
войны. Пятеро семейств с их кажущейся трусостью обманули его. Они спокойно
готовили свою страшную засаду. Они планировали и выжидали, не давая  своим
обагренным  кровью  рукам  действовать  прежде  времени.   Старый   Дженко
Абандандо никогда бы не попал в такую яму, он почуял бы, что здесь  пахнет
изменой, он утроил бы меры предосторожности и выманил бы  заговорщиков  из
их нор. В то же  время  Хаген  искренне  переживал.  Сонни  был  для  него
настоящим братом, его спасителем! В детстве Сонни был его  идеалом.  Сонни
никогда не унижал и не задевал его, всегда относился к нему  с  симпатией.
Том не забудет, как Сонни обнял его после освобождения из  плена  Солоццо.
Радость Сонни была тогда искренней. То, что Сонни вырос человеком жестоким
и кровожадным, не имело для Хагена значения.
     Он знал, что никогда не сможет рассказать матери  Корлеоне  о  смерти
сына, и потому поторопился выйти с кухни. Он никогда не  считал  ее  своей
матерью, как считал дона отцом, а Сонни - братом. Его отношение к ней было
таким же, как отношение к Фредо, Майклу и Конни. Все это люди были щедры к
нему, но особенно его не любили. Он не мог  ей  рассказать.  За  несколько
месяцев она потеряла всех своих сыновей: Фредо отправлен в  Неваду,  Майкл
прячется в Сицилии, и вот теперь умер Сантино. Кого из  троих  она  любила
больше всех? Этого никто не знал.
     Все это длилось не более нескольких минут. Хаген взял себя в  руки  и
снял телефонную трубку. Он набрал номер Конни.  Долго  никто  не  отвечал,
потом к телефону подошла Конни.
     Хаген говорил с ней мягким голосом.
     - Конни, говорит Том. Разбуди своего мужа, я должен с ним поговорить.
     Конни ответила низким испуганным голосом.
     - Том, Сонни приедет сюда?
     - Нет, - ответил Том. - Сонни не приедет. Насчет этого не беспокойся.
Но разбуди Карло и скажи ему, что я должен с ним поговорить.
     Конни ответила заплаканным голосом:
     - Том, он избил меня. Я  боюсь,  что  он  меня  снова  побьет,  когда
узнает, что я звонила домой.
     Голос Тома звучал успокаивающе.
     - Он не будет тебя бить. Я с ним поговорю и улажу все дело. Все будет
о'кэй. Скажи ему, что я должен сообщить ему что-то очень важное. О'кэй?
     Прошло почти пять минут, и в трубке послышался заспанный  и  охрипший
голос Карло. Хаген говорил с ним резко,  стараясь  окончательно  разбудить
его.
     - Слушай, Карло, - сказал он. - Я  должен  рассказать  тебе  кое-что.
Приготовься, я не хочу, чтобы ты  своей  реакцией  напугал  Конни.  Я  уже
сказал Конни, что это важно, и тебе придется что-нибудь выдумать для  нее.
Скажи, например, что семейство решило переселить вас на аллею и дать  тебе
важную должность. Что дон решил, наконец,  дать  тебе  шанс,  надеясь  тем
самым наладить вашу семейную жизнь. Понял?
     Тень надежды мелькнула в голосе Карло, когда он ответил.
     - Да, о'кэй.
     - Через несколько минут, - продолжал Хаген, - постучат в  дверь.  Это
придут за тобой двое  моих  людей.  Скажи  им,  что  я  просил  их  прежде
связаться со мной. Я прикажу им оставить тебя там с Конни. О'кэй?
     - Да, да, я понял, - сказал Карло. Он был  взволнован.  Напряжение  в
голосе Хагена говорило о том, что сообщение будет действительно важным.
     - Этой ночью они убили Сонни, - сказал Хаген.  -  Не  говори  ничего.
Когда ты спал, Конни позвонила домой, и он был на пути  к  вам,  но  я  не
хочу, чтобы она даже догадывалась об этом. Она подумает, что все произошло
по ее вине. Я хочу, чтобы ты остался с ней и ничего ей не  рассказывал.  Я
хочу, чтобы ты с ней помирился. Я  хочу,  чтобы  ты  был  сегодня  любящим
мужем. И я хочу, чтобы ты им оставался хотя бы до рождения ребенка. Завтра
утром кто-нибудь из вас - ты, дон или мама Корлеоне - расскажет Конни, что
ее брат погиб. Я  хочу,  чтобы  роды  прошли  нормально.  Сделай  мне  это
одолжение, и я тебя не забуду. Понял?
     Голос Карло немного дрожал.
     - Конечно, Том, конечно. Слушай, мы с тобой  всегда  ладили.  Я  тебе
очень благодарен. Понимаешь?
     - Да, - сказал Хаген. - Не беспокойся, никто не обвинит тебя  в  том,
что все произошло из-за вашей ссоры. - Он  остановился,  а  потом  добавил
мягким, ободряющим тоном. - Теперь приступай к делу, займись Конни.
     Том положил трубку. У дона он научился никогда не угрожать, но  Карло
прекрасно понял намек: один шаг отделяет его от смерти.
     Хаген позвонил Тессио и приказал ему немедленно явиться  на  аллею  в
Лонг-Бич. Он не сказал для чего, и  Тессио  не  спросил.  Хаген  вздохнул.
Теперь предстоит самое трудное.
     Ему придется разбудить дона. Придется рассказать самому  любимому  на
свете человеку, что он не справился со своей работой, не защитил от смерти
его старшего сына. Хаген не тешил себя надеждой. Только  великий  дон  мог
добиться ничьей в этом ужасном положении. Хаген  не  спросил  даже  врача,
можно ли будить дона Корлеоне. Чтобы врачи не сказали, пусть даже  заявят,
что это грозит дону  смертельной  опасностью,  он  обязан  все  рассказать
своему приемному отцу. Мнение  врачей  теперь  не  имеет  значения,  ничто
теперь не имеет значения. Необходимо все рассказать  дону,  и  тот  должен
либо взять управление в свои руки, либо приказать Хагену отдать могущество
семейства Корлеоне пяти семействам Нью-Йорка.
     Сердце Хагена дрожало. Он старался подготовиться к  разговору.  Ни  в
коем случае  он  не  должен  показывать,  что  его  грызет  чувство  вины.
Самообвинение только возложит излишнее  бремя  на  дона.  Дон  решит,  что
ошибся, избрав для важнейшей должности консильори, непригодного для работы
во время войны.
     Хаген  услышал  шум  приближающейся  по   аллее   машины.   Прибывают
капорегимес. Сначала он проинструктирует их, а потом поднимется и разбудит
дона. Он подошел к бару возле письменного стола и вынул бутылку и  стакан.
Дверь комнаты вдруг мягко приоткрылась и, обернувшись, он увидел - впервые
после тех злополучных выстрелов - полностью одетого дона Корлеоне.
     Дон прошел через комнату к своему огромному кожаному  креслу  и  сел.
Движения его были несколько резкими, одежда на нем висела,  но  Хагену  он
казался прежним доном. Усилием воли,  казалось,  игнорировал  дон  внешние
признаки своей телесной слабости. Выпрямившись в кресле, он сказал Хагену:
     - Дай мне капельку арака.
     Хаген вынул из бара бутылку и налил себе и дону напиток  с  лакричным
вкусом. Это  был  крестьянский  напиток  домашнего  изготовления,  намного
крепче тех, что продаются в магазинах, подарок старого друга,  который  из
года в год поставлял дону грузовик спиртных напитков.
     - Моя жена перед сном плакала, - сказал дон  Корлеоне.  -  В  окно  я
видел обоих капорегимес, а сейчас полночь. По-моему, консильори, ты должен
рассказать своему дону то, что всем известно.
     - Матери я ничего не говорил, - тихо ответил  Хаген.  -  Я  собирался
разбудить тебя и рассказать  все  новости.  Через  минуту  я  поднялся  бы
наверх.
     - Но сначала ты должен был выпить рюмочку? - спросил дон.
     - Да, - ответил Хаген.
     - Ну, ты свою рюмку уже выпил, - сказал  дон.  -  Теперь  можешь  мне
рассказать.
     В этих словах чувствовался едва заметный упрек.
     - Они стреляли в Сонни, на мосту, - сказал Хаген. - Он умер.
     Глаза дона Корлеоне заблестели.  На  долю  секунды  стала  видна  его
немощь. Но усилием воли он взял себя в руки.
     Он сложил руки перед собой на столе, и посмотрел в упор на Хагена.
     - Расскажи, как все произошло, - сказал он. - Он поднял одну из  рук.
- Нет, подожди Клеменца и Тессио, чтобы не пришлось повторять все сначала.
     Через  несколько  минут  телохранители  привели   в   комнату   обоих
капорегимес. Они сразу поняли, что дону  все  известно  и  обняли  его  на
правах старых друзей. Все выпили по рюмочке арака,  и  Хаген  приступил  к
докладу.
     Дон Корлеоне задал лишь один вопрос:
     - Точно установлено, что мой сын умер?
     Ответил Клеменца.
     - Да, - сказал он. - Телохранители были из отряда Сантино, но выбирал
их я. По возвращении домой я  их  допросил.  Они  видели  труп  при  свете
прожектора таможенной будки.  Он  не  мог  выжить  с  такими  ранами.  Они
ручаются за свои слова.
     Кроме  нескольких  минут  молчания  ничто  не  выдало  волнения  дона
Корлеоне, когда он выслушивал этот окончательный приговор.
     - Никто из вас не будет заниматься этим делом, - сказал он.  -  Никто
из вас не попытается мстить, никто из вас не займется  без  моего  приказа
розысками убийц.  Без  моего  приказа  не  будет  больше  никаких  военных
действий против пяти  семейств.  До  похорон  моего  сына  наше  семейство
прекращает все дела. Потом встретимся и решим, что делать.  Сегодня  ночью
мы должны сделать все, что в наших силах для Сантино, мы должны похоронить
его, как христианина. Я позабочусь о том, чтобы  мои  друзья  уладили  все
процедуры с полицией и другими учреждениями.  Клеменца,  ты  и  твои  люди
остаетесь при мне телохранителями. Ты, Тессио, позаботишься о безопасности
остальных членов семьи. Том, я хочу, чтобы ты позвонил Америго Бонасера  и
сказал ему, что этой ночью он мне понадобится. Пусть  ждет  меня  в  своем
заведении. Это может продлиться час, два часа, три часа. Все поняли?
     Трое мужчин утвердительно кивнули головами.
     - Клеменца, - сказал дон  Корлеоне,  -  приведи  нескольких  людей  с
машинами и ждите меня.  Я  буду  готов  через  несколько  минут.  Том,  ты
поступил правильно. Я хочу, чтобы утром Констанца была  с  матерью.  Пусть
они с мужем переселятся на аллею. Позаботься о том, чтобы к Сандре  пришли
ее подруги. Моя жена придет туда после того, как я с  ней  поговорю.  Жена
расскажет ей о несчастье, а женщины позаботятся о молитвах за  упокой  его
души.
     Дон встал из своего кожаного кресла. Остальные мужчины тоже встали, а
Клеменца и Тессио снова обняли дона. Хаген открыл дверь, и дон внимательно
посмотрел на него. Потом дон положил ладонь на щеку Хагена,  спешно  обнял
его и сказал по-итальянски:
     - Ты был хорошим сыном. Ты меня утешаешь.
     Сказав это, дон поднялся в спальню, чтобы поговорить с  женой.  Хаген
позвонил Америго Бонасера и сказал могильщику, что этой  ночью  он  должен
погасить свой долг.




                               ЧАСТЬ ПЯТАЯ


                                    20

     Убийство Сантино Корлеоне потрясло весь  преступный  мир  Америки.  И
когда стало известно, что дон Корлеоне встал  с  больничной  койки,  чтобы
взять управление семейным делом в свои руки, когда шпионы сообщили, что на
похоронах дон Корлеоне выглядел совершенно здоровым, главы  пяти  семейств
предприняли отчаянные  усилия,  готовясь  к  новой  кровопролитной  войне,
которая, по их мнению, непременно должна была разразиться.
     Один только Хаген  догадывался  об  истинных  намерениях  дона  и  не
удивился,  когда  ко  всем  пятерым  семействам  были  посланы   гонцы   с
предложением о мире. Дон Корлеоне предлагал созвать конференцию с участием
представителей всех семейств города и избранных  семейств  других  городов
страны. Семейства Нью-Йорка - самые могущественные в стране и их положение
должно было повлиять на положение всей страны.
     Вначале появились опасения. Не готовит ли дон  Корлеоне  западню?  Не
пытается ли он сбить  с  толку  врагов  и  ослабить  их  бдительность?  Не
собирается ли он массовым  убийством  отомстить  за  кровь  сына?  Но  дон
Корлеоне дал понять,  что  его  намерения  -  искренни.  Он  поручился  за
безопасность представителей всех семейств и не сделал  ни  одного  шага  к
дополнительной военизации семейства или поисков союзников. После этого  он
окончательно доказал искренность своих намерений, обратившись за помощью к
семейству Бочичио.
     Семейство Бочичио было единственным  в  своем  роде:  в  Сицилии  оно
являлось одной из самых жестоких ветвей  мафии,  в  Америке  же  сделалось
орудием мира. Когда-то это  была  группа  людей,  живших  за  счет  своего
упрямства, теперь же эти люди жили, если так  можно  выразиться,  за  счет
своей святости.  Основным  богатством  семейства  Бочичио  была  теснейшая
родственная  связь  между  его  членами,  верность   семейным   интересам,
удивительная  даже  для  общества,  в  котором  верность  семье  опережает
верность жене.
     В  семействе  Бочичио  было  когда-то  около  двухсот  душ,   и   оно
господствовало в небольшой части юга Сицилии. Источником доходов семейства
служили  четыре  или  пять  мельниц,  которые  обеспечивали  всех   чл