из Лас-Вегаса в Лос-Анджелес  еще  до  рассвета,
чтобы миновать пустыню в пору прохлады.  Сидя  за  рулем  машины,  Пиппи
велел Кроссу расслабиться. Кросс был зачарован величием рассвета,  будто
расплавившего песок пустыни, превратив  его  в  глубокую  золотую  реку,
омывающую  подножия  далеких  гор  Сьерра-Невады.  В  душе  Кросса   уже
зашевелился червячок  нетерпения.  Ему  хотелось  поскорее  покончить  с
работой.
   Они прибыли в дом в Пасифик-Пэлисейдз, принадлежащий  Семье,  где  их
уже дожидалась шестерка членов анклава.  На  дорожке,  ведущей  к  дому,
стояла угнанная машина с  подложными  номерами.  В  доме  имелись  также
предназначенные для дела  пистолеты,  проследить  происхождение  которых
будет невозможно.
   Кросса изумила роскошь дома. Оттуда открывался чудесный вид на  океан
по ту сторону шоссе, имелся бассейн и  огромная  терраса.  В  доме  было
шесть спален. Судя по всему,  все  шестеро  прекрасно  знали  Пиппи.  Но
Кроссу их представлять не стали, равно как и его - им.
   Предстояло  чем-то  заполнить  одиннадцать   часов,   оставшихся   до
операции, назначенной на полночь. Остальные члены  команды,  не  обращая
внимания на громадный телевизор, затеяли партию в карты на террасе;  все
до единого были одеты в пляжные костюмы.
   - Черт, я и забыл про бассейн, - улыбнулся Пиппи Кроссу.
   - Ничего страшного, - откликнулся тот. - Можно поплавать и в трусах.
   Стоящий особняком дом окружали высокие деревья и сплошная изгородь.
   -  Да  можно  и  с  голой  задницей.  Никто  нас  не  увидит,   кроме
вертолетчиков, а те разглядывают  баб,  загорающих  на  крылечках  своих
домов в Малибу.
   На пару часов оба нашли себе занятие, плавая в  бассейне  и  загорая.
Потом сели за трапезу, приготовленную одним из членов команды, -  стейк,
поджаренный в жаровне на террасе, и салат из латука. Остальные  запивали
еду красным вином, но Кросс ограничился  содовой.  От  его  внимания  не
ускользнуло, что все ели и пили весьма умеренно.
   После еды Пиппи повез Кросса в угнанной  машине  на  рекогносцировку.
Они  доехали  до  ресторана  и  кафе  в  стиле   вестернов,   затем   до
Тихоокеанского прибрежного  шоссе,  где  им  предстояло  поджидать  Тео.
Согласно докладу  группы  наблюдения,  Тео  завел  привычку  по  средам,
направляясь в Окснард, останавливаться в этом ресторане около  полуночи,
чтобы подкрепиться кофе и яичницей с  ветчиной.  Уезжал  он  около  часу
ночи. Сегодня группа наблюдения из двух человек будет следить за  каждым
его шагом и сообщит по телефону, когда Тео тронется в путь.
   Вернувшись в дом, Пиппи провел  инструктаж  еще  раз.  Шесть  человек
будут в трех машинах. Одна пойдет перед машиной Пиппи,  одна  позади,  а
третья, припаркованная на стоянке ресторана, должна быть готова к  любым
неожиданностям.
   Потом Кросс и Пиппи сидели на террасе, дожидаясь телефонного  звонка.
На дорожке стояло пять машин  -  все  черные,  поблескивающие  в  лунном
свете, будто жуки. Шестеро из анклава продолжали свою карточную  партию;
в банке лежала мелочь по пять, десять и двадцать пять центов. Наконец  в
двадцать три  тридцать  раздался  звонок:  Тео  выехал  из  Брентвуда  в
ресторан.  Шестеро  солдат  сели  в  свои  машины  и   уехали   занимать
назначенные позиции. Забравшись в угнанный  автомобиль,  Пиппи  и  Кросс
выждали еще четверть часа, прежде чем  тронуться  в  путь.  У  Кросса  в
кармане пиджака лежал небольшой пистолет двадцать второго калибра,  даже
без глушителя издающий лишь резкий хлопок при стрельбе. Пиппи вооружился
громогласным "глоком"  -  со  времени  ареста  за  убийство  он  зарекся
пользоваться глушителем.
   Машину вел Пиппи. Операция была разработана до мельчайших деталей.  В
ресторан не войдет ни один из  членов  оперативной  группы.  Следователи
будут опрашивать обслуживающий персонал  обо  всех  посетителях.  Группа
наблюдения сообщила, как Тео одет, на какой едет  машине,  какие  у  нее
номера.  К  счастью,  автомобиль  Тео  оказался  пламенно-алым   дешевым
"Фордом", издали бросающимся в глаза в районе, где ездят в  основном  на
"Мерседесах" и "Порше".
   Прибыв на стоянку ресторана, Пиппи и Кросс увидели,  что  машина  Тео
уже там. Пиппи припарковался  рядом,  выключил  фары  и  зажигание.  Они
сидели в  темноте.  За  Тихоокеанским  прибрежным  шоссе  мерцала  гладь
океана, прочерченная золотой лунной дорожкой. На дальней стороне стоянки
находилась одна из вспомогательных машин. Оба знали, что еще две  машины
заняли свои позиции на шоссе, чтобы сопроводить  их  домой,  пребывая  в
готовности отрезать  преследователей  и  предотвратить  любые  проблемы,
ожидающие впереди.
   Кросс поглядел на часы. Половина первого.  Значит,  ждать  еще  минут
пятнадцать. И вдруг Пиппи толкнул его в плечо, бросив:
   - Вот и он. Рановато.
   Кросс увидел, что из ресторана выходит человек,  озаренный  пылающими
над крыльцом огнями. Кросса  поразило,  насколько  мальчишеская  у  того
фигура. Щуплый и мелкий, с копной  кудрявых  волос  над  бледным,  узким
личиком, Тео казался чересчур хилым для убийцы.
   И тут их ждал сюрприз. Вместо того чтобы направиться  к  машине,  Тео
зашагал через Тихоокеанское прибрежное шоссе, отскакивая от проносящихся
машин. Оказавшись на противоположной стороне, он двинулся через  пляж  к
полосе прибоя. Постоял там, любуясь океаном и желтой луной, заходящей за
далекий горизонт. Затем развернулся и через шоссе направился  обратно  к
стоянке. Должно быть, он зашел прямо в полосу прибоя, потому что  в  его
шикарных туфлях хлюпала вода.
   Кросс медленно выбрался из машины. Тео едва  не  наткнулся  на  него.
Кросс, вежливо улыбнувшись, пропустил его, чтобы Тео сел в  машину.  Как
только тот оказался внутри, Кросс вытащил пистолет. Заметив  тень,  Тео,
опустивший стекло дверцы и собиравшийся сунуть ключ в  замок  зажигания,
поднял глаза. И в  этот  момент  Кросс,  встретившись  с  ним  взглядом,
выстрелил. Пуля врезалась в лицо оцепеневшего Тео,  мгновенно  превратив
его в кровавую маску с остекленевшими глазами.  Кросс  рывком  распахнул
дверцу и выпустил еще две пули в макушку Тео. Кровь жертвы брызнула  ему
в лицо. Потом швырнул на пол автомобиля  Тео  мешочек  с  наркотиками  и
захлопнул дверцу. Пиппи  завел  мотор  в  тот  самый  миг,  когда  Кросс
выстрелил. Теперь он распахнул  дверцу,  и  Кросс  запрыгнул  в  машину.
Согласно плану, пистолет он не бросил, иначе  убийство  будет  выглядеть
обдуманным   покушением,   а   не   расстроившейся   сделкой   торговцев
наркотиками.
   Пиппи вывел машину со стоянки, автомобиль прикрытия выехал  вслед  за
ними. Две ведущие машины выкатились на позиции, и пять минут спустя  все
вернулись в дом Семьи. А еще через десять минут Пиппи и Кросс  сидели  в
автомобиле Пиппи, направлявшемся  в  Лас-Вегас.  От  угнанной  машины  и
пистолета избавится оперативная группа.
   Проезжая мимо ресторана, они не увидели никаких признаков присутствия
полиции. Очевидно, Тео еще не обнаружили.  Пиппи  включил  автомобильный
приемник, чтобы послушать новости. Ничего.
   -  Безупречно,  -  отметил  Пиппи.  -  Когда  план  точен,  все  идет
безупречно.
   В Лас-Вегас они  прибыли  с  восходом,  когда  пустыня  обратилась  в
угрюмое алое море. Кроссу никогда не забыть той поездки сквозь  пустыню,
сквозь тьму, сквозь  лунный  свет,  которому,  казалось,  конца-края  не
будет. Потом взошло солнце, а затем,  чуточку  позже,  полоской  засияли
неоновые огни Вегаса, будто маяк, возвещающий  о  безопасной  гавани,  о
пробуждении от кошмара. Вегас никогда не погружается во тьму.
   И  почти  в  этот  миг  на  стоянке  у  ресторана   обнаружили   Тео;
обескровленное лицо призрачно серело  в  бледном  рассветном  полумраке.
Общественность  мгновенно  уцепилась  за  тот  факт,  что  Тео  оказался
обладателем партии кокаина рыночной стоимостью в  полмиллиона  долларов.
Яснее ясного, что сделка наркодельцов почему-то  пошла  наперекосяк.  На
губернатора не пала даже тень подозрения.
   Из упомянутого события Кросс вынес целый ряд  наблюдений.  Что,  хотя
подброшенные Тео наркотики стоили никак не более десяти тысяч  долларов,
власти раздули их до целых полумиллиона; что губернатора превозносили за
соболезнование,  выраженное  семейству  Тео;  что  через  неделю  пресса
позабыла об этом событии напрочь.
   Пиппи и Кросса вызвали  на  восток,  на  аудиенцию  к  Джорджио.  Тот
похвалил обоих за изящную и  аккуратно  исполненную  операцию,  даже  не
упомянув, что смерть Тео должна была выглядеть несчастным случаем. И  во
время этого визита Кросс обратил внимание на то,  что  Семья  Клерикуцио
относится к нему с почтением, причитающимся Молоту  Семьи,  -  важнейшее
свидетельство того, что Кроссу выделен  процент  в  гроссбухах  игрового
бизнеса в Лас-Вегасе - и легальных, и нелегальных. Подразумевалось,  что
теперь он официально признан членом  Семьи  Клерикуцио,  вызываемым  для
особых поручений, а величина его гонораров зависит от степени риска.
   Гронвельт тоже получил свое вознаграждение. После избрания  сенатором
Уолтер Уэввен на выходные удалился в "Занаду". Гронвельт предоставил ему
виллу и пришел поздравить с победой на выборах.
   Сенатор Уэввен снова стал собой. Он играл и выигрывал, и, как прежде,
приглашал  поужинать  танцовщиц  из  "Занаду".  С  виду   он   полностью
оправился. Лишь единый  раз  помянул  он  о  пережитом  кризисе,  сказав
Гронвельту:
   - Альфред, у меня для вас незаполненный чек.
   - Никто не может себе  позволить  носить  в  бумажнике  незаполненные
чеки, - улыбнулся Гронвельт, - не все равно спасибо.
   Ему не нужны были чеки, оплачивающие долг сенатора.  Ему  нужна  была
долгая, крепкая дружба, которой не будет конца.
   В последующие пять лет Кросс  стал  экспертом  по  азартным  играм  и
управлению отелем-казино. Служил помощником Гронвельта, хотя в  основные
его обязанности по-прежнему входила  работа  с  отцом,  и  не  только  в
инкассационном агентстве, каковое теперь по праву стало его наследством,
но и Молотом Семьи Клерикуцио номер два.
 
*** 
 
   К двадцати пяти годам Кросс  заслужил  в  Семье  Клерикуцио  прозвище
Молоточек. Самому  ему  собственная  невозмутимость  в  работе  казалась
довольно любопытным фактом. Мишенями всегда  были  незнакомцы.  Ему  они
представлялись слабой плотью, облаченной в беззащитную кожу - скелет под
ней придавал им сходство с диким зверьем, на которое он охотился юнцом в
компании отца. Опасности Кросс боялся, но чисто умозрительно;  физически
беспокойство у него никак не  проявлялось.  Во  время  передышек  бывали
моменты, когда он просыпался по утрам со смутным чувством тревоги, будто
ему снились какие-то кошмары. А еще бывали времена, когда он  чувствовал
подавленность, мысленно обращаясь к воспоминаниям о сестре и  матери,  к
сценкам из детства и некоторым визитам после распада семьи.
   Он помнил щеки матери; ее теплая, шелковистая кожа  была  так  нежна,
что, казалось,  можно  расслышать  биение  крови  под  ней  -  глубокое,
безопасное. Но в его  снах  эта  кожа  крошилась,  как  пепел,  и  кровь
изливалась из омерзительных трещин алыми водопадами.
   Подобные видения пробуждали иные воспоминания. Как мать целовала  его
холодными губами, как руки ее вежливо задерживали его в объятьях лишь на
считанные мгновения. Она никогда не брала  его  за  руку,  как  Клавдию.
Порой Кросс покидал ее дом после кратких визитов со  стесненной  грудью,
пылающей, будто от  побоев.  В  настоящем  Кросс  никогда  не  испытывал
чувства утраты, он ощущал только, что утратил мать в прошлом.
   Думая о сестре Клавдии,  он  этой  утраты  не  чувствовал.  Их  общее
прошлое не ушло в небытие, она по-прежнему оставалась частью его  жизни,
хотя и слишком незначительной. Ему помнились зимние потасовки, когда они
лупили друг друга, держа кулаки в  карманах  пальто.  Этакие  безвредные
дуэли. Все так, как и должно быть, думал Кросс, вот разве что порой  ему
недоставало общества матери и сестры. И все же он был вполне счастлив  с
отцом в Семье Клерикуцио.
 
*** 
 
   Итак, в двадцать пять лет Кросс принял участие в последней операции в
качестве Молота Семьи.  Мишенью  был  человек,  которого  Кросс  знал  с
пеленок...
   Обширная, частая сеть, заброшенная ФБР, накрыла всю страну и погубила
множество номинальных баронов, кое-кого  из  настоящих  Bruglione,  и  в
числе  прочих  -  Вирджинио  Баллаццо,  правителя  крупнейшей  Семьи  на
Восточном побережье.
   Вирджинио  Баллаццо,  прослуживший  бароном  Семьи  Клерикуцио  более
двадцати лет,  исправно  смачивал  клювик  Клерикуцио.  В  благодарность
Клерикуцио сделали его богачом - в момент падения Баллаццо стоил  добрых
пятьдесят миллионов. Он и его  семья  жили  воистину  на  широкую  ногу.
Однако случилось непредвиденное. Вирджинио Баллаццо, несмотря  на  долг,
предал тех, кто вознес его на подобную высоту, - нарушил  omerta,  закон
молчания, кодекс, возбраняющий выдачу хоть каких-либо сведений властям.
   Среди  выдвинутых  против  него  обвинений  числилось  убийство,   но
Баллаццо не настолько боялся тюремного  заключения,  чтобы  стать  из-за
него иудой; в конце концов, в штате Нью-Йорк смертная казнь  упразднена.
И какой бы срок ему ни присудили, - если бы вообще признали виновным,  -
он не сомневался, что Семья Клерикуцио вытащит его через  десять  лет  и
позаботится, чтобы даже эти десять лет были ему не в  тягость.  Он  знал
соответствующий репертуар. Свидетели на суде лжесвидетельствовали  бы  в
его пользу, на мнение присяжных можно повлиять подкупом.  Даже  если  он
отсидит несколько лет,  все  это  время  будет  готовиться  новое  дело,
вскроются новые улики,  убедительно  доказывающие  его  невиновность.  В
ставшем знаменитым случае Клерикуцио проделали этот трюк, когда один  из
их клиентов отсидел всего пять  лет.  Его  освободили,  а  правительство
выплатило бывшему узнику более миллиона долларов в  качестве  возмещения
за "несправедливое" заточение.
   Нет, тюрьмы Баллаццо не боялся.  А  на  измену  его  толкнула  угроза
федерального правительства реквизировать все  мирские  блага  на  основе
акта  "О  коррумпированных   и   бандитских   организациях",   принятого
Конгрессом для борьбы с преступностью. Баллаццо  не  мог  примириться  с
мыслью, что он и  его  дети  лишатся  дворца  в  Нью-Джерси,  роскошного
особняка  во  Флориде,  конного  завода  в  Кентукки,  породившего  трех
аутсайдеров  Кентуккийского  дерби.  Ибо  этот  постыдный  акт  позволял
правительству изымать все мирские блага  у  арестованных  за  преступный
сговор. Могут изъять и акции, и облигации, и антикварные автомобили. Акт
возмутил самого дона Клерикуцио,  правда,  ограничившегося  единственным
высказыванием на сей счет: "Богачи еще пожалеют об этом; придет день,  и
по этому акту заарестуют всю Уолл-стрит".
   И вовсе не по удачному стечению  обстоятельств,  а  только  благодаря
собственной прозорливости Клерикуцио в последние годы вывели Баллаццо из
круга доверенных лиц. Он стал чересчур бросаться в глаза,  что  пришлось
им не по вкусу. "Нью-Йорк таймс" опубликовала  статью  о  его  коллекции
антикварных автомобилей, сопровождавшуюся портретом Вирджинио Баллаццо в
забавной фуражке за рулем "Роллс-Ройса" 1935 года выпуска. В статье  его
называли богатым импортером ковров. Для Семьи Клерикуцио все это было уж
чересчур, и она насторожилась.
   Когда же Вирджинио Баллаццо начал переговоры  с  окружным  прокурором
Соединенных Штатов, Семью Клерикуцио известил об этом не кто  иной,  как
адвокат Баллаццо. Дон Клерикуцио, отчасти  ушедший  от  дел,  тотчас  же
перехватил  бразды  правления  у  сына  Джорджио.  В  подобной  ситуации
требовалась рука уроженца Сицилии.
   Состоялось совещание  Семьи:  дон  Клерикуцио,  трое  его  сыновей  -
Джорджио, Винсент и Пити - и Пиппи Де Лена. Правду говоря, Баллаццо и  в
самом деле мог подорвать структуру  Семьи,  но  серьезно  пострадали  бы
только нижние ярусы. Предатель мог дать ценную  информацию,  но  никаких
официальных  доказательств.  Джорджио  заметил,  что,  если  дойдет   до
худшего, всегда можно перенести штаб-квартиру  за  рубеж,  но  дон  лишь
сердито отмахнулся. Где ж еще жить, если не в Америке?  Америка  сделала
его богатым, Америка - самая могущественная держава на свете и  защищает
своих богачей. Дон частенько  цитировал  высказывание  "Лучше  позволить
сотне виновных разгуливать на свободе, чем наказать одного невиновного",
после чего добавлял: "Какая замечательная страна". Беда лишь в том,  что
от такой хорошей жизни все разнежились. В Сицилии Баллаццо ни за что  не
осмелился бы изменить, ему бы даже в голову  не  пришло  нарушить  закон
omerta. Его прикончили бы собственные сыновья.
   - Я слишком стар, чтобы жить за  границей,  -  сказал  дон.  -  И  не
позволю какому-то предателю выставить меня из дома.
   Сам по себе Вирджинио Баллаццо  являет  ничтожную  проблему,  отметил
дон, но  он  олицетворяет  симптом,  просочившуюся  в  их  ряды  заразу.
Осталось еще множество подобных ему, не подчиняющихся  древним  законам,
давшим всем им силу. Один Bruglione Семьи в Луизиане, другой - в Чикаго,
еще один в Тампа щеголяют своим богатством, выставляют личное могущество
напоказ всему свету.  А  еще  эти  мерзавцы,  попавшись  по  собственной
глупости, пытались уклониться от заслуженного наказания, - нарушив закон
omerta. Предав собственных товарищей. Эту гниль надо вытравить -  такова
позиция дона. Но теперь он прислушается к  мнениям  остальных;  в  конце
концов, он уже старик, возможно, существуют и другие решения.
   Джорджио  вкратце   изложил   случившееся.   Баллаццо   торгуется   с
прокурорами. Он охотно отправится в тюрьму, если правительство пообещает
не пускать в ход акт, если  его  жена  и  дети  сохранят  состояние.  И,
разумеется, пытается выторговать освобождение от  тюрьмы  и  ради  этого
будет давать показания в суде против людей, которых  предал.  Он  и  его
жена подпадают под действие программы защиты свидетелей и до конца жизни
будут  жить  под  вымышленными  именами.  Им   произведут   пластические
операции. А их дети до самой смерти будут жить в достатке.  Такова  суть
сделки.
   Все сошлись в том, что Баллаццо, несмотря  на  все  свои  недостатки,
все-таки преданный отец. У него три хорошо воспитанных ребенка. Один сын
заканчивает  Гарвардскую  школу  бизнеса,  дочь  Сейл  владеет  шикарным
магазином косметики на Пятой авеню, а второй сын работает с компьютерами
в космической программе.  Все  они  заслужили  хорошую  жизнь.  Все  они
истинные американцы и воплощение американской мечты.
   - Итак, - резюмировал старый дон, -  мы  пошлем  Вирджинио  весточку,
смысл которой он найдет вполне здравым. Он  может  проинформировать  обо
всех остальных. Может отправить их за решетку или  на  дно  морское.  Но
если он хоть словечком обмолвится о Клерикуцио, его дети поплатятся.
   - Угрозы больше никого не пугают, - заметил Пиппи Де Лена.
   - Угроза будет исходить от меня лично, - подчеркнул дон  Доменико.  -
Мне он поверит. Ему самому ничего не обещайте. Сам понимает.
   Тогда слово взял Винсент:
   - Нам нипочем и близко к нему не подобраться, как только он  подпадет
под действие программы защиты свидетелей.
   - А ты, мой верный Молот, что ты скажешь на это? - осведомился дон  у
Пиппи Де Лены.
   Тот пожал плечами.
   - Разумеется, сможем - после того, как он даст показания, после того,
как его упрячут по программе защиты свидетелей.  Но  будет  масса  шума,
невероятная огласка. Стоит ли дело того? Разве это что-нибудь изменит?
   - Огласка, шум - как раз благодаря им-то и стоит. Мы пошлем  весточку
всему миру. Фактически говоря, когда это будет сделано, это должно  быть
сделано красиво.
   - Мы могли бы позволить событиям развиваться самим по себе, - вставил
Джорджио. - Что бы там Баллаццо ни наговорил, нас он заложить не сможет.
   - Правду говоришь, - поразмыслив над его словами, согласился  дон.  -
Но  ты  сомневаешьс