са, поскольку он
испытывал  к  Большому  Тиму  необъяснимую  привязанность.   Но   участь
последнего решена самим доном, и Кросса тревожило лишь одно:  как  Данте
справится с работой.
 
*** 
 
   Таких величественных похорон история Лас-Вегаса  еще  не  знала.  Это
были подлинные проводы гения. Тело Альфреда Гронвельта было выставлено в
выстроенной на его  деньги  протестантской  церкви,  сочетавшей  в  себе
величие европейских соборов и коричневые  наклонные  стены,  характерные
для вигвамов североамериканских индейцев. Огромная  автостоянка  была  с
присущей Лас-Вегасу практичностью украшена  не  европейской  религиозной
символикой, а индейскими мотивами.
   Хор, возносивший хвалы  Всевышнему  и  рекомендовавший  Гронвельта  к
приему в райские кущи, был приглашен из  университета,  которому  старик
при жизни постоянно жертвовал деньги  на  содержание  трех  гуманитарных
кафедр.
   Сотни  скорбящих,  окончивших  колледж  только  благодаря  стипендиям
Гронвельта, оплакивали  его,  кажется,  вполне  искренно.  Некоторые  из
присутствующих, азартные игроки,  в  пух  и  прах  проигравшиеся  в  его
казино, испытывали что-то сродни торжеству, наконец-то одержав верх  над
Гронвельтом.  Беззвучно  плакали  какие-то  женщины  среднего  возраста,
пришедшие сами по себе. Здесь же находились  и  представители  иудейских
синагог и католических церквей, которые он помог построить.
   Закрыть казино хотя бы на один день  стало  бы  преступлением  против
всего, во что  при  жизни  верил  Гронвельт,  но  на  отпевании  все  же
присутствовали многие крупье и менеджеры, не работавшие в дневную смену.
Явились даже некоторые обитатели вилл, и Кросс с Пиппи  выказали  к  ним
особое уважение.
   Посетил  похороны  и  губернатор  штата  Невада   Уолтер   Уэввен   в
сопровождении мэра города. Даже Стрип - центральную улицу  Лас-Вегаса  -
перекрыли,  чтобы   длинная   процессия   черных   лимузинов   и   пеших
плакальщиков, во главе которой медленно двигался  серебристый  катафалк,
беспрепятственно проследовала к кладбищу и  Альфред  Гронвельт  проделал
последний путь по миру, сотворенному его собственными руками.
   Вечером того же дня гости  Лас-Вегаса  воздали  Гронвельту  последнюю
дань, которая больше всего пришлась бы ему по  душе:  собравшись  в  его
казино, они играли с таким остервенением,  что  поставили  новый  рекорд
проигрыша. Подобная игра шла здесь разве что на Новый год.
   Когда день наконец закончился,  Кросс  Де  Лена  приготовился  начать
новую жизнь.
 
*** 
 
   В эту ночь, оставшись в одиночестве в своем прибрежном доме в Колонии
Малибу, Афина Аквитана пыталась придумать,  как  быть  дальше.  Сидя  на
диване, она время от времени ежилась от  прохладного  океанского  ветра,
влетавшего в открытые двери.
   Глядя  на  кинозвезду,  было  бы  трудно  представить  ее   ребенком.
Вообразить, как постепенно она становилась женщиной. Харизма  кинозвезды
столь сильна, что кажется, будто он или она появились на свет из  головы
Зевса взрослыми воплощениями непобедимых героев и неотразимых  красавиц.
Они просто никогда не мочили пеленки, не страдали  угрями,  подростковой
стеснительностью и тупоумием, не занимались онанизмом, никого не  молили
о любви и никогда не были игрушками  судьбы.  Даже  самой  Афине  сейчас
очень сложно вспомнить время, когда она была такой.
   Афина считала, что родилась  на  свет  счастливейшим  человеком.  Все
давалось ей в руки  само.  У  нее  были  чудесные  мать  и  отец,  сразу
признавшие  дарования  дочери  и  пестовавшие  их.  Они  восхищались  ее
необыкновенной красотой, но делали все от них зависящее,  чтобы  развить
ее ум. Отец стал ее наставником в  спорте,  а  мать  -  в  литературе  и
искусствах. Как ни старалась Афина, она так и  не  могла  припомнить  ни
одного случая, когда в детстве чувствовала себя несчастной. Пока  ей  не
исполнилось семнадцать.
   Тогда она влюбилась в Боза Сканнета - парня на четыре года старше ее,
звезду  местного  значения,  члена  футбольной  команды  колледжа.   Его
родители владели самым крупным банком в Хьюстоне. С обаянием Боза  могла
соперничать разве что красота самой Афины, но он, кроме того, умел  быть
смешным, любезным и обожал ее. Их прекрасные тела - кровь  с  молоком  -
тянуло друг к другу, словно  два  магнита.  Они  вознеслись  на  небеса,
предназначенные лишь для них двоих; желая, чтобы это длилось вечно,  они
поженились.
   Через пару-тройку скоротечных месяцев Афина поняла, что беременна. Ее
безупречное тело и на этот раз сослужило добрую  службу:  она  почти  не
потолстела, не испытывала приступов дурноты и радовалась тому, что у нее
будет ребенок. Она  продолжала  посещать  колледж,  изучать  театральное
искусство, по-прежнему играла в гольф и теннис. Боз легко обыгрывал ее в
теннис, но зато она легко одерживала верх в гольфе.
   Боз начал работать в отцовском банке. Даже после рождения  ребенка  -
девочки, которую Афина  назвала  Бетани,  -  Афина  продолжала  посещать
школу, поскольку у Боза было  достаточно  денег,  чтобы  нанять  няню  и
служанку. Замужество только усилило испытываемую  Афиной  жажду  знаний.
Она читала запоем, особенно пьесы. Пиранделло  приводил  ее  в  восторг,
Стриндберг повергал в смятение, а над произведениями  Теннесси  Уильямса
она  рыдала.  Она  стала  более  отзывчивой,  ум  Афины  превратился   в
прекрасную оправу ее внешности,  придав  ей  достоинство,  которого  так
часто лишена  чистая  и  холодная  красота.  Неудивительно,  что  многие
мужчины - и молодые, и старые - влюблялись в нее  до  умопомешательства.
Друзья завидовали Бозу Сканнету, что у него такая жена. Афина  гордилась
своим совершенством до тех пор, пока мало-помалу не осознала,  что  само
ее совершенство раздражает многих, в том числе даже друзей и  влюбленных
в нее мужчин.
   Боз  шутил,  что  иметь  такую  жену  -   все   равно   что   владеть
"Роллс-Ройсом" и каждый вечер оставлять его на улице. Он был  достаточно
умен, чтобы понимать, что его жена создана для великих дел. И  в  то  же
время осознавал, что ему суждено потерять ее, расстаться с нею, как  уже
пришлось расстаться  с  многими  мечтами.  Он  обладал  бесстрашием,  но
продемонстрировать его мог только на войне, а как раз  таковой-то  и  не
было. Знал, что наделен обаянием и приятной внешностью, но лишен  особых
талантов. А скопить громадное состояние ничуть не стремился.
   Он ревновал Афину к ее дарованиям, завидовал определенности ее  места
в этой жизни.
   И тогда Боз Сканнет пошел наперекор судьбе. Стал пить, как  сапожник,
соблазнял жен своих коллег, начал заниматься темными махинациями в банке
отца. Стал гордиться своей изворотливостью, как нередко гордятся мужчины
каким-нибудь  новоприобретенным  ремеслом,  и  пользовался   ею,   чтобы
скрывать растущую день ото дня ненависть к  жене.  Разве  не  героизм  -
ненавидеть такую красоту, такое совершенство, как его Афина?
   Несмотря на разгульный образ жизни, Боз отличался отменным  здоровьем
и неустанно заботился о нем. Регулярно посещал гимнастический зал,  брал
уроки бокса. Ринг импонировал ему, ведь здесь  можно  съездить  человеку
кулаком прямо по физиономии,  проявить  изворотливость,  уклонившись  от
удара и тут же проведя хук, и даже стоицизм, принимая удары без жалоб  и
стонов. Любил охоту, любил убивать мелкую дичь и крупного  зверя.  Любил
соблазнять наивных женщин, любил схематизм мимолетных романов.
   И его новоприобретенная изворотливость подсказала ему  выход.  Они  с
Афиной должны завести много детей - четырех,  пятерых,  шестерых...  Это
снова их сблизит, не позволив ей ускользнуть. Но к  тому  времени  Афина
раскусила его истинные мотивы и сказала "нет". И даже больше:
   - Если хочешь детей, заведи их от тех дам, с которыми трахаешься.
   Она впервые говорила с  ним  так  грубо.  Боз  не  удивился,  что  ей
известно о его изменах, он ведь и не пытался скрывать их. Правду говоря,
в этом тоже проявилась его изворотливость. В конечном  итоге  получится,
что именно он бросил ее, а не она ушла от него.
   Афина видела, что творится с Бозом, но  была  еще  слишком  молода  и
слишком много внимания уделяла собственной жизни, чтобы придавать  этому
серьезное значение. И только когда Боз начал обращаться с  ней  жестоко,
двадцатилетняя Афина нашла  в  своем  характере  несгибаемость  стали  и
нетерпимость к глупости.
   Боз принялся играть с нею в игры, в которые  обычно  играет  мужчина,
если ненавидит женщину. А Афине показалось, что он просто сходит с ума.
   По дороге с работы Боз всегда заезжал  в  химчистку,  чтобы  забирать
чистые вещи, и при этом часто повторял:
   - Милая, твое время гораздо ценнее моего. У тебя ведь, кроме диплома,
еще и дополнительные занятия по музыке и актерскому мастерству.
   Он полагал, что Афина не сумеет различить горький упрек, скрывающийся
за его небрежным тоном.
   Однажды Боз вернулся домой, неся в руках целый ворох  одежды,  взятой
из химчистки. Афина в это время принимала ванну. Поглядев сверху вниз на
ее длинные золотые  волосы,  белую  бархатную  кожу,  округлые  груди  и
ягодицы в обрамлении нежнейшей пены, Боз сдавленным голосом спросил:
   - Как тебе понравится, если я сейчас брошу все эти шмотки  к  тебе  в
ванну?
   Но вместо  этого  аккуратно  развесил  одежду  в  шкафу,  помог  жене
выбраться из ванны и насухо  вытер  ее  розовым  полотенцем.  Потом  они
занимались любовью. А через пару недель та же сцена повторилась.  Но  на
сей раз ворох вещей и вправду отправился в ванну.
   Однажды за обедом Боз пообещал переколотить всю посуду, но не  сделал
этого. А неделей позже перебил в кухне все, что только можно. Он  всегда
извинялся после таких происшествий и пытался заняться с ней любовью,  но
отныне Афина неизменно отказывала ему в близости, и они спали  в  разных
комнатах.
   Как-то раз за обедом Боз погрозил ей кулаком со словами:
   - Твое лицо чересчур безупречно. Может, если я сломаю тебе  нос,  это
сделает его более интересным, таким, как у Марлона Брандо.
   Афина  убежала  на  кухню,  он  погнался  за  ней.  Перепугавшись  до
полусмерти, она схватилась за нож, но Боз только рассмеялся:
   - А вот это единственное, что тебе не по зубам. - И действительно, он
без труда отобрал у Афины нож. - Я всего лишь пошутил. Не моя вина, если
у тебя нет чувства юмора.
   В  свои  двадцать  лет  Афина  еще  могла  обратиться  за  помощью  к
родителям, но не сделала этого,  как  не  открылась  и  перед  друзьями.
Вместо этого она все тщательно  обдумала,  полагаясь  на  свой  ум.  Она
понимала, что окончить колледж ей так и не удастся, слишком  уж  опасной
стала обстановка  в  доме.  Власти  тоже  не  смогут  ее  защитить.  Она
прикинула,  не  пустить  ли  в  ход  свое  актерское  мастерство,  чтобы
воскресить любовь Боза, но к этому времени муж начал  вызывать  у  Афины
настолько  сильное  физическое  отвращение,  что  сама   мысль   о   его
прикосновениях вызывала у  нее  дрожь  омерзения.  Так  что  как  бы  ни
хотелось, ей вряд ли удалось бы разыграть такую романтическую роль.
   Но чашу терпения Афины переполнил поступок Боза, направленный  не  на
нее саму, а на их дочь Бетани, после которого она окончательно  решилась
уйти.
   Играя с годовалой малышкой, Боз часто подбрасывал ее под  потолок,  в
шутку делая вид,  что  не  собирается  ловить.  И  всякий  раз  в  самый
последний момент подхватывал ее. Но однажды он позволил  ребенку  упасть
на диван, якобы случайно. А затем наступил  день,  когда  Боз  намеренно
уронил девочку на пол. Вскрикнув от ужаса,  Афина  бросилась  к  дочери,
подхватила ее на руки, прижала к груди, стала успокаивать. Всю ночь  она
не смыкала глаз у детской кроватки, стремясь убедиться, что  с  малышкой
все в порядке. На голове  у  Бетани  появилась  устрашающая  шишка.  Боз
слезно извинялся и обещал больше никогда не допускать подобных шуток, но
Афина уже приняла решение.
   На  следующий  день  она  сняла  все  деньги  и  с  текущего,  и   со
сберегательного  счета.   Предприняла   замысловатые   приготовления   к
путешествию, чтобы ее маршрут невозможно  было  проследить.  А  два  дня
спустя, вернувшись с работы, Боз  обнаружил,  что  его  жена  и  ребенок
бесследно исчезли.
   Через полгода Афина объявилась в Лос-Анджелесе, уже  без  ребенка,  и
начала карьеру на актерском поприще. Без труда нашла агента средней руки
и стала работать в маленьких театральных труппах. Затем сыграла  главную
роль  на  подмостках  "Форума",  после  чего  ее  стали  приглашать   на
второстепенные роли в третьесортные картины, а  там  предложили  и  роль
второго плана в фильме первой категории. В следующем  фильме  Афина  уже
вышла в Суперзвезды, и в ее жизни снова появился Боз Сканнет.
   Афина откупилась от него на три года,  но  ничуть  не  удивилась  его
выходке у Академии. Старый фокус. На сей раз всего лишь шутка...  но  на
следующий - в бутылке будет самая настоящая кислота.
 
*** 
 
   - На студии чудовищный тарарам, - сообщила Молли Фландерс Клавдии  Де
Лене. -  Проблема  с  Афиной  Аквитаной.  Они  перепугались,  что  после
нападения возле павильона она откажется  продолжать  работу  в  картине.
Бентс хочет видеть тебя в студии. Хотят, чтобы ты поговорила с Афиной.
   Клавдия пришла в кабинет Молли вместе с Эрнестом Вейлом.
   - Я позвоню ей, как только мы закончим  тут  наши  дела,  -  ответила
Клавдия. - Вряд ли это серьезно.
   Молли Фландерс являлась юристом в области бизнеса  развлечений,  и  в
этом городе бесстрашных людей ее боялись все,  кто  так  или  иначе  был
связан  с  кинопроизводством.  Она  обожала  баталии  в  залах  судебных
заседаний и почти всякий раз одерживала победу -  не  только  вследствие
прекрасного  знания  тонкостей  закона,  но  и  благодаря  прирожденному
блестящему актерскому дарованию.
   Перед тем как заняться юриспруденцией  индустрии  развлечений,  Молли
была ведущим адвокатом в штате Калифорния. Она спасла от газовой  камеры
двадцать убийц. В худшем случае  ее  подзащитному  приходилось  отсидеть
несколько лет за непредумышленное убийство той или иной степени тяжести.
Но  потом  ее  нервы  сдали,  и  Молли  переключилась  на  юриспруденцию
кинобизнеса. Она любила говаривать,  что  здесь  куда  меньше  крови,  а
злодеи отличаются более широким размахом и развитым интеллектом.
   Теперь  ее  клиентура  состояла  из   Первоклассных   кинорежиссеров,
Суперзвезд  и  Ведущих  сценаристов.  Наутро  после  церемонии  вручения
"Оскаров" к ней в кабинет пришла ее любимая клиентка  Клавдия  Де  Лена.
Вместе с ней пожаловал некогда знаменитый писатель Эрнест Вейл, в паре с
которым Клавдия сейчас работала над очередным киносценарием.
   Клавдия, старинная подруга Молли, хотя  и  не  принадлежала  к  числу
самых выгодных клиентов, зато была ей ближе всех. Поэтому, когда Клавдия
попросила Молли взять дело Вейла, та согласилась. А теперь раскаивалась.
Вейл явился с такой проблемой, разрешить которую было не по  силам  даже
ей. Вдобавок Молли не испытывала  к  нему  ни  малейшей  симпатии,  хотя
обычно симпатизировала даже своим  подзащитным-убийцам.  Именно  поэтому
сейчас она испытывала легкие угрызения  совести,  сообщая  Вейлу  плохие
новости.
   - Эрнест, - начала она, - я просмотрела все контракты, все документы.
Продолжать   тяжбу   против   киностудии    "ЛоддСтоун"    бессмысленно.
Единственный для тебя способ заполучить права обратно -  окочуриться  до
того, как истечет срок  действия  твоих  авторских  прав  -  то  есть  в
ближайшие пять лет.
   Десять лет  назад  Эрнест  Вейл  был  самым  прославленным  писателем
современной  Америки.  Его  превозносили  критики,  его  романы   читали
миллионы людей. Один из созданных им  персонажей  настолько  приглянулся
студии "ЛоддСтоун", что та захотела его использовать.  Киношники  купили
права и сняли  картину,  добившуюся  грандиозного  успеха.  Колоссальные
деньги собрали еще два фильма, снятые в  качестве  продолжения  первого.
Теперь студия запланировала запустить в производство еще  четыре  фильма
на эту же тему. К несчастью для Вейла,  согласно  первому  контракту  он
передал студии все права и на название и  персонажей.  Киностудия  могла
распоряжаться ими по своему усмотрению, использовать в любых формах и на
любых планетах Вселенной, в любых видах развлечений, традиционных и  еще
не изобретенных. Это был  стандартный  контракт  с  романистом,  еще  не
научившимся держать киношников на коротком поводке.
   Лицо Эрнеста Вейла всегда хранило угрюмое выражение.  Надо  признать,
не без причины. Критики до сих пор хвалили Вейла, но книги  его  уже  не
расходились. Кроме того, несмотря на талант, он превратил свою  жизнь  в
бедлам. За последние двадцать лет от него  ушла  жена,  забрав  с  собой
троих детей; один его роман поставили в кино, фильм  добился  признания,
Эрнест даже заработал на нем разок, а студия годами  будет  зарабатывать
многие миллионы.
   - Растолкуй мне это, - попросил он Молли.
   - Под контракт не подкопаешься. Твои  персонажи  принадлежат  студии.
Существует лишь одна зацепка. Закон  об  авторских  правах  гласит,  что
после  твоей  смерти  все  права   на   интеллектуальную   собственность
возвращаются к твоим наследникам.
   И тут Вейл впервые улыбнулся.
   - Вот оно, избавление!
   - О каких суммах идет речь? - поинтересовалась Клавдия.
   - Пять процентов с валовой прибыли,  -  ответила  Молли,  -  если  бы
сделка была честной. Если  студия  снимет  еще  пять  фильмов  и  те  не
провалятся, их прокат по всему миру принесет не  меньше  миллиарда,  так
что речь примерно о тридцати-сорока миллионах. - Она немного помолчала и
добавила со скептичной усмешкой:
   - Если ты умрешь,  я  могла  бы  выторговать  для  твоих  наследников
гораздо более выгодные условия. Мы бы взяли студию за горло.
   - В таком случае, - сказал Вейл, - позвони в "ЛоддСтоун" и договорись
с ними о встрече. Я растолкую им, что, если меня не возьмут  в  долю,  я
покончу с собой.
   - Тебе не поверят, - возразила Молли.
   - Тогда я это сделаю.
   -  Прекрати  говорить  глупости,  Эрнест,  -  дружелюбно   промолвила
Клавдия. - Тебе всего пятьдесят шесть лет. Слишком  рано  умирать  из-за
денег. Ради принципов, ради своей страны, из-за любви - еще куда ни шло,
но только не ради денег.
   - Я должен обеспечить будущее жены и детей.
   - Бывшей жены, - напомнила Молли. - И вообще, побойся Бога! С тех пор
как вы расстались, ты женился еще два раза.
   - Я  говорю  о  настоящей  жене.  О  той,  которая  родила  мне  трех
ребятишек.
   Теперь Молли поняла, почему все в Голливуде терпеть  не  могут  этого
человека.
   - Ты все равно не сумеешь добиться от киностудии того, чего хочешь, -
заявила она. - Они знают, что ты  с  собой  ничего  не  сделаешь,  и  не
позволят, чтобы их шантажировал писатель. Будь ты Суперзвездой -  другое
дело. Или хотя бы Первоклассным режиссером. Но писатель - ни за  что.  В
этом бизнесе ты - дерьмо. Прости, Клавдия.
   - Нам с Эрнестом об этом известно, - откликнулась та. - Если бы все в
этом  городе  не  боялись  до  смерти  чистого  листка  бумаги,  от  нас
давным-давно  избавились  напрочь.   Может,   ты   все-таки   что-нибудь
придумаешь?
   Молли  вздохнула  и  набрала  номер  Элая  Марриона.   Она   обладала
достаточным  влиянием,  чтобы  пробиться  к  Бобби   Бентсу,   директору
"ЛоддСтоун".
 
*** 
 
   Клавдия и Вейл с бокалами в руках сидели за столиком в баре "Поло".
   - Молли - крупная женщина,  -  задумчиво  произнес  Вейл.  -  Крупную
женщину легче соблазнить. Да вдобавок в  постели  они  гораздо  приятнее
мелких. Никогда не замечала?
   Уже не в первый раз Клавдия ломала голову, почему она так привязана к
этому человеку. Его мало кто воспринимает всерьез, но  она  любит  книги
Вейла, любит по-прежнему.
   - Из тебя так и прет вздор, - отозвалась она.
   - Я хочу сказать, что крупные женщины более ласковы.  Могут  принести
тебе в постель завтрак, оказа