Трецца открыл ящик стола и вытащил оттуда плотную карточку с  красной
каймой. Швырнув ее Пишотте, он сказал:
   - Это специальный пропуск, подписанный мною лично. С  ним  ты  можешь
передвигаться по всей Италии и Сицилии -  полиция  никогда  не  задержит
тебя. Это дороже золота.
   Пишотта поблагодарил наклоном  головы  и  положил  пропуск  в  карман
куртки... По дороге в Рим он видел, как дон  Кроче  показывал  такой  же
пропуск, и понял, что получил нечто весьма ценное. Но тут ему  пришла  в
голову мысль - а что, если его схватят с этим пропуском?  Скандал  будет
такой, что всколыхнет всю страну. Второй человек в отряде  Гильяно  -  и
вдруг обладатель пропуска, подписанного  самим  министром  юстиции?  Как
такое может  быть?  Мозг  Пишотты  усиленно  заработал,  пытаясь  решить
загадку, но ответа в голову не приходило.
   То, что министр дал ему столь важный документ, показывало его  добрую
волю. Приятно было и то, как щедр был к нему  дон  Кроче.  И  все  равно
Пишотта не верил им. Прежде чем  распрощаться  с  Треццой,  он  попросил
министра написать Гильяно  записку,  которая  подтверждала  бы,  что  их
встреча действительно состоялась. Трецца отказался.
 
*** 
 
   Когда Пишотта вернулся в горы, Гильяно с пристрастием  допросил  его,
заставляя вспомнить и повторить каждое слово.  Пишотта  показал  Гильяно
пропуск с красной каймой и высказал удивление, почему  министр  дал  ему
этот пропуск - ведь это же опасно для министра, тут стоит его подпись.
   - Ты настоящий брат мне, - сказал Гильяно, похлопав его по  плечу.  -
Ты куда подозрительнее меня, а вот ведь так мне предан, что будто ослеп.
Наверняка дон Кроче попросил его дать тебе этот пропуск.  Они  надеются,
что ты им воспользуешься, приедешь в Рим и станешь их осведомителем.
   - Ах он потаскухин  осел,  -  вскипел  от  ярости  Пишотта.  -  Уж  я
воспользуюсь этим пропуском - поеду туда и перережу ему горло.
   - Нет, - сказал Гильяно. - Храни этот пропуск. Он нам  пригодится.  И
еще одно. Похоже, конечно, что это подпись Треццы, но я не  уверен,  что
это так. Это подделка. И  когда  им  будет  выгодно,  они  всегда  могут
сказать, что пропуск недействителен. А если им будет выгодно  иначе,  то
скажут, что пропуск в полном порядке, и представят запись, что он  выдан
Треццой...
   Пишотта признал, что это выглядит разумно. Он  все  больше  удивлялся
тому, что Гильяно, такой открытый и честный, способен легко  разгадывать
махинации своих врагов...
   - Тогда как же можем мы верить, что  они  сдержат  свои  обещания?  -
сказал Пишотта. - Почему мы должны им помогать?  Мы  политикой  ведь  не
занимаемся.
   Гильяно задумался. Аспану всегда был циником и человеком  жадноватым.
Они не раз  ссорились  из-за  того,  как  делить  награбленное:  Пишотта
требовал увеличить долю отряда.
   - А у нас нет выбора, - сказал Гильяно. - Если  коммунисты  придут  к
власти, они никогда мне  не  простят.  Так  что  сейчас  наши  друзья  и
товарищи по оружию -  -  это  христианские  демократы,  министр  Трецца,
кардинал Палермский и, конечно, дон  Кроче.  Самое  главное  для  нас  -
сдержать  коммунистов.  Мы  встретимся  с  доном  Кроче   и   обо   всем
договоримся. - Он помолчал и потрепал Пишотту по плечу.  -  Это  хорошо,
что ты вынул из кардинала записку. Да и пропуск тоже нам пригодится.
   Но Пишотта все еще не был убежден.
   - Мы выполним за них всю черную работу, - сказал он. - А потом будем,
точно нищие, выклянчивать у них прощение. Я никому из них не верю -  они
разговаривают с нами  так,  будто  мы  глупее  девчонки,  которой  можно
пообещать все сокровища мира, только бы уложить в постель. Я считаю,  мы
должны драться за себя и то, что  мы  добываем,  оставлять  себе,  а  не
раздавать беднякам. Мы же давно могли бы разбогатеть и жить как короли в
Америке или Бразилии. Вот как надо поступать, тогда можно и не считаться
с этими pezzonovante.
   Гильяно решил раскрыть ему карты.
   - Аспану, - сказал он, - ставку  мы  должны  делать  на  христианских
демократов и на дона Кроче. А если  мы  добьемся  чего  надо  и  получим
прощение, народ Сицилии уж конечно захочет, чтобы правили им мы. Так что
мы выиграем по всем статьям.
   Гильяно помолчал и с улыбкой посмотрел на Пишотту.
   - Если же они нас надуют,  ни  я,  ни  ты  не  упадем  в  обморок  от
удивления. Ну что мы  потеряем?  В  любом  случае  нам  все  равно  надо
сражаться с коммунистами - это наши  враги...  А  теперь  выслушай  меня
внимательно. Мы с тобой думаем одинаково. Вот побьем коммунистов,  тогда
и возьмемся за "Друзей" и за дона  Кроче  -  это  будет  наша  последняя
схватка.
   Пишотта передернул плечами.
   - Мы делаем ошибку, - сказал он.
   Гильяно хоть и  продолжал  улыбаться,  но  задумался.  Он  знал,  что
Пишотте нравится жить вне закона. Это соответствует  его  характеру,  и,
хотя он смекалист и хитер, у него нет  дара  предвидения.  Не  может  он
совершить прыжок в будущее и понять, какая  участь  неизбежно  ждет  их,
если они останутся вне закона.
 
*** 
 
   Поздно вечером Аспану Пишотта сел на выступе скалы и  решил  выкурить
сигарету. Однако резкая боль в груди почти тотчас заставила его потушить
ее, что он и сделал, а окурок положил в карман. Он понимал, что  у  него
разыгрывается туберкулез, но понимал и то, что если он несколько  недель
пробудет в горах, то, безусловно, почувствует себя лучше. Тем не  менее,
он не мог успокоиться: его сверлила  мысль,  что  он  не  все  рассказал
Гильяно.
   Во время поездки к министру Трецце и кардиналу дон  Кроче  все  время
был с ним. Каждый вечер они вместе ужинали, и дон  рассуждал  о  будущем
Сицилии, о наступающих тревожных временах. Пишотта не сразу  понял,  что
дон обхаживает его, пытается  перетянуть  в  какой-то  мере  на  сторону
"Друзей" и исподволь намекает, что  для  Пишотты,  как  и  для  Сицилии,
будущее может сложиться благоприятнее с доном, чем с Гильяно. Пишотта  и
виду не подал, что понял,  куда  дон  клонит.  Однако  у  него  возникли
подозрения относительно добропорядочности Кроче.  Раньше  он  никого  не
боялся, кроме, пожалуй. Тури Гильяно. Но дон Кроче,  который  всю  жизнь
стремится добиться "уважения" - визитной карточки шефа мафии, -  вызывал
у него страх. Сейчас он понял, что опасается, как бы дон  не  перехитрил
их и не предал, а тогда они довольно скоро будут лежать на земле ничком.
Глава 20
 
   Выборы в сицилийское законодательное  собрание  в  апреле  1948  года
окончились катастрофой  для  христианских  демократов.  "Блок  народного
фронта", куда входили коммунисты и социалисты, набрал 600 000 голосов, в
то время как христианские демократы всего 330  000.  Остальные  500  000
голосов распределились между монархистами и мелкими партиями. Рим был  в
панике. Необходимо было что-то предпринять,  иначе  Сицилия,  эта  самая
отсталая часть страны, на  предстоящих  общенациональных  выборах  будет
сильно способствовать превращению Италии в социалистическое государство.
   Все месяцы, предшествовавшие выборам, Гильяно выполнял условия своего
соглашения с Римом. Он срывал лозунги  оппозиционных  партий,  устраивал
налеты на штаб-квартиры левых групп, разгонял  их  митинги  в  Корлеоне,
Монтелепре, Кастелламмаре, Партинико, Пьяни-деи-Гречи, Сан-Джузеппе-Ято,
а также в Монреале. Люди из его отряда повсюду развешивали плакаты,  где
большими черными буквами было написано "смерть коммунистам"; кроме того,
они спалили несколько клубов, созданных  рабочими-социалистами.  Но  всю
эту кампанию Гильяно начал слишком поздно, и она уже не  могла  повлиять
на исход местных выборов, идти же на самую страшную меру - убийство - он
не желал. Между доном Кроче, министром Треццой, кардиналом Палермским  и
Тури Гильяно шла непрерывная переписка. В адрес Гильяно сыпались упреки.
Он-де  действует  недостаточно  круто,  так  им  не  удастся  к   началу
общенациональных выборов переломить ход событий. Все эти письма  Гильяно
сохранил для своего завещания.
   Необходим был мощный удар, и план такой операции родился в изощренном
мозгу дона Кроче. Стефан Андолини привез этот план Гильяно.
   Левые  настроения  преобладали  в  двух  самых  неспокойных  городках
Сицилии: Пьяни-деи-Гречи и Сан-Джузеппе-Ято. Вот  уже  много  лет  здесь
праздновали Первое мая - даже при Муссолини. Дело в том, что  на  первое
мая приходится день святой Розалии, так что праздник  оказывался  сугубо
религиозным, а это фашистскими властями не запрещалось. Но  теперь  люди
смело шли под красными флагами в  первомайских  колоннах  и  без  страха
произносили пламенные речи. Через неделю должна  была  состояться  самая
крупная  в  истории  Сицилии  демонстрация.  Два  города   по   традиции
объединятся, и посланцы со всей Сицилии приедут вместе с семьями,  чтобы
отметить  одержанную  победу.  Сенатор-коммунист  Ло  Каузи,   известный
пламенный оратор, выступит с программной речью. Левые партии  собирались
официально отпраздновать свой поразительный успех на выборах.
   План дона Кроче состоял в том, чтобы отряд Гильяно внезапно напал  на
демонстрантов и разогнал их. Люди Гильяно расставят пулеметы  и  откроют
огонь поверх толпы - она разбежится. Это будем первый шаг в кампании  по
запугиванию, нечто вроде отеческого  предупреждения,  этакий  указующий,
предостерегающий жест. А  сенатору-коммунисту  Ло  Каузи  полезно  будет
узнать, что место в парламенте  еще  не  гарантирует  неприкосновенности
личности и вовсе не означает, что Сицилия - его вотчина. Гильяно одобрил
план и отдал приказ своим командирам - Пишотте,  Терранове,  Пассатемпо,
Сильвестро и Стефану Андолини - подготовить и провести эту операцию.
   Последние три года празднование происходило на огромной горной поляне
между  Пьяни-деи-Гречи  и  Сан-Джузеппе-Ято,  зажатой  с   двух   сторон
вершинами-близнецами -  горой  Пиццута  и  горой  Кумета.  Жители  обоих
поселков добирались туда по крутым извилистым дорогам, которые сходились
чуть ли не на самом верху; встретившись, те и другие сливались в  единую
процессию.  Миновав   узкий   проход,   они   оказывались   на   поляне,
располагались здесь группами, и начиналось веселье.  Проход  этот  носил
название Портелла-делла-Джинестра.
 
*** 
 
   Пьяни-деи-Гречи и Сан-Джузеппе-Ято были бедными поселками,  где  люди
жили в старых домах и занимались допотопным сельским  хозяйством.  Здесь
чтили древние законы чести: женщины могли сидеть  на  крыльце  только  в
профиль, дабы не испортить свою репутацию. Но в этих городках жили самые
большие бунтари на всей Сицилии.
   В этих древних селениях почти все  дома  были  сложены  из  камня;  в
некоторых из них вместо окон были небольшие отверстия  с  металлическими
заслонками. Животные часто жили там же, где и люди. И в местных пекарнях
козы и барашки грудились прямо  у  печей:  если  свежая  булка  случайно
падала на пол, то обычно отправлялась прямо в навоз.
   Мужчины батрачили у богатых  землевладельцев  за  доллар  в  день,  а
иногда  и  того  меньше  -  на  такие  деньги  семью,  естественно,   не
прокормишь. Поэтому  за  пакет  макарон  и  бесплатную  одежду,  которую
раздавали "черные вороны", как прозвали здесь  монахинь  и  священников,
люди готовы были поклясться в чем угодно - например, что они проголосуют
за христианских демократов.
   Однако на местных  выборах  в  апреле  1948  года  они  вдруг  отдали
большинство голосов за социалистическую и коммунистическую  партии.  Дон
Кроче, который полагал, что  область  находится  под  контролем  местной
мафии, был в  бешенстве.  Но  вслух  сказал  только,  что  его  огорчило
неуважение к католической  церкви.  Как  могли  благочестивые  сицилийцы
обмануть святых сестер, дававших хлеб их детям  с  истинно  христианским
милосердием?
   Кардинал Палермский тоже был раздосадован. Ведь он специально ездил в
эти два поселка, отслужил там мессу и предостерег  их  -  не  голосуйте,
мол, за коммунистов. Он благословил и даже крестил их детей, а  они  все
равно  пошли  против  церкви.  Он  вызывал  к  себе  в  Палермо  местных
священников  и  внушал  им,  что  они  должны  умножить   усилия   перед
общенациональными выборами. И не  столько  ради  политических  интересов
церкви, сколько во имя спасения заблудших душ.
   И только министр Трецца не слишком удивился. Он был сицилийцем и знал
историю острова. Жители этих двух поселков были  люди  гордые  и  всегда
яростно сражались против сицилийских  богачей  и  римской  тирании.  Они
первыми присоединились к Гарибальди, а еще раньше боролись против мавров
и французских завоевателей. Жители Пьяни-деи-Гречи вели свою родословную
от греков, бежавших на Сицилию от  турецких  завоевателей.  До  сих  пор
здесь бережно хранили древние обычаи, говорили на греческом языке, а  во
время греческих праздников надевали национальные костюмы. Мафия,  всегда
разжигавшая недовольство, была очень сильна в  этой  местности.  Поэтому
министр Трецца был несколько разочарован доном Кроче, так и не  сумевшим
вразумить  этих  людей.  Он,  правда,  знал,  что  голосованием  в  этих
поселках, как и во  всей  округе,  управлял  один-единственный  человек,
активист социалистической партии по имени Сильвио Ферра.
   Во время второй мировой войны Ферра служил в итальянской армии и  был
удостоен многих наград. Он заработал свои медали в африканской  кампании
до того, как попал в плен к американцам. В лагере  для  военнопленных  в
США посещал курсы, где пленным растолковывали, что такое демократия...
   Вскоре  после  возвращения  на  родину  Сильвио  Ферра   понял,   что
христианские демократы - орудие в руках богачей, а уразумев это, вступил
в кружок, организованный  рабочими-социалистами  в  Палермо.  Он  жаждал
знаний и любил книги. Вскоре он уже  запоем  читал  Маркса  и  Энгельса;
затем вступил в социалистическую партию. Ему было поручено  организовать
партийную ячейку в Сан-Джузеппе-Ято.
   За четыре года  ему  удалось  сделать  то,  чего  не  могли  добиться
агитаторы с севера Италии. Он перевел на  сицилийский  диалект  доктрины
Красной революции и социализма. Он  убедил  людей,  что  голосование  за
социалистическую партию даст им кусок земли. Он говорил,  что  помещичьи
угодья надо разделить и раздать крестьянам, раз помещики не  возделывают
их. Ведь на этой земле можно было бы  вырастить  пшеницу  и  кормить  ею
детей. Он убеждал жителей, что коррупцию в сицилийском  обществе  сможет
уничтожить только правительство социалистов. Тогда не надо будет  совать
взятки чиновникам, чтобы те не драли три шкуры,  нести  священнику  пару
яиц, чтобы он прочел письмо из Америки, а почтальону платить лиру, чтобы
доставлял почту; мужчинам не придется больше торговать своими  мускулами
и за гроши обрабатывать поля герцогов и  баронов.  Нищенским  заработкам
наступит конец, а члены правительства будут подлинными слугами народа...
Сильвио Ферра цитировал Библию и  молитвы,  доказывая,  что  официальная
католическая  церковь  поддерживает  обанкротившийся   капиталистический
строй, правда, сам при этом исправно ходил к обедне по воскресеньям.  Он
строго следил за тем,  чтобы  его  жена  и  дети  соблюдали  все  законы
сицилийского домостроя, так как верил в издавна  существующие  ценности:
безграничную преданность  сына  матери,  почитание  отца,  обязательства
перед родственниками.
   Мафия в Сан-Джузеппе-Ято предупредила  его,  что  он  слишком  далеко
заходит, в ответ он улыбнулся и сказал, что будет очень  рад,  если  они
станут друзьями, хотя в глубине души знал:  именно  с  мафией  предстоит
самая тяжелая и долгая битва. Дон Кроче посылал к  нему  своих  людей  в
расчете на то, что удастся договориться,  но  те  вернулись  ни  с  чем.
Сильвио Ферра слыл храбрым солдатом, пользовался уважением в  поселке  и
разумно относился к "Друзьям друзей". Поэтому дон Кроче решил  набраться
терпения, тем более что он ничуть не сомневался  в  успехе  христианских
демократов на выборах.
   Основной чертой характера Сильвио Ферры было сочувствие  к  ближнему,
что не часто можно встретить у сицилийских крестьян. Сосед  занеможет  -
он  накормит  его  семью;  старой  больной  одинокой  вдове  поможет  по
хозяйству; подбодрит того, кто, еле сводя  концы  с  концами,  с  ужасом
думает о завтрашнем дне.  Он  стал  провозвестником  нового  рассвета  -
рассвета  надежды,  если  к  власти  придет   социалистическая   партия.
Сицилийцам  нравилась  южная  риторика,   неизменно   окрашивавшая   его
политические выступления...
   Сильвио Ферра объединил тех,  кто  не  желал  больше  продавать  свою
рабочую силу на аукционе, где работу получали за самую низкую плату.  Он
установил твердый поденный тариф, и помещикам ничего не оставалось,  как
смириться: уж лучше заплатить, чем видеть, как у тебя  на  глазах  гниют
злаки, оливки и виноград. Но Сильвио Ферра был обречен.
   Он остался жив только благодаря покровительству Тури Гильяно.  Только
это останавливало дона Кроче. Сильвио  Ферра  родился  в  Монтелепре.  С
молодых лет было ясно, что он  за  человек.  Тури  Гильяно  безмерно  им
восхищался, хотя из-за разницы в возрасте (Гильяно был моложе на  четыре
года) и из-за того, что Сильвио ушел на фронт,  они  не  стали  близкими
друзьями.  Сильвио  вернулся  героем,  с   орденами   и   медалями.   Он
познакомился с девушкой из Сан-Джузеппе-Ято, женился и перебрался  туда.
Сильвио  Ферра  становился  заметной  политической  фигурой,  и  Гильяно
предупредил всех, кого надо было, что этот человек - его друг,  несмотря
на разницу в их убеждениях. Поэтому, начав свою кампанию по "воспитанию"
избирателей, он отдал приказ не предпринимать  никаких  действий  против
Сан-Джузеппе-Ято и, в частности, против Сильвио Ферры.
   Узнав  об  этом,  Ферра  послал  Гильяно  благодарственное  письмо  и
написал, что готов служить ему в любое время. Письмо было передано через
родителей Ферры, которые по-прежнему жили в Монтелепре с другими детьми.
Одна из их дочерей, пятнадцатилетняя Юстина, и  принесла  письмо  матери
Гильяно. Но в тот момент дома оказался Гильяно, так  что  письмо  попало
прямо ему в руки. Почти все сицилийские девушки в пятнадцать лет  -  это
уже развитые женщины, и ничего  удивительного  в  том,  что  Юстина  без
памяти влюбилась в Тури. Его сила и кошачья грация так поразили ее,  что
она уставилась на него и не в силах была оторваться.
   Тури Гильяно, его родители и Венера как раз пили  кофе  и  пригласили
девушку к столу. Она отказалась. Никто, кроме Венеры, не заметил,  какое
впечатление произвел на нее Гильяно и как она хороша. Гильяно не узнал в
ней той девочки, которую встретил когда-то на дороге, -  она  тогда  еще
плакала, и он дал ей денег.
   - Передай брату, что я благодарю его, и скажи, что за отца с  матерью
пусть не беспокоится, я их не оставлю.
   Юстина быстро вышла на улицу и бегом бросилась домой. С того дня  все
ее мысли были заняты только Тури Гильяно...
   Когда  Гильяно  дал  согласие  разогнать   демонстрацию   в   проходе
Джинестры, он первым делом послал предупреждение  Сильвио  Ферре,  чтобы
тот ни в коем случае не принимал участия в первомайской манифестации. Он
заверил Ферру, что никто  из  жителей  Сан-Джузеппе-Ято  не  пострадает,
однако  сам  Сильвио,  если  он   будет   по-прежнему   агитировать   за
социалистов, может оказаться в опасности,  от  которой  Гильяно  уже  не
сумеет его уберечь. Разумеется, он, Гильяно, никогда ничего дурного  ему
не сделает, но "Друзья друзей" во что бы то ни  стало  хотят  уничтожить
социалистическую партию на Сицилии, и Сильвио Ферра, конечно, окажется в
числе первых жертв.
   Прочитав записку, Сильвио Ферра решил, что это дон Кроче в  очередной
раз пытается его запугать. Ну что ж, пусть. Социалистическая партия идет
к победе на выборах, и он ни за что на свете не  пропустит  предстоящего
торжества.
 
*** 
 
   Первого мая жители Пьяни-деи-Гречи  и  Сан-Джузеппе-Ято  встали  рано
утром, чтобы отправиться в долгий путь по горным  дорогам