.
***
 
   Спал Асторре крепко и проснулся от какого-то стука, когда солнце  уже
вышло из-за гор. Поднялся, увидел, что  вокруг  полным-полно,  никак  не
меньше пятидесяти, вооруженных людей. Дон Априле, спокойный, уверенный в
себе, преисполненный достоинства, сидел на большом валуне и пил кофе  из
глиняной кружки.
   Увидев, что мальчик встал, дон Априле подозвал его взмахом руки.
   - Асторре, хочешь кофе? - спросил он, а  потом  указал  на  стоявшего
перед ним мужчину. - Это мой добрый друг, Бьянко. Он нас спас.
   Асторре перевел взгляд на  гиганта,  который  производил  куда  более
грозное впечатление, чем Фиссолини, несмотря на толстое  брюхо,  костюм,
галстук  и  отсутствие  револьверов  за  поясом  и  винтовки  в   руках.
Седоволосый, с большими глазами, покрасневшими от бессонной ночи,  он  в
полной  мере  обладал  харизмой  правителя.   Но,   похоже,   маскировал
принадлежащую ему власть мягким баритоном.
   - Дон Априле, прошу извинить меня за то, что я прибыл  так  поздно  и
вам пришлось спать на земле, словно простому крестьянину.  Но  я  выехал
сразу, как только мне сообщили о случившемся.
   Я всегда знал, что Фиссолини кретин, но такого от него не ожидал.
   Вновь застучал молоток, Асторре повернулся на звук и увидел, что двое
молодых парней сколачивают крест. Потом его взгляд ухватил  Фиссолини  и
его десятерых бандитов. Кого-то  связали  и  бросили  на  землю.  Других
привязали к деревьям.
   Они напоминали стаю мух, облепивших кусок мяса.
   - Дон Априле, кого из этих мерзавцев вы желаете судить первым?
   - Фиссолини, - ответил дон. - Он - главарь.
   Бьянко подтащил Фиссолини к дону. Его спеленали по рукам и ногам, так
что он чем-то напоминал мумию. Бьянко и  один  из  его  людей  поставили
Фиссолини на ноги.
   - Фиссолини, нельзя же быть таким идиотом, - Бьянко покачал  головой.
- Неужели так сложно сообразить,  что  дон  Априле  находится  под  моей
защитой, ибо в противном случае я бы похитил его сам? Или ты думал,  что
берешь взаймы бутылку масла? Или уксуса? Я когда-нибудь заходил на  твою
территорию? Но ты всегда был упрям, и  я  знал,  что  до  добра  это  не
доведет. Ладно, поскольку тебе предстоит  висеть  на  этом  кресте,  как
Иисусу, извиняйся перед доном Априле и его маленьким мальчиком. А  потом
я проявлю милосердие и пристрелю тебя, перед  тем  как  прибить  тебя  к
кресту.
   - Ну, - дон пристально смотрел на Фиссолини. - Объясни,  чем  вызвано
проявленное тобой неуважение.
   Фиссолини гордо выпрямился.
   - У меня и в мыслях не было проявить неуважение лично к вам, господин
мой.  Я  не  знал,  что  вы  -  человек  влиятельный  и  у   вас   такие
могущественные друзья. Этот дурак Бьянко мог бы заранее  ввести  меня  в
курс дела. Господин мой, я допустил ошибку и должен за это заплатить.  -
Он замолчал, а потом повернул голову к Бьянко и заорал на него:
   - Пусть твои  люди  перестанут  забивать  гвозди!  Я  от  этого  шума
оглохну. Ты не сможешь запугать меня до смерти перед тем, как убьешь!
   Фиссолини вновь посмотрел на дона.
   - Накажите меня, но помилуйте моих людей.
   Они выполняли мои приказы. У них семьи. Вы  погубите  целую  деревню,
если убьете их.
   - Они же мужчины, которые должны  отвечать  за  свои  действия,  -  с
нотками сарказма в голосе ответил дон. - Я  оскорблю  их,  если  они  не
разделят твою судьбу.
   Вот тут Асторре своим детским умом осознал, что речь идет о  жизни  и
смерти.
   - Дядя, отпусти его, - прошептал он.
   Дон не подал вида, что услышал его.
   - Продолжай, - бросил он Фиссолини.
   - Я не собираюсь вымаливать у вас свою жизнь. Но эти десять человек -
мои ближайшие родственники, моя семья. Если вы убьете  их,  погибнут  их
жены и дети. Трое из них - мои зятья.
   Они полностью мне доверяли.  Выполняли  любой  мой  приказ.  Если  вы
позволите им уйти, перед смертью  я  заставлю  их  принести  вам  клятву
верности. И они мне повинуются. Иметь десять верных друзей не так  уж  и
плохо. Мне сказали,  что  вы  великий  человек,  но  люди  действительно
становятся великими, когда способны проявить милосердие. Разумеется, это
не должно войти в привычку, но один раз  никому  не  повредит,  -  и  он
улыбнулся Асторре.
   Дон Раймонде Априле не в первый раз оказывался в  подобной  ситуации,
так что о  решении  своем  он  знал  заранее.  Он  не  верил  в  чувство
благодарности, наоборот,  пребывал  в  твердом  убеждении,  что  научить
человека чему-либо может только смерть. А потому  бесстрастно  посмотрел
на Фиссолини и покачал головой. Бьянко шагнул к бандиту.
   Но тут Асторре дернул дона за рукав, поймал его взгляд. Он все понял.
И решил защитить Фиссолини.
   - Он не собирался причинить нам вред. Он  лишь  хотел  получить  наши
деньги.
   Дон улыбнулся.
   - Разве этого мало?
   - Но у него были на то  причины.  Ему  нужны  деньги,  чтобы  кормить
семью. И мне он нравится. Пожалуйста, дядя.
   Дон вновь улыбнулся.
   -  Браво,  -  изрек  он  и  надолго  замолчал,  не  замечая  Асторре,
дергающего его за рукав. Впервые за много лет у  дона  возникло  желание
проявить милосердие.
   Люди Бьянко курили маленькие сигары, очень крепкие, и легкий утренний
ветерок уносил дым.
   Один из них подошел к дону, предложил сигару.
   Асторре понял, что это не просто вежливость,  а  знак  уважения.  Дон
взял сигару, мужчина чиркнул спичкой, сложил  ладони  корабликом,  чтобы
дон  мог  раскурить  сигару.  Дон  выпустил  струю  дыма  и  лишь  потом
заговорил.
   - Я не стану оскорблять тебя проявлением милосердия. Но я сделаю тебе
деловое предложение.
   Я признаю, что ты  не  угрожал  мне  лично,  более  того,  с  должным
уважением принимал меня и мальчика. Предложение следующее. Ты живешь.
   Твои люди живут. Но до конца ваших жизней  вы  служите  мне  верой  и
правдой.
   Безмерное облегчение охватило Асторре, и он  улыбнулся  Фиссолини.  А
тот опустился на колени и поцеловал  руку  дона.  Асторре  заметил,  что
вооруженные люди усиленно задымили сигарами, и  даже  на  глаза  Бьянко,
твердого, как скала, навернулись слезы.
   - Благослови вас бог, господин мой, - прошептал Фиссолини.
   Дон положил сигару на камень.
   - Я принимаю твое благословение, но ты должен  понимать,  чего  я  от
тебя жду. Бьянко пришел, чтобы спасти меня, и от тебя потребуется то  же
самое. Каждый год я выплачиваю ему определенную сумму,  теперь  получать
деньги будешь и ты.  Но  предательства  я  не  потерплю.  Если  ты  меня
подведешь, будут уничтожены не только ты, но  и  вся  твоя  семья.  Твоя
жена, дети, племянники, зятья.
   Фиссолини поднялся с колен. Обнял дона и заплакал.
   Тот день словно связал дона и его  племянника  в  единое  целое.  Дон
любил мальчика за то, что тот убедил его проявить милосердие, Асторре  -
дядю, который подарил ему жизни Фиссолини и его людей. И  связь  эта  со
временем только крепла.
 
*** 
 
   В их последний вечер на Вилле Грация дон Априле пил кофе  в  саду,  а
Асторре, на удивление печальный, ел оливки.
   - Тебе не хочется покидать Сицилию? - спросил дон.
   - Мне хотелось бы жить здесь, - мальчик  положил  косточки  оливок  в
карман.
   - Мы будем приезжать сюда каждое лето, - пообещал ему дон.
   Асторре взглянул на него, как на мудрого давнего  друга,  и  на  юном
лице отразилась тревога.
   - Катерина - твоя девчонка?
   Дон рассмеялся.
   - Она - моя очень хорошая подруга.
   Асторре обдумал его ответ.
   - Мои двоюродные братья и сестра знают о ней?
   - Нет, мои дети о ней не знают,  -  дон  с  любопытством  смотрел  на
мальчика, гадая, что за этим последует.
   Лицо Асторре стало очень серьезным.
   - Мои двоюродные братья  и  сестра  знают,  что  у  тебя  есть  такие
могущественные друзья, как Бьянко, которые сделают  все,  о  чем  ты  их
попросишь?
   - Нет.
   - Тогда я им ничего не расскажу. Даже о похищении.
   Дон почувствовал прилив гордости. Омерта была у мальчика в крови.
   Поздно вечером Асторре ушел в дальний  конец  сада.  Руками  вырыл  в
земле ямку. Положил в нее косточки от оливок. Поднял глаза к  усыпанному
звездами ночному небу Сицилии и представил себя глубоким стариком, таким
вот, как его дядя, сидящим в этом саду теплой ночью и  наблюдающим,  как
растут его оливковые деревья.
 
*** 
 
   После  похищения  дон  уже  не  сомневался,  что   будущее   мальчика
предопределено судьбой. Он и Асторре каждый год ездили на Сицилию,  пока
Асторре не исполнилось шестнадцать. К тому времени у дона пусть  смутно,
но уже сформировались мысли о том, какую  роль  сыграет  мальчик  в  его
семье.
   Но  планы,  которые  дон  строил  в   отношении   Асторре,   пришлось
реализовывать гораздо раньше, чем он  предполагал.  Кризис  вызвала  его
дочь.
   В восемнадцать лет Николь влюбилась в Асторре, который был моложе  ее
на  два  года,  и  не  пыталась  этого  скрывать.   Юноша   не   пытался
сопротивляться. Со всей страстью молодости они бросились  друг  другу  в
объятия.
   Дона это совершенно  не  устраивало,  но,  как  генерал,  стремящийся
выиграть сражение с наименьшими потерями, он не подал и виду, что  знает
о бурном романе.
   Зато как-то вечером вызвал Асторре в свой кабинет и сказал,  что  тот
отправляется в Англию учиться и изучать банковское дело под руководством
некоего мистера Прайора из Лондона. Никаких других причин дон не назвал,
зная, что мальчик и сам сообразит, что его отправляют  в  Европу,  чтобы
положить конец роману с Николь. Но он и представить себе не мог, что она
подслушивает за дверью. Естественно, она ворвалась в кабинет. Еще  более
прекрасная в безрассудной ярости.
   - Ты никуда его не пошлешь! - бушевала она. - Мы убежим вместе.  "Дон
улыбнулся.
   - Вам обоим надо закончить школу.
   Николь повернулась к покрасневшему от смущения Асторре.
   - Асторре, ты не уедешь? Правда?
   Юноша не ответил, и Николь разрыдалась.
   Любого отца такая сцена тронула бы до глубины души,  дона  она  разве
что позабавила. Он видел, что дочь его  -  истинная  мафиозо,  а  потому
особо не волновался о  последствиях.  Как  бы  то  ни  было,  потом  она
несколько недель не разговаривала с отцом и запиралась в своей  комнате.
Но дон знал, что разбитым навеки сердце его дочери не останется.
   Еще больше занимал его  Асторре,  угодивший  в  ловушку,  которой  не
удается миновать юношам, вступающим в пору зрелости. Конечно же, Асторре
любил Николь. А ее страсть и любовь возвышали его в собственных  глазах.
Любой молодой человек не устоял бы перед чарами Николь. Но дон понимал и
другое: Асторре требовался предлог, чтобы освободиться от  обязательств,
которые могли помешать достижению поставленной цели.
   Дон улыбался. С инстинктами у  парня  был  полный  порядок,  то  есть
пришла пора настоящей учебы.
 
*** 
 
   И теперь, через три  года  после  ухода  на  заслуженный  отдых,  дон
Раймонде Априле ощущал себя в полной безопасности  и  испытывал  чувство
глубокой  удовлетворенности,  свойственное  человеку,  который  на  всех
жизненных развилках делал правильный выбор. Даже с детьми у него  начали
устанавливаться более теплые отношения. На исходе жизни у него появилась
возможность вкусить плоды отцовства.
   Поскольку большую часть последних  двадцати  лет  Валерий  провел  на
заграничных военных базах, особой близости с отцом у него не было.
   После того как его перевели в Уэст-Пойнт, они стали видеться  гораздо
чаще и разговаривать  более  открыто.  Но  обоим  сближение  давалось  с
трудом.
   С Маркантонио все было  иначе.  У  дона  и  его  второго  сына  сразу
установилось полное взаимопонимание.  Маркантонио  рассказывал,  чем  он
занимается   на   телевидении,    объяснял    особенности    драматургии
телевизионных передач, свои обязанности  перед  зрителями,  рассуждал  о
том, как телевидение, по его разумению, может улучшить  мир,  в  котором
они  живут.  Люди,  формирующие  общественное  мнение,   казались   дону
персонажами из сказок. Они его просто зачаровывали.
   На семейных обедах Маркантонио  и  его  отец  частенько  спорили,  но
по-дружески,  к  вящему  удовольствию  остальных.  Как-то   дон   сказал
Маркантонио:
   - В жизни я никогда не видел таких хороших или  таких  плохих  людей,
как персонажи твоих постановок.
   -  Зато  в  их  существование  верят  наши  зрители,  -   отпарировал
Маркантонио. - И мы должны оправдывать их ожидания.
   На другом  семейном  обеде  Валерий  попытался  объяснить  дону,  что
послужило причиной войны в Персидском заливе, которая не только защитила
экономические интересы Америки и права свободолюбивого  народа  Кувейта,
но и стала  поистине  золотым  дном  (если  говорить  о  рейтингах)  для
телевещательной  компании,  в  которой  работал  Маркантонио.   На   все
объяснения дон лишь пожимал плечами. Международные конфликты  особо  его
не интересовали.
   - Скажи мне, каким образом та или иная  страна  выигрывает  войну?  -
спросил он Валерия. - Какой фактор является решающим?
   Валерий задумался.
   -  Имеет  значение  уровень  подготовки  армии,   талант   генералов.
Немаловажен исход решающих сражений, как выигранных, так и проигранных.
   Когда я работал в разведывательной службе,  мы  проводили  достаточно
глубокий анализ. И пришли к следующему выводу: войну выигрывает  страна,
которая производит больше стали.
   Дон кивнул, вполне удовлетворенный ответом.
   Но самые теплые отношения сложились у него с Николь. Он  гордился  ее
достижениями, красотой, взрывным характером, умом.  И  действительно,  к
тридцати двум годам она стала влиятельным адвокатом, приобрела  обширные
политические связи и никого и ничего не боялась.
   Дон тайком помогал дочери: адвокатская фирма, в которой она работала,
немало ему задолжала. А вот братья держались с ней настороженно.
   По двум причинам. Во-первых, она так и  не  вышла  замуж,  во-вторых,
слишком уж  увлекалась  общественной  работой.  Несмотря  на  восхищение
успехами дочери, дон не воспринимал ее всерьез.
   Она, в конце концов, была женщиной. Не нравились ему  и  мужчины,  на
которых она останавливала свой выбор.
   На семейных обедах отец и дочь цапались постоянно,  как  две  большие
кошки, иной раз чуть ли не набрасывались друг на друга. В одном  вопросе
они просто не могли найти общего  языка,  придерживаясь  противоположных
позиций. Человеческую жизнь Николь полагала  священной,  смертная  казнь
вызывала у нее отвращение. Она организовала  и  возглавила  Движение  за
отмену смертной казни.
   - Почему? - спрашивал ее дон.
   И Николь вспыхивала как спичка. Потому что она верила,  что  смертная
казнь приведет к гибели человечества. Оправдание убийства,  совершаемого
при определенном наборе условий, могло вести к его оправданию при другом
наборе, и так далее. А потому  не  способствовало  эволюции  и  развитию
цивилизации. Убеждения Николь приводили и к ее постоянным  конфликтам  с
Валерием. Для чего, собственно, создается армия,  как  не  для  убийств?
Причины Николь не интересовали.
   Убийство всегда оставалось убийством и вело к людоедству, а  то  и  к
еще худшим последствиям.
   При каждой возможности Николь участвовала в судебных процессах, везде
и всюду защищая приговоренных к смертной казни. И хотя дон  полагал  это
совершеннейшей чепухой и пустой тратой времени,  на  семейном  обеде  он
поднял тост за ее победу на судебном процессе, в котором она участвовала
на общественных началах, не получив ни цента вознаграждения. Ей  удалось
уберечь от смерти одного из  самых  знаменитых  преступников  последнего
десятилетия, который убил своего лучшего друга  и  в  извращенной  форме
изнасиловал вдову. Убегая, он убил и ограбил двух человек, работавших на
бензоколонке. Потом успел изнасиловать и убить двенадцатилетнюю девочку.
Череда     преступлений     оборвалась     попыткой      убить      двух
полицейских-патрульных.  Николь  удалось  убедить  присяжных  в  безумии
своего  подзащитного,  и  решением  суда  его   отправили   в   закрытую
психиатрическую клинику для преступников.
   На следующем семейном обеде Николь вновь  поздравляли  с  победой,  в
этот раз на разбирательстве в коллегии адвокатов.  В  недавнем  судебном
процессе она буквально прошла по острию ножа.
   Процесс выиграла, но предстала перед коллегией адвокатов по обвинению
в нарушении профессиональной этики, однако коллегия ее оправдала.
   И теперь она светилась от счастья.
   Дон, также пребывавший в прекрасном настроении, проявил к этому  делу
нехарактерный для него интерес. Он поздравил дочь  с  решением  коллегии
адвокатов, высказавшейся  в  ее  пользу,  но  признался,  что  не  очень
понимает (или прикинулся, что не понимает), на чем основано обвинение  в
нарушении этики. Николь ему все подробно объяснила.
   Она защищала тридцатилетнего  мужчину,  который  изнасиловал  и  убил
двенадцатилетнюю девочку, а потом так  запрятал  тело,  что  полиция  не
смогла  его  найти.  Косвенные  улики  были  очень  серьезными,  но  при
отсутствии трупа присяжные и судья едва ли приговорили бы обвиняемого  к
смертной казни.  И  родители  жертвы  многое  отдали  бы  за  то,  чтобы
достойным образом похоронить дочь.
   Убийца признался  Николь,  своему  адвокату,  где  спрятано  тело,  и
уполномочил ее предложить обвинению  сделку:  выдача  тела  в  обмен  на
пожизненное  заключение.  Однако,  когда  Николь  начала  переговоры   с
прокурором, тот пригрозил, что подаст на нее в суд, если она  немедленно
не сообщит, где находится тело девочки. Николь же  стояла  на  том,  что
общество  обязано  охранять  конфиденциальность  отношений  адвоката   и
клиента. Прокурор получил отказ,  а  известный  судья  заявил,  что  она
вправе так поступать.
   И прокурор после консультаций с  родителями  жертвы  в  конце  концов
согласился на сделку.
   Убийца рассказал, что он расчленил тело, положил  в  ящик  со  льдом,
который и закопал в  одном  из  болот  Нью-Джерси.  Тело  нашли,  убийца
получил пожизненный срок. А после процесса она предстала перед коллегией
адвокатов. И сегодня с нее  окончательно  сняли  обвинения  в  нарушении
профессиональной этики.
   Дон выпил за всех своих детей, а потом спросил Николь:
   - Так ты считаешь, что вины за тобой нет?
   Николь кивнула, лицо ее стало серьезным.
   - Это же принципиальный момент. Каким бы серьезным ни был  повод,  мы
не имеем права нарушить конфиденциальность отношений адвокат  -  клиент.
Иначе они рухнут, как карточный домик. А вместе с  тем  и  наша  система
судопроизводства.
   - И ты не испытывала жалости к матери и отцу жертвы? - спросил дон.
   - Разумеется, я их жалела, - раздраженно ответила Николь. - Но как  я
могла нарушить основополагающий принцип нашего  законодательства?  Я  за
это и  пострадала,  не  так  ли?  Но  ради  торжества  закона  иной  раз
приходится идти на жертвы.
   - Однако коллегия адвокатов сочла необходимым вызвать тебя на ковер.
   - Чтобы спасти  лицо.  Это  политический  маневр.  Обычные  люди,  не
сведущие в тонкостях юриспруденции, не могут принять эти принципы, вот и
поднялся шум. Но теперь все  улеглось.  Одному  очень  известному  судье
пришлось выступить в прессе и объяснить,  что  по  Конституции  я  имела
полное право сохранить эту информацию в тайне.
   - Браво! - воскликнул дон.  -  В  законе  сюрпризов  не  счесть.  Но,
разумеется, только для адвокатов.
   - Совершенно верно, - кивнула Николь. - Наша система судопроизводства
исходит из возможности заключения сделки между обвинением и защитой. Да,
в этом случае преступник получает меньшее  наказание,  чем  то,  которое
заслуживает.
   Но  в  этом  есть  и  положительная  сторона.  Прощение  лечит.  И  в
долгосрочной перспективе те, кто совершает преступления против общества,
получают шанс исправиться и стать его добропорядочными членами.
   Когда дон заговорил, в его голосе звучали нотки сарказма.
   - Но скажи мне, неужели ты  хоть  минуту  верила,  что  этот  человек
невиновен в силу своего безумия? В конц