нулся. Это не ускользнуло  от  настороженного  взгляда  вителли.
Когда Майкл встал и протянул руку, хозяин трактира пожал ее с  улыбкой  на
лице.   Он   расспросит   людей,   и   если   результаты   опроса    будут
неудовлетворительны, Майкла встретят его  сыновья  с  люпарами.  У  самого
хозяина были связи с "друзьями друзей",  но  что-то  подсказало  ему,  что
перед ним тот редкий случай, в который верят  простые  сицилийцы:  красота
дочери принесет счастье ей  и  всей  семье.  Пусть  будет  так.  Несколько
местных молодых парней начали уже порхать вокруг дочери, и у этого  чужака
с изуродованным лицом будет немало работы. На прощание вителли дал  Майклу
и пастухам несколько бутылок холодного вина. Рассчитался  с  ним  один  из
пастухов, и это опять произвело впечатление на вителли.  Его  отношение  к
парню изменилось.
     Прогулка больше  не  интересовала  Майкла.  Они  разыскали  шофера  с
машиной, и к ужину были дома, где пастухи наверняка сразу  же  доложили  о
происшедшем доктору Таца. Вечером, во время  их  обычной  беседы  в  саду,
доктор Таца сказал дону Томасино:
     - Нашего друга ударило градом.
     Дон Томасино не был удивлен.
     - Дай бог, чтобы нескольких  парней  из  Палермо  ударило  градом,  -
проворчал он, - тогда мне, может быть, удалось бы немного отдохнуть.
     Он имел в виду молодых  руководителей  мафии,  которые  всплывали  на
поверхность в таких городах, как Палермо, и  объявляли  беспощадную  войну
поклонникам старого режима.
     - Скажи  этим  пастухам,  чтобы  оставили  меня  одного  в  следующее
воскресенье, - попросил Майкл дона Томасино. - Я собираюсь навестить семью
девушки, и не хочу, чтобы они там вертелись.
     Дон Томасино отрицательно покачал головой.
     - Не проси меня об этом, я отвечаю за тебя перед твоим отцом. И  еще.
Я слышал, что ты говорил о свадьбе. Не смогу тебе этого позволить, пока не
получу ответ от отца.
     Майкл Корлеоне был очень осторожен, ведь он имел  дело  с  "человеком
чести".
     - Дон Томасино, - сказал он, - ты  знаешь  моего  отца.  Он  глохнет,
когда ему говорят "нет". И слух  к  нему  не  возвращается,  пока  ему  не
говорят "да". Так вот, от меня он много раз  слышал  "нет".  Что  касается
пастухов, я все понимаю, и они могут пойти в воскресенье со мной. Но  если
я захочу жениться, я женюсь. Я не позволю отцу вмешиваться  в  мои  личные
дела, и будет оскорблением для него, если я позволю это сделать тебе.
     Капо-мафиозо вздохнул.
     - Значит, будет свадьба. Твой град мне знаком. Она хорошая девушка из
уважаемой семьи. Если  попытаешься  ее  обесчестить,  прольется  кровь.  Я
хорошо знаю эту семью.
     - Может быть, я ей не понравлюсь, - сказал Майкл. - Кроме  того,  она
очень молода и может счесть меня за старика. - Он заметил улыбку на  губах
мужчин. - Мне нужна будет машина и деньги на подарки.
     Дон кивнул головой.
     - Об этом позаботится Фабрицио.  Он  парень  сообразительный  и  даже
выучился во время службы на механика.  Утром  дам  тебе  немного  денег  и
сообщу отцу, что происходит. Это я обязан сделать.
     - Есть у тебя какое-нибудь средство против этой  проклятой  слизи?  -
спросил Майкл доктора Таца. - Я не хочу сморкаться в присутствии девушки.
     - Перед тем, как ты  отправишься  на  встречу,  я  смажу  нос  особым
лекарством, - ответил доктор Таца. - Но целоваться пока не стоит.
     Дон Томасино улыбнулся.
     В воскресенье Майкл получил сильно потрепанный, но  вполне  приличный
на ходу "альфа-ромео". До этого  он  успел  побывать  в  Палермо  и  купил
подарки для девушки и ее родителей. Он узнал, что имя девушки Апполония, и
весь вечер думал о ее красивом лице и прекрасном имени.  Уснуть  он  сумел
только  с  помощью  изрядного  количества  вина.  Старым  служанкам   было
приказано поставить и на ночь возле его кровати бутылку холодного вина. За
ночь он опустошил и ее.
     В воскресенье утром, с первыми ударами колоколов, он поехал к деревне
и  остановил  машину  возле  трактира.  Кало   и   Фабрицио   с   люпарами
расположились на заднем сиденье - Майкл не разрешил им идти с ним  к  дому
девушки. Трактир был закрыт, но вителли уже поджидал, опираясь  на  перила
пустой веранды.
     Они пожали друг другу руки, и Майкл, прихватив с собой  три  свертка,
стал подниматься вслед за вителли на холм. Дом хозяина  трактира  оказался
довольно большим: Вителли не были последними нищими.
     В самой квартире под стеклянными колпаками стояли статуэтки мадонны и
поблескивали медные подсвечники. Здесь же  находились  оба  сына  вителли,
одетые по случаю воскресного дня в черные костюмы. Это  были  два  крепких
молодых человека лет по двадцати, но на вид им можно было  дать  больше  -
сказывался тяжелый повседневный труд. Мать оказалась  женщиной  крепкой  и
такой же полной, как и ее муж. Дочери не было видно.
     Вителли  представил  членов  своей  семьи  (Майкл  даже  не   пытался
запомнить их имена), а потом они сели  в  комнате,  которую  с  одинаковым
успехом можно было принять за гостиную и за спальню. Здесь было  множество
самой разнообразной мебели, для Сицилии довольно роскошной.
     Майкл отдал синьору и синьоре вителли купленные для них подарки. Отцу
он подарил золотой портсигар, матери - кусок  очень  красивого  сукна.  Он
продолжал держать в руке сверток с  подарком  для  девушки.  Подарки  были
приняты с осторожной благодарностью - они были несколько преждевременны  -
по традиции до своего второго визита Майкл ничего не должен был дарить.
     Синьор вителли сказал ему, обращаясь, как мужчина к мужчине:
     - Не  думай,  что  мы  ничего  не  стоим  и  пускаем  в  дом  первого
встречного. Дон Томасино лично поручился за тебя, а в этом человеке  никто
здесь не сомневается. Поэтому добро пожаловать. Но  должен  заметить,  что
если твои намерения действительно серьезны, мы должны будем знать  немного
больше о тебе и о твоей семье. Ты должен это понять.  Ведь  и  твоя  семья
уходит корнями в эту землю.
     Майкл кивнул головой и вежливо ответил:
     - В любое время я готов ответить на все твои вопросы.
     Синьор вителли поднял руку.
     - Я человек не любопытный. Посмотрим сначала, необходимо ли это. Пока
добро пожаловать в мой дом на правах друга дона Томасино.
     Заложенный лекарствами нос не помешал Майклу обонянием  почувствовать
присутствие в комнате девушки. Он повернулся и увидел,  что  она  стоит  у
обшарпанной двери, ведущей в заднюю часть  дома.  От  нее  исходил  свежий
аромат цветов и бутонов лимона, но в черных, как смоль, волосах,  не  было
никаких украшений. Ничего не было и на праздничном платье. Она бросила  на
Майкла быстрый взгляд, улыбнулась уголками  рта,  потом  скромно  потупила
взор и села рядом с матерью.
     Снова почувствовал Майкл,  что  задыхается,  и  впервые  понял  смысл
классической ревности  итальянцев.  В  этот  момент  он  готов  был  убить
каждого,  кто  осмелится  дотронуться  до  этой  девушки,  кто  попытается
добиваться ее, отобрать ее у него. Он хотел  быть  ее  мужем,  как  скряга
хочет быть обладателем золотых монет. Он желал ее  с  такой  жадностью,  с
какой арендатор желает стать владельцем обрабатываемых им земель. Ничто не
помешает ему стать мужем этой девушки, превратить ее в свою собственность,
запереть ее под замок и держать только для себя. Он не допустит, чтобы  ее
видели другие. Когда она улыбнулась брату, Майкл,  сам  того  не  замечая,
бросил на молодого человека убийственный взгляд. Семья наглядно убедилась,
что это классический случай "града", и все успокоились.  До  свадьбы  этот
молодой человек будет слепым орудием в руках их дочери. Потом, разумеется,
все изменится, но это уже не имеет значения.
     В Палермо Майкл приоделся и не походил теперь на бедного крестьянина.
Вителли поняли, что он в  своем  роде  дон.  Искривленное  лицо  вовсе  не
уродовало его, как он полагал; нетронутая часть лица была очень  красивой,
и следы ранения могли вызвать даже известный интерес.
     Майкл посмотрел на девушку, на ее круглое и очаровательное  лицо.  Ее
губы - теперь он это ясно видел - были почти  синими,  -  так  темна  была
текущая в них кровь. Не осмеливаясь обратиться к ней по имени, он сказал:
     - Я видел тебя несколько дней назад возле цитрусовой плантации. Когда
ты бежала. Надеюсь, я тебя не напугал.
     Девушка на секунду подняла глаза. Она отрицательно покачала  головой.
Красота ее глаз заставила  Майкла  отвернуться.  Мать  насмешливо  сказала
девушке:
     -  Апполония,  поговори  с  молодым  человеком,   он   прошел   много
километров, чтобы увидеть тебя.
     Но черные, как смоль, ресницы девушки продолжали прикрывать ее глаза.
Майкл подарил ей завернутый в позолоченную бумагу подарок, и она  положила
его к себе на колени.
     - Разверни подарок, - велел ей отец, но  она  не  пошевелилась.  Мать
протянула руку, и нетерпеливо, но в то  же  время  осторожно  -  чтобы  не
повредить дорогой бумаги - развернула сверток. Внутри  оказалась  покрытая
красным бархатом коробочка, и мать остановилась: ей не приходилось держать
в руках подобной вещи и она  не  сразу  поняла,  как  ее  открыть.  Открыв
наконец коробочку, она вынула подарок.
     Это была тяжелая золотая цепочка, и она напугала их не столько  своей
несомненной ценностью, сколько тем фактом, что в этом обществе подарки  из
золота означали самые серьезные  намерения.  Своим  подарком  Майкл  делал
девушке предложение. Сомнений в серьезности этого чужака быть не могло.  В
его богатстве тоже.
     Апполония все еще не притронулась к подарку.  Мать  поднесла  цепочку
прямо к ее глазам, и тогда она приподняла на мгновения ресницы, посмотрела
прямо на Майкла и сказала:
     - Грация.
     Он впервые слышал ее голос.
     В нем смешались молодость и стыдливость, и он  долго  звенел  в  ушах
Майкла. Он продолжал поворачивать голову к отцу и матери девушки, чтобы не
смотреть на Апполонию, при виде которой терял голову.
     Наконец Майкл поднялся; поднялись со своих мест и все члены семейства
вителли. Они вежливо попрощались с ним, а девушка протянула ему руку, и он
почувствовал  в  своей  руке  шершавую  кожу  крестьянки.  Синьор  вителли
проводил его к подножию холма,  где  стояла  машина,  и  предложил  Майклу
придти на обед в следующее воскресенье. Майкл кивнул, но  прекрасно  знал,
что не сможет ждать целую неделю.
     Назавтра же он поехал,  без  провожатых,  в  деревню,  и  на  веранде
трактира он разговаривал с отцом Апполонии. Синьор  вителли  сжалился  над
ним и послал за женой и  дочерью.  Эта  встреча  была  менее  официальной.
Апполония казалась теперь не такой стыдливой и много говорила. На ней было
цветастое будничное платье.
     На следующий день все повторилось. Но на этот  раз  Апполония  надела
полученную в подарок цепочку. Это было добрым знаком, и  Майкл  улыбнулся.
Они вместе поднялись на холм, мать шла несколько поодаль. Но вдруг, в один
момент Апполония оступилась, и Майкл подхватил  ее.  Ее  тело  было  таким
живым и горячим, что в нем снова вскипела и волнами заиграла  кровь.  Мать
улыбнулась: ее дочь настоящая горянка, и на этой тропе  не  спотыкалась  с
пеленок.
     Так продолжалось две недели. Майкл  каждый  раз  привозил  подарки  и
мало-помалу  Апполония  перестала  его  стесняться.  Но   они   не   могли
встречаться без свидетелей. Она была  обыкновенной  деревенской  девушкой,
почти не умела читать и писать, не имела понятия о том, что  ее  окружает,
но была в ней какая-то особая свежесть и жажда жизни,  которые  делали  ее
интересной. По просьбе Майкла все продвигалось очень быстро. Свадьба  была
назначена на воскресенье через две недели.
     Теперь вмешался дон Томасино. Из Америки  ему  сообщили,  что  Майклу
нельзя приказывать, но должны  быть  приняты  все  меры  предосторожности.
Поэтому дон Томасино назначил себя посаженным  отцом  жениха  и  обеспечил
присутствие на  свадьбе  своих  телохранителей.  Со  стороны  Корлеоне  на
свадьбу были приглашены Кало, Фабрицио и  доктор  Таца.  Молодожены  будут
жить в вилле доктора  Таца,  окруженной  каменным  забором.  Свадьба  была
обычной крестьянской свадьбой. Крестьяне стояли у дороги и осыпали  гостей
и  жениха  с  невестой  цветами.  На  свадебную  процессию  сыпался  дождь
традиционных миндальных конфет, а оставшимися  конфетами  усыпали  кровать
невесты - на этот раз символически, так как первую брачную ночь молодожены
должны были провести за  пределами  Корлеоне.  Пиршество  продолжалось  до
полуночи, но жених с невестой поторопились оставить  гостей  и  уехали  на
своем "альфа-ромео". Майкл удивился, узнав,  что  по  просьбе  невесты  на
виллу их сопровождает мать. Отец объяснил ему: девушка молодая, неопытная,
немного испугана, и после первой брачной ночи ей  захочется  с  кем-нибудь
поговорить. Может быть, ей придется что-то подсказать, если не  все  будет
ладиться. Подобные дела могут иногда быть очень сложными.  Майкл  заметил,
что большие газельи глаза  Апполонии  смотрят  на  него  с  сомнением.  Он
улыбнулся и кивнул головой.
     Итак, на виллу пришлось поехать  в  сопровождении  тещи.  Но  старуха
сразу нашла общий язык со слугами доктора Таца, обняла дочь, поцеловала ее
и исчезла. В свою огромную спальню Майкл и его невеста поднялись одни.
     На Апполонии все еще было свадебное платье  и  пальто.  Из  машины  в
комнату принесли чемоданы. На маленьком  столике  стояла  бутылка  вина  и
тарелка с печеньем. Они  не  переставая  смотрели  на  большую  кровать  с
балдахином.
     Теперь, когда они остались наедине, когда он стал ее законным  мужем,
когда он мог беспрепятственно наслаждаться ее лицом  и  телом,  о  которых
мечтал каждую ночь, Майкл не в состоянии был заставить  себя  двинуться  с
места. Он смотрел, как она снимает вуаль и кладет ее на стул,  как  кладет
на маленький туалетный столик свадебный венок. На столике  было  множество
флакончиков духов и  баночек  с  кремом,  которые  Майкл  послал  сюда  из
Палермо. Девушка скользнула по всему этому богатству взглядом.
     Полагая, что Апполония стыдится его присутствия, Майкл погасил  свет.
Теперь комнату освещала полная сицилийская луна, и  Майкл  прикрыл  шторы,
оставив только шелку для воздуха.
     Девушка продолжала стоять возле столика, и Майкл вышел из  комнаты  и
направился к ванной. Потом они с доктором Таца и доном Томасино  выпили  в
саду по стаканчику вина. Он рассчитывал по возвращении  застать  Апполонию
уже в ночной рубашке. Его удивляло, что мать не позаботилась об этом. Быть
может, Апполония хотела, чтобы он помог ей раздеться, но для столь смелого
поведения она слишком стыдлива и наивна.
     Вернувшись, Майкл увидел, что в комнате абсолютно темно:  шторы  были
плотно прикрыты. Наощупь он пробрался  к  кровати  и  увидел  под  одеялом
очертания тела Апполонии. Он разделся и скользнул под простынь. Потом рука
его дотронулась до шелковистой кожи. Медленно и осторожно он положил  руку
на ее плечо, она повернулась к нему, и, когда оказалась в его объятиях, их
тела, словно наэлектризованные, соединились в  одну  линию,  и  он  крепко
поцеловал ее в мягкие горячие губы.
     Она внесла свет в мрачную мужскую  атмосферу  поместья.  Сразу  после
первой брачной ночи Апполония отослала мать домой и  теперь  восседала  во
главе стола, освещая все вокруг молодостью и красотой. Дон Томасино ужинал
с ними каждый вечер, а доктор Таца рассказывал, сидя в саду  со  статуями,
усыпанными  красными,  как  кровь,  цветами,  старые  истории.  В  спальне
молодожены проводили лихорадочные ночи  любви.  Майкл  не  мог  насытиться
словно высеченным из мрамора телом Апполонии, ее медовой кожей,  огромными
пылающими страстью глазами. От  нее  исходил  удивительно  свежий  аромат,
который беспрестанно вызывал в Майкле желание. Иногда они засыпали  только
перед рассветом. Обессиленный, Майкл часто садился на подоконник и смотрел
на обнаженное тело спящей Апполонии. Такие  лица  он  встречал  только  на
картинах, изображающих итальянских мадонн.
     В первую неделю после свадьбы они выезжали на своем "альфа-ромео"  на
короткие прогулки. Но дон Томасино отозвал  однажды  Майкла  в  сторону  и
объяснил ему, что свадьба разнесла весть о нем  по  всей  Сицилии,  и  что
теперь необходимо  принять  особые  меры  предосторожности  против  врагов
семейства Корлеоне. У входа в поместье дон Томасино  поставил  вооруженную
охрану, а Кало и Фабрицио охраняли  молодоженов  внутри  поместья.  Теперь
Майкл и его молодая жена почти не покидали виллу. Он  занимался  тем,  что
обучал Апполонию  английскому  языку  и  учил  ее  водить  автомобиль,  не
выезжая, разумеется, за каменную ограду. В эти дни дон Томасино был  очень
занят.
     - У него много проблем с новой мафией Палермо, - говорил доктор Таца.
     Однажды вечером, когда они  сидели  в  саду,  к  ним  подошла  старая
служанка. Она поставила на стол тарелку с маслинами и обратилась к Майклу.
     - Это  правда,  что  ты  сын  дона  Корлеоне  из  Нью-Йорк-Сити,  сын
крестного отца?
     Дон Томасино с огорчением покачал головой, как бы говоря Майклу,  что
его тайна перестала быть тайной. Но старуха с таким интересом смотрела  на
него, что он кивнул головой.
     - Ты что, знаешь моего отца? - спросил он.
     Женщину звали Филомена, у нее было сморщенное, как скорлупа  грецкого
ореха, лицо и выпяченные коричневые губы. Она улыбнулась Майклу.
     - Крестный отец спас мне жизнь, - сказала она. - И ум тоже.
     Она показала рукой на свою голову. Видно было, что она  хочет  что-то
добавить, и Майкл улыбнулся, подбадривая  ее.  Она  спросила  с  дрожью  в
голосе:
     - А это правда, что Лука Брази умер?
     Майкл кивнул головой и, к своему изумлению, увидел радость облегчения
на лице женщины. Филомена перекрестилась и сказала:
     - Да простит мне господь, но я желаю его душе вечно гореть в аду.
     Майкл вспомнил, с каким любопытством он относился к  Брази,  и  вдруг
почувствовал,  что  эта  женщина  знает  историю,   которую   ему   упорно
отказывался рассказать Том Хаген. Он налил женщине стакан вина и  заставил
ее сесть.
     - Расскажи мне о моем отце и Луке Брази, - попросил он. -  Кое-что  я
знаю, но как они сделались друзьями и почему Лука  Брази  был  так  предан
отцу? Не бойся, расскажи мне.
     Сморщенное лицо и глаза Филомены обратились к дону Томасино и тот дал
ей знак говорить.
     Тридцать лет назад Филомена жила в богатом квартале  Нью-Йорк-Сити  и
работала акушеркой. Женщины никогда не переставали рожать, и  работы  было
много. Она была хорошей акушеркой и при тяжелых родах часто давала  советы
врачам. У мужа, которого теперь уже нет в живых, была доходная лавка.  Она
боготворила его, хотя он и играл в карты и  бегал  за  женщинами.  В  одну
длинную ночь тридцать лет назад, когда все честные люди были давно  уже  в
своих постелях, в дверь квартиры Филомены постучали.  Она  не  испугалась.
Это был именно тот  тихий  час,  когда  осторожные  младенцы  предпочитают
появляться на грешный свет. Поэтому она спокойно оделась и открыла  дверь.
За порогом стоял Лука Брази,  чье  имя  уже  тогда  наводило  страх.  Было
известно, что он холостяк. Теперь Филомена испугалась. Она  подумала,  что
Лука пришел за ее мужем, что муж по своей глупости отказал Луке в какой-то
мелкой услуге.
     Но Лука пришел по обычному для нее делу. Он сказал, что  хочет  взять
ее к женщине, которая вот-вот должна родить. Филомена  почувствовала,  что
здесь что-то не так. Лицо Брази горело огнем безумия, чувствовалось, что в
него вселился дьявол. Она пыталась протестовать,  сказала,  что  принимает
роды  только  у  женщин,  которые  консультировались  с   ней   во   время
беременности, но он ткнул ей в лицо пригоршню  зеленых  долларов  и  грубо
приказал идти за ним. Она была слишком испугана и не могла ему отказать.
     На улице их поджидал "форд", за рулем которого сидел парень такого же
типа, что и Лука Брази. Че