оддавшимся
искушению подобной невинности.
   - Быть  может,  ей  известно  о  моих  отношениях  с  ее  матерью,  -
предположил Кросс.
   - Ей нет дела до ее матери,  -  возразил  доктор.  -  Простите  меня,
мадам, это одна из истин, с которой вы должны смириться: ее  не  волнует
ни красота, ни слава ее матери.  Для  нее  они  не  существуют  в  самом
буквальном смысле. Она простирает свои чувства именно к вам.  Подумайте.
Скажем, какая-то невинная ласка, что-нибудь нечаянное.
   - Если бы я сделал такое, я бы вам сказал,  -  холодно  посмотрел  на
него Кросс. - Если только это ей поможет.
   - Вы чувствуете нежность к этой девочке? - осведомился доктор.
   Кросс немного поразмыслил и признал:
   - Да.
   Откинувшись на спинку стула, доктор Жерар сцепил пальцы.
   - Я вам верю. И это внушает  мне  великую  надежду.  Если  она  может
реагировать  на  вас,  то,  возможно,  мы  сумеем  помочь  ей  научиться
реагировать на других. Быть может,  когда-нибудь  она  научится  сносить
свою мать, а вам этого будет вполне достаточно, я прав, мадам?
   - О, Кросс, - выдохнула Афина, - надеюсь, ты не сердишься.
   - Да нет, в общем, все в порядке, - отозвался Кросс.
   - Вы не оскорбились? - внимательно посмотрел на него доктор Жерар.  -
Большинство мужчин были бы крайне огорчены. Отец одного пациента  просто
ударил меня. Но вы не сердитесь. Объясните мне почему.
   Кросс не мог объяснить этому человеку и даже Афине, как  подействовал
на него вид Бетани в ее обнимающей машине. Как напомнил он ему Тифани  и
прочих танцовщиц, с которыми он занимался любовью  и  которые  оставляли
его с чувством пустоты в душе. Его взаимоотношения со всеми  Клерикуцио,
даже с собственным отцом, вызывали в нем ощущение изоляции  и  отчаяния.
И, наконец, как все жертвы, оставленные  им  позади,  казались  жертвами
некоего  призрачного  мира,  становившегося  реальным   только   в   его
сновидениях.
   - Быть может, потому, что я тоже аутист,  -  Кросс  поглядел  доктору
прямо в глаза. - А может быть, потому, что  на  моей  совести  кое-какие
преступления похуже, которые мне надо скрывать.
   - А-а, - откинувшись на спинку стула, удовлетворенно проронил доктор.
Помолчал и впервые улыбнулся. - Не хотите ли  пройти  у  меня  несколько
тестов?
   Оба рассмеялись.
   - Ну, мадам, - произнес доктор Жерар, - как я понимаю, вы вылетаете в
Америку завтра утром. Почему бы вам не оставить свою дочь у меня  сейчас
же? Мой медперсонал весьма квалифицирован,  и  могу  заверить  вас,  что
девочка не будет о вас скучать.
   - Но я буду скучать о ней,  -  не  согласилась  Афина.  -  Можно  мне
оставить ее при себе на  сегодняшнюю  ночь  и  привести  обратно  завтра
утром? У нас чартерный самолет, так что я могу улететь, когда пожелаю.
   - Несомненно, - одобрил доктор. - Привозите ее утром. Я отправлю ее в
Ниццу в сопровождении  моих  медсестер.  У  вас  есть  телефонный  номер
института, и вы можете звонить мне, когда только пожелаете.
   Они встали, чтобы уйти. Афина порывисто поцеловала  доктора  в  щеку.
Доктор залился румянцем, он был вовсе не так уж бесчувствен к ее красоте
и славе, несмотря на свою непривлекательную наружность.
 
*** 
 
   Остаток дня Афина, Бетани и Кросс  провели,  прогуливаясь  по  улицам
Парижа. Афина купила Бетани новую одежду - полный гардероб, купила новые
принадлежности для живописи и огромный чемодан, чтобы уложить в него эти
вещи. Затем все это отослали в отель.
   Пообедали в ресторане на Елисейских полях. Бетани  ела  с  жадностью,
особенно пирожные. За весь день она не проронила ни  слова  и  никак  не
реагировала на жесты Афины, выражающие любовь.
   Кроссу ни разу не доводилось видеть столь  пылких  изъявлений  любви.
Разве что еще ребенком, когда его мать Налин гладила Клавдию по волосам.
   За обедом Афина держала Бетани за руку, смахивала крошки с ее лица  и
все толковала, что вернется во Францию через месяц, чтобы следующие пять
лет быть в школе рядом с нею.
   Бетани не обращала на мать никакого внимания.
   Афина с энтузиазмом рассказывала Бетани, как они будут  вместе  учить
французский язык, вместе ходить по музеям,  чтобы  увидеть  все  великие
полотна, как Бетани сможет посвящать живописи столько  времени,  сколько
ей самой захочется. Описывала,  как  они  смогут  объехать  всю  Европу,
побывать в Испании, Италии и Германии.
   А затем Бетани заговорила впервые за весь день.
   - Я хочу свою машину.
   Как всегда, Кросс был потрясен  ощущением  праведности  ребенка.  Эта
красивая девочка казалась копией портрета кисти великого  художника,  но
копией, лишенной души мастера, будто Господь позабыл вложить в это  тело
душу.
 
*** 
 
   Обратно к отелю они шагали уже в сумерках. Бетани шла между  ними,  и
они раскачивали ее за руки, как на качелях. И раз уж Бетани позволила им
такое, вроде бы даже восхитилась, они не оставляли это занятие до самого
отеля.
   Именно в этот миг в душе  Кросса  всколыхнулось  ощущение  счастья  -
точь-в-точь такое же, как на  пикнике.  А  ведь  они  всего-навсего  шли
втроем, держась за руки. Кросс  одновременно  и  удивился,  и  ужаснулся
собственной сентиментальности.
   Наконец они возвратились в отель.  Уложив  Бетани  в  постель,  Афина
вернулась в гостиную номера, где ее дожидался Кросс. Они присели  бок  о
бок на диван цвета лаванды, держась за руки.
   - Влюбленные в Париже, - улыбнулась Афина. - А ведь  мы  ни  разу  не
спали вместе на французской кровати.
   - А тебе не страшно оставлять Бетани одну? - поинтересовался Кросс.
   - Нет. Она не будет скучать о нас.
   - Пять лет - срок долгий. И ты хочешь на пять лет отказаться от жизни
и своей профессии?
   Встав с дивана, Афина принялась вышагивать из угла в угол.
   - Я упиваюсь возможностью жить, никого из себя  не  разыгрывая,  -  с
пылом заговорила она. - В  детстве  я  мечтала  быть  великой  героиней,
взойти на гильотину вроде Марии-Антуанетты, пылать  на  костре,  подобно
Жанне д'Арк, быть этакой Марией Кюри, спасающей человечество от какой-то
страшной болезни. И, конечно, самое нелепое -  отречься  от  всего  ради
любви к великому человеку. Я мечтала  прожить  героическую  жизнь  и  не
сомневалась, что попаду в рай. Что буду чиста душой и  телом.  Отвергала
мысль о любом деле, которое осквернит меня, особенно  ради  денег.  Была
решительно убеждена, что ни под каким видом  никогда  не  причиню  вреда
другому человеку. Все будут любить меня, и в том числе я сама. Я  знала,
что умна, все говорили мне, что я прекрасна, и доказала, что  не  только
компетентна, но и талантлива.
   И чем же кончила? Влюбилась в Боза Сканнета. Спала с мужчинами не  по
любви, а  ради  карьеры.  Дала  жизнь  человеческому  существу,  которое
никогда не полюбит ни меня,  ни  кого-либо  другого.  Потом  прибегла  к
хитроумным маневрам, чтобы вытребовать убийство моего мужа.  Не  так  уж
двусмысленно вопрошала, кто убьет моего мужа, представляющего  для  меня
такую большую угрозу. - Она пожала Кроссу руку. - И я благодарю тебя  за
это.
   - Ничего этого ты не делала, - в утешение ей сказал Кросс.  -  Просто
такова твоя участь, как говорят в моей семье. Что же до Сканнета, он был
камнем в твоем ботинке, как гласит еще одна наша семейная поговорка, так
почему же тебе было не избавиться от него?
   Афина подарила ему короткий поцелуй в губы.
   - А теперь у меня есть свой странствующий рыцарь без страха и упрека.
Единственная  проблема  в  том,  что  ты  не  ограничиваешься  убийством
драконов.
   - А если через пять лет ей не станет лучше, как говорил  доктор,  что
тогда? - поинтересовался Кросс.
   - Мне наплевать на то, что говорят. Надежда всегда остается. Я буду с
ней до конца жизни.
   - И не будешь скучать по своей работе?
   - Конечно, буду, и тебя мне будет недоставать, - промолвила Афина.  -
Но,  в  конце  концов,  я  делаю  то,  что  считаю  правильным,   а   не
представляюсь героиней из фильма.  -  В  голосе  ее  прозвучала  улыбка,
словно эта мысль ее позабавила, а затем Афина  добавила  невыразительным
тоном:
   - Я хочу, чтобы она любила меня, вот и все, чего я хочу.
   Поцеловав  друг  друга  на  прощанье,  они  разошлись  по   отдельным
спальням.
 
*** 
 
   Назавтра утром они отвезли  Бетани  в  клинику.  Афине  было  нелегко
проститься с дочерью. Обнимая девочку, она плакала, но Бетани ничуть  не
прониклась ее чувствами.  Оттолкнула  мать  и  приготовилась  оттолкнуть
Кросса, но он вовсе и не собирался ее обнимать.
   На мгновение Кросса  охватил  гнев  на  Афину  за  то,  что  она  так
беспомощна перед дочерью. Наблюдавший за этим доктор сказал Афине:
   - Когда вы вернетесь, вам придется  пройти  очень  серьезную  выучку,
чтобы иметь дело с этим ребенком.
   - Я постараюсь вернуться как можно быстрее, - сообщила Афина.
   - Вам незачем торопиться, - заверил доктор. - Она живет в  мире,  где
время попросту не существует.
 
*** 
 
   Во время полета обратно в Лос-Анджелес Кросс и Афина сошлись на  том,
что он отправится в Вегас и не станет провожать Афину до Малибу. Это был
единственный ужасный момент за все  путешествие.  Добрых  полчаса  Афина
была  сломлена  своим  горем  и  плакала,  не  говоря  ни  слова.  Потом
успокоилась.
   При расставании она сказала Кроссу:
   - Мне жаль, что мы так и не занялись любовью в Париже.
   Но Кросс понимал, что эти слова - простая  любезность.  В  это  самое
время одна мысль о близости была для нее  отталкивающей.  Сейчас  Афина,
как и ее дочь, спряталась от окружающего мира в свою скорлупу.
 
*** 
 
   В аэропорту Кросса встречал большой лимузин, за рулем которого  сидел
солдат из охотничьей хижины. На заднем сиденье был Лиа Вацци. Лиа  сразу
закрыл стеклянную перегородку, чтобы водитель не слышал разговор.
   - Детектив Лоузи наведывался ко мне снова, - сообщил он. -  Следующий
визит станет для него последним.
   - Проявляй терпение, - сказал Кросс.
   - Симптомы мне знакомы, уж в этом ты мне поверь. Тут  что-то  другое.
Команда из анклава в Бронксе перебралась в Лос-Анджелес, и я не знаю, по
чьему приказу. Я бы сказал, что тебе нужны телохранители.
   - Пока нет, - возразил Кросс. -  Ты  собрал  свою  команду  из  шести
человек?
   - Да. Но эти люди не станут действовать против Клерикуцио напрямую.
   Вернувшись в "Занаду", Кросс нашел там  записку  от  Эндрю  Полларда,
полное личное дело Джима Лоузи, оказавшееся весьма интересным чтивом.  И
кое-какие сведения, давшие основания для немедленных действий.
   Кросс взял из кассы  казино  сто  штук,  сплошь  сотенными  купюрами.
Сказал Лиа, что им предстоит поездка  в  Лос-Анджелес.  И  добавил,  что
водителем должен быть сам Лиа, чтобы  больше  никого  с  ними  не  было.
Показал ему записку Полларда. Они вылетели в Лос-Анджелес  на  следующий
день и взяли напрокат машину, чтобы поехать в Санта-Монику.
 
*** 
 
   Фил Шарки подстригал газон перед домом. Выбравшись из машины вместе с
Лиа, Кросс назвался  другом  Полларда,  нуждающимся  в  информации.  Лиа
внимательно изучил лицо Шарки. Затем вернулся обратно в машину.
   Фил Шарки выглядел не так впечатляюще, как Джим Лоузи, но  достаточно
грозно. Кроме того, на его лице было написано, что годы службы в полиции
подточили его веру в род человеческий.  В  нем  чувствовалась  неусыпная
подозрительность и серьезность манер, присущие лучшим полицейским. Но он
отнюдь не чувствовал себя счастливым.
   Шарки пригласил Кросса в дом - настоящую хижину, внутри все выглядело
запущенным и потрепанным; заброшенный  вид  жилища,  где  нет  места  ни
женщине, ни детям. Первым делом Шарки позвонил Полларду, чтобы убедиться
в личности посетителя, потом без каких-либо  любезностей  -  предложения
сесть или выпить - заявил:
   - Валяйте, спрашивайте.
   Открыв портфель, Кросс извлек пакет с сотенными бумажками.
   - Здесь десять штук. Это всего лишь за то, что вы согласились на этот
разговор. Но разговор предстоит не такой уж короткий. Как насчет пива  и
местечка, чтобы присесть?
   Лицо Шарки расплылось в ухмылке. "Он приветлив  на  курьезный  манер,
хороший партнер как фараон",  -  подумал  Кросс.  Шарки  небрежно  сунул
деньги в брючный карман.
   - Вы мне нравитесь. Вы умны. Вы знаете, что языки развязывают деньги,
а не чушь собачья.
   Они сели за круглый столик на заднем крыльце  хижины  с  видом  через
Оушн-авеню на песчаный пляж и море и потягивали пиво из  бутылок.  Шарки
похлопал себя по карману, словно хотел убедиться, что деньги все еще  на
месте.
   - Если я услышу правильные ответы, - поведал Кросс, -  последует  еще
двадцать штук сразу после разговора, затем, если вы будете держать  язык
за зубами насчет моего визита сюда, я загляну к вам еще через два месяца
со следующими пятьюдесятью штуками.
   Шарки ответил ему  ухмылкой,  но  теперь  в  ней  мелькнул  намек  на
озорство.
   - Через два месяца вам будет наплевать, кому я скажу, не так ли?
   - Да, - подтвердил Кросс.
   Теперь Шарки стал серьезен.
   - Я не скажу вам ничего такого, что может навлечь обвинения  хоть  на
кого-нибудь.
   - Ну, тогда вы не знаете, кто я на самом деле,  -  заметил  Кросс.  -
Может быть, вам лучше позвонить Полларду снова.
   - Я знаю, кто вы такой, - отрубил Шарки. - Джим Лоузи сказал мне, что
я должен вам всячески угождать. Во всех отношениях. - Затем он  напустил
на себя вид заинтересованного слушателя, неотъемлемый от его профессии.
   - Вы с Джимом Лоузи были партнерами последние  десять  лет,  -  изрек
Кросс, - и оба зарабатывали неплохие деньги на стороне. А затем вы  ушли
на пенсию. Я бы хотел знать почему.
   - Значит, вы целите в Джима, - резюмировал Шарки. - Это очень опасно.
Он самый отважный и самый умный легавый из всех, кого я когда-либо знал.
   - А как насчет честности? - поинтересовался Кросс.
   - Мы были легавыми, да вдобавок в Лос-Анджелесе.  Вам  известно,  что
это за хренотень? Если бы мы делали свое настоящее дело и вышибали мозги
латинам и черным, против нас возбудили бы иски, и мы лишились бы работы.
Единственно, кого мы могли арестовывать, не впутываясь  в  неприятности,
были белые охламоны, имеющие  денежки.  Слушайте,  у  меня  нет  никаких
предубеждений, но с какой стати мне бросать  белых  парней  за  решетку,
когда я не могу бросить за решетку других? Это несправедливо.
   - Но, насколько я понимаю, у Джима полон сундук  медалей,  -  заметил
Кросс. - Да и у вас таковые имеются.
   - Нетрудно стать героем-легавым в этом городке, если у  вас  хотя  бы
малость не тонка кишка, - развел руками Шарки. - Масса  этих  парней  не
знала, что можно прийти  к  соглашению,  если  потолковать  по-хорошему.
Некоторые из них были отъявленными убийцами.  Так  что  нам  приходилось
обороняться, и мы получили кое-какие медали. И поверьте мне, мы  никогда
не напрашивались на поединок.
   Кросс сомневался в каждом слове Шарки. Джим  Лоузи  был  прирожденным
сторонником силовых мер, несмотря на свои шикарные одежды.
   - А вы были партнерами во всем? - спросил Кросс. - Вы знали обо всем,
что происходит?
   - Это с Джимом-то Лоузи? - рассмеялся Шарки. - Он всегда был  боссом.
Иной раз я даже не знал в точности, что  мы  делаем.  Я  даже  не  знал,
сколько нам платят. Все это улаживал Джим и давал мне то,  что,  по  его
словам, было моей долей по справедливости. - Он мгновение помолчал. - Он
играл по собственным правилам.
   - Так как же вы делали деньги?
   - Мы состояли на  зарплате  у  ряда  крупных  игровых  синдикатов,  -
пояснил Шарки. - Порой от нас откупались наркодельцы. Было время,  когда
Джим Лоузи не брал наркоденег, но потом все полицейские на свете  начали
их брать, ну, и мы тоже.
   - А вы с Лоузи  когда-нибудь  прибегали  к  услугам  негра  по  имени
Марлоу, чтобы он указал вам крупных торговцев наркотиками? - осведомился
Кросс.
   - Ясное дело. Марлоу. Чудный парнишка, пугавшийся  собственной  тени.
Мы прибегали к его услугам сплошь и рядом.
   - И когда вы услыхали, что Лоузи пристрелил его при попытке бегства с
места убийства при грабеже, не были ли вы удивлены?
   - Да какого черта тут удивляться? Наркоманы продвигаются. Но они  так
затраханы, что вечно проваливают дело. А Джим в этой ситуации никогда не
говорит: "Стой, стрелять буду", как нас учили. Просто стреляет.
   - Но не странное ли совпадение, - стоял на  своем  Кросс,  -  что  их
дорожки пересеклись подобным образом?
   Впервые за время разговора с лица Шарки сползло уверенное  выражение,
уступив место печали.
   - Это очень скользкий  вопрос.  Все  это  дело  очень  скользкое.  Но
теперь, полагаю, я должен выложить вам кое-что. Джим Лоузи был отважным,
женщины любили его, а мужчины были о нем очень высокого  мнения.  Я  был
его партнером и чувствовал то же самое. Но, правду говоря, он всегда был
скользким типом.
   - Значит, это могло быть подстроено, - подытожил Кросс.
   -  Нет-нет,  -  возразил  Шарки.  -  Вы  должны  понять:  эта  работа
заставляет тебя брать на лапу. Но она не  всегда  делает  тебя  убийцей.
Джим Лоузи ни за что так не поступил бы. Я ни за что в такое не поверю.
   - Так почему же вы ушли на пенсию после этого? - справился Кросс.
   - Просто Джим начал действовать мне на нервы.
   - Не так уж давно я встретился с Лоузи в  Малибу.  Он  был  один.  Он
часто работает без вас?
   - Время от времени, - снова ухмыльнулся Шарки.  -  В  том  конкретном
случае он отправился попытать счастья с  актрисой.  Вы  удивитесь,  если
узнаете, насколько часто он добивался успеха по этой  части  с  большими
звездами. Иной раз он приглашал на ленч каких-то людей и не хотел, чтобы
я болтался поблизости.
   - Еще одно. Не был ли Джим Лоузи расистом? Он ненавидел негров?
   Шарки бросил на него взгляд лукавого изумления.
   - Конечно, был. Вы  один  из  этих  дерьмовых  либералов,  верно?  Вы
думаете, что это ужасно? Тогда пойдите и поработайте легавым  годик.  Вы
проголосуете за то, чтобы их всех отправили в зоопарк.
   - У меня есть еще  один  вопрос.  Вам  не  доводилось  видеть  его  в
компании коротышки в забавной шапочке?
   - А, парнишка-итальянец, - сказал Шарки. - Мы вместе поели за ленчем,
а потом Джим велел мне исчезнуть. Пугающий тип.
   Кросс открыл "дипломат" и достал еще два конверта с деньгами.
   - Тут двадцать штук. И помните, держите язык за  зубами,  и  получите
еще пятьдесят. Лады?
   - Я знаю, кто вы такой.
   - Еще бы вам не знать. Я велел Полларду сказать вам, кто я такой.
   - Я знаю, кто вы на самом деле, -  с  заразительной  ухмылкой  заявил
Шарки. - Вот почему я не отобрал у вас весь  портфель  прямо  сейчас.  И
почему я буду держать рот на замке целых два месяца. Если  идет  речь  о
выборе между вами и Лоузи, я не знаю, кто убивает быстрее.
 
*** 
 
   Кросс Де Лена осознавал, что перед ним встали  грандиозные  проблемы.
Он знал, что Джим Лоузи состоит на "зарплате" у Семьи Клерикуцио. Что он
получает  пятьдесят  тысяч  в  год  в  качестве  зарплаты  и  премии  за
специальные работы, но убийства в их число не входят. Этого было  вполне
достаточно, чтобы Кросс пришел к окончательному решению. Его отца  убили
Данте и Лоузи. Прийти к такому решению было несложно, его  не  сковывали
рамки закона, требующие улик. А его  выучка  у  Клерикуцио  помогла  ему
вынести вердикт о виновности. Кросс прекрасно знал, насколько  отец  был
компетентен и силен духом. Ни один грабитель не подошел бы даже близко к
нему. А еще Кроссу был известен характер  и  компетенция  Данте.  И  то,
насколько сильно Данте недолюбливал его отца.
   Самый большой вопрос, действовал ли Данте на свой страх и  риск,  или
приказ об убийстве отдал ему дон? Но Клерикуцио это было ни к чему; отец
Кросса был лоялен им более сорока лет, а это в глазах Семьи немаловажный
фактор. Он был великим генералом в войне против Сантадио. И Кросс уж  не
в первый раз принялся гадать,  почему  никто  никогда  не  открывал  ему
детали этой войны - ни его отец, ни Гронвельт, ни Джорджио, ни Пити,  ни
Винсент. И чем  больше  Кросс  об  эт