ы  целый  год  кормиться,  да  еще
осталось бы на приданое для дочери. Но я вынужден  ездить  в  Лондон.  Я
вынужден тратить дни на портных, которые вертят  меня  во  все  стороны.
Пренеприятное это испытание. Так что я не могу  не  жалеть  о  том,  что
костюм испорчен. Такого у меня никогда уже не будет.
   Гильяно с сочувствием разглядывал принца, а затем спросил:
   - Почему это так важно для вас и вашего круга - одеваться не как все,
да еще, извините, так тщательно? Даже сейчас вы в галстуке,  хотя  мы  в
горах. Когда мы вошли в этот дом, я заметил, что вы  застегнули  пиджак,
точно вас здесь ожидает герцогиня.
   Принц ответил серьезно и вполне искренне.
   - Почему вы носите это изумрудное кольцо, эту  золотую  пряжку?  -  с
улыбкой спросил он и подождал ответа. Но Гильяно лишь  улыбнулся.  Тогда
принц продолжал:
   - Я женился на женщине, которая гораздо богаче меня. У меня власть  и
политические обязанности. У меня имения здесь, на  Сицилии,  и  -  через
жену - еще большие имения в Бразилии. Люди на Сицилии целуют  мне  руку,
как только я выну ее из кармана, и  даже  в  Риме  ко  мне  относятся  с
большим почтением. Ибо там все решают деньги.  Взоры  всех  обращены  ко
мне. А я чувствую себя странно: я же ничего не сделал,  чтобы  заслужить
все это. Но это мое, и я должен это сохранять  -  я  не  могу  опозорить
такую важную общественную фигуру. Даже отправляясь  на  охоту  в  грубом
одеянии селянина, я должен хорошо выглядеть.  Как  богатый  и  известный
человек на охоте. Иногда я так завидую людям, вроде вас или дона  Кроче,
у которых вся сила в голове и в душе. Они добились влияния  смелостью  и
хитростью. А я, разве не смешно, достигаю того  же,  выходя  от  лучшего
портного в Лондоне.
   Гильяно очень забавляло то, что они ели за  одним  столом  и  подолгу
толковали о бедах Сицилии и трусости Рима.
   Принц знал о намерении дона Кроче переманить Гильяно на свою  сторону
и старался действовать в этом направлении.
   - Дорогой Гильяно, - сказал он,  -  как  это  вы  с  доном  Кроче  не
объединились, чтобы вместе править Сицилией? У него - мудрость возраста,
у вас - идеализм юности. И вы оба, безусловно, любите Сицилию. Почему бы
вам не объединить свои силы в будущем, которое таит опасность  для  всех
нас? Теперь, когда  война  окончилась,  многое  меняется.  Коммунисты  и
социалисты надеются уменьшить влияние церкви,  уничтожить  кровные  узы.
Они осмеливаются утверждать, что долг перед политической партией  важнее
любви к матери, преданности братьям и сестрам. Что, если они победят  на
выборах и начнут проводить такую политику?
   - Они никогда не победят, - ответил Гильяно.
   - Не будьте так уверены, - сказал принц. - Вы помните Сильвио Ферра -
он ведь был вашим другом детства. Хорошие мальчики вроде  Сильвио  пошли
на войну, а  вернулись  зараженные  радикальными  идеями.  Их  агитаторы
обещают, что люди не будут платить за хлеб и не будут платить за  землю.
Наивный крестьянин подобен ослу, идущему за морковкой. Он  вполне  может
голосовать за социалистов. Только вы и  дон  Кроче  способны  обеспечить
свободу Сицилии, - продолжал принц. - Вы должны объединиться. Дон  Кроче
всегда говорит о вас так, будто вы его сын, - он, несомненно, любит вас.
По-моему, он один может  предотвратить  войну  между  вами  и  "Друзьями
друзей". Он понимает, что вы поступаете так, как считаете нужным; я тоже
это понимаю. Но даже и сейчас  мы  втроем  можем  действовать  сообща  и
обеспечить предначертанное судьбой. Если же  не  сумеем,  то  все  будем
уничтожены.
   Тури Гильяно не мог сдержать гнева. Ну и нахалы же эти богачи!
   - Мы не договорились о вашем выкупе, а вы уже предлагаете мне союз, -
с убийственным спокойствием сказал он. - Может, вы умрете.
   В ту ночь принц плохо спал. Но Гильяно зла не затаил, и принц  провел
следующие две недели с пользой для себя. Здоровье его  улучшилось,  тело
от ежедневной зарядки на свежем воздухе  окрепло.  Хотя  он  всегда  был
худощав, тем не менее у него появились было жировые отложения на животе,
теперь же они исчезли. Он никогда  не  чувствовал  себя  лучше.  Наконец
договорились о выкупе в размере  шестидесяти  миллионов  лир  в  золоте,
которые и были выплачены через дона Кроче и аббата Манфреди. Гильяно  со
своими заместителями  и  двадцатью  наиболее  активными  членами  отряда
устроили принцу накануне его освобождения банкет.  По  этому  случаю  из
Палермо привезли шампанское.
   Этот вечер принц будет вспоминать до конца своей  жизни  -  притом  с
удовольствием.
   На следующее утро,  в  воскресенье,  принца  привезли  к  Палермскому
собору и оставили там. Шла ранняя служба, он вошел внутрь  и  помолился.
Одет он был точь-в-точь как в день своего похищения. Гильяно из уважения
к нему и желания удивить отдал его английский костюм в чистку и  починил
у лучшего портного в Риме.
 
Глава 13 
 
   Главари мафии потребовали встречи с доном  Кроче.  Хотя  он  считался
главным среди них, непосредственно они ему  не  подчинялись.  У  каждого
была своя организация. Мафия походила на средневековое королевство,  где
влиятельные бароны объединялись и поддерживали в войне самого  сильного,
которого они признавали своим правителем. Но, как и тех древних баронов,
король должен был обхаживать их, наделять полученной на  войне  добычей.
Дон Кроче правил ими не с помощью силы. Он правил, объединяя  их  разные
интересы в интерес общий, что было лишь на пользу им всем.
   Дону Кроче приходилось, держаться с ними осторожно.  У  каждого  была
своя армия, свои тайные убийцы, душители, отравители, почтенные носители
смерти от страшной лупары. В этом смысле они были равны с доном Кроче  -
потому-то  ему  и  хотелось  завербовать  Гильяно  в   качестве   своего
главнокомандующего.
   Главари мафии были  тоже  по-своему  люди  неглупые,  иные  считались
самыми коварными на Сицилии. Они не питали к дону злобы за  то,  что  он
укрепляет свою власть, - они надеялись на него и доверяли ему.  Но  даже
самый  умный  человек  в  мире  может  ошибаться.  И  они  считали,  что
пристрастие дона к Гильяно - это единственный имеющийся у него заскок.
   Дон Кроче устроил роскошный обед для шестерых  коллег  в  саду  отеля
"Умберто" в Палермо, где можно было не опасаться за свою безопасность  и
сохранение тайны.
   Из всех главарей мафии самым беспощадным и  откровенным  в  выражении
своих мыслей был дон Сиано, правивший городом  Бисакино.  Он  согласился
выступить от имени всех и сделал это вежливо, но резко,  как  принято  у
"Друзей" на высшем уровне.
   - Мой дорогой дон Кроче, - сказал дон Сиано, - ты знаешь, как мы тебя
уважаем. Это ты воскресил нас и наши семьи. Мы тебе многим обязаны.  Так
что высказываемся мы сегодня, потому что хотим оказать тебе услугу. Этот
бандит Тури Гильяно набрал слишком много силы. И слишком  уж  мы  с  ним
церемонимся. Он всего лишь мальчишка, а ведь не считается ни с тобой, ни
с  нами.  Отбирает  драгоценности  у  наших  самых  именитых   клиентов.
Захватывает  оливки,  виноград,   кукурузу   у   наших   самых   богатых
землевладельцев. А теперь он выказал нам уже полное  неуважение,  и  это
спустить ему мы не можем. Он же знает, что принц Оллорто  находится  под
нашей защитой, и все-таки похищает его.  Тем  не  менее  ты  продолжаешь
нянчиться с ним, продолжаешь протягивать ему дружескую руку. Я знаю, что
за ним сила, но разве мы не сильнее? И если мы позволим ему и дальше так
действовать, разве он не станет еще сильнее? Мы все считаем, что настало
время решать этот вопрос. Мы должны принять все  возможные  меры,  чтобы
свести на нет его силу. Если мы спустим ему  похищение  принца  Оллорто,
вся Сицилия будет хохотать над нами.
   Дон Кроче кивал головой, как бы соглашаясь со всем,  что  говорилось.
Но  молчал.   Гвидо   Кинтана,   последний   по   значимости   из   всех
присутствовавших, заявил чуть ли не плача:
   - Я - мэр Монтелепре, и все знают, что я из "Друзей". Но никто теперь
не приходит ко мне  с  подарком,  чтобы  уладить  спор  или  потребовать
возмещения ущерба. Городом правит Гильяно и разрешает мне  жить  там  из
милости, чтобы не ссориться с вами, господа. Но мне не на  что  жить,  у
меня нет никакой власти. Я просто пешка. Пока Гильяно жив, считайте, что
"Друзей" в Монтелепре не существует. Я не боюсь этого парня.  Я  однажды
поставил его на место. До того, как он стал разбойником. Думаю, что  его
можно не бояться. Если совет согласен, я попытаюсь  убрать  его.  Я  уже
разработал план и только жду вашего одобрения, чтобы его осуществить.
   Дон Пидду из Кальтаниссетты и дон Арзана из Пьяни-деи-Гречи кивнули.
   - А  что  ж  тут  трудного?  -  сказал  дон  Пидду.  -  При  наших-то
возможностях, да мы привезем его труп в Палермский собор и отправимся на
похороны, как пошли бы на свадьбу.
   Другие главари мафии - дон Маркуцци из  Вилламуры,  дон  Буччилла  из
Партинико и дон Арзана - тоже высказались "за". И стали ждать.
   Дон Кроче поднял массивную голову. И заговорил, по очереди  нацеливая
на каждого острие своего носа.
   - Дорогие друзья, я вполне согласен с вашими чувствами, - сказал  он.
- Но мне кажется, вы недооцениваете этого молодого человека. Он хитер не
по годам и, пожалуй, не менее храбр, чем каждый из здесь присутствующих.
Убить его будет не так легко. К тому же я знаю, как использовать  его  в
будущем - не только для  себя,  но  и  для  всех  нас.  Коммунистические
агитаторы подогревают сицилийцев, и  те,  совсем  потеряв  голову,  ждут
появления нового Гарибальди. Наша задача - сделать так, чтобы Гильяно не
вздумал стать их спасителем. Мне не надо говорить вам о том,  какие  это
будет иметь для нас последствия, если  эти  дикари  когда-нибудь  станут
управлять Сицилией. Мы должны убедить Гильяно бороться на нашей стороне.
Наше положение еще не настолько крепко, чтобы мы могли отказаться от его
силы, убив его.
   Дон вздохнул, запил кусок хлеба глотком вина и со  смаком  вытер  рот
салфеткой.
   - Сделайте  мне  одолжение.  Разрешите  попытаться  в  последний  раз
убедить его. Если он откажется, тогда делайте, что  считаете  нужным.  Я
дам вам ответ в течение трех дней. Только позвольте  мне  последний  раз
попытаться прийти к разумному согласию.
   Дон Сиано первым склонил голову в  знак  согласия.  В  конце  концов,
какой разумный  человек  не  может  подождать  и  отложить  на  три  дня
убийство? Когда они ушли, дон Кроче вызвал Гектора Адониса к себе  домой
в Виллабу.
 
*** 
 
   Дон разговаривал с Адонисом безапелляционно.
   - Моему терпению  с  твоим  крестником  пришел  конец,  -  сказал  он
коротышке. - Гильяно должен быть либо с нами, либо против нас. Похищение
принца Оллорто для меня  прямое  оскорбление,  но  я  готов  простить  и
забыть. В конце концов, Гильяно еще молод, и я тоже был  задирой  в  его
возрасте. Как я всегда говорил, я восторгаюсь им за это. И, поверь  мне,
ценю его способности. Я был бы несказанно рад,  если  бы  он  согласился
стать моей правой рукой. Но он  должен  признать  общий  порядок  вещей.
Среди руководителей местных организаций есть люди,  которые  не  так  уж
восхищаются им, не с таким пониманием к нему относятся. Я  не  смогу  их
удержать. Так что отправляйся к своему крестнику и передай ему то, что я
тебе сказал. И принеси мне его ответ самое позднее -  завтра.  Дольше  я
ждать не могу.
   Гектор Адонис испугался:
   - Дон Кроче, я понимаю великодушие вашего духа и поступков.  Но  Тури
упрям и, как все молодые люди, слишком уверен в  своей  силе.  Да  и  не
совсем он беспомощен. Если он начнет войну против "Друзей", выиграть он,
я знаю, не  сможет,  но  урон  нанесет  страшный.  Могу  я  обещать  ему
какое-нибудь вознаграждение?
   - Обещай ему вот что, - сказал дон. -  Он  получит  высокое  место  у
"Друзей" помимо моей личной преданности и любви. Ведь в конце-то концов,
не может же он вечно жить в горах. Настанет время, когда  ему  захочется
занять определенное место в обществе, жить  в  согласии  с  законом,  со
своей семьей. Когда такой день настанет, один только я на  всей  Сицилии
смогу обеспечить ему помилование. И  буду  несказанно  счастлив  сделать
это. Я говорю вполне искренне.
   И действительно, когда дон так говорил, ему нельзя  было  не  верить,
нельзя было не поддаться обаянию его слов.
 
*** 
 
   Отправляясь в горы на встречу с  Гильяно,  Гектор  Адонис  был  очень
обеспокоен за своего крестника и решил говорить с ним  откровенно.  Тури
должен понять, что он прежде всего любит своего крестника и  ставит  это
чувство выше повиновения дону Кроче.
   На краю утеса стояли стулья и раскладные столы. Тури и Аспану  сидели
вдвоем.
   - Я должен поговорить  с  тобой  наедине,  -  сказал  Гектор  Адонис,
обращаясь к Гильяно.
   - Коротышка, у Тури  нет  от  меня  секретов,  -  рассерженно  бросил
Пишотта.
   Адонис пропустил мимо ушей оскорбление.
   - Тури, если захочет, может рассказать тебе то, что я  скажу  ему,  -
произнес он спокойно. - Это его дело. Но тебе сказать я не  могу.  Я  не
могу взять на себя такую ответственность.
   Гильяно похлопал Пишотту по плечу.
   - Оставь нас, Аспану. Если что-то касается тебя, я тебе скажу.
   Пишотта резко поднялся, холодно взглянул на Адониса и отошел.
   Гектор Адонис долго сидел молча. Потом заговорил:
   - Тури, ты мой крестник. Я полюбил тебя еще ребенком.  Я  учил  тебя,
давал тебе читать книги, помогал тебе, когда тебя стали преследовать. Ты
один из немногих на этом свете, ради кого мне стоит жить. И тем не менее
твой двоюродный брат Аспану оскорбляет меня, а ты даже не останавливаешь
его.
   - Я доверяю тебе больше, чем  кому-либо,  за  исключением  матушки  и
отца, - сказал Гильяно.
   - И еще Аспану, -  с  укоризной  заметил  Адонис.  -  А  разве  можно
доверять такому кровожадному человеку?
   Гильяно поглядел Адонису  в  глаза,  и  тот  не  мог  не  восхититься
открытостью и честностью его лица.
   - Да, должен признать, я доверяю Аспану больше, чем тебе. Но я  люблю
тебя с самого детства. Своими книгами и мудростью ты обострил мой ум.  Я
знаю, что ты помогаешь матушке и отцу деньгами. И был верным  другом  во
время моих бед. Но я вижу, ты завязан  с  "Друзьями  друзей",  и  что-то
подсказывает мне: именно это и привело тебя сегодня сюда.
   И снова Адонис восхитился чутьем своего крестника.  Он  изложил  Тури
суть дела.
   - Ты должен примириться с доном Кроче, - сказал он. - Ни  французский
король, ни король Обеих Сицилий, ни  Гарибальди,  ни  сам  Муссолини  не
могли окончательно  подавить  "Друзей".  И  тебе  войну  против  них  не
выиграть. Умоляю тебя, помирись с ними. Поначалу ты должен уступить дону
Кроче, но кто знает, каково будет твое положение в будущем. Клянусь тебе
своей честью и головой твоей матушки, которую мы оба  любим,  дон  Кроче
верит в твой талант и питает к тебе  подлинную  любовь.  Ты  будешь  его
наследником, любимым сыном. Но сейчас ты должен признать его первенство.
   Он видел, что Тури взволнован и принял все сказанное очень серьезно.
   - Тури, подумай о своей матушке, - пылко продолжал Гектор  Адонис.  -
Ты не можешь вечно жить в горах и рисковать  жизнью,  чтобы  увидеть  ее
несколько раз в году. А дон Кроче сможет добиться для тебя помилования.
   Некоторое время молодой человек раздумывал, потом заговорил  медленно
и серьезно:
   - Прежде всего хочу поблагодарить тебя за честность, - сказал  он.  -
Предложение очень заманчиво. Но  я  дал  себе  слово  избавить  бедняков
Сицилий от нужды, а у "Друзей", думается,  цель  не  такая.  Они  служат
богачам и политикам в Риме, а это - мои заклятые враги. Давай подождем и
посмотрим. Да, конечно, я  похитил  принца  Оллорто  и  наступил  им  на
мозоль, но я даю жить Кинтане, хоть и презираю его. Терплю же я  его  из
уважения к дону Кроче. Скажи ему это. Скажи ему это и скажи также, что я
молюсь, чтобы настал день, когда мы  сможем  стать  равными  партнерами.
Когда наши интересы  не  будут  противостоять  друг  другу.  Что  же  до
главарей местных мафий, пусть делают что хотят. Я их не боюсь.
   С тяжелым сердцем Гектор Адонис принес этот ответ дону  Кроче  -  тот
лишь кивнул своей львиной головой, как будто и не ждал ничего другого.
 
*** 
 
   В последующие месяцы было предпринято три покушения на жизнь Гильяно.
Первый заход разрешили сделать Гвидо Кинтане. Он,  совсем  как  Борджиа,
предусмотрел все до  мельчайших  подробностей.  Гильяно,  совершая  свои
вылазки с гор, частенько пользовался одной дорогой. Вдоль дороги  лежали
поля с сочными  травами,  куда  Кинтана  выпустил  большую  отару  овец.
Охраняли этих овец трое безобидного вида пастухов -  выходцы  из  города
Корлеоне и старые друзья Кинтаны.
   Почти целую неделю при виде  идущего  по  дороге  Гильяно  пастухи  с
почтением приветствовали его и по старой традиции  подходили  поцеловать
руку. Гильяно вступал с  ними  в  дружеский  разговор;  пастухи  нередко
принимали участие  в  действиях  отряда,  к  тому  же  он  всегда  искал
пополнение. Он не опасался за свою жизнь, так как почти всегда  ездил  с
телохранителями, а часто с  Пишоттой,  который  стоил  по  крайней  мере
двоих. Пастухи не были вооружены и одеты были легко - под такой  одеждой
оружия не спрячешь.
   Но пастухи припрятали лупары с патронташами, подвязав их  под  брюхом
нескольких овец в центре отары. Они ждали случая,  когда  Гильяно  будет
один, без охраны. Однако  Пишотту  заинтересовали  пастухи,  проявлявшие
такое дружелюбие, да и откуда вдруг взялась эта отара овец? И через свою
сеть осведомителей он навел справки. Выяснилось, что это убийцы, нанятые
Кинтаной.
   Пишотта не стал терять времени. Он отобрал десять  бойцов  из  своего
личного  отряда  и   окружил   пастухов.   Он   принялся   подробно   их
расспрашивать: чьи это овцы, как давно они пастушествуют, где  родились,
как зовут отца  и  мать,  жену  и  детей.  Пастухи  отвечали,  казалось,
откровенно, но у Пишотты были доказательства, что они лгут.
   Устроили тщательный досмотр и оружие обнаружили. Пишотта прикончил бы
обманщиков, но Гильяно запретил это делать.  В  конце  концов,  никакого
вреда они не причинили, все дело в Кинтане.
   И вот пастухам велели отогнать овец в Монтелепре. А там,  на  главной
площади, возвестить: "Идите, получайте подарки от Тури Гильяно.  Каждому
дому овцу и благословение Тури Гильяно".
   При первой же просьбе пастухи должны были резать овец и раздавать их.
   - Запомните, - напутствовал их  Пишотта,  -  я  хочу,  чтоб  вы  были
вежливы, как  самая  разлюбезная  продавщица  в  Палермо,  получающая  с
проданного проценты.  И  передайте  наш  привет  и  благодарность  Гвидо
Кинтане.
   Дон Сиано действовал более примитивно. Он послал двух людей подкупить
Пассатемпо и Терранову, чтобы они выступили против Гильяно. Но дон Сиано
не знал, насколько предан был Гильяно даже такой зверь, как  Пассатемпо.
И  снова  Гильяно  запретил  убивать  эмиссаров,  но  Пассатемпо   лично
отдубасил их и отослал назад с отметинами.
   Третью попытку предпринял снова Кинтана. И на сей раз Гильяно потерял
терпение.
   В Монтелепре приехал  новый  священник,  бродячий  монах,  чей  облик
свидетельствовал об умерщвлении плоти во имя веры. В  воскресенье  утром
он отслужил мессу и показал людям свои священные раны.
   Его звали  отец  Додана;  это  был  высокий,  атлетического  сложения
человек, который двигался столь стремительно, что его черная сутана  так
и развевалась над потрескавшимися кожаными ботинками. Волосы у него были
белесые, а лицо - морщинистое и темное, как орех, хотя  человек  он  был
еще молодой. Через месяц о нем заговорил весь Монтелепре, так как он  не
чурался тяжелой  работы,  помогал  местным  крестьянам  убирать  урожай,
возился с детишками, озорничавшими на улице, навещал больных старух дома
и исповедовал их. И потому Мария Ломбарде Гильяно  не  удивилась,  когда
однажды в воскресенье  он  после  мессы  остановил  ее  возле  церкви