му, что был против  его  убеждений,  а
просто не желал подвергать опасности остальных членов семьи. Он не питал
иллюзий насчет демократии или римских властителей.  Поэтому  и  напомнил
Тури Гильяно, что  тот  обещал  заботиться  о  семье  Ферра,  и  Гильяно
старался уберечь Сильвио. А когда Сильвио погиб, Гильяно дал слово,  что
покарает убийц.
   Ферра ни в чем не винил Гильяно. Он  знал,  что  расстрел  в  проходе
Джинестры глубоко потряс Тури и воспоминания об  этом  огорчали,  мучили
его. Жена, которая  часами  слушала  рассказы  Марии  Ломбарде  о  сыне,
говорила ему об этом. Как счастливо все они жили  до  того  злополучного
дня, когда в Тури  выстрелил  карабинер  и  он,  вопреки  своей  натуре,
вынужден был его убить. С тех пор было пролито много крови, но ничего не
поделаешь - он должен был мстить за зло. Мария Ломбарде оправдывала  все
совершенные им преступления, все убийства, но  стоило  ей  заговорить  о
событиях в проходе Джинестры, как голос ее начинал дрожать... Не мог  ее
Тури совершить такое злодеяние. Он  поклялся  ей  в  этом  перед  черной
мадонной, а потом они обнялись и долго плакали.
   И вот уже несколько лет Чезеро Ферра пытался проникнуть в тайну того,
что же все-таки произошло в проходе Джинестры. Может  быть,  пулеметчики
Пассатемпо действительно ошиблись и вели огонь  под  другим  углом?  Или
Пассатемпо, известный своей ненасытной жаждой  крови,  перестрелял  всех
этих несчастных забавы ради? А  может  быть,  все  это  было  специально
подстроено, чтобы навредить Гильяно? Что, если пулеметный огонь  открыли
какие-то совсем другие  люди,  не  из  отряда  Гильяно,  а  подосланные,
скажем, "Друзьями друзей" или одним из  отделений  Службы  безопасности?
Всех, кроме Тури Гильяно, подозревал Чезеро.  Если  допустить,  что  это
было делом его рук, жизнь теряла смысл. Он любил  Гильяно,  как  родного
сына. На его глазах из мальчика Гильяно превратился в мужчину и ни  разу
не совершил подлого или зловредного поступка.
   И вот Чезеро смотрел во все глаза и слушал  во  все  уши.  Он  угощал
вином тайных членов отряда, которых полковник Лука не засадил в  тюрьму.
Он ловил обрывки разговоров между "Друзьями друзей", из тех, кто  жил  в
городке и время от времени захаживал к  нему  в  таверну  пропустить  по
глоточку и перекинуться в карты. Однажды  он  услышал,  как  они  шутили
между собой про то, что к дону Кроче явились Зверь и Дьявол, а вышли  от
него эти два старших человека тихими ангелочками. Ферра поразмыслил  над
этим и с безошибочной сверхинтуицией, свойственной сицилийцам,  смекнул,
в  чем  дело.  Значит,  с  доном  встречались  Пассатемпо  и   Андолини.
Пассатемпо часто  называли  Зверем,  а  Фра  Дьяволо  было  разбойничьей
кличкой Андолини. Зачем им понадобилось беседовать с доном Кроче  в  его
доме в Виллабе, так далеко от лагеря Гильяно? Ферра послал  к  родителям
Гильяно своего сына-подростка со срочным донесением, и через два дня ему
была  назначена  встреча  в  горах.  Он  рассказал   Гильяно   о   своих
подозрениях. Лицо молодого человека оставалось бесстрастным  -  он  лишь
попросил Ферру поклясться, что тот будет молчать. Больше об этом не было
сказано ни слова. И вот теперь, через три месяца, Гильяно снова  вызывал
его к себе - наверное, чтобы рассказать, чем дело кончилось.
   Гильяно со своим отрядом забрался далеко  в  горы,  вне  досягаемости
армии Луки. Чезеро Ферра отправился в путь ночью;  в  назначенном  месте
его встретил Аспану Пишотта, чтобы проводить в лагерь. Прибыли они  туда
только к утру и обнаружили, что их ждет горячий завтрак.  На  раскладном
столе, покрытом скатертью, были расставлены серебряные  приборы,  и  еда
была превосходной. Тури Гильяно вышел в белой шелковой рубашке  и  рыжих
молескиновых брюках, заправленных в начищенные коричневые сапоги; волосы
у него были чистые, аккуратно причесанные. Никогда еще  он  не  был  так
красив.
   Отослав Пишотту, Гильяно сел с Феррой за  стол.  Почему-то  ему  было
явно не по себе. Он церемонно произнес:
   - Я хочу поблагодарить вас за доставленную информацию.  Мы  проверили
ваши сведения, и теперь я знаю, что  все  было  именно  так.  Это  очень
важно. Но я послал за вами, чтобы поговорить о другом. Я знаю: то, что я
собираюсь сказать, удивит вас, но, надеюсь, не обидит.
   Такого Ферра никак не ожидал.
   - Я слишком  многим  тебе  обязан,  -  вежливо  сказал  он,  -  чтобы
обижаться.
   Гильяно улыбнулся открытой искренней улыбкой - вот  так  же  улыбался
он, когда был совсем ребенком.
   - Выслушайте меня внимательно, - сказал Гильяно.  -  Прежде  всего  я
решил поговорить с вами. Если вы будете против, я сразу ставлю точку.  Я
говорю сейчас с вами не как начальник отряда; я обращаюсь к  вам  как  к
отцу Юстины. Вы сами знаете, что  она  красавица  -  наверно,  у  порога
вашего дома болтается немало парней. И я знаю,  как  вы  печетесь  о  ее
добродетели. Должен признаться, я испытываю подобные чувства  впервые  в
жизни. Словом, я прошу руки вашей дочери. Если вы говорите мне "нет",  я
больше не произнесу ни слова. Вы останетесь моим  другом,  а  ваша  дочь
по-прежнему будет находиться под моей защитой. Если же вы говорите "да",
тогда я спрошу у вашей дочери, как она к этому отнесется.  В  случае  ее
отказа будем считать, что разговора не было.
   Чезеро Ферра был настолько застигнут врасплох этой  речью,  что  лишь
пробормотал:
   - Я должен подумать, я должен подумать. - И надолго замолчал.
   Когда же он снова  заговорил,  в  его  голосе  слышалось  глубочайшее
уважение.
   - Я хотел бы видеть тебя мужем моей дочери больше, чем любого другого
мужчину на свете. И я знаю, мой  сын  Сильвио,  пусть  земля  ему  будет
пухом, согласился  бы  со  мной.  -  Тут  он  снова  стал  заикаться.  -
Единственное, что меня тревожит, - это безопасность  моей  дочери.  Если
Юстина  будет  твоей  женой,  полковник  Лука  непременно  найдет  повод
упрятать ее за решетку. "Друзья" теперь  тоже  твои  враги  и  могут  ей
навредить. А сам ты должен бежать в Америку,  или  тебя  ждет  смерть  в
горах. Прости за откровенность,  но  я  не  хочу,  чтобы  она  так  рано
осталась вдовой. А кроме  того,  брак  осложнит  и  твою  жизнь,  и  это
тревожит меня больше  всего.  Счастливый  молодожен  перестает  замечать
ловушки и не опасается  врагов.  Женитьба  может  стать  причиной  твоей
гибели. Я говорю прямо, потому что уважаю тебя и люблю. Это  ведь  можно
отложить и до лучших времен,  когда  ты  будешь  знать,  что  тебя  ждет
завтра, и сможешь разумно строить планы на будущее.
   Он  умолк,  не  спуская  с  Гильяно  настороженного  взгляда,   желая
убедиться, что не рассердил его.
   Но Гильяно лишь понуро молчал. И Чезеро понял: так  огорчиться  может
только  влюбленный.  Это  его  настолько  поразило,  что  он   порывисто
воскликнул:
   - Я же не говорю "нет", Тури.
   Гильяно тяжело вздохнул.
   - Я ведь и сам обо всем этом думал. План у меня такой. Я тайно женюсь
на вашей дочери. Нас обвенчает аббат Манфреди. Здесь, в горах.  В  любом
другом месте будет слишком опасно. Но я сделаю так, чтобы вы и ваша жена
приехала вместе с дочерью  и  присутствовали  на  церемонии.  Потом  она
пробудет со мной три дня, а после я отправлю ее к вам домой.  Если  ваша
дочь овдовеет, у нее будет достаточно денег, чтобы начать  новую  жизнь.
Так что о ее будущем можете не беспокоиться. Я люблю вашу  дочь  и  буду
беречь ее и заботиться о ней всю  жизнь.  Если  же  случится  худшее,  я
обеспечу ее будущее. Но это, конечно, риск - связать свою жизнь с  таким
человеком, как я, и, как разумный  отец,  вы  вправе  не  подвергать  ее
такому риску.
   Чезеро Ферра был тронут до глубины души. Молодой  человек  говорил  с
ним так просто, так искренне. С такой грустью и надеждой.  Но  обо  всем
главном он сказал. Он подумал о будущем его дочери.  Ферра  встал  из-за
стола и обнял Гильяно.
   - Благословляю тебя, - сказал он. - Я поговорю с Юстиной.
   Прежде чем уйти, Ферра сказал,  что  рад  был  оказаться  полезным  и
узнать, что его сведения пригодились Гильяно. И,  к  удивлению,  увидел,
как изменилось у того лицо. Глаза расширились, лицо побелело.
   - Я приглашу на свадьбу Стефана Андолини и Пассатемпо, - произнес он.
- Там мы и уладим это дело.
   Только какое-то время спустя Ферра подумал, что это довольно странное
решение, если Гильяно действительно  хочет  сохранить  свою  женитьбу  в
тайне.
 
*** 
 
   В том, что сицилийская девушка выходила замуж за мужчину, с которым и
минуты  не  провела  наедине,  не  было  ничего  необычного.  Незамужняя
женщина, сидя у своего дома, поворачивается в  профиль:  она  не  должна
смотреть на улицу, не то ее сочтут распутницей.  Молодые  люди,  проходя
мимо, не могут заговорить с девушкой - разве что в церкви,  под  защитой
Девы Марии, рядом с зорко следящей  матерью.  Если  чей-то  профиль  или
несколько оброненных в церкви слов сводили юношу с  ума,  ему  следовало
выразить свои  чувства  и  намерения  в  письме,  составленном  по  всем
правилам. А это было  делом  нешуточным.  Часто  с  подобными  просьбами
обращались к  профессиональным  писателям.  Ведь  из-за  неверного  тона
вместо свадьбы вполне могли состояться и похороны. Поэтому  в  том,  что
Тури Гильяно просил руки Юстины у ее отца, никак не дав ей самой понять,
что интересуется ею, не было ничего странного.
   А Чезеро Ферра ни минуты не сомневался в  согласии  Юстины.  Ребенком
она заканчивала каждую молитву словами: "И  спаси  от  карабинеров  Тури
Гильяно". Она всегда охотно бегала с  поручениями  к  его  матери  Марии
Ломбарде. А когда стало известно, что от  дома  Гильяно  к  дому  Венеры
нашли потайной ход, она была вне себя от ярости. Сначала отец с  матерью
решили было, что  Юстина  негодует  по  поводу  ареста  этой  женщины  и
родителей Гильяно, а потом поняли, что это просто ревность.
   Поэтому Чезеро Ферра предвидел ответ дочери и  не  удивился,  услышав
его.  Потрясло  его  то,  как  она  восприняла  новость.  А  она  лукаво
улыбнулась, как будто знала заранее, что обольстит Гильяно, покорит его.
***
 
   Далеко в горах стоял маленький полуразрушенный норманнский  замок,  в
котором вот уже больше двадцати лет никто не жил. Здесь и решил  Гильяно
устроить свадьбу и провести медовый месяц. Он приказал Пишотте выставить
вокруг замка  вооруженную  охрану,  чтобы  молодые  могли  не  опасаться
внезапного нападения. Аббат Манфреди  выехал  из  монастыря  в  повозке,
запряженной ослом, а потом люди Гильяно  пронесли  его  на  носилках  по
горным тропам. Он обрадовался, обнаружив в замке домашнюю часовню, хотя,
конечно,  все  ценные  статуи  и  резные  украшения  были  давно  оттуда
похищены. Но каменный алтарь и голые каменные стены выглядели  строго  и
благородно. В общем-то, аббат не одобрял решения Гильяно и,  после  того
как они обнялись, сказал:
   - Ты, видимо, забыл пословицу:  не  проигрывает  тот,  кто  играет  в
одиночку.
   Рассмеявшись, Гильяно сказал:
   - Но когда-то надо ведь и о своем счастье  подумать.  -  И,  вспомнив
излюбленную крестьянскую поговорку аббата, которой тот всегда оправдывал
свои денежные махинации, добавил:
   - Ведь святой Иосиф сначала себе сбрил бороду, а уж потом принялся за
апостолов.
   Аббат повеселел, открыл свою шкатулку с  бумагами  и  вручил  Гильяно
свидетельство о браке. Буквы были  выведены  по  правилам  средневековой
каллиграфии золотистыми чернилами, и документ выглядел очень красиво.
   - Брак будет зарегистрирован в монастырских книгах, - сказал аббат. -
Но не бойся, никто об этом не узнает.
   Невесту и ее родителей доставили в горы на ослах накануне ночью.  Они
расположились в комнатах  замка,  где  люди  Гильяно  навели  порядок  и
поставили бамбуковые кровати с  соломенными  матрацами.  Гильяно  больно
кольнула мысль о  том,  что  его  родителей  не  будет  на  свадьбе,  но
карабинеры из отряда специального назначения  полковника  Луки  неусыпно
следили за ними.
   На свадьбу были приглашены  лишь  Аспану  Пишотта,  Стефан  Андолини,
Пассатемпо, капрал  Сильвестро  и  Терранова.  Юстина  сменила  дорожную
одежду на белое платье, которое принесло ей такой успех в  Палермо.  Она
улыбнулась Гильяно, и его ослепила эта сияющая  улыбка.  Когда  короткая
церемония венчания была окончена, все вышли на поляну перед замком,  где
уже был накрыт стол, - там стояло вино, холодное  мясо  и  хлеб.  Выпили
тост за жениха и невесту и наспех поели. Аббату  и  родителям  предстоял
долгий и опасный путь  домой.  В  любой  момент  мог  нагрянуть  патруль
карабинеров, и только людям, стоявшим на  страже,  придется  вступить  с
ними в бой. Аббат  хотел  немедленно  отправиться  в  путь,  но  Гильяно
задержал его.
   - Я хочу поблагодарить вас за то, что вы сегодня для меня сделали,  -
сказал он. - Через некоторое время после свадьбы я хочу  совершить  один
милосердный поступок. Но мне нужна ваша помощь.
   Несколько минут они о чем-то тихо беседовали, и аббат  кинул  в  знак
согласия.
   Юстина обняла на прощание родителей; мать  ее  плакала  и  с  мольбой
смотрела на Гильяно. Но Юстина что-то  шепнула  ей  на  ухо,  и  пожилая
женщина рассмеялась. Они обнялись еще раз, и родители сели на ослов.
   Свою брачную ночь  молодые  провели  в  хозяйской  спальне  замка.  В
комнате ничего не было, кроме огромного матраца, который  Гильяно  велел
притащить сюда на осле; матрац покрыли шелковыми простынями, поверх  них
лежало пуховое одеяло и подушки, купленные в  лучшем  магазине  Палермо.
Рядом  была  ванная  комната,  не  уступавшая  по  размерам  спальне,  с
мраморной ванной и большой раковиной. Разумеется, о водопроводе не могло
быть и речи, и Гильяно, чтобы наполнить ванну, пришлось  самому  таскать
воду из ручья, что, сверкая, бежал  под  стенами  замка.  Он  приготовил
такие духи и туалетные принадлежности, каких Юстина никогда в  жизни  не
видела.
   ...Гладя ее по волосам, он вспоминал, как в тот  знаменательный  день
впервые увидел в Палермо, что она - женщина. До чего же она  тогда  была
хороша. Он прочел наизусть несколько стихотворений, которые посвятил ей,
когда бродил в горах, мечтая о ней...
   Юстина рассказала, что влюбилась в него в тот  день,  когда  принесла
записку от брата, и как она страдала, когда он не узнал в  ней  девочку,
которой много лет назад дал денег. Тогда ей было одиннадцать лет - с тех
пор она любила его и молилась за него каждый вечер.
   Слушая ее, Гильяно был невыразимо счастлив. Так, значит,  она  любила
его, думала и мечтала о нем, пока он был один здесь,  в  горах.  Он  все
гладил и гладил ее по волосам; она поймала его руку и задержала в  своей
- сухой и горячей.
   - А ты удивилась, когда отец сказал, что я хочу на тебе  жениться?  -
спросил он.
   Она улыбнулась хитро и торжествующе.
   - Нет, после того как ты уставился на меня в Палермо, - сказала  она.
- С того дня я ждала тебя...
   Проснулась она уже почти в полдень и обнаружила, что мраморная  ванна
и ведра около умывальника наполнены прохладной водой. Тури нигде не было
видно. На минуту ей стало страшно одной; потом она  залезла  в  ванну  и
вымылась. Затем вытерлась жесткой  коричневой  простыней  и  надушилась.
Окончив утренний туалет, она надела свой дорожный  костюм  -  коричневое
платье и белую кофту на пуговицах. На ногах были удобные уличные туфли.
   За окном палило майское сицилийское солнце, но  горный  ветерок  веял
прохладой. Гильяно уже приготовил завтрак и ждал ее: на складном столике
стояла горка поджаренного хлеба, холодная ветчина и фрукты; рядом  горел
костер. Молоко из металлического  бидона,  завернутого  в  листья,  было
налито в кружки.
   Поблизости никого не было, и Юстина бросилась в объятия Тури и крепко
его поцеловала. Поблагодарив за завтрак, она пожурила его, почему ее  не
разбудил: она бы все сама сделала. Где это видано в Сицилии,  чтобы  муж
готовил еду!
   Они ели, устроившись на солнце. Вокруг стояли  полуразрушенные  стены
замка, охраняя их покой, их зачарованность друг другом; прямо  над  ними
возвышались развалины норманнской башни со шпилем,  украшенным  мозаикой
из ярких разноцветных камней. Сквозь красивые  порталы,  вырубленные  из
каменных глыб, видна была арка алтаря в часовне.
   Они вышли из развалин  в  оливковую  рощу,  за  которой  росли  дикие
лимонные деревья. Вокруг были целые заросли цветов,  которые  так  буйно
растут по всей Сицилии.
   Когда наступил их третий и последний  день,  они  услышали  далеко  в
горах выстрелы. Юстина встревожилась, но Гильяно успокоил ее.  Он  очень
старался, чтобы в эти три дня, пока они будут вместе, ничто не  вызывало
в ней страха. При нем никогда не было оружия, а чтобы оно, не  дай  бог,
не попалось ей на глаза, он спрятал его в часовне. Он ни разу  не  подал
виду, что находится начеку, а своим людям велел  держаться  подальше  от
Юстины. Но вскоре после выстрелов появился  Аспану  Пишотта  со  связкой
подбитых зайцев на плече. Бросив их к ногам Юстины, он сказал:
   - На, приготовь их своему мужу, это его  любимое  блюдо.  А  если  ты
испортишь их, у нас в запасе есть еще десятка два.
   Он улыбнулся ей; она тотчас начала  их  свежевать,  а  он  подошел  к
Гильяно. Они отошли к обвалившейся арке и сели на землю.
   - Ну, Тури, - ухмыльнувшись, спросил Пишотта, - стоит она того, чтобы
рисковать ради нее своей шкурой?
   - Я счастлив, - тихо ответил Гильяно. - А теперь рассказывай, что  за
двадцать зайцев ты подстрелил?
   - Один из патрулей Луки,  да  только  будь  здоров  какой,  -  сказал
Пишотта.   -   Мы   перехватили   их   на   подступах   к   замку.   Два
бронетранспортера. Один налетел на мину и поджарился так  же  аппетитно,
как твоя жена зажарит сейчас этих зайцев. Другой  пальнул  по  скалам  и
удрал домой в Монтелепре.  Утром  они,  само  собой,  явятся  за  своими
товарищами. Немалой силой. Я  предлагаю  вам  исчезнуть  отсюда  сегодня
ночью.
   - На рассвете за Юстиной приезжает  отец,  -  сказал  Гильяно.  -  Ты
позаботился о нашем небольшом совещании?
   - Да, - ответил Пишотта.
   - Когда уедет моя жена... -  Гильяно  запнулся  на  слове  "жена",  и
Пишотта рассмеялся. Улыбнувшись, Гильяно продолжал:
   - ...приведи их ко мне в часовню, там мы и разберемся. - И, помолчав,
добавил:
   - Ты удивился, когда я рассказал тебе о том, что на самом деле было у
Джинестры?
   - Нет, - сказал Пишотта.
   - Поужинаешь с нами? - спросил Гильяно.
   - В последнюю-то ночь  вашего  медового  месяца?  -  Пишотта  помотал
головой. - Ты же знаешь пословицу:  бойся  того,  что  приготовит  новая
жена.
   Подразумевалось, что нельзя полагаться  на  новых  друзей  в  опасном
деле. Пишотта в очередной раз намекал, что Гильяно зря женился.
   Гильяно улыбнулся.
   - Все это не может продолжаться так  до  бесконечности  -  надо  и  о
другой жизни  подумать.  Проверь,  чтобы  завтра  все  караульные  посты
оставались на местах, пока мы не управимся.
   Пишотта кивнул. Он посмотрел в сторону костра,  где  Юстина  готовила
зайцев.
   - До чего ж хороша, - сказал он. - И ведь подумать только, выросла  у
нас под носом, а мы и не замечали ее. Но смотри, ее  отец  говорит,  что
девица она с характером. Не давай ей в руки свое ружье.
   Гильяно пропустил мимо ушей эту грубую сицилийскую шутку, и  Пишотта,
перемахнув через забор, исчез в оливковой роще.
   А Юстина нарвала цветов и поставила их в старую вазу, которую нашла в
замке.  Цветы  украсили  стол.  Она  подала  еду:  зайца  с  чесноком  и
помидорами и салат в деревянной миске, заправленный оливковым  маслом  и
красным винным уксусом. Тури показалось, что она  немного  нервничала  и
была чем-то слегка расстроена. Быть может, причиной тому  были  выстрелы
или этот сатир  Аспану  Пишотта,  увешанный  оружием  и  так  неожиданно
нарушивший их райское уединение.
   Они неторопливо ели, сидя друг против друга. Гильяно решил,  что  она
неплохо готовит; к тому же она то и дело подклад