,  и  младенцы
принялись отчаянно бороться за нее, вызвав у  окружающих  громкий  смех.
Роз-Мари взяла своего сына из коляски, и  дону  вспомнилось,  какой  она
была еще несколько лет назад. Он вздохнул. "Нет ничего  прекраснее,  чем
влюбленная женщина, и ничего печальнее, чем она же, ставшая вдовой", - с
горечью подумал дон.
   Как он любил ее, когда она  была  ребенком,  всегда  сияющая,  полная
радости! Но прошли годы, и Роз-Мари переменилась.  Одновременная  утрата
мужа  и  брата  явилась  для  нее  слишком  сильным  ударом.  И  все  же
многолетний опыт дона говорил о том, что человек,  испытавший  настоящую
любовь, непременно полюбит снова, и  любой  вдове  со  временем  надоест
черный цвет. Тем более что теперь ей надо заботиться о младенце.
   Дон окинул мысленным взором свою жизнь  и  подивился  тому,  что  она
принесла столь славные и обильные плоды. Да, чтобы достичь могущества  и
богатства, порой приходилось принимать поистине чудовищные  решения,  но
дон почти  не  сожалел  об  этом.  Все  это  было  необходимо,  и  время
подтвердило правильность его выбора.  Пусть  другие  рыдают  над  своими
грехами. Дон Клерикуцио принимает их и верит,  что  Всевышний  поймет  и
простит его.
   Теперь Пиппи уже играл в боччи с другими партнерами - тремя солдатами
из их анклава в  Бронксе,  людьми  солидными,  имевшими  в  этом  районе
Нью-Йорка свои богатые  магазины,  но  все  равно  благоговевшими  перед
Пиппи. Он, как всегда, пребывал  в  прекрасном  настроении  и  оставался
центром внимания. Он - легенда, он играл в боччи против Сантадио.
   Веселье Пиппи било через край, он кричал и хохотал, когда  его  метко
пущенный шар отбивал  шар  противника  от  лузы.  "Вот  это  человек,  -
подумалось дону. - Верный солдат, веселый компаньон. Сильный и  быстрый,
хитрый и скрытный".
   Вот на поле для боччи появился его верный друг Вирджинио  Баллаццо  -
единственный достойный соперник Пиппи в этой игре. Сильно размахнувшись,
он метнул шар и издал долгий победный клич,  когда  тот  попал  точно  в
цель. Повернувшись к балкону, на  котором  стоял  дон,  он  триумфальным
жестом воздел к небу руку, и дон зааплодировал, ощутив гордость от того,
что под его началом растут и процветают такие люди, как, впрочем, и  все
собравшиеся в это Вербное воскресенье в Квоге. Прозорливость дона  будет
оберегать их и в грядущие трудные годы.
   Единственным,  чего  дон  не  мог  предусмотреть,  были  семена  зла,
посеянные в еще неразвитых человеческих душах.
 
Книга I 
 
Голливуд 
Лас-вегас 
1990 год 
 
Глава 1 
 
   Весеннее калифорнийское солнце изливало лимонно-желтые лучи на  рыжую
копну волос Боза Сканнета. Его гибкое,  мускулистое  тело  напружинилось
перед великой битвой. Уже сама мысль о том, что  его  подвиг  увидит  не
меньше миллиарда людей во всех уголках планеты, приводила его в экстаз.
   За упругий пояс теннисных брюк Скакнет  засунул  небольшой  пистолет,
скрыв его доверху застегнутой курткой белого цвета с двумя вертикальными
красными "молниями".  Волосы  его  прикрывала  алая  косынка  в  голубой
горошек.
   В правой руке он держал большую пластиковую  бутылку  от  минеральной
воды "Эвиан". Боз Сканнет на совесть подготовился к тому, чтобы войти  в
мир шоу-бизнеса.
   В данный момент этот мир являл  собой  густую  толпу,  собравшуюся  у
входа в  павильон  Дороти  Чэндлер  в  Лос-Анджелесе,  чтобы  дожидаться
прибытия   кинозвезд   на   церемонию   вручения   наград   Американской
киноакадемии. Зрители столпились на  специально  возведенных  для  этого
случая трибунах, а улица была  запружена  репортерами  и  телевизионными
камерами, которым предстояло разослать божественные  лики  знаменитостей
по всему миру. Сегодня вечером  кумиры  предстанут  перед  зрителями  во
плоти, сбросив легендарные  героические  личины,  став  самыми  обычными
людьми, способными не только побеждать, но и проигрывать.
   По периметру, чтобы сдерживать публику, выстроились сотрудники службы
безопасности в одинаковой униформе, с блестящими коричневыми дубинками у
пояса.
   Боз Сканнет нисколько не волновался на их счет. Он сильнее, быстрее и
напористей, чем все они, вместе взятые; кроме того, на его  стороне  был
эффект внезапности. Его  больше  волновали  репортеры  и  телеоператоры,
бесстрашно  бросавшиеся   через   оцепленное   пространство   наперехват
знаменитостям. Впрочем, эти мешать не станут. Они предпочтут заснять,  а
не предотвратить событие. Напротив входа в  павильон  плавно  затормозил
белый лимузин, и Сканнет  увидел  Афину  Аквитану  -  "самую  прекрасную
женщину на земле",  как  величают  ее  в  прессе.  Стоило  ей  выйти  из
автомобиля, как толпа налегла на заградительные барьеры,  выкрикивая  ее
имя. Окружившие Афину телекамеры тут же начали транслировать ее  красоту
в самые дальние уголки планеты. Афина помахала им рукой.
   В этот момент Сканнет перемахнул через ограждение  трибуны,  зигзагом
метнулся между дорожными барьерами и  заметил  надвигающиеся  коричневые
мундиры охранников. Знакомая комбинация. Они бегут не под тем углом.  Он
с  легкостью  увернулся  от  них,  как  уворачивался  от  защитников  на
футбольном полеv годы назад,  и  подоспел  как  раз  в  нужную  секунду.
Повернув голову  к  камерам  в  самом  выгодном  ракурсе,  Афина  что-то
говорила в микрофон. Рядом с ней стояли трое мужчин. Убедившись  в  том,
что уже попал в кадр, Сканнет плеснул жидкостью из бутылки прямо в  лицо
Афине Аквитане.
   - Отведай кислоты, сука! - выкрикнул он, а затем  посмотрел  прямо  в
объектив  камеры,  напустив  на  себя  серьезное,   полное   достоинства
выражение, и добавил:
   - Она заслужила это.
   В следующий миг его накрыла коричневая волна охранников  с  дубинками
наготове. Боз  рухнул  на  колени.  Афина  увидела  лицо  нападавшего  в
последний момент. Услышав крик, она повернула голову, так  что  жидкость
попала ей на щеку и ухо.
   Эту сцену наблюдали миллиард  телезрителей:  прекрасное  лицо  Афины,
серебристая жидкость на ее щеке, шок и ужас, когда она увидела и  узнала
нападавшего;  а  затем  -  гримаса  неподдельного  страха,  на   секунду
зачеркнувшего ее царственную красоту.
   Миллиард людей  во  всем  мире  наблюдали,  как  полицейские  волокут
Сканнета прочь. Воздев скованные наручниками руки в  триумфальном  жесте
над головой, он сам в этот момент выглядел как звезда экрана. Но тут  же
рухнул, когда взбешенный полицейский, обнаружив  за  поясом  нападавшего
пистолет, нанес ему короткий, ужасный удар по почкам.
   Афина Аквитана, все еще покачиваясь от  шока,  непроизвольным  жестом
стерла жидкость со щеки. Жжения она  не  ощутила.  Капли  на  ее  ладони
начали испаряться. Люди толпились вокруг, стремясь защитить ее,  вывести
отсюда. Отстранив их, Афина спокойно сказала:
   - Это всего лишь вода. - И для уверенности слизнула капли с ладони. -
Очень характерно для моего мужа.
   Затем, демонстрируя завидное  самообладание,  которое  и  помогло  ей
стать живой легендой, она быстро направилась к входу в павильон Академии
киноискусств. Когда же ей был  присужден  "Оскар",  как  лучшей  актрисе
года, зал приветствовал ее стоя, и аплодисменты, казалось, длились целую
вечность.
 
*** 
 
   В холодном пентхаузе отеля-казино "Занаду"  в  Лас-Вегасе  лежал  его
умирающий восьмидесятипятилетний владелец. От игровых залов его отделяли
шестнадцать этажей, и все равно в этот весенний день  старику  казалось,
что он слышит постукивание шарика из слоновой кости, скачущего по черным
и красным ячейкам колеса рулетки, отдаленный гул хриплых голосов игроков
в кости, заклинающих катящиеся кубики выдать нужное число, стрекот тысяч
игральных автоматов, поглощающих серебряные монеты.
   Альфред  Гронвельт  был  счастлив,  насколько  счастлив  может   быть
человек, находящийся при смерти. За свои без  малого  девяносто  лет  он
успел побывать и предпринимателем, и сводником-любителем, и  игроком,  и
соучастником  в  убийстве,  и  политическим  махинатором,  и,   наконец,
строгим, но справедливым правителем отеля-казино "Занаду". Из-за  боязни
быть преданным он никогда по-настоящему не любил  ни  одно  человеческое
существо, но доброту проявлял ко многим. Он  не  испытывал  сожалений  и
наслаждался маленькими удовольствиями, еще остававшимися  в  его  жизни.
Например, традиционным послеобеденным путешествием по казино.
   - Вы готовы, Альфред? - осведомился вошедший в спальню Кроччифисио Де
Лена, или попросту Кроссvi, - правая рука босса на протяжении  последних
пяти лет. Гронвельт с улыбкой кивнул.
   Подхватив старика на руки, Кросс  усадил  его  в  инвалидное  кресло,
сиделка укутала ему колени  пледом,  а  слуга  занял  свой  пост  позади
каталки. Сиделка передала Кроссу коробочку с таблетками и открыла дверь,
ведущую из пентхауза, но сама осталась в номере. Старик не любил,  чтобы
она сопровождала его в ежедневных увеселительных прогулках.
   Каталка мягко прокатилась по искусственной  траве  зимнего  сада  при
пентхаузе и вкатилась в специальный скоростной лифт, в считанные секунды
преодолевший шестнадцать этажей и плавно остановившийся на этаже казино.
   Гронвельт сидел в  кресле  очень  прямо,  поглядывая  то  налево,  то
направо. Ему доставляло удовольствие  наблюдать  за  этими  мужчинами  и
женщинами,  яростно  сражавшимися  против  него,  и  знать,  что  теория
вероятностей на его стороне.  Инвалидное  кресло  медленно  катилось  по
залам "блэк джека" и рулетки,  заглянуло  в  зальчик  баккара,  миновало
лабиринт из столов для игры в кости. Игроки почти не  обращали  внимания
на разъезжающего в инвалидном кресле старика с  пронзительным  взором  и
мечтательной улыбкой на бескровных губах. Игроки-инвалиды  в  Лас-Вегасе
не в диковинку. Они считают, что судьба, наделившая  их  недугом,  перед
ними в долгу.
   Наконец, кресло оказалось в кафе. Оставив Гронвельта  в  директорской
кабинке, слуга отошел к другому столику, где уселся  в  ожидании,  когда
его позовут.
   Глядя на огромный плавательный бассейн по ту сторону стеклянной стены
- на синюю воду, ослепительно сверкающую в лучах горячего солнца Невады,
на молодых женщин  и  ребятишек,  плавающих  на  ее  поверхности,  будто
разноцветные игрушки,  -  Гронвельт  ощутил  робкий  прилив  радости  от
сознания, что все это - творение его рук.
   - Альфред, скушайте что-нибудь, - подал голос Кросс Де Лена.
   Гронвельт улыбнулся молодому спутнику. Кросс был  ему  по  душе.  Ему
нравилось, как выглядит этот  молодой  человек,  мужественная  внешность
которого заставляла засматриваться на него и  женщин,  и  мужчин.  Кроме
того, Кросс - один из тех немногих, встреченных  Гронвельтом  за  долгую
жизнь, кому он почти доверял.
   - До чего же мне нравится это дело! -  проговорил  он.  -  Кросс,  ты
унаследуешь после меня принадлежащую мне часть отеля. Я знаю,  что  тебе
придется иметь дело с нашими партнерами  из  Нью-Йорка,  но  никогда  не
бросай "Занаду".
   Кросс похлопал старика по тощей - кожа да кости - руке.
   - Ни за что.
   Гронвельт чувствовал, как солнечные лучи, падающие сквозь  стеклянную
стену, буквально просачиваются в его кровь, заставляя ее быстрее  бежать
по жилам.
   - Кросс, я научил тебя всему. И мы с тобой совершили  немало  дел,  с
которыми вряд ли справились бы  другие.  Никогда  не  оглядывайся.  Тебе
открыто, сколькими способами можно извлечь выгоду  в  бизнесе.  Старайся
делать столько добрых дел, сколько сможешь.  Они  тебе  зачтутся.  Я  не
говорю о поблажках любви или ненависти. И то и другое  -  крайне  плохое
вложение.
   Собеседники неторопливо потягивали кофе. Гронвельт съел  только  одно
слоеное пирожное, а Кросс в придачу к кофе выпил еще бокал апельсинового
сока.
   - И вот еще что, - добавил Гронвельт. - Ни  за  что  не  предоставляй
виллу человеку, не проигравшему хотя бы миллион. Никогда не  забывай  об
этом. Наши виллы - легенда. Они очень важны.
   Кросс снова похлопал  Гронвельта  по  руке,  задержав  ладонь  поверх
стариковских  пальцев.  Его  привязанность  к  старику  была  совершенно
искренней. В каком-то смысле он любил Гронвельта даже сильнее, чем отца.
   - Не волнуйтесь, виллы священны, - заверил Кросс. - Что-нибудь еще?
   Катаракты, покрывшие глаза Гронвельта, пригасили их былой пламень.
   - Будь осторожен. Будь всегда очень осторожен.
   - Непременно. - Желая отвлечь старика  от  мыслей  о  скорой  смерти,
Кросс поинтересовался:
   - Когда вы расскажете мне о великой Войне с Сантадио? Ведь  вы  тогда
работали с ними. А со мной никто не хочет говорить об этом.
   Гронвельт вздохнул - едва слышно, по-стариковски, почти бесстрастно.
   - Я знаю, мое время на исходе, но тоже не могу говорить  с  тобой  на
эту тему. Спроси лучше своего отца.
   - Я спрашивал Пиппи, но он тоже молчит.
   - Что прошло, то прошло, - философски заметил Гронвельт. - Никогда не
оглядывайся. Ни ради поиска оправданий, ни ради воспоминаний о  времени,
когда ты был счастлив. Мир .не переделаешь, да и себя тоже.
 
*** 
 
   Когда они вернулись в пентхауз, сиделка выкупала Гронвельта, а  затем
измерила ему пульс и  давление.  Заметив  неодобрительное  выражение  ее
лица, Гронвельт сказал:
   - Это всего лишь проценты с прожитого.
   Ночью старик  часто  просыпался,  а  как  только  забрезжил  рассвет,
попросил сиделку, чтобы та помогла ему перебраться  на  балкон.  Устроив
его в огромном кресле, она укутала Гронвельта пледами, а  затем  присела
рядом с ним и взяла его за руку, чтобы измерить пульс. Но  когда  хотела
убрать свою руку, Гронвельт удержал ее, и она не стала противиться.  Так
они и сидели рядом, держась за руки и наблюдая, как над пустыней  встает
солнце.
   Красный  шар  светила  перекрасил  небосклон  из   иссиня-черного   в
темно-оранжевый. Перед взором Гронвельта предстали теннисные корты, поле
для гольфа, плавательный  бассейн  и  семь  вилл  -  семь  блистательных
Версальских дворцов с флагами отеля "Занаду": белые голуби по  зеленому,
как  листва,  полю.  А  дальше  бескрайним  песчаным  морем  раскинулась
пустыня.
   "И все это создал я, - думал  Гронвельт.  -  Именно  я  построил  эту
сказочную страну на бесплодной земле. И  построил  для  себя  счастливую
жизнь. Из ничего. Живя в этом мире, я старался быть  хорошим  человеком.
Старался как мог. Можно ли меня судить?"
   Он обратился воспоминаниями к годам детства, когда они с  приятелями,
этакие  четырнадцатилетние  философы,  рассуждали  о  Боге  и  моральных
ценностях, как водилось у тогдашних мальчишек.
   - Вот скажите, если бы вам предложили миллион долларов за  то,  чтобы
нажать на кнопку и прикончить миллион китайцев, вы  бы  это  сделали?  -
торжествующим  тоном  вопрошал  один  из  дружков,  словно  провозглашая
заведомо неразрешимую этическую головоломку. После  бурной  дискуссии  в
конце концов сошлись на том, что они бы на  это  не  пошли.  Все,  кроме
Гронвельта.
   И теперь ему подумалось, что тогда он был прав. И не потому, что  его
жизнь сложилась так удачно,  а  потому,  что  этой  великой  головоломки
просто-напросто больше не существует. Вопрос можно было  поставить  лишь
однозначно: "Согласишься ли ты нажать  на  кнопку,  чтобы  убить  десять
миллионов китайцев (кстати, почему именно  китайцев?)  за  десять  тысяч
долларов?" Вот в чем вопрос.
   Мир вокруг залило алым сиянием, и Гронвельт покрепче  стиснул  ладонь
сиделки, чтобы не потерять ориентацию. Теперь он мог  спокойно  смотреть
на солнце, катаракта защищала его глаза. Старик сонно думал о  женщинах,
которых он когда-то знал  или  любил,  о  некоторых  поступках,  которые
приходилось совершать, о мужчинах, которых он безжалостно побеждал, и  о
случаях,  когда  проявлял  милосердие.  Подумал  о  Кроссе,  к  которому
относился как к сыну, и пожалел его, а вместе с ним - всех Клерикуцио  и
Сантадио. Он был рад, что расстается со всем этим. В конце  концов,  что
лучше - счастливая жизнь  или  жизнь  добродетельная?  И  надо  ли  быть
китайцем, чтобы найти ответ на этот вопрос?
   Последнее замешательство ввергло его рассудок в  окончательный  хаос.
Державшая Гронвельта за  руку  сиделка  почувствовала,  как  его  пальцы
похолодели,  а  мышцы  напряглись.  Она  склонилась  к  старику,   чтобы
проверить    показатели    жизнедеятельности.    Каковая,    несомненно,
прекратилась.
 
*** 
 
   Кросс Де Лена, наследник и преемник Гронвельта, задумал  организовать
для него поистине королевские похороны. На них должны присутствовать все
сливки Лас-Вегаса, самые известные игроки, все женщины, бывшие  когда-то
близкими  с  ним,  весь  персонал  отеля.  Всех  этих  людей  предстояло
известить и направить им приглашения. Потому что Альфред  Гронвельт  при
жизни являлся подлинным гением в мире азартных игр.
   Он создавал и  финансировал  множество  благотворительных  фондов  по
постройке  храмов  всех  мыслимых   вероисповеданий,   поскольку   любил
повторять: "Люди, исповедующие какую-либо религию и играющие в  азартные
игры, заслуживают награды за свою веру". Он препятствовал  строительству
трущоб, возводил первоклассные больницы и перворазрядные школы.  Да  еще
утверждал,  что  совершает  это   для   собственной   выгоды.   Презирал
Атлантик-Сити,   власти    которого    при    поддержке    правительства
прикарманивали денежки, не  делая  ровным  счетом  ничего  для  развития
социальной инфраструктуры.
   Именно Гронвельт убедил общество в том, что азартные игры  не  жалкий
порок, а лишь способ развлечения среднего класса - такой же нормальный и
обычный, как гольф или бейсбол. Благодаря Гронвельту  игорный  бизнес  в
Америке  превратился  в  респектабельную  индустрию.  Воздать  последние
почести усопшему хотел весь Лас-Вегас.
   Кросс отбросил в сторону личные эмоции. Он испытывал чувство огромной
утраты, ведь на протяжении всей его жизни  их  с  Гронвельтом  связывало
взаимное чувство глубокой и искренней привязанности. Отныне Кросс владел
пятьюдесятью одним процентом акций отеля "Занаду",  что  составляло  как
минимум пятьсот миллионов долларов.
   Он понимал, что теперь его жизнь переменится. Став обладателем такого
огромного  богатства  и  могущества,  он  будет   подвергаться   большей
опасности, нежели раньше. Его отношения с доном Клерикуцио и его  Семьей
станут более тонкими, поскольку теперь он превратился в  их  партнера  в
огромном бизнесе.
   Первым делом Кросс позвонил в Квог и переговорил с  Джорджио,  давшим
ему кое-какие инструкции. Джорджио  сообщил,  что  из  членов  Семьи  на
похоронах будет только Пиппи. Кроме  того,  Данте  вылетит  в  Лас-Вегас
ближайшим рейсом, чтобы закончить с делом, обсуждавшимся  ранее,  но  на
панихиду не пойдет. О том, что теперь половина отеля принадлежит Кроссу,
не было упомянуто ни словом.
   На автоответчике Кросса дожидалось послание его сестры  Клавдии,  но,
перезвонив ей, он наткнулся лишь на ее автоответчик. Еще  одно  послание
было от Эрнеста Вейла, Кросс любил Вейла и располагал его  векселями  на
пятьдесят тысяч, но Вейл обождет до конца похорон.
   Имелось также послание от отца - Пиппи, дружившего с Гронвельтом  всю
жизнь. Сейчас только отец может посоветовать Кроссу,  как  строить  свою
дальнейшую жизнь. Интересно, как родитель отнесется  к  свалившемуся  на
сына богатству, к его новому положению? Вопрос не менее щекотливый,  чем
проблема взаимоотношений с Клерикуцио, которым  предстоит  свыкнуться  с
мыслью о том, что их Bruglione на Западе настолько богат и могуществен.
   Сам дон поведет себя справедливо, тут сомневаться  нечего;  поддержка
отца тоже практически гарантирована. Но как отреагируют сыновья  дона  -
Джорджио, Винсент и  Пити,  а  также  его  внук  Данте?  Кросс  с  Данте
враждовали, наверное, с самого дня общих крестин в личной часовне  дона;
их отношения давно превратились в расхожую шутку для членов Семьи.
   На днях Данте прилетает в Лас-Вегас, чтобы  "разобраться"  с  Большим
Тимом по прозвищу Халява. Это не могло не тревожить Крос