Джимми Сантадио выпустил простыню и резким движением  сорвал
маску с головы Пиппи. Джорджио схватил его за  руку,  Пиппи  за  другую.
Бросившийся на пол Винсент обхватил ноги Джимми.  Затем  Пиппи  набросил
шнур Джимми на шею и пригнул  его  к  полу.  На  губах  Джимми  заиграла
искаженная усмешка, он поглядел Пиппи прямо в глаза с каким-то  странным
состраданием, будто зная, что рок или некий таинственный бог  непременно
отплатит Пиппи за этот поступок.
   Пиппи затянул шнур, Пити помог ему,  и  все  пятеро  рухнули  на  пол
коридора, где белая простыня приняла тело Джимми Сантадио, будто  саван.
И в этот миг в комнате новобрачных заголосила Роз-Мари...
 
*** 
 
   Закончив рассказ, дон закурил еще сигарку и отхлебнул вина.
   - Пиппи разработал план от начала и до конца, - поведал  Джорджио.  -
Мы были абсолютно чисты, а Сантадио истреблены  под  корень.  Гениальная
работа.
   - Это решило все проблемы, - подхватил Винсент. - С той  поры  мы  не
знали бед.
   - Это было  мое  решение,  и  оно  было  ошибочным,  -  вздохнул  дон
Клерикуцио. - Но откуда ж нам было знать, что Роз-Мари сойдет с ума?  Мы
были в кризисе и ухватились за единственную возможность нанести решающий
удар.  Тебе  следует  помнить,  что  в  то  время  мне  не  было  еще  и
шестидесяти,  я  был  слишком  высокого  мнения  о  своем  могуществе  и
интеллекте. Я не сомневался, что это непременно станет для  моей  дочери
трагедией, но полагал, что вдовы горюют не вечно, а Сантадио убили моего
сына Сильвио. Как я мог простить такое, пусть даже ради дочери?  Зато  я
многое постиг. Нельзя придти к разумному решению с глупыми  людьми.  Мне
следовало искоренить их с самого начала. До встречи влюбленных. Тогда  я
спас бы и сына, и дочь. - Он минутку помолчал. -  Так  что,  видишь  ли,
Данте - сын Джимми Сантадио. А ты, Кросс, в младенчестве лежал  в  одной
коляске с ним в свое первое лето в этом доме. И все эти годы я  старался
восполнить Данте утрату отца. Я пытался помочь дочери избыть свое  горе.
Данте был воспитан как Клерикуцио и будет вместе с моими сыновьями  моим
наследником.
   Кросс пытался понять, что же происходит. Все его  тело  трепетало  от
отвращения к Клерикуцио и миру, в котором они живут. Он  думал  о  своем
отце  Пиппи,  сыгравшем  роль  змея-искусителя,   заманившего   Сантадио
навстречу их собственной гибели. Как мог такой человек быть  его  отцом?
Кросс думал о своей возлюбленной тетушке  Роз-Мари,  прожившей  все  эти
годы с разбитым сердцем и расстроенным умом, знавшей, что ее муж убит ее
отцом и ее братьями, что ее предала собственная семья. И  теперь,  когда
вина Данте подтвердилась, даже о нем Кросс думал не без  сострадания.  И
еще ему не давала покоя мысль о доне. Старик наверняка не верит байке об
ограблении Пиппи. Так почему же он с  виду  принял  ее  -  он,  человек,
никогда не веривший в совпадения. Быть может, это неспроста?
   Проникнуть в мысли Джорджио Кросс никогда не  мог.  Верит  ли  тот  в
убийство при попытке ограбления? Совершенно очевидно, что Винсент и Пити
эту версию приняли без задней мысли. Но теперь Кросс постиг суть  особых
уз, связывавших его  отца,  дона  и  трех  его  сыновей.  Все  они  были
солдатами во время резни, искоренившей Сантадио. И  его  отец  помиловал
Роз-Мари.
   - И Роз-Мари ничего не разболтала? - поинтересовался Кросс.
   - Нет, - саркастически отозвался дон. - Она поступила даже лучше. Она
лишилась рассудка. - В голосе  его  прозвучали  горделивые  нотки.  -  Я
отправил ее в Сицилию и привез обратно  как  раз  вовремя,  чтобы  Данте
родился на американской земле. Как знать, не исключено, что когда-нибудь
он станет президентом Соединенных Штатов. Я мечтал о великом будущем для
этого мальчика, но сочетание крови Клерикуцио и Сантадио  оказалось  для
него непосильной ношей.
   - И знаешь, что самое ужасное? - заключил  дон.  -  Твой  отец  Пиппи
совершил ошибку. Ему не следовало миловать Роз-Мари,  хотя  его  решение
пришлось мне очень по душе. - С тяжким  вздохом  он  отхлебнул  вина  и,
поглядев Кроссу прямо в лицо, добавил:
   - Остерегайся. Мир не переделаешь, да и себя тоже.
 
*** 
 
   Во время полета обратно в Вегас Кросс ломал голову над этой загадкой.
Почему дон наконец-то поведал ему историю Войны  с  Сантадио?  Чтобы  не
дать ему навестить Роз-Мари и услышать иную версию?  Или  предостерегал,
запрещая мстить за убийство отца, потому что в нем  замешан  Данте?  Дон
так и остался для Кросса загадкой. Но одно  ясно  наверняка.  Если  отца
убил Данте, тогда он должен убить и Кросса. И уж наверняка это  известно
дону Клерикуцио.
 
Глава 19 
 
   Данте Клерикуцио вовсе не требовалось выслушивать этот  рассказ.  Его
мать Роз-Мари нашептывала эту историю ему на ушко с той поры, когда  ему
исполнилось два года, - всякий  раз,  когда  с  ней  случался  очередной
припадок, когда она горевала об утраченной любви мужа и  брата  Сильвио,
когда ужас перед Пиппи и собственными братьями захлестывал ее душу.
   Лишь во время самых тяжелых припадков Роз-Мари обвиняла в смерти мужа
своего отца дона Клерикуцио. Дон всегда отрицал, что отдал такой приказ,
равно как отрицал и то, что резня - дело рук его сыновей  и  Пиппи.  Но,
услышав из уст  дочери  обвинение  во  второй  раз,  дон  засадил  ее  в
лечебницу на месяц. После этого она  только  ругалась  и  молола  всякий
вздор, но больше никогда не обвиняла его напрямую.
   Но в ушах Данте вечно стоял  ее  шепот.  Будучи  ребенком,  он  любил
своего деда и верил в его невиновность, но злоумышлял против своих  трех
дядьев, хотя они всегда относились к нему с нежностью. Особенно пылко он
мечтал отомстить Пиппи, и хотя  это  были  лишь  детские  фантазии,  ему
казалось, что матери они пришлись бы во благо.
   Когда Роз-Мари чувствовала себя нормально, она пеклась об  овдовевшем
доне Клерикуцио с предельной любовью. Трое ее братьев тоже удостаивались
ее сестринской заботы. Но от Пиппи она шарахалась. И поскольку  в  такие
периоды она была  настроена  столь  мило,  ей  было  трудно  убедительно
выразить злобу. Сам склад ее лица, изгиб рта, ласковые, блестящие  карие
глаза опровергали ее ненависть. А всю свою ошеломительную  жажду  любви,
которую уже не могла подарить ни одному мужчине,  Роз-Мари  изливала  на
своего ребенка Данте. Осыпала его подарками, как и его дед, как и дядья,
хотя их мотивы были куда менее чисты, к  их  любви  примешивались  укоры
совести. В периоды улучшения Роз-Мари никогда не рассказывала Данте  эту
историю.
   Но во время припадков она сквернословила,  сыпала  проклятьями,  даже
лицо ее обращалось в уродливую маску гнева. Данте это всегда  ставило  в
тупик. Когда ему было лет семь, в мысли его закралось сомнение.
   - А как ты узнала, что это был Пиппи и мои дяди? - спросил он.
   Роз-Мари радостно  захихикала.  Данте  она  казалась  в  этот  момент
ведьмой из сказок.
   - Они считают себя ужасно умными,  считают,  что  учли  все  с  этими
своими масками, специальной  одеждой  и  шапками.  Но  знаешь,  что  они
забыли? Пиппи так и не переобул свои бальные туфли. Патентованная кожа и
черные бантики. А твои дядюшки  всегда,  когда  они  вместе,  становятся
особым образом. Джорджио впереди, Винсент чуть позади, а Пити справа. Да
еще то, как они поглядели на Пиппи, чтобы узнать, не отдаст ли он приказ
убить меня. Потому что я узнала их. То, как они заколебались, чуть ли не
отпрянули. Но они убили бы меня, непременно убили  бы.  Мои  собственные
братья!.. - И тут же разрыдалась настолько бурно, что Данте испугался.
   Даже будучи маленьким семилетним мальчиком, он попытался утешить ее.
   - Дядя Пити никогда не причинил бы тебе вреда. А дедушка убил бы  их,
если бы они осмелились. - В своем дяде Джорджио и даже дяде Винни он  не
был так уверен.  Но  для  Пиппи  прощения  в  его  детском  сердечке  не
находилось никогда.
   Ко времени, когда Данте исполнилось десять, он научился предугадывать
припадки матери, и, когда она манила его, чтобы снова  поведать  историю
Сантадио,  он  быстро  уводил  ее  прочь,  в  безопасное  уединение   ее
собственной спальни, чтобы дед и дядья ничего не услышали.
   А когда Данте возмужал, он был чересчур умен, чтобы позволить  ввести
себя в заблуждение внешнему благообразию Семьи Клерикуцио. Его злорадная
натура насмешника понуждала его выказывать деду и дядьям, что правда ему
известна. А еще он чувствовал, что дядья недолюбливают его.  Данте  было
предназначено войти в благополучное общество законопослушных  граждан  -
должно быть, выучив финансовые хитромудрости и заняв место Джорджио.  Но
Данте подобная участь  не  импонировала.  Однажды  он  даже  подковырнул
дядьев заявлением,  что  подобная  сторона  жизни  Семьи  -  только  для
маменькиных сыночков. Джорджио выслушал эту реплику с такой холодностью,
что шестнадцатилетний Данте на мгновение устрашился.
   - Ладно, тебе это не грозит, - сказал дядя  Джорджио.  В  голосе  его
прозвучала печаль, едва уловимо подкрашенная нотками гнева.
   Когда Данте бросил высшую школу перед самым окончанием,  его  послали
работать в  строительную  компанию  Пити  в  Бронксе.  Будучи  прилежным
рабочим, Данте вкалывал на стройках вовсю и развил огромные мышцы.  Пити
ставил его командовать бригадами солдат анклава. Когда Данте  достаточно
повзрослел,  дон  провозгласил,  что   мальчик   станет   солдатом   под
командованием Пити.
   Дон пришел к этому решению, получил отзыв Джорджио о характере  Данте
и кое-каких его поступках. Мальчишку обвиняли в изнасиловании миловидной
одноклассницы по высшей  школе  и  покушении  с  перочинным  ножиком  на
другого одноклассника, его ровесника. Он умолял дядьев не говорить  деду
об этом, и они обещали, но, конечно, тотчас же доложили дону  обо  всем.
От обвинений Данте избавили ценой огромных денежных сумм, не  дав  делам
уйти в суд.
   И на протяжении всех юношеских лет его ревность к Кроссу Де Лене  все
возрастала. Кросс вырос высоким, невероятно красивым юношей, любезным  и
обаятельным. Все женщины в  клане  Клерикуцио  обожали  его,  прямо-таки
сюсюкали вокруг него. Кузины флиртовали с ним, хотя никогда  не  уделяли
подобного внимания внуку дона.  Данте  в  своих  ренессансных  шапочках,
озорной и насмешливый, невысокий и ужасно  мускулистый,  просто-напросто
пугал этих юных девушек. Данте был  чересчур  умен,  чтобы  не  заметить
этого.
   Когда Данте брали в  охотничью  хижину  в  Сьерра-Неваде,  он  больше
наслаждался ловлей капканами и  силками,  чем  стрельбой.  Когда  же  он
влюбился в одну из кузин,  что  было  совершенно  естественно  в  тесном
кружке клана Клерикуцио, то начал домогаться ее чересчур прямолинейно. И
еще он был слишком хорошо знаком с дочерьми солдат Клерикуцио, живших  в
Бронксе.  Наконец,  Джорджио,  игравший  роль  поучающего  и   карающего
родителя, свел его с владельцем высококлассного  нью-йоркского  борделя,
чтобы малость утихомирить.
   Но невероятное  любопытство  и  проницательность  Данте  сделали  его
единственным представителем этого  поколения  Клерикуцио,  по-настоящему
знавшим, что же представляет из себя Семья на  самом  деле.  Так  что  в
конце концов было принято решение дать ему оперативную выучку.
   С  течением  времени  Данте  все  острее  ощущал,  как   разрастается
пропасть, отделяющая его от Семьи. Дон любил его, как всегда, и дал ясно
понять, что Данте станет наследником империи, но  больше  не  делился  с
внуком своими мыслями, больше не оделял его своими откровениями,  своими
тайными  жемчужинками  мудрости.  А  еще  дон  никогда  не   поддерживал
предложения и соображения Данте по поводу стратегии.
   Его дядья - Джорджио, Винсент и Пити - не испытывали к нему столь  же
теплых чувств, как  в  детстве.  Пити,  правду  говоря,  держался  более
дружески, но, с другой стороны, именно он и был наставником Данте.
   Данте был достаточно умен, чтобы догадываться, что, пожалуй,  сам  во
всем виноват: нечего было выказывать свою осведомленность об уничтожении
Сантадио и его отца. Он даже задавал Пити вопросы о Джимми  Сантадио,  и
дядя рассказал ему, как они уважали его отца и как все  горевали  о  его
смерти. Дон Клерикуцио  и  его  сыновья  понимали,  что  Данте  известна
истинная история, что Роз-Мари в  своих  припадках  открыла  секрет,  но
никогда не заговаривали об этом. Никогда не признавали. Желая  отплатить
хоть чем-то, они обхаживали Данте, как принца.
   Но больше всего на формировании характера Данте сказалась его жалость
и любовь к матери. Во время припадков она воспламеняла его ненавистью  к
Пиппи Де Лене; своего отца и братьев она уже реабилитировала.
   Все это, вместе взятое, помогло дону Клерикуцио принять окончательное
решение, ибо дон читал мысли внука так же легко,  как  молитвенник.  Дон
решил, что Данте не должен участвовать в окончательном  отступлении  под
эгиду законопослушного общества. Его кровь Сантадио и  (дон  никогда  не
кривил душой) Клерикуцио  чересчур  взрывоопасная  смесь.  Посему  Данте
присоединится к обществу Винсента и Пити, Джорджио и Пиппи Де Лены.  Все
они будут сражаться в последней битве плечом к плечу.
   И Данте оказался хорошим солдатом, хотя и  слишком  неукротимым.  Его
независимость подталкивала его  к  тому,  чтобы  пренебрегать  правилами
Семьи,  а  порой  он  даже  не  подчинялся  конкретным   приказам.   Его
неистовство оказывалось полезным, когда сбитый  с  толку  Bruglione  или
недисциплинированный солдат преступал черту закона Семьи  и  должен  был
отправиться в более незатейливый мир. Данте не был  обязан  отчитываться
ни перед  кем,  кроме  самого  дона,  а  дон  по  каким-то  таинственным
соображениям отказывался распекать его лично.
   Данте боялся за будущее матери. Это будущее зависело от  дона,  а  ее
припадки случались все чаще и чаще, и Данте заметил,  что  дон  начинает
мало-помалу  терять   терпение.   Особенно   когда   Роз-Мари   устроила
грандиозную выходку, нарисовав ногой круг, а потом плюнула в его  центр,
вопя, что больше никогда не переступит порог этого дома. Тогда-то дон  и
сбыл ее в лечебницу на несколько дней.
   Так что Данте решил хитростью отогнать ее припадки,  восстановить  ее
природные любезность и дружелюбие. Но он всегда боялся, что  в  конечном
итоге  не  сможет  ее  защитить.  Если  только  не   станет   таким   же
могущественным, как сам дон.
 
*** 
 
   На всем белом свете  Данте  боялся  одного-единственного  человека  -
старого дона. Это ощущение родилось из  его  детских  взаимоотношений  с
дедом. А еще оно  проистекало  из  ощущения,  что  сыновья  боятся  дона
Клерикуцио ничуть не меньше, чем любят его. Что всегда  изумляло  Данте.
Дону уже за восемьдесят, он уже дряхлый и слабый старик, редко  покидает
особняк, его вершина давным-давно позади. Так чего ж его бояться?
   Правда, он хорошо ест, имеет импозантную наружность,  и  единственный
физический урон,  причиненный  ему  неумолимым  временем,  -  отсутствие
зубов, поэтому  диета  дона  теперь  ограничивается  только  макаронами,
тертым сыром, тушеными овощами и супами. Мясные блюда для него  готовили
из крошечных кусочков мяса, тушенных в томатном соусе.
   Но  старый  дон   почти   на   краю   могилы,   так   что   предстоит
перераспределение власти. Что, если Пиппи станет правой рукой  Джорджио?
Что, если Пиппи захватит власть силой?  А  если  такое  случится,  Кросс
быстро пойдет  наверх,  особенно  благодаря  тому,  что  приобрел  такое
богатство от своей доли в "Занаду".
   Данте уверял себя, что руководствуется и практическими соображениями,
а не только ненавистью к  Пиппи,  осмелившемуся  критиковать  его  перед
лицом собственной Семьи.
   Впервые Данте завязал отношения с Джимом Лоузи, когда Джорджио решил,
что Данте пора приобщать к власти, и поручил ему доставлять Лоузи  плату
от Семьи.
   Конечно, были приняты  меры  предосторожности  для  защиты  Данте  на
случай, если Лоузи когда-нибудь решится на предательство. Были подписаны
контракты, доказывающие, что Лоузи работает в  качестве  консультанта  в
охранной  корпорации,  находящейся   под   контролем   Семьи.   Контракт
предписывал необходимость соблюдения  тайны  и  подчеркивал,  что  Лоузи
должен  получать  оплату  исключительно  наличными.   Но   в   налоговой
декларации охранной  корпорации  эти  деньги  указывались  как  затраты,
проходившие через липовую компанию.
   Данте выплачивал Лоузи гонорары несколько лет, прежде чем завязать  с
ним более тесные отношения. Репутация Лоузи его ничуть не пугала. Будучи
человеком, играющим  ключевую  роль  в  возможности  детектива  отложить
денежки на старость в самую большую кубышку, Данте крепко держал его  за
горло. Лоузи приложил руку ко всему: защищал торговцев наркотиками, брал
деньги Клерикуцио за защиту игрового бизнеса, даже участвовал в  силовых
операциях  по  вынуждению  кое-каких  весьма  могущественных   торговцев
недвижимостью на выплаты дополнительных гонораров за защиту.
   Данте пустил в ход  все  свое  обаяние,  чтобы  произвести  на  Лоузи
хорошее впечатление; Лоузи импонировали и его злорадное чувство юмора, и
его пренебрежение общепринятыми моральными  принципами.  Особенно  чутко
Данте отзывался на горестные сетования Лоузи по поводу его войны  против
черномазых,  разрушающих  устои  западной  цивилизации.  Сам  Данте  был
напрочь лишен каких-либо расовых предрассудков. Негры никак не влияли на
его жизнь, а если бы и повлияли, Данте их просто выполол бы без раздумий
и жалости.
   Данте и Лоузи объединяла одна могучая общая страсть. Оба по характеру
были денди, очень заботились о своей наружности,  и  оба  имели  сходные
сексуальные стремления, заключавшиеся в том,  чтобы  главенствовать  над
женщинами.  Не  столько   ради   возбуждения,   сколько   для   ощущения
собственного могущества. Они начали проводить время вместе  всякий  раз,
когда Данте приезжал на Запад. Вместе обедали и  фланировали  по  ночным
клубам. Причем Данте ни разу не осмелился привести Лоузи  в  Вегас  и  в
"Занаду", да это и не соответствовало его намерениям.
   Данте любил рассказывать  Лоузи,  как  поначалу  он  выставляет  себя
беззаветным, чудаковатым дамским угодником, а все  женщины  для  него  -
царицы, полновластно распоряжающиеся могуществом своей красоты. И  какой
царственный восторг испытывает он потом,  загоняя  их  в  угол  и  лишая
возможности  уклониться  от  нежелательной  половой   близости.   Лоузи,
относившийся к уловкам Данте немного свысока, рассказывал, что с  самого
начала   ломает    сопротивление    дамочек    своей    экстраординарной
мужественностью, а после унижает их.
   Оба провозгласили, что ни  за  что  не  заставят  женщину  заниматься
сексом, если она не отвечает на их ухаживания. Оба сошлись  в  том,  что
Афина Аквитана будет грандиозной наградой, если когда-нибудь предоставит
им хотя бы крохотный шансик.  Они  вместе  рыскали  по  лос-анджелесским
клубам, подцепляя там женщин, чтобы после  сравнить  свои  наблюдения  и
посмеяться над тщеславными бабенками, считавшими,  что  можно  дойти  до
крайнего предела, а потом отказаться от финального акта. Порой  протесты
бывали чересчур страстными, и тогда Лоузи демонстрировал свой  значок  и
говорил женщинам, что привлечет их за проституцию. Поскольку  многие  из
них при случае не отказывались  малость  поднажиться  за  счет  интимных
отношений, угроза срабатывала.
   Порой устраивали мальчишники, оркестрованные Данте. Лоузи,  когда  не
рассказывал свои "черномазые" байки, то пытался  изложить  классификацию
шлюх.
   Первыми в списке шли отъявленные проститутки, протягивающие одну руку
за деньгами, а второй хватающие тебя за  член.  Затем  следовали  шлюхи,
которых влечет к тебе, они  по-дружески  трахаются  с  тобой,  а  утром,
прежде чем ты удалишься, просят  тебя  выписать  чек,  чтобы  помочь  им
оплатить квартиру.
   Далее следуют шлюхи, любящие тебя, но любящие и других,  завязывающие
долговременные отношения, поддерживаемые ювелирными подарками