перечеркнул  все  законные  права  сицилийцев.  Он  заполнил  Сицилию
войсками, которым было приказано сначала стрелять, а потом уже  задавать
вопросы. Он арестовывал и высылал целые деревни.
   До  установления  диктатуры  в  Италии  не  было  смертной  казни,  и
государство оказывалось в невыгодном положении по  сравнению  с  мафией,
которая использовала убийство в качестве  главного  орудия  принуждения.
Все изменилось при префекте Мори. Годных мафиози, которые, придерживаясь
закона  omerta,  молчали,  даже  когда  в  ход  шла  страшная  cassetta,
расстреливали.  Так  называемых  заговорщиков   ссылали   на   маленькие
изолированные островки в Средиземном море. Через год на острове  Сицилия
не видно было ни одного главаря, и мафия как  господствующая  сила  была
уничтожена.
 
*** 
 
   Дону Кроче больше нравились демократические порядки, и он  возмущался
действиями фашистов.
   Фашисты снова стали применять cassetta, этот средневековый инструмент
пыток, ужасный ящик  метр  двадцать  длиной  и  восемьдесят  сантиметров
шириной, который  проделывал  чудеса  с  упорствующими.  Даже  у  самого
отъявленного мафиози развязывался язык, когда  его  подвергали  действию
cassetta...
   Дон Кроче, подобно величественному киту,  погрузился  в  мутные  воды
сицилийского  подполья.   Он   переселился   в   монастырь   в   обличье
францисканского монаха под  защиту  аббата  Манфреди.  Они  сотрудничали
долго и не без удовольствия.
   Когда началась вторая мировая война, Муссолини  уже  не  мог  уделять
Сицилии столько  внимания.  Дон  Кроче  немедленно  воспользовался  этим
обстоятельством,  чтобы  потихоньку  восстановить  связи  с   уцелевшими
"Друзьями друзей", и стал рассылать ободряющие  послания  старым  верным
мафиози, сосланным на маленькие островки  Пантеллерия  и  Стромболи.  Он
одарил вниманием семьи главарей мафии, которых префект  Мори  посадил  в
тюрьму.
   Дон Кроче понимал, что его единственная надежда - победа союзников  и
что он должен приложить  для  этого  все  силы.  Он  установил  связь  с
подпольными партизанскими группами и дал указание своим  людям  помогать
сбитым летчикам союзников. Так что в решающий  час  дон  Кроче  оказался
наготове.
   Когда американская армия в июле 1943 года вторглась на  Сицилию,  дон
Кроче  протянул  ей  руку  помощи.  Разве   в   этой   армии   не   было
братьев-сицилийцев,  сыновей  иммигрантов?   Неужели   сицилиец   должен
сражаться с сицилийцем ради  немцев?  Люди  дона  Кроче  убедили  тысячи
итальянцев дезертировать и укрыться в местах, заранее подготовленных для
них мафией.  Дон  Кроче  лично  установил  контакт  с  тайными  агентами
американской армии и провел наступающие войска через горные  проходы,  с
тем  чтобы  они  могли  с  флангов  обойти  тяжелые  немецкие  орудия  в
укреплениях. И вот в то время, когда английские войска на  другом  конце
острова несли тяжелые  потери  и  лишь  с  трудом  продвигались  вперед,
американская армия выполнила свою задачу гораздо раньше запланированного
времени и с очень небольшими потерями.
   Дон Кроче лично, хотя ему было уже около шестидесяти пяти  и  он  был
очень грузен, привел отряд партизан-мафиози в Палермо и выкрал немецкого
генерала,  командовавшего  обороной  города.  Он  скрывался   со   своим
пленником до тех пор, пока американская армия не  прорвала  фронт  и  не
вступила в город. Американский командующий в Южной Италии  называл  дона
Кроче в своих телеграммах в Вашингтон  "генерал  Мафия".  В  последующие
месяцы американские штабные офицеры так и звали его.
 
*** 
 
   Американским военным губернатором на Сицилии был  полковник  Альфонсо
Ла  Понто.  Будучи  высокопоставленным   политическим   деятелем   штата
Нью-Джерси,  он  сразу  получил  военное  звание  и  прошел   подготовку
специально  для  такого  поста.  Его  самыми  ценными  качествами   были
любезность и умение совершать политические сделки.  Штабных  офицеров  в
свою комендатуру он отбирал, исходя из этих качеств. Штаб его состоял из
двадцати офицеров и пятидесяти рядовых. Многие из них были  итальянского
происхождения. Дон Кроче всех их обогрел искренней любовью единокровного
брата и выказывал им всяческое расположение и привязанность. Хотя  среди
своих друзей он часто называл их "агнцами Христовыми".
   Полковник Ла Понто сделал дона Кроче  не  только  своим  приятелем  и
главным советником. Полковник часто приезжал к нему пообедать и мычал от
удовольствия, поглощая полюбившиеся блюда.
   Первейшей проблемой, которую предстояло решить, было назначение новых
мэров во все городки Сицилии.  Дон  Кроче  порекомендовал  руководителей
мафии, которые побывали в тюрьме. Поскольку в заведенных  на  них  делах
значилось, что фашистское правительство пытало их и посадило в тюрьму за
противодействие благополучию государства, считалось, что преступления, в
которых они обвинялись, были сфабрикованы.  Дон  Кроче  за  бесподобными
блюдами  из  рыбы  и  спагетти,   приготовленными   женой,   рассказывал
удивительные истории о том, как  его  друзья  -  все  убийцы  и  воры  -
отказались  поступиться   своей   верой   в   демократические   принципы
справедливости и свободы. Полковник  чрезвычайно  обрадовался,  что  так
быстро нашел идеальных людей, которые под его руководством будут править
гражданским населением. И вот за месяц  во  главе  большинства  городков
Западной Сицилии мэрами стали отъявленнейшие бандиты, каких только можно
сыскать в фашистских тюрьмах.
   И работали они на американскую  армию  превосходно.  Для  поддержания
порядка решено было оставить лишь  минимум  оккупационных  солдат.  Пока
продолжалась война на материке, в тылу американских  войск  не  было  ни
единого случая саботажа или шпионажа.  Торговля  на  черном  рынке  была
сведена к минимуму.  Полковник  получил  соответствующую  медаль  и  был
произведен в бригадные генералы.
   Мэры-мафиози дона Кроче с чрезвычайной жестокостью проводили в  жизнь
законы против контрабанды, и карабинеры неустанно патрулировали дороги и
горные проходы. Все  было  как  в  старые  времена.  Дон  Кроче  отдавал
приказания и тем и другим. Правительственные инспектора следили за  тем,
чтобы  упрямые  крестьяне  сдавали   зерно,   оливки   и   виноград   на
государственные склады по официально установленным ценам,  а  потом  эти
продукты по карточкам будут, естественно,  выдаваться  жителям  Сицилии.
Такой порядок надо было обеспечить,  и  дон  Кроче  попросил  и  получил
американские армейские  грузовики  для  перевозки  продуктов  питания  в
голодающие города Палермо, Монреале и Трапани, в Сиракузы  и  Катанию  и
даже в Неаполь на материке. Американцы восхищались  оперативностью  дона
Кроче  и  в  благодарность  наградили  его  грамотой  за  заслуги  перед
вооруженными силами Соединенных Штатов.
   Однако дон Кроче не мог питаться этой благодарностью, он не мог  даже
прочитать  ее,  ибо  был  неграмотен.  Полковник  Ла   Понто   частенько
похлопывал его по плечу, но это не могло наполнить огромного чрева  дона
Кроче.  И  вот,  не  полагаясь  на  благодарность  американцев  или   на
блаженство, даруемое богом за добродетель,  дон  Кроче  решил,  что  его
многочисленные деяния на благо человечества  и  демократии  должны  быть
вознаграждены. И набитые до отказа американские  грузовики  с  шоферами,
снабженными официальными пропусками за подписью  полковника,  катили  по
совсем  другим  адресам,  указанным  доном  Кроче.   Их   разгружали   в
собственных  складах  дона,  расположенных  в  Монтелепре,   Виллабе   и
Партинико. После чего дон Кроче и  его  соратники  продавали  товары  на
процветавшем черном рынке по ценам в пять - десять раз выше официальных.
Это помогало дону Кроче  укреплять  отношения  с  наиболее  влиятельными
руководителями возрожденной мафии. Ибо дон Кроче считал, что алчность  -
одна из величайших  человеческих  слабостей,  и  потому  охотно  делился
своими прибылями.
   Он был более чем щедр.  Полковник  Ла  Понто  получал  восхитительные
подарки  в  виде  античных  статуй,  картин  и  древних  украшений.  Это
доставляло дону удовольствие.  Офицеры  и  солдаты  отряда  американской
военной комендатуры были для него ну просто  сыновьями,  и,  как  всякий
папаша, души не чающий в детях, он осыпал их подарками. А они, будучи  в
большинстве своем выходцами из Сицилии и прекрасно  понимая  итальянский
характер и культуру, платили  ему  такой  же  любовью.  Они  подписывали
специальные пропуска для беспрепятственного проезда, особенно  тщательно
ухаживали за грузовиками, предназначенными для  дона  Кроче.  Ходили  на
вечеринки,  которые  он  устраивал;  знакомились  там   с   симпатичными
сицилийскими девушками и наслаждались атмосферой любви и тепла, что тоже
свойственно сицилийцам.  Принятые  в  сицилийских  семьях,  где  угощали
знакомыми с детства блюдами, многие из них сватались к дочерям мафиози.
   У дона Кроче все было подготовлено для восстановления своего прежнего
господства. Главари мафии по всей  Сицилии  были  у  него  в  долгу.  Он
контролировал артезианские колодцы, воду из которых продавали по  ценам,
приносившим ему хорошую прибыль.  Он  установил  монополию  на  торговлю
продуктами: обложил налогом каждый рыночный фруктовый  прилавок,  каждую
мясную  лавку,  каждое  кафе  и  даже  бродячих  музыкантов.   Поскольку
единственным источником бензина была американская армия, он и  это  дело
держал под контролем. В большие аристократические  имения  он  поставлял
управляющих и со временем собирался по дешевке  скупить  эти  земли.  Он
находился на пути установления такого господства, каким обладал до того,
как Муссолини прибрал к  рукам  Италию.  Он  твердо  решил  снова  стать
богатым. В ближайшие годы он, как гласит  поговорка,  пропустит  Сицилию
через свой пресс для оливок.
   Лишь одно тревожило дона Кроче. Его сын  совсем  спятил,  одолеваемый
чудным желанием творить добро. Его брат, отец Беньямино, не может  иметь
семью. У дона нет родных, которым он мог бы завещать  свою  империю.  Не
было среди его родни и преданного молодого вояки, который мог  бы  одеть
железную перчатку, если при помощи замшевой ему не удалось  бы  добиться
того, что надо. Люди дона уже обратили внимание на  молодого  Сальваторе
Гильяно, а аббат Манфреди подтвердил, что это тот, кто им нужен.  И  вот
по Сицилии загуляли легенды о похождениях этого парня.  Дон  чувствовал,
что это может быть решением проблемы.
 
Глава 8 
 
   Наутро после бегства из Монтелепре  Тури  Гильяно  и  Аспану  Пишотта
выкупались в быстром ручейке за пещерой на  Монте  д'Оро.  Они  положили
ружья на край утеса  и  расстелили  одеяло,  чтобы  насладиться  розовым
рассветом.
   Грот   Бьянка   был   глубокой   пещерой,    которая    заканчивалась
нагромождением валунов почти доверху. Тури и Аспану, играя здесь детьми,
ухитрились   пролезть   через   этот   завал   и   обнаружили   туннель,
заканчивавшийся выходом на противоположной  стороне  горы.  Его  прорыли
воины Спартака еще до рождества Христова.
   Пока  Аспану  чистил  оружие,  Тури  наблюдал   за   городом   внизу.
Невооруженным глазом он видел  черные  точки  -  людей,  двигавшихся  из
городка обрабатывать свои делянки.  Он  постарался  отыскать  свой  дом.
Давным-давно они с Аспану водрузили сицилийский и американский флаги над
его крышей. Их, шаловливых, лукавых мальчишек,  назвали  патриотами,  но
истинной причиной, побудившей их это сделать, было желание  видеть  дом,
пока они лазали по вершинам ближайших гор.
   Внезапно он вспомнил об одном событии, которое произошло  десять  лет
назад. Фашистские власти городка приказали  снять  американский  флаг  с
крыши Гильяно. Мальчишки были  так  взбешены,  что  сняли  оба  флага  -
американский и сицилийский. Потом они отнесли  флаги  в  свое  секретное
убежище - в грот Бьянка - и закопали их около стены из валунов.
   - Поглядывай за тропинками, - сказал Гильяно Пишотте и  отправился  в
пещеру.
   Место с флагами заросло  реденьким,  худосочным  зелено-черным  мхом.
Гильяно сначала поковырял сапогом, потом стал орудовать небольшим камнем
как лопатой. Через несколько минут  он  откопал  их.  Американский  флаг
превратился в истлевшие тряпки; сицилийский  же  флаг  они  завернули  в
американский, и он остался цел. Гильяно развернул его - алый и  золотой,
он был такой же яркий, как и в детстве. Ни одной дырочки. Гильяно  вынес
его наружу.
   - Помнишь его, Аспану? - спросил он Пишотту, рассмеявшись.
   Пишотта  уставился  на  флаг.  И   тоже   засмеялся,   только   более
возбужденно. Он подпрыгнул и выхватил флаг из руки Гильяно.  Выбежал  на
край утеса и замахал им над городком. Они понимали друг друга без  слов.
Гильяно вырвал молодое деревце, росшее на склоне утеса. Они вырыли  ямку
и закрепили в ней деревце камнями, затем прицепили к нему полотнище так,
чтобы его видел весь мир. Потом сели на край утеса и стали ждать.
 
*** 
 
   Лишь к полудню они увидели что-то - это был просто  одинокий  человек
на осле, следовавший по пыльной тропе в сторону их утеса.
   Они наблюдали за ним около часа, и, когда осел приблизился к  горному
массиву и стал подниматься по тропе, Пишотта воскликнул:
   - Вот черт, всадник-то меньше  осла.  Это,  верно,  твой  крестный  -
Адонис.
   Гильяно услышал презрение в голосе Пишотты. Пишотта - такой стройный,
франтоватый,  ладно  скроенный  -  страшился  физического  уродства.  Он
ненавидел свои слабые легкие, иногда кровянившие ему  губы,  не  потому,
что они грозили оборвать его жизнь, а потому, что это  портило,  как  он
считал, его красоту. Сицилийцы склонны давать людям прозвища,  связанные
с их физическими недостатками или уродством, и однажды  приятель  назвал
Пишотту "Бумажными легкими".  Пишотта  чуть  не  пырнул  его  перочинным
ножом. Лишь Гильяно со своей силищей помешал убийству.
   Гильяно несколько километров пробежал вниз по склону горы и спрятался
за огромным валуном. Он подождал, пока Адонис поедет по тропе мимо него,
затем выступил из-за валуна и приказал:
   - Стой!
   И вскинул лупару.
   Адонис  медленно  повернулся,  прикрывая  туловищем  движение   руки,
вытаскивавшей пистолет. Но Гильяно  рассмеялся  и  зашел  за  валун;  на
солнце поблескивал лишь ствол лупары.
   - Крестный, это Тури, - крикнул Гильяно и подождал, пока Адонис сунет
пистолет обратно за пояс и сбросит с себя рюкзак. Тогда Гильяно  опустил
лупару и вышел из укрытия. Профессор соскочил с осла,  и  они  обнялись.
Потом двинулись вверх, к утесу; Гильяно вел осла.
   - Ну, молодой человек, ты сжег за собой все мосты, - произнес  Гектор
Адонис  своим  профессорским  звучным  голосом.  -   Еще   два   мертвых
полицейских после вчерашней ночи. Это уже не шутка.
   Они взошли на утес, Пишотта поздоровался с Адонисом, и тот сказал:
   - Как только я увидел сицилийский флаг, сразу понял, что вы тут.  Его
видел весь город, включая фельдфебеля карабинеров. Они  непременно  сюда
явятся, чтобы снять его.
   Адонис распаковал мешок, притороченный к  ослу.  Он  передал  Гильяно
сильный бинокль и аптечку, свежую рубашку, нижнее белье, вязаный свитер,
бритвенные принадлежности его отца и шесть кусков мыла.
   - Вам это тут понадобится, - сказал он.
   Гильяно обрадовался полевому биноклю.
   Отдельно были завернуты  большой  кусок  зернистого  сыра  с  перцем,
буханка хлеба и два больших круглых пирога, вернее, хлеба,  прослоенного
ветчиной и сыром моззарелла  и  украшенного  сверху  яйцами,  сваренными
вкрутую.
   - Пироги послала вам Венера, - сказал  Адонис.  -  Она  говорит,  что
всегда готовила такие для мужа, когда тот скрывался в  горах.  На  одном
пироге можно жить целую неделю.
   - Они чем старее, тем лучше на вкус, -  озорно  улыбнувшись,  заметил
Пишотта.
   Молодые люди сели на траву и оторвали себе по  куску  хлеба.  Пишотта
отрезал по ломтю сыра. В  траве  вокруг  ползали  букашки,  поэтому  они
положили  мешок  с  провизией  на  гранитный  валун.  Выпили   воды   из
прозрачного ручья, который бежал всего в пятидесяти метрах  ниже.  Затем
расположились на отдых, но так, чтобы можно было смотреть из-за утеса.
   Гектор Адонис вздохнул.
   - Больно вы довольны собой, а это ведь не шутка. Если вас схватят, то
расстреляют.
   - А если я схвачу их, то тоже расстреляю, - спокойно сказал Гильяно.
   Гектора Адониса это потрясло. Значит, никакой надежды на помилование.
   - Не торопись, - сказал он. - Ты еще совсем мальчишка. Гильяно  долго
на него смотрел.
   - Я был достаточно взрослым для них,  чтобы  расстрелять  меня  из-за
куска сыра. Неужели ты думал, что я убегу? И оставлю мою семью голодать?
И позволю тебе носить мне пищу, пока я  буду  отдыхать  в  горах?  Пусть
явятся убивать меня, и я их убью. А ты, мой дорогой  крестный?  Когда  я
был ребенком, не ты ли рассказывал мне о несчастной  жизни  сицилийского
крестьянина? Как его угнетают Рим и  сборщики  налогов,  знать,  богатые
землевладельцы, которые платят за наш труд обесцененными лирами. Я ходил
на рыночную площадь в Монтелепре вместе с двумя сотнями других  жителей,
и нас отбирали там будто скот. Сто лир за  утро,  говорили  они,  хотите
соглашайтесь, хотите нет. И большинство соглашалось.  Кто  же  освободит
Сицилию, если не Сальваторе Гильяно?
   Гектор Адонис по-настоящему встревожился. Быть вне закона  достаточно
плохо, а быть бунтарем еще опаснее.
   - Все это хорошо в литературе, - сказал он. - Но в реальной жизни  ты
скоро можешь отправиться в могилу. И, помолчав, добавил:
   - К чему привели твои героические деяния прошлой ночью?  Твои  соседи
по-прежнему сидят в тюрьме.
   - Я освобожу их, - спокойно сказал Гильяно. Он  увидел  изумление  на
лице крестного, а ему нужны были его одобрение,  помощь,  понимание.  Он
видел, что Адонис все еще считает его добрым деревенским парнем.
   - Ты должен понять, каким я стал.
   Он помолчал. Как выразить то, о чем он  думает?  И  не  посчитает  ли
крестный, что он возгордился? Тем не менее, он продолжал:
   - Я не боюсь умереть. - Он улыбнулся  Гектору  Адонису,  который  так
любил его мальчишескую улыбку. - Правда, я сам этому удивляюсь. Но я  не
боюсь, что меня убьют. Мне это кажется невозможным.
   Он громко рассмеялся.
   - Ни карабинерам с их бронированными машинами и пулеметами, ни  Риму.
Не боюсь их. Я их одолею. Горы Сицилии полны разбойников.  Пассатемпо  и
его отряд. Терранова. Они бросают вызов Риму. Что могут они, могу и я.
   Гектор Адонис был одновременно удивлен и обеспокоен. Не повредило  ли
ранение мозг Гильяно? Но он сказал небрежно:
   - Забудь о Терранове и Пассатемпо. Их схватили, и они сидят в  тюрьме
в казармах Беллампо. Через несколько дней их переправят в Палермо.
   - Я вызволю их,  -  сказал  Гильяно,  -  и  надеюсь,  они  будут  мне
благодарны.
   - Благодарны? -  спросил  Гектор  Адонис.  -  Пассатемпо  убил  дядю,
подарившего ему первого осла.
   - Тогда я должен объяснить ему, что  такое  благодарность,  -  сказал
Гильяно.
   Мгновение он помолчал.
   - А теперь я хочу попросить тебя об одолжении. Хорошенько подумай,  и
если откажешься, я все равно останусь преданным тебе крестником! Забудь,
что ты лучший друг моих родителей, и забудь  о  своей  привязанности  ко
мне. Я прошу об одолжении во имя Сицилии, которую ты меня  учил  любить.
Будь моими глазами и ушами в Палермо.
   - Ты, значит, просишь меня, профессора  Палермского  университета,  -
сказал ему Адонис, - стать членом твоего отряда разбойников.
   - Это не так уж странно для Сицилии, где  все  повязаны  с  "Друзьями
друзей", - сказал нетерпеливо Пишотта. - И где еще, как не  на  Сицилии,
профессор истории и литературы носит пистолет?
   Гектор Адонис вглядывался в молодых людей, обдумывая ответ. Он  легко
может обещать помощь, а потом забыть об обещании. Так же просто он может
отказать и обещать дружескую помощь лишь периодически, как он это сделал
сегодня. В конце концов, вся эта комедия долго  не  протянется.