рез тридцать минут они  подъехали  к  маленькому
кирпичному домику в Лонг-Айленде.  Это  был  домик,  рассчитанный  на  две
семьи, но теперь его населяли Брази и его банда. На кухне несколько парней
пили и играли в карты. Брази повел Филомену наверх, в спальню. На  кровати
лежала молодая красивая женщина, по виду ирландка,  с  накрашенным  лицом,
красными волосами и раздутым животом. Молодая женщина была очень испугана.
Перекошенное ненавистью лицо Брази  было  самым  уродливым,  что  пришлось
видеть Филомене за ее долгую жизнь (тут Филомена снова перекрестилась).
     Короче, Брази вышел из комнаты. Двое из его людей помогли акушерке, и
ребенок благополучно родился. Мать,  обессиленная,  заснула  робким  сном.
Позвали Брази, и Филомена протянула ему завернутого в простыни младенца.
     - Возьми его, если ты отец. Работа сделана.
     Брази  сверкнул  глазами,  на  лице  его  снова  появилось  выражение
безумия.
     - Да, я его отец, - сказал он. - Но  я  хочу,  чтобы  все  это  племя
подохло. Снеси его в подвал и сожги его в печке.
     Филомене  показалось,  что  она  неправильно   поняла.   Ее   удивило
произнесенное им слово "племя". Что он имел в виду? Что  мать  ребенка  не
итальянка?  Что  она  проститутка?  Или  он  запрещает  жить  всему,   что
происходит от него? Она подумала, что он просто жестоко шутит, и  ответила
коротко:
     - Это твой ребенок, делай с ним, что хочешь.
     Она снова попыталась всучить ему сверток. В это время проснулась мать
ребенка и повернулась к ним. Она успела увидеть, как Брази ударяет кулаком
по свертку, убивая только что родившегося ребенка  на  груди  у  Филомены.
Женщина закричала:
     - Лук, Лук, я раскаиваюсь!
     Брази повернулся  к  ней.  Это,  по  словам  Филомены,  было  ужасное
зрелище. Они  напоминали  обезумевших  животных.  В  них  не  было  ничего
человеческого. В комнате стало душно от  ненависти,  которая  исходила  от
них. В этот  момент  не  существовало  ничего  другого,  даже  только  что
родившегося ребенка. И  вместе  с  тем,  там  витала  какая-то  непонятная
страсть. Брази повернулся к Филомене:
     - Делай, что я велел, - сказал он. - Я вознагражу тебя.
     Со страху Филомена  не  могла  говорить.  Она  отрицательно  покачала
головой. Потом ей удалось прошептать:
     - Сделай это сам, ты отец, делай, что хочешь.
     Но Брази не ответил. Он вытащил из-за пояса нож.
     - Я зарежу тебя, - сказал он.
     Филомена не помнила, как она очутилась в подвале, рядом с  квадратной
железной печью. Она все еще держала в руке сверток с младенцем, который не
издавал ни писка (быть может, он  был  еще  жив  и  ущипни  его  Филомена,
заплакал бы; это, возможно, смягчило бы сердце чудовища).
     Один из людей Брази открыл дверцу печи, и показались  языки  пламени.
Потом все вышли, и они остались в воняющем мышами подвале наедине с Брази.
Он снова вытащил нож. Не было сомнений, что он собирается убить  ее.  Лицо
его казалось лицом дьявола. Он подтолкнул ее к раскрытой печи.
     Здесь Филомена замолчала. Она скрестила на  груди  костлявые  руки  и
посмотрела прямо на Майкла. Он знал, чего она хотела. Знал, что она  хочет
без слов рассказать ему. Он осторожно спросил:
     - Ты это сделала?
     Она кивнула головой.
     Только выпив еще стакан вина, перекрестившись и пробормотав  молитву,
она сумела продолжить свой рассказ. Она получила пачку денег и ее  отвезли
домой. Она поняла, что стоит ей только заикнуться о ночном происшествии, и
ее песенка спета. Но через два дня Брази убил ирландку,  мать  ребенка,  и
его арестовали. Филомена сходила с ума  от  страха:  она  решила  пойти  к
крестному отцу и обо всем ему рассказать. Дон Корлеоне приказал ей молчать
и обещал все уладить. В то время Брази еще не работал на дона Корлеоне.
     Еще до того, как дон Корлеоне  собирался  уладить  дело,  Лука  Брази
пытался покончить жизнь самоубийством, перерезав вены куском  стекла.  Его
перевели в тюремную больницу, и не успел он выздороветь, как дон  Корлеоне
и в самом деле уладил все с полицией. Доказательств вины Луки  не  было  и
его выпустили на свободу.
     Несмотря на то, что дон Корлеоне успокоил Филомену,  с  того  времени
она не знала покоя. Она заболела нервным расстройством и не  могла  больше
работать акушеркой.  Ей  удалось  уговорить  мужа  продать  лавку,  и  они
вернулись в Италию. Ее муж был добрым человеком; она ему все рассказала, и
он понял. Но  он  был  в  то  же  время  человеком  слабым,  и  вскоре  от
заработанного каторжным трудом состояния ничего у них не  осталось.  После
его смерти она пошла в прислуги. Кончив свой рассказ, Филомена выпила  еще
один стакан вина и сказала Майклу:
     - Твой отец великий человек. Он всегда посылал мне  деньги,  он  спас
меня от Брази. Передай ему, что я каждый день молюсь  за  него,  и  он  не
должен бояться смерти.
     Когда она ушла, Майкл спросил дона Томасино:
     - Это правда?
     Капо-мафиозо кивнул головой. "Неудивительно, что никто не  хотел  мне
этого рассказывать", - подумал Майкл.



                                    24

     Солнце Сицилии, напоминающее по утрам огромный лимон, заполнило собой
спальню. Майкл проснулся и, почувствовав прижавшееся к нему шелковое  тело
Апполонии,  осторожно  разбудил  ее.  Он  успел  изучить  ее  всю,  но  не
переставал удивляться совершенству ее тела.
     Апполония вышла из спальни и направилась к ванной в  конце  коридора,
чтобы принять душ и одеться. Майкл,  все  еще  голый,  зажег  сигарету  и,
согреваемый ласковым утренним солнцем, продолжал лежать. Это был последний
их день на усадьбе доктора Таца. Дон Томасино подыскал им убежище в другом
городе, на южной оконечности Сицилии. Апполония, которая  была  на  первом
месяце беременности, хотела  погостить  несколько  недель  в  родительском
доме, а потом присоединиться к Майклу.
     Накануне вечером, когда Апполония  отправилась  спать,  дон  Томасино
попросил Майкла задержаться для беседы.
     Дон был озабочен, устал и признался,  что  его  волнует  безопасность
Майкла.
     - Свадьба открыла твое местопребывание, - сказал он  Майклу.  -  Меня
удивляет, что твой отец ничего не предпринял для переправки тебя в  другое
место. У меня много проблем с молодыми турками  в  Палермо.  Я  сделал  им
несколько предложений и они могли смочить клювы больше,  чем  заслуживают,
но это дерьмо хочет заполучить все. Я не  могу  их  понять.  Они  пытались
устроить мне несколько ловушек, но меня не так просто убить. Им необходимо
понять, что я для них слишком крепкий орешек, но в том-то  и  вся  беда  с
молодыми  людьми,  какими  бы  способностями  они  не  обладали.  Они   не
обдумывают свои действия и хотят всей воды из колодца.
     И тогда дон Томасино сказал Майклу, что два пастуха, Фабрицио и Кало,
поедут  с  ним  в  качестве  телохранителей.  Сам  дон   Томасино   должен
распрощаться с ним сейчас, так как рано утром уезжает по делам в  Палермо.
Но ни в коем случае не надо рассказывать об этом  доктору  Таца,  так  как
старик собирается провести вечер в Палермо и может проболтаться.
     Майкл знал, что у дона Томасино  много  неприятностей.  Стену  вокруг
дома ночью оцепила вооруженная  стража,  а  несколько  наиболее  преданных
пастухов с люпарами всегда находились в самом доме. Дон Томасино ходил все
время с оружием и в сопровождении личного телохранителя.
     Утреннее солнце стало жечь нестерпимо сильно. Майкл потушил сигарету,
надел рабочие брюки и берет, какой носит большинство мужчин  Сицилии.  Все
еще босой, он перегнулся через подоконник спальни и в одном  из  кресел  в
саду увидел  Фабрицио.  Фабрицио  лениво  расчесывал  свои  густые  черные
волосы, а его люпара была небрежно брошена  на  стол.  Майкл  свистнул,  и
Фабрицио посмотрел на окно.
     - Привези машину, - крикнул ему Майкл.  -  Через  несколько  минут  я
уезжаю. Где Кало?
     Фабрицио поднялся. Рубашка на нем была расстегнута и обнажала синие и
красные линии татуировки.
     - Кало пьет кофе, - сказал он. - Твоя жена тоже едет?
     Майкл сузил глаза. Он вспомнил,  что  в  последние  несколько  недель
Фабрицио слишком часто провожал Апполонию взглядом. Он,  конечно,  никогда
не сделает неосторожного шага по отношению к жене друга  дона.  В  Сицилии
это самый надежный шаг к смерти.
     - Нет, она поедет сначала к родителям, а к  нам  присоединится  через
несколько дней.
     Он видел, как Фабрицио побежал к каменному сараю, служившему  гаражом
для "альфа-ромео".
     Майкл вышел в коридор и направился к ванной. Апполония  исчезла.  Она
теперь, наверное, на кухне и собственноручно готовит завтрак, пытаясь хоть
чем-то загладить вину:  ей  казалось,  что  Майкл  недоволен  ее  желанием
повидаться с родителями и братьями перед поездкой. Дон Томасино переправит
ее потом к новому убежищу Майкла.
     Старуха Филомена подала Майклу кофе и стыдливо  благословила  его  на
прощание.
     - Я напомню о тебе отцу, -  пообещал  Майкл,  и  Филомена  благодарно
кивнула головой.
     На кухню вошел Кало и тут же направился к Майклу.
     - Машина во дворе, - сказал он. - Пойти за чемоданами?
     - Нет, я их сам принесу, - ответил Майкл. - Где Аппола?
     На лице Кало появилась забавная улыбка.
     - Она сидит за рулем и  горит  желанием  нажать  на  газ.  Она  будет
настоящей американкой еще до того, как приедет в Америку.
     Крестьянка за рулем автомобиля - дело для Сицилии неслыханное.  Майкл
позволял Апполонии прокатиться иногда во дворе усадьбы,  но  всегда  сидел
рядом с ней, так как часто вместо тормоза она нажимала на газ.
     - Приведи Фабрицио, и ждите меня в машине, - сказал Майкл.
     Он вышел из кухни и  побежал  наверх,  в  спальню.  Чемодан  был  уже
уложен. Перед тем,  как  взять  его,  Майкл  посмотрел  в  окно  и  увидел
автомобиль возле ступеней дома, напротив входа на кухню. Апполония  сидела
в машине, положив руки на руль. Кало нагружал багажник корзинами  с  едой.
Майкл рассердился, когда увидел, что Фабрицио уходит по какому-то делу  за
ворота. Что он, черт побери, делает? Придется  проучить  этого  проклятого
пастуха. Майкл спустился по лестнице и решил еще раз заскочить на кухню  и
окончательно попрощаться с Филоменой.
     - Доктор Таца все еще спит? - спросил он старуху.
     На сморщенном лице Филомены появилось выражение хитрости.
     - Старые петухи не способны  встречать  солнце,  -  ответила  она.  -
Доктор уехал вчера в Палермо.
     Майкл рассмеялся. Он вышел из кухни и в нос ему ударил сильный  запах
лимонных бутонов. Он заметил, что Апполония машет ему рукой и  понял,  что
она делает ему знак оставаться на месте.  Она  сама  подъедет  к  нему  на
машине. Кало стоял,  улыбаясь,  рядом  с  машиной.  Люпара  была  небрежно
переброшена через его плечо. Фабрицио не было видно. В этот момент  мощный
взрыв потряс все. Дверь кухни разлетелась на куски, а Майкла отбросило  на
три метра в сторону, к кирпичной стене усадьбы. С  крыши  дома  посыпались
черепицы, и одна из них больно ударила Майкла по плечу. Он успел заметить,
что от "альфа-ромео" не осталось ничего, кроме четырех колес  и  стального
остова.
     Он очнулся в темной  комнате  и  услышанные  им  голоса  были  такими
низкими, что смысла слов он  разобрать  не  мог.  Инстинкт  самосохранения
заставил его притвориться, будто он еще не пришел в  сознание,  но  голоса
вдруг умолкли, кто-то склонился над ним и ясно проговорил:
     - Наконец-то ты к нам вернулся.
     Включили свет, и Майкл повернул голову. На него смотрел доктор Таца.
     - Позволь мне взглянуть на тебя, и я  сразу  погашу  свет,  -  сказал
доктор Таца. - Он пытался поймать в фокус луча карманного  фонарика  глаза
Майкла. - Все будет хорошо, - сказал доктор Таца Майклу, а потом обратился
к кому-то третьему. - Можешь с ним говорить. Он уже способен понять.
     Это был дон Томасино, сидевший на стуле, рядом с кроватью. Майкл ясно
его видел.
     - Майкл, я могу с тобой поговорить? - спросил дон Томасино.  -  Может
быть, ты хочешь отдохнуть?
     Проще было поднять руку, чем ответить, и Майкл так и сделал.
     - Кто вывел машину из гаража? - спросил дон Томасино. - Фабрицио?
     Майкл, сам не сознавая, что делает, улыбнулся. Эта странная застывшая
улыбка должна была означать "да".
     - Фабрицио исчез, - сказал дон Томасино. - Слушай меня, Майкл. Ты был
без сознания неделю. Понимаешь? Все думают, что ты погиб, и теперь тебя не
ищут. Я послал сообщение твоему отцу,  и  мы  получили  его  распоряжения.
Ждать осталось недолго, ты возвращаешься в Америку. Пока  можешь  спокойно
здесь отдыхать. Еще надежнее будет в моем доме на вершине горы.  Парни  из
Палермо заключили со мной мир. Оказывается,  все  время  они  гонялись  за
тобой. Они делали вид, что преследуют меня, но на самом деле хотели  убить
тебя. Ты это должен знать. Что касается всего остального,  предоставь  это
мне. Ты приходи скорее в себя, и сиди спокойно.
     Теперь Майкл помнил все. Он знал, что  его  жена  погибла,  что  Кало
погиб. Он подумал о старухе, которая в момент взрыва была на кухне.
     - Филомена? - прошептал он.
     - Она не ранена, -  тихо  ответил  дон  Томасино.  -  Взрывная  волна
вызвала у нее кровотечение из носа. О ней не беспокойся.
     - Дон Томасино, - сказал Майкл. - Передай своим  пастухам,  что  тот,
кто выдаст мне Фабрицио, получит лучшее в Сицилии пастбище.
     Двое мужчин вздохнули с облегчением. Дон Томасино  взял  с  соседнего
столика стакан и выпил желтоватую жидкость. Доктор Таца, который продолжал
сидеть на кровати, рассеянно заметил:
     - Знаешь, ты вдовец. В Сицилии это редкость.
     Майкл дал дону Томасино знак  приблизиться  к  нему.  Дон  присел  на
кровать и наклонил голову.
     - Передай отцу, что я хочу домой, - сказал Майкл. - Передай отцу, что
я хочу быть его сыном.
     Но еще месяц выздоравливал Майкл и еще два месяца ушло на  оформление
необходимых документов. После этого он полетел самолетом из Палермо в Рим,
а из Рима в Нью-Йорк. Фабрицио исчез бесследно.



                                    25

     По окончании колледжа Кей Адамс получила  работу  в  начальной  школе
Нью-Хэмпшира. Первые шесть месяцев после исчезновения  Майкла  она  каждую
неделю звонила его матери и спрашивала, нет ли новостей.  Миссис  Корлеоне
всегда разговаривала с ней дружеским тоном и каждый  разговор  заканчивала
фразой: "Ты хорошая девушка, очень хорошая. Забыть Майкла и найти хорошего
мужа". Кей это не обижало, она понимала, что мать Майкла заботиться о ней.
     На каникулы Кей решила съездить в Нью-Йорк, чтобы купить себе кое-что
из вещей и встретиться с подругами по колледжу. Она думала также  заняться
в Нью-Йорке поисками более интересной работы. Два года она  ни  с  кем  не
встречалась, только читала и преподавала. В Лонг-Бич она  тоже  больше  не
звонила. Жизнь становилась нестерпимой, но она верила,  что  Майкл  найдет
путь написать ей или прислать весточку. Он этого не сделал,  не  доверился
ей, и она чувствовала себя униженной.
     Она села на первый поезд, и в полдень была уже возле своей гостиницы.
Ее  подруги  работали,  и  звонить  им  на  работу  не   хотелось.   После
утомительной поездки не хотелось идти за покупками.  Она  вспомнила  ночи,
проведенные вместе с Майклом в гостиничных номерах, и ее охватило  чувство
одиночества. Это, как обычно,  заставило  ее  позвонить  матери  Майкла  в
Лонг-Бич.
     Ответил грубый мужской голос с нью-йоркским акцентом.  Кей  попросила
позвать к телефону миссис Корлеоне.  После  нескольких  минут  молчания  в
трубке раздался тяжелый женский голос. Миссис Корлеоне спросила, кто хочет
с ней говорить.
     Кей теперь была немного растеряна.
     - Говорит Кей Адамс, - сказала она. - Вы меня помните?
     - Конечно, конечно я тебя помню, - сказала миссис Корлеоне. -  Почему
ты не звонить до сих пор? Ты жениться?
     - О, нет, - сказала Кей. - Я была занята. - Ее  удивил  сердитый  тон
миссис Корлеоне. - Вы что-нибудь слышали о Майкле? У него все в порядке?
     Последовала  короткая  пауза,  потом   миссис   Корлеоне   заговорила
решительным тоном.
     - Майки дома, - сказала она. - Он не звонить тебе? Он не видеть тебе?
     Этого Кей не ожидала. Ей захотелось плакать  от  унижения.  Несколько
изменившимся голосом она спросила:
     - Сколько времени он дома?
     - Шесть месяцев, - ответила миссис Корлеоне.
     - О, понимаю, - сказала Кей. Она и в самом деле поняла. Горячие волны
стыда перед матерью Майкла накатывались на нее, но потом она рассердилась.
Рассердилась на Майкла, на его  мать,  на  всех  этих  чужаков-итальянцев,
неспособных соблюдать даже  самые  элементарные  правила  приличия.  Пусть
Майкл не хочет с ней спать, пусть не хочет на ней жениться, но ведь он мог
понять, что она будет за него волноваться  просто  как  друг.  Неужели  он
считает ее такой же, как те несчастные итальянки, что  кончают  собой  или
бросаются с криками  и  кулаками  на  обманувших  их  любовников?  Но  она
старалась говорить бесстрастным голосом.
     - Я понимаю, большое спасибо, - сказала она. - Я рада, что Майкл дома
и что у него все в порядке. Больше я звонить не буду.
     Голос миссис Корлеоне был  нетерпеливым,  и  она,  кажется,  даже  не
слушала Кей.
     - Если ты хотеть видеть Майки, ты  прийти  сюда  сейчас.  Сделай  ему
красивый сюрприз. Ты взять такси и я сказать человеку заплатить для  тебя.
Ты сказать  таксисту  поставить  двойные  часы,  иначе  он  не  поехать  в
Лонг-Бич. Но ты не платить. Человек моего мужа на воротах платить.
     - Я не могу этого сделать, миссис Корлеоне, - холодно ответила Кей. -
Если бы Майкл хотел меня видеть, он позвонил бы мне домой.
     Голос миссис Корлеоне был теперь резким и нетерпеливым.
     - Ты хорошая девушка, у тебя красивые ноги, но у тебя мало мозгов,  -
засмеялась мать Майкла. - Ты придти ко мне, не к Майки. Я хочу говорить  с
тобой. И не платить за такси. Я ждать тебя.
     В трубке послышался щелчок. Миссис Корлеоне повесила трубку.
     Кей могла перезвонить и сказать, что не может приехать, но она знала,
что должна увидеть Майкла и поговорить с ним.  Раз  он  дома  и  этого  не
скрывают, значит, неприятности позади, и он может вести  нормальный  образ
жизни. Она вскочила с кровати и начала готовиться к встрече.  Она  уделила
много внимания своему лицу и одежде. Выходя из номера, она  посмотрела  на
свое отражение в  зеркале.  Во  время  последней  встречи  с  Майклом  она
выглядела лучше. Неужели она покажется ему старой и непривлекательной? Она
стала  женственнее,  ее  формы  округлились,  груди  пополнели.   Говорят,
итальянцы это любят, хотя Майкл и сказал, что она нравиться ему худой. Ах,
какое это имеет значение! Ясно, что Майкл  не  хочет  возобновлять  связи.
Иначе он нашел бы возможность хоть раз позвонить ей.
     Таксист отказался везти ее в Лонг-Бич, пока она ему не  улыбнулась  и
не сказала, что заплатит в два раза больше, чем покажет  счетчик.  Поездка
длилась почти час, и аллея Корлеоне очень изменилась со времени последнего
ее визита сюда. Сейчас ее окружал металлический  забор,  а  вход  в  аллею
преграждали железные ворота. Человек  в  широких  брюках  и  белом  жакете
поверх красной  рубашки  открыл  ворота,  сунул  голову  в  окошко  такси,
посмотрел на счетчик и отсчитал  шоферу  несколько  зеленых  бумажек.  Кей
вышла из такси и направилась к центральному зданию аллеи.
     Миссис Корлеоне сама открыла дверь и, к удивлению  Кей,  взволнованно
обняла ее. Потом она посмотрела на Кей оценивающим взглядом.
     - Ты красивая девушка, - сказала она. - У меня глупые сыновья.
     Она потянула Кей к себе и повела ее на кухню, где уже стоял поднос  с
едой, а на плите кипел чайник.
     - Майкл придти домой еще немного, - сказала она. - Ты увидеть его.
     Они присели, и  старуха  заставила  Кей  есть,  а  сама  принялась  с
любопытством ее расспрашивать. Ее обрадовало,  что  Кей