к  поляне  за
проходом Джинестры. Впереди шли музыканты,  специально  приглашенные  по
случаю праздника из Палермо. Сильвио Ферра, шедший в сопровождении  жены
и детей во главе колонны из Сан-Джузеппе-Ято, гордо нес огромное красное
знамя. Ярко расписанные повозки, запряженные лошадьми в красных султанах
и цветных попонах с кистями, были нагружены горшками  с  едой,  большими
ящиками со спагетти и огромными деревянными мисками с салатом.  Отдельно
везли кувшины с вином. Тут была и повозка, где среди льда  лежали  круги
сыра, гигантские копченые колбасы, тесто и небольшие переносные  хлебные
печи.
   На обочине плясали  и  гоняли  футбольный  мяч  ребятишки.  Наездники
испытывали своих лошадок  перед  скачками,  которые  должны  были  стать
гвоздем послеобеденных состязаний.
   Когда колонна под водительством Сильвио Ферры направлялась  к  узкому
проходу Джинестры, с другой  дороги  появились  жители  Пьяни-деи-Гречи,
неся красные знамена и  лозунги  социалистической  партии.  Два  людских
потока слились воедино -  всюду  слышались  радостные  приветствия,  шел
обмен  новостями  о  последних  событиях  в  двух  поселках,   строились
предположения о том, что сулит победа на выборах и какие  еще  опасности
ждут впереди. И хотя ходили слухи, что сегодняшний день  плохо  для  них
кончится, никто не испытывал страха. Рим они презирали,  мафию,  правда,
побаивались, но не настолько, чтобы безропотно повиноваться ей. В  конце
концов, на последних выборах они бросили вызов и тем и другим, и  ничего
не произошло.
   К полудню на поляне  собралось  более  трех  тысяч  человек.  Женщины
растапливали печурки,  чтобы  вскипятить  воду  для  макарон,  ребятишки
запускали воздушных змеев, над которыми  кружили  небольшие  красноватые
сицилийские ястребы. Сенатор Л о Каузи просматривал конспект своей речи;
Сильвио Ферра и группа мужчин  из  его  колонны  занимались  сооружением
помоста, где будут стоять самые уважаемые жители поселков, в том числе и
он сам. Его помощники  советовали  не  тянуть  -  побыстрее  представить
сенатора, так как дети уже проголодались.
   Вдруг с гор раздались как бы легкие хлопки. Наверное, кто-то из детей
принес фейерверк, подумал Ферра. И повернулся, чтобы получше разглядеть.
***
 
   В  то  утро,  только  гораздо  раньше  -  еще  до  того,  как  взошло
расплавленное сицилийское  солнце,  -  из  расположения  отряда  Гильяно
высоко в горах над Монтелепре вышли две группы,  по  двенадцать  человек
каждая, и направились к  проходу  Джинестры.  Одной  группой  командовал
Пассатемпо, другой - Терранова. У каждой в распоряжении было по тяжелому
пулемету. Пассатемпо повел своих людей вверх по склону  горы  Кумета  и,
выбрав позицию, сам тщательно проследил за установкой пулемета. Четверых
он приставил к нему, а остальным велел рассеяться  по  склону,  чтобы  в
случае неприятельской атаки прикрыть пулеметчиков винтовками и лупарами.
   Терранова и его люди заняли  склон  горы  Пиццута  с  другой  стороны
прохода. Позиция была выбрана очень удачно:  лежавшие  внизу  поселки  и
выжженная солнцем равнина находились прямо под прицелом. Так что если бы
карабинеры решили выползти из казарм, им бы не поздоровалось.
   С этих двух  склонов  люди  Гильяно  наблюдали  за  тем,  как  жители
Пьяни-деи-Гречи и Сан-Джузеппе-Ято совершали свой долгий путь к гладкой,
как плита, поляне. У нескольких человек в колонне шли  родственники,  но
они  не  испытывали  угрызений  совести.  Ведь  Гильяно   отдал   четкое
приказание. Пулеметчики  должны  стрелять  поверх  толпы,  пока  она  не
рассеется и люди не вернутся назад, в свои поселки.  Так  что  никто  не
пострадает.
 
*** 
 
   Гильяно собирался лично возглавить операцию, но за неделю до этого  у
Аспану Пишотты пошла горлом кровь. Он бегом поднимался в гору к  лагерю,
когда с ним это случилось. Он вдруг рухнул на землю и  камнем  покатился
вниз. Гильяно, шедший сзади, решил, что его  двоюродный  братец  вздумал
дурачиться. Он выставил ногу, чтобы остановить Пишотту, и тут заметил  у
него на рубашке кровь. Сначала у Гильяно мелькнула  мысль,  что  Пишотту
подкосил снайпер, а он просто не слышал выстрела. Он  подхватил  Пишотту
на руки и понес наверх. Пишотта был еще в сознании и все просил: "Спусти
меня вниз, спусти меня". И Гильяно понял, что это не пуля. Он знал,  как
звучит голос человека, когда в него  всадили  кусок  свинца,  Аспану  же
говорил по-другому, как человек, измученный тяжким внутренним недугом.
   Пишотту уложили на носилки, и десять членов отряда во главе с Гильяно
доставили его к врачу в  Монреале.  Врач  этот  частенько  лечил  их  от
пулевых ран, и на его молчание можно было положиться. Однако же он  счел
нужным доложить о болезни Пишотты дону Кроче, как,  впрочем,  докладывал
обо всем  остальном,  что  делал  для  Гильяно.  Доктор  очень  надеялся
возглавить клинику в Палермо и прекрасно понимал, что без  благословения
дона Кроче это невозможно.
   Для более тщательного обследования он поместил Пишотту в монреальскую
больницу и попросил Гильяно дождаться результатов.
   - Я вернусь утром, - пообещал Гильяно.
   Он  оставил  четырех  человек  в  больнице  охранять  Пишотту,  а   с
остальными отправился к одному из своих людей, чтобы укрыться на ночь.
   На другой день доктор заявил,  что  Пишотте  необходим  препарат  под
названием стрептомицин - достать его можно только в Соединенных  Штатах.
Гильяно тотчас сообразил, как быть. Он попросит отца и Стефана  Андолини
написать в Америку дону Корлеоне с просьбой прислать  нужное  лекарство.
Сказав об этом доктору, он поинтересовался, можно ли забрать Пишотту  из
больницы. Доктор разрешил, но при условии, что несколько недель  Пишотта
не будет вставать с постели.
   Вот почему во время событий в проходе Джинестры Гильяно  находился  в
Монреале, подыскивая дом, где бы Пишотта  мог  жить  до  полного  своего
выздоровления.
 
*** 
 
   Когда Сильвио Ферра  обернулся  на  звук  хлопушек,  он  увидел,  что
произошло, и сразу все понял. Он увидел мальчика, пускавшего  воздушного
змея и удивленно смотревшего на свою поднятую руку.  На  месте  кисти  у
него был жуткий окровавленный обрубок, а змей плавно уносился ввысь  над
склонами горы Кумета. И Ферра мгновенно с ужасом  осознал,  что  это  не
хлопушки, а пулеметные очереди. Затем он увидел  большую  черную  лошадь
без седока, которая бешено металась в толпе, оставляя за собой  кровавый
след. И Сильвио Ферра бросился в гущу народа  разыскивать  свою  жену  и
детей.
 
*** 
 
   Со склона горы Пиццута Терранова наблюдал в бинокль за происходившим.
Поначалу он думал, что люди бросаются на  землю  от  страха,  но  увидев
неподвижно распростертые тела, он отшвырнул пулеметчика в  сторону.  Его
пулемет замолчал, но он слышал очереди с горы Кумета. Неужели Пассатемпо
не видит, что огонь направлен слишком низко, - люди ведь гибнут, подумал
Терранова. Через несколько  минут  замолк  и  второй  пулемет  и  жуткое
молчание  воцарилось  над  проходом  Джинестры.   А   потом   до   самых
вершин-близнецов воздух наполнился  воплями  живых,  криками  раненых  и
стонами умирающих.  Терранова  подал  своим  людям  сигнал  стянуться  к
огневой точке  и,  как  только  пулемет  демонтировали,  увел  отряд  по
противоположному  склону.  Пока  они  шли,  он   раздумывал,   надо   ли
возвращаться к Гильяно и докладывать о случившемся.  Правда,  Гильяно  в
запале может расстрелять и его самого, и его ребят.  Но  прежде  он  все
равно внимательно их выслушает, а уж они не упустят случая и поклянутся,
что огонь они вели высоко. Значит, надо вернуться в лагерь  и  обо  всем
сообщить. Интересно, как поступит Пассатемпо.
 
*** 
 
   К тому времени,  когда  Сильвио  Ферра  нашел  свою  семью,  пулеметы
умолкли. Его жена и дети не пострадали и как раз вставали с земли. Но он
прижал их к земле и заставил пролежать  так  еще  с  четверть  часа.  Он
увидел всадника, мчавшегося в сторону Пьяни-деи-Гречи,  очевидно,  чтобы
вызвать карабинеров, и,  убедившись,  что  всадник  продолжает  скакать,
понял, что все позади. Только тогда он поднялся с земли.
   Тысячи людей устремились с плоской, как плита, поляны вниз,  к  своим
поселкам у подножия горы. А на земле остались лежать раненые  и  убитые,
вокруг  которых  грудились  родственники...  Сильвио  Ферра  оставил  на
некоторое время свою семью  ради  раненых.  Он  останавливал  убегавших,
просил их помочь перенести пострадавших. С ужасом увидел он,  что  среди
мертвых есть женщины и даже дети... Нет, не изменить сицилийские порядки
избирателям. Глупо было на это рассчитывать.  В  борьбе  за  свои  права
придется убивать.
 
*** 
 
   Гектор Адонис сообщил Гильяно о происшедшем, когда  тот  находился  у
постели Пишотты. Гильяно немедленно отправился в свой штаб в горах.
   Там на скале, высоко над Монтелепре, он вызвал к  себе  Пассатемпо  и
Терранову.
   - Предупреждаю вас заранее, - начал Гильяно. - Виновного я все  равно
найду, сколько бы времени мне ни  понадобилось.  И  чем  дольше  я  буду
искать, тем суровее будет наказание. Если же  это  была  просто  ошибка,
признайтесь честно, и, обещаю, вы останетесь живы.
   Никогда еще Пассатемпо и Терранова не видели Гильяно в такой  ярости.
Пока  Гильяно  допрашивал  их,  оба  стояли  как  вкопанные,   не   смея
пошевелиться. Они клялись, что  стреляли  поверх  толпы,  а  как  только
увидели, что люди начали падать, прекратили стрельбу.
   Затем Гильяно допросил участников вылазки и пулеметчиков. Теперь  ему
было ясно, как обстояло дело. Пулемет Террановы  вел  огонь  около  пяти
минут. Пулемет Пассатемпо - около десяти минут. Пулеметчики клялись, что
стреляли поверх толпы. Никто из них не  допускал  возможной  ошибки  или
случайного изменения угла обстрела.
   Гильяно отпустил их и некоторое время сидел один. Впервые с тех  пор,
как он занялся разбоем, его жег невыносимый  стыд.  Он  всегда  гордился
тем, что за четыре года ни разу не причинил вреда беднякам.  Теперь  ему
нечем было гордиться. Он перестрелял людей, как кроликов. И уже  не  мог
считать себя героем. Что же все-таки произошло?  Неужели  была  допущена
ошибка? Его ребята прекрасно владели лупарой, но не очень  хорошо  умели
обращаться с пулеметами. Нацеливая их вниз, они вполне могли ошибиться и
установить не тот угол. Гильяно не мог поверить,  чтобы  Пассатемпо  или
Терранова вели двойную игру, но и не скидывал со  счетов  того,  что  их
могли подкупить. Существовала и еще одна догадка, возникшая у него,  как
только он узнал о происшедшем: в засаде находился кто-то третий.
   Хотя, будь это подстроено специально,  убитых,  несомненно,  было  бы
больше. Бойня была бы более кровавой. Впрочем, думал  Гильяно,  те,  кто
это устроил, могли преследовать совсем другую цель,  например  опорочить
имя Гильяно. Да и чья была  идея  -  разогнать  демонстрацию  у  прохода
Джинестры? Слишком тут много совпадений.
   Со всей неизбежностью  напрашивался  унизительный  вывод:  дон  Кроче
переиграл его.
 
Глава 21 
 
   Вся  Италия  была  потрясена  кровопролитием  у  прохода   Джинестры.
Газетные заголовки кричали о массовом расстреле невинных мужчин,  женщин
и детей. Пятнадцать человек  были  убиты  и  больше  пятидесяти  ранены.
Сначала полагали, что бойня была организована мафией, и,  действительно,
Сильвио Ферра в своих выступлениях  прямо  обвинял  в  случившемся  дона
Кроче. Но дона  это  не  застигло  врасплох.  Тайные  члены  организации
"Друзья  друзей"  присягали  в  судах,  что  видели,  как  Пассатемпо  и
Терранова устраивали засаду. Сицилийцы недоумевали,  почему  Гильяно  не
опровергнет ни одного из этих  вопиющих  обвинений  в  своих  знаменитых
письмах в газеты. Его молчание было странным.
 
*** 
 
   За две недели до  общенациональных  выборов  Сильвио  Ферра  ехал  на
велосипеде из Сан-Джузеппе-Ято в  Пьяни-деи-Гречи.  Он  проехал  берегом
реки Ято и обогнул подножие горы.  Двое  неизвестных  окликнули  его  на
дороге, но  он,  не  останавливаясь,  промчался  мимо.  Оглянувшись,  он
увидел, что эти двое бросились за ним,  но  скоро  ему  удалось  от  них
оторваться. Когда он въезжал в Пьяни-деи-Гречи, их уже не было видно.
   Следующие три часа Сильвио провел в клубе  социалистов  с  партийными
руководителями  из  окрестных  селений.  Совещание  закончилось  уже   в
сумерки, и Сильвио  заторопился,  чтобы  попасть  домой  до  наступления
темноты.  Он  шел  через  площадь,  ведя  велосипед  за  руль  и  весело
здороваясь со знакомыми. Вдруг его  окружили  четверо  мужчин.  Узнав  в
одном из них главаря мафии в Монтелепре, Сильвио вздохнул с облегчением.
Кинтану он знал с детства, к тому же ему было  хорошо  известно,  что  в
этом уголке Сицилии мафия не хотела портить отношения  с  Гильяно  и  не
"наносила обид беднякам". Поэтому  он  приветливо  улыбнулся  Кинтане  и
сказал:
   - Далековато ты забрался от дома.
   - Привет, приятель, - сказал в ответ Кинтана. - Мы с  тобой  немножко
прогуляемся. Не поднимай шума и останешься цел. Нам просто надо с  тобой
кое о чем потолковать.
   - А почему нельзя прямо  здесь?  -  спросил  Ферра.  Он  почувствовал
первый укол страха, какой испытывал на войне, но знал, что сумеет с  ним
справиться. Усилием воли  он  заставил  себя  держаться  спокойно.  Двое
придвинулись к нему с боков и схватили за руки.  Они  повели  его  через
площадь, легонько подталкивая. Велосипед, выпущенный из рук, покатился и
упал набок.
   Ферра видел, что люди, сидевшие на улице перед своими домами, поняли,
в чем дело. Конечно же, они придут к нему на помощь. Но после  расстрела
у прохода Джинестры в их души вселился страх. Ни один  из  них  даже  не
вскрикнул. Сильвио Ферра попробовал упереться ногами в землю и повернуть
к клубу. Даже отсюда было видно,  что  в  дверях  стояли  несколько  его
товарищей по партии. Неужели они не понимают, что он попал в беду? Но ни
один не двинулся с освещенного крыльца. Тогда он крикнул:
   - Помогите!
   Но ничто не нарушило деревенской тишины, и Сильвио Ферре стало за них
невыносимо стыдно. Кинтана грубо подтолкнул его.
   - Не валяй дурака. Мы хотим только поговорить с тобой. Пошли, и  чтоб
больше не орать. А то твоим же друзьям худо будет.
   Уже почти стемнело, взошла луна. Сильвио почувствовал,  как  в  спину
ему уперся ствол винтовки, и понял, что если бы они действительно хотели
его убрать, то сделали бы это прямо здесь, на площади.  А  всякого,  кто
попытается ему помочь, они действительно  прикончат.  Он  последовал  за
Кинтаной в конец поселка. Может, все-таки обойдется:  слишком  уж  много
свидетелей, и наверняка кто-то узнал  Кинтану.  Если  сейчас  он  начнет
сопротивляться, то от неожиданности они могут растеряться и разрядить  в
него свои ружья. Лучше выждать и выслушать их.
   Кинтана наставительно заговорил:
   - Вот что, прекрати-ка эту глупую игру в коммунисты. Мы простили твой
выпад против "Друзей", когда ты  обвинил  их  в  том,  что  случилось  у
Джинестры. Но ты не вознаградил нас за терпение, а оно  ведь,  не  ровен
час, и лопнуть может. Ну разве это мудрый поступок? Смотри,  вовремя  не
остановишься, придется нам оставить твоих деток сиротами.
   К тому времени они уже миновали поселок и вышли на  скалистую  тропу,
ведущую к горе Кумета. В отчаянии Сильвио Ферра оглянулся, но позади  не
было ни души.
   - Неужели, - спросил он Кинтану, - ты лишишь детей отца  из-за  такой
ерунды, как политика?
   Кинтана хрипло расхохотался.
   - Я убивал даже за плевок, попавший на мой ботинок, - сказал он.
   Тут двое, что держали Ферру  за  руки,  отступили,  и  Сильвио  Ферра
понял, что судьба его решена.  Он  бросился  бежать  по  залитой  лунным
светом тропе.
 
*** 
 
   В деревне услышали выстрелы, и один из руководителей социалистической
партии сообщил об этом карабинерам. На следующий день тело Сильвио Ферры
было найдено на дне горного ущелья. Когда полицейские стали  допрашивать
местных жителей, оказалось, что никто из них ничего не видел. Ни четырех
мужчин, ни Гвидо  Кинтаны.  Бунтарский  дух  бунтарским  духом,  но  они
оставались сицилийцами и не могли нарушить закон omerta. Однако  все  же
кто-то рассказал о том, что видел, одному из людей Гильяно.
 
*** 
 
   Христианские демократы победили на общенациональных выборах благодаря
стечению многих обстоятельств. Дон Кроче  и  "Друзья  друзей"  на  славу
поработали. Расстрел демонстрации у прохода Джинестры потряс всю Италию,
а сицилийцев он просто травмировал. Католическая церковь,  участвовавшая
в предвыборной кампании, прикрываясь именем  Христа,  стала  куда  менее
щедрой. Убийство Сильвио Ферры прикончило все бунтарские  настроения  на
Сицилии.
   В 1948 году христианские демократы одержали полную победу на  выборах
в Сицилии, что помогло и их общей победе в Италии. Было  ясно,  что  они
теперь надолго закрепились  у  власти.  Дон  Кроче  стал  некоронованным
королем Сицилии, католическая церковь - официальной религией, а  министр
Трецца - не сразу конечно, но в  обозримом  будущем  -  готовился  стать
премьер-министром Италии.
 
*** 
 
   В итоге оказалось, что прав был Пишотта. Гектор Адонис  принес  весть
от дона Кроче, что  из-за  побоища  у  прохода  Джинестры  амнистия  для
Гильяно и его людей исключена. Мог разразиться страшный скандал -  вновь
посыплются  обвинения,  что  подоплекой  всему  была  политика.   Газеты
захлебнутся от ярости, а по всей Италии прокатится волна забастовок. Дон
Кроче просил передать, что руки у министра Треццы, естественно, связаны,
а кардинал Палермский не может помогать человеку,  которого  обвиняют  в
гибели невинных женщин и детей, но  он,  дон  Кроче,  будет  по-прежнему
добиваться амнистии. А пока суд да дело, он советовал Гильяно,  для  его
же блага, эмигрировать в Бразилию или в  Соединенные  Штаты  -  тут  дон
Кроче постарается помочь ему всем, что в его силах.
   Люди Гильяно были поражены тем,  как  спокойно  отнесся  он  к  этому
предательству, словно и не ждал ничего другого. Он отвел отряд глубже  в
горы и велел своим помощникам разбить лагерь рядом  с  его  собственным,
так как они могут в любой момент ему понадобиться. Дни шли,  а  Гильяно,
казалось, все глубже уходил в себя. Несколько  недель  главари  групп  с
нетерпением ждали его приказаний.
   Как-то утром  он  отправился  в  горы  один,  без  телохранителей.  И
вернулся, только когда стемнело. Он возник из темноты  и  остановился  в
свете костров.
   - Аспану, - сказал он, - собери главарей.
 
*** 
 
   Земли принца Оллорто тянулись на сотни тысяч  акров;  на  этих  полях
произрастало все, чем Сицилия кормила Италию вот уже доброе тысячелетие:
лимоны и апельсины; зерно; бамбук; оливы, дававшие столько масла, что им
можно было бы наполнить не один колодец; виноград,  из  которого  делали
вино; океаны помидоров, зелени, перца, баклажан королевского фиолетового
оттенка, размером с человеческую голову.  Часть  этих  земель  сдавалась
крестьянам  в  аренду  за  половину  урожая,  но  принц   Оллорто,   как
большинство других землевладельцев, всегда собирал  еще  и  пенку  -  за
сельскохозяйственную технику, за семена, за средства перевозки - и все с
процентами. Так что крестьянин в лучшем  случае  получал  двадцать  пять
процентов сокровищ, добытых им потом и кровью. И все же по  сравнению  с
нищенскими заработками поденщиков это считалось неплохой жизнью.
   Почва здесь была плодородной, но, к сожалению, помещики  значительную
часть своих земель не обрабатывали, и она пропадала зря. Еще в 1860 году
великий Гарибальди обещал, что у каждого крестьянина  будет  свой  кусок
земли. Однако и сейчас у принца  Оллорто  сто  тысяч  акров  лежали  под
паром. Для  него,  как  и  для  других  представителей  знати,  это  был
своеобразный капитал - землю распродавали по кускам, чтобы удовлетворить
очередной каприз.
   Во время последних выборов все партии,  включая  партию  христианских
демократов, обещали ра