ны  нашим.  Поэтому  мы  стоим  перед
настоящей проблемой.
     - Это уже моя забота,  Том,  -  сказал  Сонни.  -  Я  найду  решение.
Продолжай  вести  переговоры  и  заниматься  организацией  остальных  дел.
Посмотрим, что будет, и тогда предпримем дальнейшие  шаги.  У  Клеменца  и
Тессио  масса  солдат,  и  мы  можем  выставить  пистолет  против  каждого
пистолета пяти семейств,  если  этого  они  хотят.  Мы  просто  пойдем  на
матрацы.
     Выбросить черных  частников  из  банков  оказалось  делом  несложным.
Списки были переданы в полицию и та набросилась  на  "банкиров"  с  особым
рвением.  В  то   время   негр   не   мог   подкупить   полицейского   или
государственного чиновника. Слишком сильны были расовые предрассудки.
     Пять семейств нанесли неожиданный удар. Было убито  два  руководителя
профсоюзов  работников   текстильной   промышленности,   получившие   свои
должности благодаря семейству Корлеоне. Затем был закрыт доступ банкиров и
игорных  агентов  Корлеоне  в  районы  порта.  Профсоюз  портовых  рабочих
полностью отошел к пяти семействам. Агенты Корлеоне получили массу угроз и
предложений перейти на сторону противника. Был жестоко убит  виднейший  из
банкиров Гарлема, старый друг и  союзник  семейства  Корлеоне.  Выхода  не
было. Сонни приказал своим капорегимес "идти на матрацы".
     В городе были  сняты  две  квартиры,  в  которые  поместили  матрацы,
холодильники, пистолеты и боеприпасы. В  одной  квартире  поселились  люди
Клеменца,  во  второй  -  люди  Тессио.  К   каждому   агенту   приставили
телохранителя. Гарлемские банкиры тут же дезертировали в  стан  врага,  но
пока с этим бороться было невозможно. Все это влетело семейству Корлеоне в
копеечку, а  доходы  в  это  время  были  незначительны.  Выяснилось,  что
семейство Корлеоне зашло слишком далеко.
     Дон был  слишком  слаб,  чтобы  принимать  участие  в  делах,  и  это
нейтрализовало часть политической мощи семейства. Вдобавок к этому  десять
мирных лет отрицательно отразились на боевых качествах обоих  капорегимес,
-  Клеменца  и  Тессио.  Клеменца  все  еще  был   способным   палачом   и
администратором, но юношеская энергия, способная  вдохновить  его  солдат,
ушла безвозвратно. Тессио стал с годами мягче и добродушнее, а  жестокости
ему всегда не доставало. Том  Хаген,  несмотря  на  все  его  способности,
просто не подходил для должности консильори во время войны.  Основным  его
недостатком было то, что он не родился сицилийцем.
     Сонни отлично сознавал все это, но был  не  в  состоянии  предпринять
какие бы бы то ни было решительные шаги. Он не был  доном,  а  только  дон
может сменить капорегимес и консильори. Да и сам факт подобной смены может
привести к опасной ситуации, чреватой изменой. Вначале  Сонни  предполагал
начать войну на истощение и ожидать выздоровления дона, но с дезертирством
банкиров и появлением новых угроз против агентов положение семейства стало
очень опасным. Он решил ответить достойным ударом.
     Сонни решил нанести удар в самое  сердце  противника.  Он  планировал
убийство  пятерых  глав  семейств  одним   ударом.   Пришлось   установить
постоянную слежку за главами  семейств,  что  было  сопряжено  с  большими
усилиями. Но спустя неделю все главы семейств исчезли и публично нигде  не
показывались.
     Чаши весов пока не склонялись ни в чью сторону.



                                    18

     Америго  Бонасера  жил  всего  в  нескольких   кварталах   от   своей
погребальной конторы на улице Мальберри и потому  ужинать  всегда  забегал
домой.
     Теперь, сидя вместе с женой в обставленной тяжелой мебелью  квартире,
рядом с образом Девы Марии и свечами в хрустальных подсвечниках,  Бонасера
зажег сигарету "кэмел" и отпил глоток успокаивающего американского  виски.
Жена принесла дымящиеся тарелки с супом и поставила их на стол.  Они  были
одни в квартире: дочь он отправил к сестре жены в Бостон. Там  она  скорее
забудет  случай  с  двумя  бандитами,  которых  дон  Корлеоне  наказал  по
заслугам.
     За супом жена спросила его:
     - Ты возвращаешься сегодня вечером на работу?
     Америго Бонасера  утвердительно  кивнул  головой.  Жена  уважала  его
работу, но не вникала в ее суть. Она не понимала, что техническая  сторона
работы не столь важна. Она, как и  большинство  людей,  полагала,  что  он
получает деньги за то, что придает мертвецам в гробах вид живых.  Об  этой
его способности ходили легенды. Но еще более важным, еще более необходимым
было его личное присутствие на панихиде. Друзья  и  родственники  усопшего
нуждались в присутствии Америго Бонасера.
     Он был постоянным провожатым смерти. Лицо его всегда было строгим, но
в то же время излучало жалость,  голос  не  колебался,  но  был  глухим  и
низким, он всегда  руководил  церемонией  погребения.  Он  умел  заставить
замолчать  излишне  усердных  плакальщиков  или  утихомирить  не  в   меру
расшалившихся детей. Если семья однажды провожала своего близкого в лучший
мир с помощью Америго Бонасера, она в дальнейшем возвращалась к нему снова
и снова. И он никогда не бросал ни одного из своих клиентов в эту страшную
последнюю ночь.
     Часто после ужина он позволял себе вздремнуть. Потом принимал  душ  и
брился, употребляя обычно много талька, чтобы скрыть несбриваемые  участки
черной щетины. Полоскал рот дезинфицирующим  раствором  и  из  уважения  к
мертвому менял нижнее белье, надевал ослепительно  белую  рубашку,  черный
галстук, отутюженный черный костюм, черные матовые ботинки и черные носки.
И все же вид его был скорее утешающим,  чем  вызывающим  грусть.  Он  даже
волосы покрасил - дело неслыханное для итальянца его возраста,  но  сделал
он это не из щегольства. Просто его волосы превратились в какую-то  помесь
перца и соли, и цвет их не совсем соответствовал его профессии.
     Когда он покончил  с  супом,  жена  поставила  перед  ним  тарелку  с
небольшим бифштексом и несколькими листочками шпината, окропленными желтым
оливковым маслом. Он не испытывал особого пристрастия к еде. Кончив  есть,
Америго выпил чашку кофе и выкурил еще одну сигарету "кэмел". За  кофе  он
думал о своей несчастной дочери. Она никогда не  будет  такой,  как  была.
Красота ее вернулась, но в глазах остался взгляд  испуганного  зверька,  и
это он не мог вынести. Поэтому и послал ее на некоторое  время  в  Бостон.
Время залечит раны. Боль и страх, как мы  знаем,  не  столь  конечны,  как
смерть. Работа сделала его оптимистом.
     Он едва успел допить кофе, как в гостиной зазвонил телефон. Когда  он
был дома, жена не подходила к телефону.
     - Алло, - тихим и вежливым голосом сказал он.
     Голос на втором конце провода был напряженным и строгим.
     - Говорит Том Хаген. Я звоню по просьбе дона Корлеоне.
     Америго Бонасера показалось, что кофе киснет у него в желудке,  и  он
почувствовал легкую тошноту.  Прошло  более  года  со  времени,  когда  он
сделался должником дона, и  мысль  о  том,  что  долг  придется  отдавать,
мало-помалу затушилась в сознании. Вид превратившихся  в  кровавое  месиво
бандитов так обрадовал его, что он на все был готов  для  дона.  Но  время
расправляется с благодарностью с еще большей скоростью,  чем  с  красотой.
Дрожащим голосом Америго Бонасера ответил:
     - Да, понимаю. Я слушаю.
     Его  удивил  холод  в  голосе  Хагена.  Консильори  хоть  и  не   был
итальянцем, всегда говорил вежливым тоном,  теперь  же  его  голос  звучал
грубо и торопливо.
     - Ты должен оказать дону услугу, - сказал Хаген. - Он не сомневается,
что ты возвратишь долг и обрадуешься предоставленной тебе возможности  это
сделать. Не ранее, чем через час, возможно - позднее,  он  придет  в  твою
контору и попросит тебя о помощи. Будь  там.  Пусть  не  будет  никого  из
работников. Пошли их домой. Если ты возражаешь, говори теперь, и я передам
это дону Корлеоне. У него имеются и другие друзья, способные  оказать  ему
эту услугу.
     В страхе Америго Бонасера едва не закричал в трубку:
     - Как ты мог подумать, что я откажу  крестному  отцу?  Разумеется,  я
сделаю все, что он попросит. Я не забыл про свой долг. Сейчас же  пойду  в
свою контору. Сию секунду.
     Голос Хагена несколько смягчился, но все еще звучал странно.
     - Спасибо, - сказал он. - Дон никогда в тебе  не  сомневался.  Вопрос
исходил от меня. Исполни сегодня ночью его просьбу, и  в  беде  ты  всегда
можешь придти ко мне.
     Это еще больше напугало Америго Бонасера.
     - Дон сам придет этой ночью? - пробормотал он.
     - Да, - ответил Хаген.
     - Значит  он  полностью  оправился  от  ран?  Слава  богу,  -  сказал
Бонасера.
     На втором конце провода долго молчали, потом Хаген тихо сказал:
     - Да.
     Послышался щелчок  и  раздались  короткие  гудки.  Бонасера  покрылся
испариной. Он вошел в спальню, сменил рубашку и прополоскал рот, но  решил
не бриться и не менять галстук. Он позвонил в контору  и  приказал  своему
служащему остаться с семьей усопшего и воспользоваться передним залом. Сам
он будет занят в  лаборатории.  Когда  работник  начал  задавать  вопросы,
Бонасера резко оборвал его.
     Он надел костюм, и жена, которая все еще продолжала  есть,  удивленно
посмотрела на него.
     - У меня много работы, - сказал он. Жена, увидев его лицо,  не  стала
расспрашивать. Бонасера вышел на улицу и направился к своей конторе.
     Здание, в котором располагалась контора, стояло  одиноко  на  большом
пустыре и было окружено высокой живой изгородью. С  улицы  к  зданию  вела
узкая дорога, достаточно,  правда,  широкая  для  карет  скорой  помощи  и
катафалков. Бонасера отворил ворота и оставил их открытыми. Потом  обогнул
здание и вошел в широкую дверь. Он видел посетителей,  которые  входили  в
парадную дверь.
     Много лет назад, когда Бонасера откупил контору у собиравшегося выйти
на пенсию могильщика, там было крыльцо с  десятком  ступеней,  по  которым
приходилось вскарабкиваться прежде, чем посетители  попадали  в  зал.  Это
составляло настоящую проблему. Старики и инвалиды были не в состоянии сами
подняться в  зал,  и  прежний  могильщик  приспособил  для  них  подъемную
платформу. Ей же пользовались и для подъема гробов. Америго Бонасера нашел
это решение проблемы  неприглядным  и  распорядился  изменить  весь  фасад
здания, убрать крыльцо и вместо него построить пологую лестницу.
     В задней части здания, отделенной от  передней  залами  погребения  и
прочной   звуконепроницаемой   дверью,   находилась    контора,    комната
бальзамирования, склад гробов и надежно  запертый  шкаф,  в  котором  были
расставлены химикалии  и  страшные  инструменты  его  профессии.  Бонасера
прошел в контору, сел за стол и зажег сигарету - это был один из редчайших
случаев, когда он позволял себе здесь курить. Он  готовился  к  встрече  с
доном Корлеоне.
     Им овладело отчаяние. Он прекрасно понимал, о какой услуге идет речь.
В последний год семейство Корлеоне ведет войну с остальными семействами из
мафии  Нью-Йорка,  и  газеты  все  время  полны  ужасных  подробностей  об
убийствах. Убито много людей с обеих враждующих  сторон.  Теперь,  видимо,
семейству Корлеоне удалось убить какого-то  очень  важного  врага,  и  оно
хочет избавиться от трупа, а что может быть лучше официального  погребения
у могильщика, имеющего разрешение на работу?  Америго  Бонасера  не  питал
никаких иллюзий относительно предстоящей ему работы. Он будет соучастником
убийства. Если дело раскроется, ему придется провести немало лет в тюрьме.
Позор падет на его дочь и жену, а его имя, имя всеми уважаемого  человека,
будет растоптано в грязи кровавой войны мафии.
     Он позволил себе выкурить еще одну сигарету. Потом его  пронзила  еще
более ужасающая мысль. Когда станет известно,  что  он  помогал  семейству
Корлеоне, остальные семейства мафии отнесутся к нему,  как  к  врагу.  Они
убьют его. Теперь он проклинал тот день, когда пошел к  крестному  отцу  и
умолял отомстить за его дочь. Он проклинал тот день, когда его жена и жена
дона Корлеоне сделались  подругами.  Он  проклинал  свою  дочь,  проклинал
Америку, проклинал судьбу. Однако, постепенно к нему вернулся его  обычный
оптимизм. Все еще  может  устроиться.  Дон  Корлеоне  умный  человек.  Все
наверняка запланировано и будет держаться в тайне. Остается только  беречь
нервы.
     Послышался шум машины. Натренированный слух подсказал ему, что машина
проехала по боковой тропинке и остановилась на заднем дворе. Вошел высокий
полный человек - Клеменца, за ним два молодых человека с  грубыми  лицами.
Не говоря ни слова, они обыскали комнаты, потом Клеменца  вышел  во  двор.
Молодые люди остались с могильщиком.
     Через  несколько  минут  Бонасера  различил  шум  приближающейся   по
тропинке тяжелой кареты скорой помощи. Снова показался Клеменца, а за  ним
два человека  с  носилками.  Худшие  опасения  Америго  подтвердились.  На
носилках лежал  завернутый  в  серое  труп,  босые  желтые  ноги  которого
высовывались наружу.
     Клеменца дал санитарам знак войти в комнату бальзамирования. Потом из
сумерек двора в освещенную комнату вошел еще один  человек.  Это  был  дон
Корлеоне.
     За время болезни дон потерял в  весе,  и  движения  его  стали  более
скупыми. В руке он держал шляпу, и  волосы  на  его  большом  черепе  были
редкими и седыми. Со времени, когда Бонасера видел  его  на  свадьбе,  дон
постарел, сжался, но все еще излучал какую-то непонятную силу. Держа шляпу
у груди, он сказал Бонасера:
     - Ну, старый друг, ты готов мне оказать эту услугу?
     Бонасера утвердительно кивнул головой. Дон пошел вслед за носилками в
зал бальзамирования, а Бонасера потащился за ним. Труп уже лежал на  одном
из мраморных столов. Дон Корлеоне сделал едва заметное движение  шляпой  и
все, кроме Бонасера, вышли из комнаты.
     - Что я должен сделать? - шепотом спросил Бонасера.
     Дон Корлеоне пристально посмотрел на стол.
     - Я хочу, чтобы ты вложил в это все свои  силы,  все  способности,  -
сказал он. - Я не хочу, чтобы мать видела его таким, какой он теперь.
     Он подошел к столу и снял черное покрывало. Америго Бонасера не сумел
сдержаться и испуганно вскрикнул. На столе лежал изрешеченный пулями Сонни
Корлеоне. Левый глаз  трупа  был  залит  кровью,  а  зрачок  раскололся  и
напоминал многоконечную звезду. Хрящ носа и челюсти были раздроблены.
     В какую-то долю секунды дон протянул руку, чтобы  опереться  о  плечо
Бонасера.
     - Посмотри, что они сделали с моим сыном, - сказал он.



                                    19

     Однажды вечером зазвонил телефон в квартире Конни  Корлеоне.  Женский
голос попросил Карло.
     - Кто говорит? - спросила Конни.
     Девушка на втором конце провода засмеялась и сказала:
     - Я подруга Карло. Я хотела сказать ему, что сегодня вечером не смогу
с ним встретиться. Мне необходимо выехать за город.
     - Грязная сука, - завизжала Конни. - Грязная шлюха.
     Послышался щелчок.
     После обеда Карло отправился на гонки и теперь вернулся  рассерженный
на проигрыш и полупьяный (он никогда не расставался  с  бутылкой  спирта).
Как только он показался в дверях, Конни принялась кричать  и  осыпать  его
проклятиями. Он не обратил на это никакого внимания и вошел в ванну. Выйдя
из ванной, он вытерся, а потом вынул из шкафа вечерний костюм.
     Конни стояла, уперев руки в бока, ее лицо заострилось и побледнело от
гнева.
     - Ты никуда не пойдешь, - сказала  она.  -  Твоя  подруга  звонила  и
сказала, что этой ночью не может. Грязный выродок, у тебя хватает наглости
давать шлюхам мой телефон! Я убью тебя, выродок.
     Она набросилась на него и принялась колотить руками и  ногами.  Карло
оттолкнул ее холодной рукой.
     - Ты с ума сошла,  -  холодно  сказал  он.  Но  она  видела,  что  он
озабочен: не ожидал, видимо, что девка, которую он трахает, выкинет  такой
сумасшедший номер. - Она просто пошутила, - добавил Карло.
     Конни вывернулась из-под руки Карло и потянулась к  его  лицу,  чтобы
расцарапать. Карло удивительно терпеливо оттолкнул ее  от  себя.  Заметив,
что он осторожен из-за ее беременности, она дала выход своему  гневу.  Она
была взволнована. Врач запретил ей спать с мужем в  последние  два  месяца
беременности, а она, пока эти два месяца не наступили, очень хотела Карло.
Однако, желание его изувечить было, пожалуй, еще сильнее. Она  отправилась
за ним в спальню.
     Она заметила, что он расцарапан, и это наполнило ее удовлетворением.
     - Ты остаешься дома, - сказала она. - Ты сегодня никуда не пойдешь.
     - О'кэй, о'кэй, - сказал он. На нем все еще были шорты, в которых  он
любил  вертеться  по  дому.  Карло  гордился  своей  треугольной  фигурой,
золотистыми волосами на руках. Конни с вожделением посмотрела на него.  Он
пытался рассмеяться.
     - Дашь ты мне, в конце концов, что-нибудь поесть?
     Он потребовал от нее исполнения ее обязанностей, по  крайней  мере  -
одной из них, и это смягчило Конни. Она хорошо готовила, хотя и не училась
этому у матери. Теперь она жарила телятину с перцем,  и,  пока  сковородка
шипела и булькала, готовила салат. Карло растянулся на кровати  и  взял  в
руки список завтрашних заездов. Рядом стоял стакан с виски, от которого он
время от времени отпивал глоток-другой.
     Конни вошла в  спальню.  Она  стояла  на  пороге,  как  бы  не  желая
приблизиться к кровати без приглашения.
     - Еда на столе, - сказала она.
     - Я не голоден, - ответил он, не отрываясь от списка.
     - Еда на столе, - упрямо повторила Конни.
     - Сунь ее себе в зад, - огрызнулся Карло. Он допил виски и  потянулся
к бутылке, чтобы снова наполнить стакан. На Конни  он  больше  не  обращал
внимания.
     Конни вышла в кухню, взяла тарелки с едой, и с силой  швырнула  их  в
раковину. Карло прибежал на шум. Он посмотрел на  жирные  куски  телятины,
прилипшие к стенам, и ужаснулся.
     - Грязная итальянская девка, - зло сказал он. - Вычисти это сейчас же
или я тебя так побью, что из тебя все дерьмо вылезет.
     - Завтра утром, - ответила Конни. Загнутые крючком пальцы были готовы
расцарапать его грудь.
     Карло пошел в спальню и вернулся со сложенным вдвое ремнем.
     - Даже женщины в семействе Корлеоне - убийцы, - сказал он. Он положил
ремень на кухонный стол и приблизился к Конни. Она пыталась  нанести  удар
ножом, но беременность сделала ее движения медленными, и  Карло  увернулся
от удара, который был направлен в пах. Он легко обезоружил Конни, а  потом
отвесил ей несколько несильных - чтобы не оставить следов  -  пощечин.  Он
продолжал бить ее, а  она  отступала  к  спальне,  пытаясь  увернуться  от
ударов. Она попыталась укусить его руку, но он  схватил  ее  за  волосы  и
приподнял голову. Он бил  ее  по  лицу,  пока  она  не  заплакала,  словно
маленькая девочка, от боли и унижения. Карло с  презрением  бросил  ее  на
кровать. Он отпил из бутылки виски,  которая  стояла  на  ночном  столике.
Теперь  он  был  совершенно  пьян,  в   светло-голубых   глазах   появился
сумасшедший блеск, и Конни по-настоящему испугалась.
     Карло продолжал пить, потом протянул руку и схватил Конни за  толстую
ляжку.
     - Ты жирнее свиньи, - сказал он с отвращением и вышел.
     Испуганная, она лежала на кровати и не осмеливалась  посмотреть,  что
делает муж в соседней комнате. Наконец, она не выдержала и подошла к двери
гостиной. Карло валялся  на  диване,  рядом  стояла  только  что  открытая
бутылка виски. Пусть выпьет еще немного  и  уснет  своим  дурацким  пьяным
сном, и тогда она сможет прокрасться на кухню и позвонить в Лонг-Бич.  Она
попросит мать прислать сюда кого-нибудь за  ней.  Ей  очень  не  хотелось,
чтобы к телефону подошел Сонни.  Лучше  поговорить  с  Томом  Хагеном  или
матерью.
     Около десяти  часов  вечера  зазвонил  телефон  на  кухне  дома  дона
Корлеоне. К телефону подошел один из телохранителей дона, который послушно
передал трубку