Я не оставлю старания, пока пекло не заледенеет или
пока Эрнест Вейл не наложит на себя руки".
   - И ты не думаешь, что я чокнутый? - не унимался  Эрнест.  -  Сделать
это ради денег, которые я не смогу потратить...
   - Почему бы и нет? Это куда умнее, чем кончать с собой  из-за  любви.
Но механизм не настолько прост. Тебе придется отключить вот этот стенной
шланг, подающий кислород, что отключит регулятор, и ты сможешь ввести  в
смесь более семидесяти процентов. Проделай это ночью  в  пятницу,  когда
уборщицы удалятся, чтобы тебя не обнаружили до понедельника. Всегда есть
шанс, что тебя откачают. Конечно, если ты воспользуешься чистой  закисью
азота, ты отправишься  на  тот  свет  за  тридцать  минут.  -  Он  снова
улыбнулся не без грусти. - И все мои  труды  над  твоими  зубами  пойдут
прахом. Какая жалость.
 
*** 
 
   Два дня спустя, в субботу утром, Эрнест проснулся очень рано в  своем
номере отеля "Беверли-Хиллз". Солнце только-только встало.  Приняв  душ,
он побрился и надел футболку и удобные джинсы. Поверх футболки - бежевый
полотняный пиджак. По  комнате  были  разбросаны  одежда  и  газеты,  но
наводить в ней порядок не имело смысла.
   Приемная Кеннета находилась в получасе  ходьбы,  и  Эрнест  вышел  из
отеля  с  чувством  невыразимой  свободы.  Никто   не   разгуливает   по
Лос-Анджелесу  пешком.  Он  был  голоден,  но  боялся  съесть  хотя   бы
что-нибудь, потому что это могло бы вызвать у  него  рвоту  в  опьянении
закисью азота.
   Кабинет находился на пятнадцатом этаже шестнадцатиэтажного здания.  В
фойе Вейлу встретился один-единственный гражданский охранник, а в  лифте
и вовсе никого. Повернув ключ  в  замке  кабинета  стоматологии,  Эрнест
вошел, запер за собой дверь и сунул ключ в карман  пиджака.  В  комнатах
царил призрачный покой, в окошке регистратуры сверкали блики рассвета, а
компьютер дежурной сестры был зловеще темен и безмолвен.
   Эрнест открыл дверь, ведущую  в  лечебные  кабинеты.  По  пути  вдоль
коридора его приветствовали портреты Суперзвезд.  Коридор  вел  в  шесть
лечебных кабинетов, по три двери с  каждой  стороны.  В  конце  коридора
располагался рабочий кабинет Кеннета и конференц-зал, в  котором  Эрнест
болтал с ним множество раз. К кабинету Кеннета примыкал его  собственный
лечебный кабинет со специальным  гидравлическим  зубоврачебным  креслом,
где Кеннет лечил пациентов высшего разряда.
   Это кресло было сверхшикарным -  с  очень  толстой  обивкой  и  очень
мягкой кожей. Рядом с креслом стоял столик на  колесиках  с  дыхательной
маской.  На  пульте  со  шлангами,  прикрепленными  к  скрытым  баллонам
кислорода и закиси азота, оба вентиля были повернуты на ноль.
   Эрнест выставил вентили так, чтобы получить смесь кислорода и  закиси
азота пятьдесят на пятьдесят. Затем сел в  кресло  и  наложил  маску  на
лицо. Расслабился. В конце концов, на сей раз Кеннет  не  будет  втыкать
нож в его десны.  Все  боли  и  страдания  покинули  тело  Эрнеста,  его
мысленный взор охватил целый мир. Он чувствовал себя  чудесно,  мысль  о
смерти казалась просто нелепой.  В  его  мозгу  зароились  идеи  будущих
романов, откровения о множестве знакомых людей - все до единого лишенные
злорадства, вот  за  что  он  обожал  закись  азота.  Дьявол,  он  забыл
переписать свои посмертные записки; Эрнест  вдруг  понял,  что,  вопреки
всем его добрым намерениям и великолепному языку, послания по сути своей
оскорбительны. Он оказался в огромном воздушном шаре,  возносящемся  над
знакомым миром. Думал об  Элае  Маррионе,  уже  отправившемся  навстречу
своей участи, добившемся великого могущества, перед которым  преклонялся
за его ум и безжалостность в употреблении этого могущества.  И  все  же,
когда лучшая книга Эрнеста вышла из печати и была куплена для кино -  та
самая, что принесла ему Пулитцеровскую премию, Элай пришел на  вечеринку
с коктейлем, заданную Эрнесту его издателями.
   - Вы чудесный писатель, - протянув руку, сказал Элай. Его  приход  на
вечеринку стал сенсацией, породившей  голливудские  сплетни.  И  великий
Элай Маррион выказал Эрнесту свой последний и абсолютный знак уважения -
дал ему проценты. И неважно, что Бентс отобрал их после смерти Марриона.
   Да и Бентс не злодей. Его неустанная гонка за  прибылью  -  качество,
нажитое из-за непрерывного вращения в этом особом мирке.  Если  говорить
правду, Скиппи Дир куда хуже, потому что Дир, при его  интеллигентности,
обаянии  и  первобытной   энергии,   предающий   близких   людей   чисто
инстинктивно, куда более смертоносен.
   И еще одно откровение пришло к Эрнесту. Почему он вечно пробивался  в
Голливуд и кино, глядевшие на него свысока? Из-за  зависти.  Кино  стало
самым почитаемым видом искусства, да и сам он обожал фильмы - во  всяком
случае,  хорошие.  Но  еще   больше   он   завидовал   взаимоотношениям,
возникающим при производстве кино. Актеры, съемочная  группа,  режиссер,
Суперзвезды  и  даже  "пиджаки",  эти   невежественные   администраторы,
держатся друг за дружку, как патриархальное семейство, во всяком случае,
до  окончания  съемок.  Потом  дарят  друг  другу   подарки,   целуются,
обнимаются и клянутся в любви до гроба. Какое это, должно быть, чудесное
ощущение! Эрнесту припомнилось, как во время написания первого  сценария
с Клавдией он тешил себя надеждой, что будет принят в эту семью.
   Но разве такое возможно при его характере и злорадном остроумии,  его
постоянном осмеянии всего и вся? Но в сладостном опьянении закисью азота
он не мог судить строго даже  себя  самого.  Он  имел  такое  право,  он
написал великие книги (Эрнест был диковинкой  среди  романистов,  потому
что на самом деле обожал  свои  книги)  и  заслужил  более  уважительное
отношение.
   Блаженно упоенный  всепрощающей  закисью  азота,  Эрнест  решил,  что
вообще-то не хочет умирать. Деньги не настолько важны, Бентс  пойдет  на
попятную, или Клавдия с Молли найдут какой-нибудь выход.
   Затем ему вспомнились все его унижения. Ни одна из жен не любила  его
по-настоящему. Он будто побирался, никогда не получая наслаждения  и  от
платной любви. К его книгам относились с уважением, но  до  преклонения,
делающего писателя богатым,  ни  разу  не  доходило.  Некоторые  критики
поносили его, а Эрнест принимал это с хорошим лицом. В конце  концов,  с
какой стати сердиться на критиков,  они  всего  лишь  отрабатывают  свой
хлеб. Но их реплики ранили его в самое сердце. И все друзья до  единого,
хотя порой и наслаждались его компанией, его  остроумием  и  честностью,
никогда не были особенно близки с ним, даже Кеннет. Если Клавдия обожает
его от всей души, то Молли Фландерс и Кеннет просто  испытывают  к  нему
жалость.
   Протянув руку, Эрнест выключил  "веселящий  газ".  Ему  потребовалась
всего пара минут, чтобы голова прояснилась,  после  чего  он  перешел  в
кабинет Кеннета.
   Депрессия   вернулась.   Откинувшись   на   спинку   комфортабельного
кресла-шезлонга Кеннета, Эрнест наблюдал, как над Беверли-Хиллз восходит
солнце. Его душил такой гнев на студию, надувшую его  в  очередной  раз,
что Эрнест уже не мог наслаждаться ничем. Ненавидел рассвет нового  дня;
по ночам очень рано принимал  снотворное  и  старался  спать  как  можно
дольше... Надо же, подвергнуться унижению со стороны  подобных  людей  -
людей, которых он всегда презирал. Теперь он не в состоянии даже читать,
хотя раньше это удовольствие  никогда  не  подводило  его.  И,  конечно,
больше не может писать. Элегантная проза, столь  часто  превозносившаяся
до небес, стала фальшивой, дутой, претенциозной. Он больше  не  упивался
процессом творчества.
   Уже   довольно   давно   он   каждое   утро   пробуждался,   страшась
надвигающегося дня, чувствуя себя настолько разбитым, что не находил сил
даже для бритья и душа. Да вдобавок он разорился. Заработал  миллионы  и
пустил их прахом, растратив на азартные игры,  женщин  и  алкоголь.  Или
просто отдал. Деньги никогда не играли для него важной  роли  -  до  сей
поры.
   А последние два месяца он не мог отослать детям и женам  алименты.  В
отличие от большинства мужчин, отсылая эти чеки,  Эрнест  радовался.  За
пять лет он не опубликовал ни одной новой книги,  а  его  характер  стал
менее приятным даже для него самого. Он всегда сетовал на судьбу. Он был
как больной зуб в челюсти общества. И этот образ  угнетал  его.  Что  за
скверный, мелодраматический эпитет для  писателя  его  таланта!  Эрнеста
захлестнула волна меланхолии, совершенно лишив воли.
   Вскочив из шезлонга, он прошел в лечебный кабинет. Кеннет  рассказал,
что надо делать. Эрнест  вытащил  шланг  с  двумя  муфтами  -  одна  для
кислорода, другая для закиси азота. Потом подключил только одну.  Закись
азота. Сел в зубоврачебное кресло, протянул руку и повернул  вентиль.  В
этот миг ему пришло  в  голову,  что  должен  же  быть  какой-то  способ
получить хотя бы десять процентов кислорода в смеси, чтобы  смерть  была
не так уж неотвратима. Но тут же взял маску и наложил ее на лицо.
   Чистая закись азота хлынула в его организм, и Эрнест  пережил  момент
экстаза, смывший все боли и радости. Ударившая в мозг струя закиси азота
вышибла его из черепа.  Уже  стоя  на  пороге  небытия,  Эрнест  пережил
последний момент чистейшего удовольствия и в этот миг поверил, что Бог и
рай существуют.
 
*** 
 
   Молли Фландерс налетела на Бобби Бентса и Скиппи  Дира,  как  коршун;
будь Элай Маррион еще жив, она вела бы себя более осмотрительно.
   - У вас вот-вот выйдет новое продолжение сериала  по  книге  Эрнеста.
Мое  постановление  не  допустит   этого.   Теперь   права   принадлежат
наследникам Эрнеста. Разумеется, не исключено, что вам удастся  добиться
отмены постановления и выпустить фильм, но тогда я  подам  иск.  Если  я
выиграю, эта картина будет принадлежать Эрнесту, а вместе с ней и  почти
вся прибыль от нее. И уж наверняка  мы  сможем  помешать  вам  выпустить
новые серии, использующие героев этой книги. Что ж, мы можем обойтись  и
без этого, и без многолетней тяжбы. Вы платите пять миллионов задатка  и
десять процентов  валового  дохода  с  каждой  картины.  А  еще  я  хочу
правдивый и заверенный отчет о доходах от продажи видеокассет.
   Дир ужаснулся, Бентс впал в ярость. Эрнест  Вейл,  писатель,  получит
просто чудовищный процент, столько не получает никто, кроме  Суперзвезд,
а это дьявольски возмутительно.
   Бентс тут же вызвал Мело Стюарта и главного юрисконсульта студии.  Не
прошло и получаса, как оба прибыли  в  конференц-зал  "ЛоддСтоун".  Мело
требовался на этой встрече потому, что поставлял актеров для сериалов  и
зарабатывал комиссионные на Капитальной Звезде, режиссере и  переписчике
Бенни Слае. В этой ситуации ему потребуется уступить часть процентов.
   - Мы изучили ситуацию, - сказал главный юрисконсульт, - когда  мистер
Вейл начал угрожать студии впервые.
   - Вы называете самоубийство угрозой студии?! - гневно перебила  Молли
Фландерс.
   - И шантажом, - вкрадчиво поведал главный юрисконсульт. -  Теперь  мы
полностью  рассмотрели  правовую  сторону  данной  ситуации,  являющейся
весьма хитроумной, но даже сейчас  я  рекомендую  студии  оспорить  ваши
требования в суде, ибо шансы  выиграть  дело  весьма  велики.  В  данном
конкретном случае права не переходят к наследникам.
   - А какие у вас гарантии? - спросила  Молли  у  юрисконсульта.  -  Вы
гарантируете девяностопятипроцентную уверенность?
   - Нет. В юриспруденции не может быть такой определенности.
   Ответ привел Молли в восторг. Выиграв это  дело,  она  получит  такой
гонорар, что сможет уйти на покой. Встав, она бросила:
   - Видала я вас всех в гробу, встретимся в суде.
   Окаменевшие от ужаса Бентс и Дир не могли даже слова  молвить.  Бентс
всем сердцем желал, чтобы Элай Маррион был все еще жив.
   Ситуацию спас  Мело  Стюарт,  подскочивший  и  задержавший  Молли,  с
дружеской мольбой обняв ее за плечи.
   - Ну-ну, что ты, мы всего лишь торгуемся. Веди себя цивилизованно.  -
И повел Молли обратно к ее стулу, заметив, что глаза у  нее  блестят  от
слез. - Мы  можем  прийти  к  соглашению,  я  готов  уступить  кое-какие
проценты со своей стороны.
   - Ты хочешь пойти на риск лишиться всего? - негромко поинтересовалась
Молли  у  Бентса.  -  Может  твой  юрисконсульт  гарантировать,  что  вы
выиграете? Конечно, не может. Ты кто, окаянный  бизнесмен  или  какой-то
ополоумевший от азарта игрок? Ради  спасения  дерьмовых  двадцати-сорока
"лимонов" ты хочешь поставить под удар миллиард?
   Они  пришли  к  соглашению.  Душеприказчики  Эрнеста  получат  четыре
миллиона задатка и восемь процентов дохода с  картины,  которая  вот-вот
выйдет. И будут получать по  два  миллиона  и  по  десять  процентов  от
валового дохода с каждой из последующих серий. Три бывших жены Эрнеста и
его дети обогатятся.
   - Если вы считаете, что я вела себя слишком  жестко,  -  на  прощание
уколола их Молли, - подождите, пока Кросс Де Лена узнает, как вы  кинули
его.
   Молли упивалась победой. Ей  вспомнилось,  как  однажды  вечером  она
привезла Эрнеста с вечеринки к себе домой. Она была весьма на подпитии и
чувствовала себя ужасно одиноко, а Эрнест был остроумен и интеллигентен,
и она подумала, что ночь с ним может быть  забавной.  Затем,  когда  они
приехали к ней домой, протрезвевшая во время езды Молли  привела  его  в
свою спальню и в отчаянии огляделась. Эрнест оказался ужасно  тщедушным,
явно стеснялся секса, да и  красотой  не  блистал.  В  этот  момент  его
остроумие как рукой сняло.
   Но Молли была чересчур честным человеком, чтобы отшить  его  в  такой
критический момент. Так что она снова напилась допьяна, и они улеглись в
постель. И в самом деле, в темноте все прошло не так уж скверно.  Эрнест
насладился близостью настолько всерьез, что  польщенная  Молли  принесла
ему завтрак в постель.
   - Спасибо тебе, - лукаво улыбнулся он. - И еще раз спасибо.
   Тут до  нее  дошло,  что,  Эрнест  понял  ее  вчерашние  колебания  и
благодарит  не   только   за   завтрак,   но   и   за   ее   сексуальную
благотворительность. Молли  всегда  сожалела,  что  она  такая  скверная
актриса, впрочем, какого черта ей быть актрисой,  она  ведь  адвокат.  И
теперь она разыграла ради Эрнеста Вейла акт наемной любви.
 
*** 
 
   Дотторе Дэвид Редфеллоу получил вызов дона Клерикуцио во время важной
встречи в Риме, где давал консультацию премьер-министру Италии по поводу
новых  банковских  правил,  налагающих  суровые  штрафные   санкции   на
коррумпированных банковских  работников,  и,  естественно,  рекомендовал
отвергнуть их. Но тут же свернул дебаты и вылетел в Америку.
   За двадцать  пять  лет  изгнания  в  Италии  Дэвид  Редфеллоу  весьма
преуспел и изменился настолько, что раньше не мог вообразить такого даже
в самых смелых мечтах. Для начала дон Клерикуцио помог ему купить в Риме
небольшой банк.  На  состояние,  заработанное  торговлей  наркотиками  и
размещенное  в  швейцарских  банках,  Дэвид  купил  еще  ряд  банков   и
телевизионных станций. Но все это лишь благодаря друзьям дона Клерикуцио
в   Италии,   наставлявшим   его   и   помогавшим   построить   империю,
содействовавшим в дополнение к веренице банков  приобретению  магазинов,
газет и телестанций.
   Но Дэвид Редфеллоу радовался и  тому,  чего  добился  сам.  Полностью
преобразил  собственный  характер.  Получил   итальянское   гражданство,
итальянскую  жену,  итальянских   детей   и   традиционную   итальянскую
любовницу, а также почетное звание доктора (стоимостью два миллиона)  от
итальянского университета. Одевался в  костюмы  от  Армани,  еженедельно
проводил час у  своего  парикмахера,  приобрел  круг  подлипал  в  своей
кофейне (которую купил для себя)  и  вступил  на  политическую  арену  в
качестве советника правящего кабинета и премьер-министра. И все же раз в
год он совершал паломничество  в  Квог,  стремясь  всячески  угождать  и
выполнять любые желания своего наставника дона Клерикуцио. Так что  этот
экстренный вызов встревожил его.
   Сразу по прибытии в особняк в Квоге его  встретили  обедом.  Роз-Мари
превзошла  себя,  потому  что  Редфеллоу  всегда   восхищался   римскими
ресторанами.  Выразить  свое  уважение  к  нему   собрался   весь   клан
Клерикуцио: сам дон; его сыновья - Джорджио, Пити и  Винсент;  его  внук
Данте; а также Пиппи и Кросс Де Лены.
   То было чествование героя. Дэвид Редфеллоу - вытуренный  из  колледжа
наркоцарек, стиляга с серьгой в ухе, гиена, терзающая  жертвы  секса,  -
преобразился в  столп  общества.  Они  гордились  им.  Более  того,  дон
Клерикуцио считал,  что  пребывает  в  долгу  у  Редфеллоу.  Потому  что
Редфеллоу преподнес ему серьезный урок морали.
   В  молодости   дон   Клерикуцио   страдал   от   странных   приступов
сентиментальности.  Он  верил,  что  в  вопросах  наркотиков  блюстители
закона, как правило, неподкупны.  В  1960  году,  только-только  начиная
сбывать  наркотики,  Дэвид  Редфеллоу   был   двадцатилетним   студентом
колледжа. Этим делом он занялся не ради  прибыли,  а  просто  для  того,
чтобы у него с друзьями всегда имелся постоянный  и  недорогой  источник
зелья. Любительских пустячков - всего лишь кокаина и  марихуаны.  Но  за
год его предприятие так разрослось, что он вместе с  однокашниками  стал
владельцем небольшого самолета, доставлявшего товар через мексиканские и
южноамериканские границы. Совершенно естественно,  вскоре  они  вошли  в
конфликт с законом, и как раз тогда-то Дэвид  впервые  продемонстрировал
свою гениальность. Товарищество из шести человек  зарабатывало  огромные
деньги, и Дэвид Редфеллоу затеял столь массированный подкуп, что  вскоре
у него на зарплате сидел целый рой шерифов, окружных прокуроров, судей и
сотни полицейских вдоль всего Восточного побережья. Он всегда утверждал,
что  это  совершенно  просто.  Надо   лишь   узнать   годовую   зарплату
должностного лица и предложить ему в пять раз больше этой цифры.
   Но затем на сцену вышел картель колумбийцев, куда  более  диких,  чем
дичайшие киношные индейцы  из  вестернов.  Не  ограничиваясь  скальпами,
колумбийцы брали в качестве трофеев целые головы. Четверо  из  партнеров
Редфеллоу отправились на тот свет, а сам  Редфеллоу  связался  с  Семьей
Клерикуцио и  попросил  у  нее  защиты,  предложив  пятьдесят  процентов
прибыли.  Пити  Клерикуцио  и  команда  солдат  из  анклава  стали   его
телохранителями, и это положение сохранялось до тех  пор,  пока  в  1965
году дон не сослал Редфеллоу в Италию. Наркобизнес стал слишком опасным.
   Теперь, собравшись вместе за обедом,  все  воздавали  дону  хвалы  за
мудрое решение, принятое много лет назад. Данте и Кросс услышали историю
Редфеллоу впервые. Будучи хорошим  рассказчиком,  Редфеллоу  превозносил
Пити до небес.
   - Какой боец! Если бы не он, я бы не добрался живым до Сицилии. -  Он
повернулся к Данте и Кроссу. - Это было в  тот  день,  когда  вас  обоих
крестили. Помню, вы оба даже не поморщились, когда  едва  не  утонули  в
святой воде. У меня и в мыслях не было, что когда-нибудь вы повзрослеете
настолько, что мы будем делать дела вместе.
   - Ты не будешь  иметь  с  ними  никаких  дел,  -  сухо  возразил  дон
Клерикуцио, - ты будешь иметь дела только со мной и Джорджио. Если  тебе
понадобится  помощь,  можешь  обратиться  к  Пиппи  Де  Лене.  Я   решил
продолжить с делом, о котором говорил  тебе.  Джорджио  растолкует  тебе
почему.
   Джорджио изложил Дэвиду последние новости о  том,  что  Элай  Маррион
мертв, а студия перешла к Бобби Бентсу, и что тот отобрал все  проценты,
которые задолжал Кроссу по  "Мессалине",  просто  вернув  ему  деньги  с
небольшим барышом.
   - Очень умный человек! - восхитился Редфеллоу. - Знает, что в суд  вы
не пойдете, и просто-напросто отнимает у вас деньги. Отличный бизнес.
   Данте, прихлебывавший кофе, поглядел  на  Редфеллоу  с  неодобрением.
Сидевшая с ним рядом Роз-Мари положила ладонь сыну на руку.
   - Вы считаете, что это забавно? - пои