сширить и провести в  жизнь  закон  о  пользовании
землей. Закон этот гласил, что  крупные  помещики  должны  сдавать  свои
земли, лежащие под паром, в аренду крестьянам за определенную плату.
   Но землевладельцы придумали способ, как этого избежать:  они  платили
деньги главарям мафии, и  те  нагоняли  страху  на  всех,  кто  вздумает
претендовать  на  землю.  В  день   распределения   земельных   участков
достаточно было главарю мафии проехаться верхом вдоль  границ  поместья,
чтобы ни один  крестьянин  не  осмелился  туда  сунуться.  Тех  же,  кто
все-таки отваживался, помечали: и сами они, и все  мужчины  в  их  семье
были обречены. Так продолжалось вот уже сто лет, и каждый сицилиец  знал
это правило. Если поместье опекала мафия, никто и не думал  подступаться
к землям. Рим мог издать сотни законов,  но  они  так  и  оставались  на
бумаге. Как-то в беседе с министром Треццой дон Кроче проговорился:  "Да
при чем тут ваши законы? Они не имеют к нам никакого отношения".
   Вскоре  после  выборов  был  назначен  день,  когда  крестьяне  могли
получить  участки  из  невозделываемых   земель   принца   Оллорто.   По
распоряжению  правительства  разделу  подлежали  все  сто  тысяч  акров.
Руководители левых партий призывали народ воспользоваться своим  правом.
И вот настал день, когда у ворот дворца принца Оллорто  собралось  почти
пять тысяч крестьян. Под огромным тентом, где были расставлены  столы  и
стулья,  наряду  с  представителями  властей  присутствовали  чиновники,
занимающиеся оформлением  документов  на  земельные  участки.  Были  тут
крестьяне и из Монтелепре.
   По совету дона Кроче принц Оллорто нанял шестерых  главарей  мафии  в
качестве  gabelloti.  В  то  ослепительное  утро,  обливаясь  потом  под
расплавленным сицилийским солнцем, все шестеро разъезжали  верхом  вдоль
стены,  окружавшей  поместье.  Крестьяне,  сгрудившиеся   под   вековыми
оливковыми деревьями,  наблюдали  за  этой  шестеркой,  известной  своей
жестокостью на всю Сицилию. Крестьяне не расходились, словно надеясь  на
чудо; вперед же их не пускал страх.
   Однако напрасно было ждать чуда со  стороны  сил  закона  и  порядка.
Фельдфебель, командующий карабинерами, получил приказ от самого министра
Треццы никого не выпускать из казарм.  В  тот  день  во  всей  провинции
Палермо нельзя было встретить ни одного полицейского в форме.
 
*** 
 
   Толпа стояла у стен поместья принца Оллорто и ждала.  Шесть  главарей
мафии с бесстрастными лицами мерили с  точностью  метрономов  расстояние
вдоль стены; у каждого  за  спиной  висела  лупара,  в  чехле  покоилась
винтовка, а под  курткой  -  заткнутый  за  пояс  пистолет...  Крестьяне
развязали мешки с едой и откупорили бутылки с вином, словно надеясь, что
лошадям  это  все  надоест  или  они  вдруг  возьмут  и  унесут   отсюда
драконов-хранителей. В основном здесь были мужчины, всего лишь несколько
женщин и среди них - девушка по имени Юстина. Она пришла сюда  вместе  с
родителями, чтобы выказать презрение убийцам Сильвио Ферры. Тем не менее
никто из них не решался пересечь ту линию, по которой двигались  лошади,
и потребовать землю, полагавшуюся им по закону.
   Однако не только страх  удерживал  их  -  всадники  были  "уважаемыми
людьми", фактически законодателями в  своих  селениях.  "Друзья  друзей"
создали свое теневое правительство, действовавшее куда решительнее,  чем
римские власти. У крестьянина украли  корову  или  овцу?  Что  ж,  пусть
пожалуется карабинерам и - распростится со своим добром.  Зато  если  он
попросит помощи у главарей мафии и заплатит двадцать процентов стоимости
пропажи, скотина будет найдена и возвращена, а крестьянин  сможет  спать
спокойно - это больше не повторится. Если какой-нибудь задира распалится
так, что невинный крестьянин окажется убитым за стаканчиком вина, власти
в редких случаях способны его осудить из-за ложных показаний  свидетелей
и закона omerta. Но стоит семье погибшего обратиться к одному  из  шести
"уважаемых людей", как наступает возмездие и торжествует справедливость.
   Шестеро главарей держались друг от друга на расстоянии; если  бы  они
сбились в кучу, это  было  бы  признаком  слабости.  Каждый  гарцевал  в
отдельности -  точно  независимый  властелин,  и  каждый  по-своему  был
страшен. Наибольший ужас внушал дон Сиано из Бисакино на серой в яблоках
лошади. Ему было уже за  шестьдесят,  и  лицо  его  было  тоже  серым  и
крапчатым, в масть лошади. Он прославился тем, что в двадцать шесть  лет
зверски зарезал своего предшественника, убившего отца дона Сиано,  когда
самому  дону  было  двенадцать  лет.  Он  прождал  четырнадцать  лет   и
отомстил... С тех пор он правил в своем крае железной и кровавой рукой.
   Следующим на  черной  лошади  с  малиновым  султаном  возвышался  дон
Арзана, главарь мафии из Пьяни-деи-Гречи. Это был сдержанный, осторожный
человек, который считал, что в любой ссоре всегда есть  две  стороны,  и
потому в свое время  отказался  убрать  Сильвио  Ферру  из  политических
соображений - собственно, оттянул его конец на несколько  лет.  Убийство
Сильвио Ферры крайне огорчило его, но он был  бессилен  этому  помешать,
так как дон Кроче и другие главари  мафии  твердо  решили,  что  настало
время преподать кое-кому урок. Ему не были чужды доброта и милосердие, и
народ относился к нему лучше,  чем  к  остальным  пяти  тиранам.  Однако
сейчас он восседал на своей лошади перед толпой  с  каменным  выражением
лица.
   Третьим скакал дон Пидду из Кальтаниссетты, уздечка на его коне  была
обвита цветами. Все знали, что он неравнодушен к лести,  очень  гордится
своей внешностью, обожает власть и беспощадно расправляется  с  молодыми
честолюбивыми соперниками. Однажды  на  деревенском  празднике  появился
молодой щеголь, который совершенно  покорил  местных  женщин:  во  время
танца он привязывал к щиколоткам колокольчики, пел под мадридскую гитару
и был в рубашке и брюках зеленого шелка, сшитых  в  Палермо.  Дон  Пидду
выходил из себя, видя, как все охают  и  ахают  вокруг  этого  сельского
Валентине,  его  бесило,  что  женщины  восхищались  не  им,   настоящим
мужчиной, а каким-то жеманным, похожим на бабу сопляком. В  тот  роковой
день юноша танцевал в последний  раз:  его  труп,  изрешеченный  пулями,
нашли на дороге, по которой он возвращался к себе на ферму.
   Четвертым главарем был дон Маркуцци из  города  Вилламура;  говорили,
что он аскет в жизни и, совсем как благородный дворянин, имеет  домашнюю
часовню. Это была единственная  его  причуда,  а  так  -  жил  он  очень
скромно, даже  бедно,  не  желая  наживаться  на  своей  власти.  Однако
наслаждался этой властью безгранично... Он сделался поистине легендарной
личностью, когда стало известно, что он убил своего любимого племянника,
который совершил  infamita,  нарушив  закон  omerta  и  передав  полиции
сведения о сопернике по мафии.
   Пятым всадником был дон Буччилла из Партинико -  это  он  приходил  к
Гектору Адонису просить за сына соседа в тот давний роковой день,  когда
Тури Гильяно вынужден был уйти в  горы.  Сейчас,  пять  лет  спустя,  он
прибавил в весе на добрых сорок фунтов.  И  хотя  за  эти  пять  лет  он
баснословно разбогател, по-прежнему носил традиционную сельскую  одежду,
делавшую его похожим на оперного крестьянина. Дон Буччилла не  отличался
особой жестокостью, но абсолютно не терпел мошенничества: расправляясь с
ворюгами, он кипел тем же благородным  негодованием,  что  и  английские
судьи,  требовавшие  смертной  казни  для  карманников,  даже  если  они
окажутся детьми.
   Замыкал  шествие  Гвидо  Кинтана,  который  должен   бы   править   в
Монтелепре, на  самом  же  деле  составил  себе  репутацию  тем,  что  в
результате кровавой схватки прибрал к рукам Корлеоне.  Он  вынужден  был
пойти на это, так как Монтелепре находился под покровительством Гильяно.
Зато в Корлеоне он обрел то, чего так  жаждала  его  волчья  натура.  Он
положил конец вражде между четырьмя семьями  весьма  нехитрым  способом:
взял и уничтожил всех, кто противился его воле. Он убил Сильвио Ферру, а
также нескольких профсоюзных вожаков.  Пожалуй,  его  ненавидели  больше
всех.
   Шесть человек с  такими  вот  репутациями  благодаря  внушаемому  ими
страху охраняли земли принца Оллорто от бедных сицилийских крестьян.
 
Глава 22 
 
   Два джипа с вооруженными людьми,  мчавшиеся  по  шоссе  Монтелепре  -
Палермо, свернули на дорогу, ведущую к  поместью.  Из  всех  этих  людей
только двое не прятали лиц под масками из шерстяной материи с  прорезями
для глаз. Это были Тури Гильяно и Аспану Пишотта. Среди  замаскированных
были капрал Канио Сильвестро, Пассатемпо и Терранова.  Андолини,  как  и
они, в маске, прикрывал дорогу  на  Палермо.  Когда  джипы  остановились
футах в пятидесяти от всадников, из толпы крестьян вышли какие-то  люди.
Тоже в масках. До этого они сидели в оливковой роще - будто на  пикнике.
А как только появились джипы, они открыли свои корзины и извлекли оттуда
оружие и маски.  Расположившись  большим  полукругом,  разбойники  взяли
всадников на прицел. В общем и целом их  было  человек  пятьдесят.  Тури
Гильяно соскочил с джипа, проверяя, все ли на месте. А потом поглядел на
всадников, продолжавших гарцевать вдоль стены.  Он  знал,  что  они  его
видят, как знал и то, что толпа  узнала  его.  Расплавленное  полуденное
солнце Сицилии окрасило зеленый пейзаж в красноватые тона.  До  чего  же
запуганы эти тысячи крепких  крестьян,  думал  Гильяно,  чтобы  вот  так
позволить этим шестерым лишать своих детей куска хлеба.
   Рядом с ним, нетерпеливый, как змея,  ждал  Аспану  Пишотта.  Аспану,
единственный из всех, отказался надеть маску, - остальные  же  побоялись
вендетты со стороны родственников шести главарей,  а  также  со  стороны
"Друзей". Таким образом, всю тяжесть вендетты Гильяно и Пишотта  приняли
на себя.
   На обоих были золотые пряжки с выгравированными на них львом и орлом.
У Гильяно к ремню была пристегнута кобура с тяжелым пистолетом,  который
составлял все его  оружие.  На  пальце  он  носил  кольцо  с  изумрудом,
отобранное несколько лет назад у герцогини. Пишотта держал на сгибе руки
автомат. От болезни и волнения он был очень бледен; его  злило  то,  что
Гильяно затягивает расправу. А тот внимательно оглядывал арену действия,
желая убедиться, что  его  приказания  выполнены.  Его  люди  образовали
полукруг таким образом, чтобы оставить главарям  мафии  проход,  пожелай
они отступить. Однако если они кинутся наутек, то  потеряют  уважение  и
большую часть влияния: крестьяне перестанут их бояться.  И  тут  Гильяно
увидел, как дон Сиано направил свою серую в яблоках  лошадь  по-прежнему
вдоль стены; остальные последовали его примеру. Нет, эти не побегут.
 
*** 
 
   В  одной  из  башен  старинного  замка  принц   Оллорто   следил   за
происходившем в подзорную трубу, которая служила ему для астрономических
наблюдений.  Теперь  он  мог  разглядеть  лицо  Гильяно  до   мельчайших
подробностей... Ему было стыдно за  себя.  Он  ведь  хорошо  знал  своих
соотечественников и понимал: то, что сейчас  произойдет,  будет  на  его
совести. Эти шестеро, которым он платит, не отступят, будут  драться  за
него. До сих пор они удерживали в страхе собравшихся здесь крестьян.  Но
сейчас перед ними, словно карающий ангел, возник  Гильяно.  Принцу  даже
показалось, что солнце померкло.
 
*** 
 
   Гильяно подошел к тропе, по которой  курсировали  шестеро  всадников.
Все  они  были  тучные,  приземистые,  и  лошади  шли  у  них  медленно,
размеренно. Время от времени они подъезжали к куче овса  возле  зубчатой
белой стены и давали лошадям поесть. Животные то и дело испражнялись...
   Тури Гильяно встал у самого края  тропы,  Пишотта  -  на  шаг  сзади.
Шестеро всадников даже не взглянули в их сторону, не говоря уже  о  том,
чтобы остановиться. Их лица были непроницаемы. Хотя у каждого висела  за
плечами лупара, ни один не попытался ее снять.  Гильяно  ждал.  Всадники
трижды проехали мимо него. Тогда Гильяно отступил на шаг. И тихо  сказал
Пишотте:
   - Снять их с лошадей и ко мне.
   Затем он пересек  тропу  и  встал,  прислонясь  к  стене,  окружавшей
поместье.
   В тот момент, когда он прислонился к стене,  он  понял,  что  перешел
роковую черту, - то, что он сейчас сделает, решит его участь. Но  он  не
испытывал ни сомнений, ни тревоги, ничего, кроме холодной  ненависти  ко
всему миру. За этой шестеркой ему виделась громадная фигура дона  Кроче.
Тури знал, что именно  он  главный  его  враг.  А  кроме  того,  Гильяно
разобрало зло на этих крестьян, которым он стремился помочь.  Ну  почему
они такие запуганные и безропотные? Однако, взглянув на  этих  голодных,
плохо одетых людей, он  почувствовал  к  ним  острую  жалость  и,  чтобы
подбодрить их, приветственно помахал рукой. Но в толпе не  раздалось  ни
звука. На мгновение он вспомнил Сильвио Ферру, который наверняка мог  бы
их расшевелить.
   Теперь ситуацией командовал Пишотта... Он повернул голову  а  сторону
шести  конных  статуй  и  вперился  в  них  своим  смертоносным  змеиным
взглядом. Когда они проезжали мимо,  кобыла  дона  Сиано  навалила  кучу
прямо у его ног.
   Пишотта отступил на шаг. И кивнул Терранове, Пассатемпо и  Сильвестро
- те тотчас бросились к пятидесяти вооруженным людям в масках,  стоявшим
полукругом. Они передвинулись и перекрыли  оставленный  было  проход.  А
главари мафии гордо продолжали свой  путь,  делая  вид,  что  ничего  не
замечают... Итак, первый раунд они выиграли. Теперь  Гильяно  предстояло
решать, идти или не идти на последний, самый опасный шаг.
   Пишотта преградил путь  дону  Сиано  и  повелительно  поднял  руку...
Однако дон Сиано не остановился. Лошадь рванулась в сторону, но  всадник
туго натянул поводья, и Пишотта неминуемо был бы сбит  с  ног,  если  бы
вовремя не посторонился; жутко ухмыльнувшись, он низко поклонился  дону.
Затем шагнул вперед, встал так, что спина всадника и круп животного были
прямо перед ним, навел автомат на серые ляжки лошади и спустил курок.
   Брызнула кровь, и в благоухающем воздухе замелькали  тысячи  крупинок
золотистого кала вперемешку с кусками липких кишок.  Град  пуль  перебил
лошади ноги, и она тяжело рухнула  на  землю.  Дон  Сиано  оказался  под
лошадью - четверо людей Гильяно вытащили его и  связали  ему  за  спиной
руки. Лошадь еще  дышала,  и  Пишотта  избавил  ее  от  мучений,  всадив
несколько пуль ей в голову.
   По толпе прошел вздох ужаса и ликования. Гильяно же продолжал  стоять
у стены, не вынимая из кобуры пистолета. Он стоял, сложив на груди руки,
и, казалось, вместе со  всеми  ждал,  как  дальше  поведет  себя  Аспану
Пишотта.
   А пять главарей мафии  продолжали  гарцевать.  При  звуках  выстрелов
лошади под ними поднялись было на дыбы, но всадники быстро  осадили  их.
Они двигались все так же медленно.  Снова  Пишотта  преградил  им  путь.
Снова поднял руку. Дон Буччилла, ехавший первым,  остановился.  Те,  что
следовали за ним, резко натянули поводья.
   Пишотта крикнул им:
   - Вашим семьям  еще  понадобятся  эти  лошади.  Обещаю,  что  они  их
получат. А сейчас придется  вам  спешиться  и  засвидетельствовать  свое
почтенье Гильяно.
   Его голос, сильный и звонкий, долетел до  толпы.  Последовало  долгое
молчание, затем все пятеро сошли с коней. Они стояли, глядя на толпу,  в
их взглядах читалась ярость и  презрение.  Двадцать  человек  из  отряда
Гильяно отделились от тех, что стояли полукругом, и с  ружьями  наготове
подошли к главарям мафии. Они тщательно связали им за спиной руки. После
чего всех шестерых подвели к Гильяно.
   Гильяно равнодушно их оглядел.  Когда-то  Кинтана  унизил  его,  даже
пытался убить; сейчас они  поменялись  ролями.  За  эти  пять  лет  лицо
Кинтаны не изменилось - это был все тот же дикий волк. Однако  сейчас  в
глазах его была оторопь и взгляд блуждал, хоть он и пытался удержать  на
лице присущую мафиози маску наглости.
   Дон Сиано смотрел на Гильяно в упор, его землисто-серое лицо выражало
презрение. Буччилла как будто был слегка ошарашен, он словно не понимал,
почему с ним так обращаются, - ведь он тут совсем ни при чем.  Остальные
доны, как и  подобает  настоящим  "уважаемым  людям",  встретили  взгляд
Гильяно спокойно и невозмутимо. Гильяно знал репутацию каждого  из  них;
некоторых, особенно дона Сиано, он в детстве боялся. Сейчас он унизил их
перед лицом всей Сицилии, и они никогда ему этого не простят. Теперь они
навсегда станут его смертельными врагами.  Гильяно  знал,  как  надлежит
поступить, но знал он и то, что все они - любящие мужья  и  отцы  и  что
дети тяжело перенесут утрату. Они без всякого страха гордо  смотрели  на
него. Было ясно, о чем  они  думали.  Пусть-де  Гильяно  поступает,  как
считает нужным, - вот только хватит ли у него духу. Дон Сиано  плюнул  в
его сторону. Гильяно по очереди посмотрел каждому в лицо.
   - Становитесь на колени и молитесь, - сказал он.
   Но ни один не шевельнулся.
   Гильяно повернулся и пошел прочь. Силуэты шести главарей мафии  четко
вырисовывались на фоне белой каменной стены. Гильяно дошел  до  своих  и
повернулся. Громко и внятно, чтобы было слышно толпе, он произнес:
   - Именем Бога и Сицилии я выношу вам смертный приговор.
   И тронул Пишотту за плечо.
   В этот момент дон Маркуцци стал было опускаться на колени, но Пишотта
уже  открыл  огонь.  Пассатемпо,  Терранова   и   капрал,   продолжавшие
оставаться в масках, сделали то же самое. Автоматные очереди припечатали
к стене шесть тел со связанными руками...
   Высоко в башне своего замка принц Оллорто  отвернулся  от  телескопа.
Поэтому он и не видел, что за этим последовало.
   Гильяно выступил вперед и подошел к стене. Он вынул  из  кобуры  свой
тяжелый пистолет  и  медленно,  с  особым  смыслом,  прострелил  затылок
каждого из шести главарей мафии.
   Толпа испустила могучий хриплый вопль,  и  тысячный  поток  хлынул  в
ворота усадьбы принца Оллорто. Гильяно смотрел на толпу. Ни один человек
из нее не подошел к нему.
 
*** 
 
   Пасхальное утро в 1949 году выдалось прекрасное. Весь остров утопал в
цветах, в Палермо невиданное буйство красок творилось на  балконах,  где
цветы  росли  в  больших  кадках;  красные,  голубые  и  белые  цветочки
высовывались из щелей на тротуарах, и даже сквозь стены  старых  церквей
пробивались нежные ростки. По улицам  города  толпы  людей  стекались  к
палермскому собору. В девять часов  начиналась  праздничная  служба,  во
время которой причащал сам кардинал. Ради  этого  из  соседних  поселков
сюда шли жители в траурных черных костюмах с женами и детьми, и  каждого
встречного приветствовали пасхальным "Христос воскресе!".
   Тури Гильяно отвечал как положено: "Да святится имя его".  Он  и  его
товарищи проникли в Палермо накануне ночью. Все были  в  строгих  черных
костюмах, только пиджаки у них были свободные, широкие и  оттопыривались
на боках, где у каждого лежал в кобуре пистолет-автомат. Гильяно  хорошо
знал Палермо: за последние шесть лет он частенько проникал сюда - иногда
для того, чтобы похитить какого-нибудь богатого аристократа,  а  иногда,
чтобы просто пообедать в ресторане и, уходя, сунуть под тарелку  дерзкую
записку.
   Во время этих визитов Гильяно  нечего  было  бояться.  На  улице  его
всегда сопровождал капрал Канио Сильвестро. Четверо  телохранителей  шли
по другой стороне улицы, двое - в двадцати  шагах  впереди,  двое  -  на
таком же расстоянии сзади.  А  еще  двое  следовали  за  ними.  Если  бы
карабинеры остановили Гильяно, чтобы проверить документы, эти  люди  без
труда перестреляли бы их. Когда же Гильяно  появлялся  в  ресторане,  за
многими столиками уже сидели его охранники.
   В то утро Гильяно привел с собой в город  пятьдесят  человек.  В  том
числе -  Аспану  Пишотту,  капрала  и  Терранову;  Пассатемпо  и  Стефан
Андолини  остались  в  лагере.  Гильяно  и  Пишотта  вошли  в  собор   в
сопровожд