но почему каждый день? Ты хуже моей матери.
     Он протянул в темноте руку и включил настольную лампу. Кей сидела  на
краю кровати и натягивала чулки.
     - Это всегда так, - ответила она. - Принявший веру добровольно всегда
фанатичнее родившегося в этой вере.
     Майкл протянул руку и дотронулся  до  ее  бедра  у  края  нейлонового
чулка.
     - Нет, - сказала Кей. - У меня сегодня причащение.
     Майкл не пытался  задержать  ее,  когда  она  встала  с  кровати.  Он
улыбнулся уголками рта и сказал:
     - Если ты такая фанатичная католичка, то почему ты  позволяешь  детям
избегать посещения церкви?
     - У них еще много времени, - ответила Кей. - Вот  вернемся  домой,  я
заставлю их ходить почаще.
     Она поцеловала мужа и вышла. На востоке уже всходило красное  солнце.
Кей направилась к своей машине, которая стояла возле ворот аллеи. В машине
уже сидела мама  Корлеоне  в  своей  черной  траурной  одежде.  Совместная
утренняя молитва превратилась у них в привычку.
     Кей поцеловала старушку в ее морщинистую щеку и уселась за руль.
     - Ты есть завтрак? - подозрительным тоном спросила мама Корлеоне.
     - Нет, - ответила Кей.
     Кей забыла однажды, что после полуночи и до причастия  не  полагается
есть. Это было давно, но с тех пор мама Корлеоне на нее  не  полагалась  и
всегда проверяла.
     - Ты чувствовать себя хорошо? - спросила старуха.
     - Да, - ответила Кей.
     В утреннем солнце церковь казалась еще более пустой и маленькой,  чем
была на самом деле. Цветные стекла не давали теплу проникнуть внутрь.  Кей
помогла свекрови подняться по белым каменным  ступенькам.  Старуха  любила
сидеть на передней скамье, поближе к алтарю. Кей постояла  возле  каменных
ступеней. В этот последний момент она всегда  чего-то  пугалась  и  всегда
колебалась.
     Наконец, она решилась и вошла в прохладную  темноту.  Окунув  кончики
пальцев в святую воду, она перекрестилась. Высохшие  губы  жадно  касались
приятной влаги. Перед образами святых и распятым Христом  мерцали  красные
свечи. Войдя в свой ряд, она стала на колени в ожидании святого хлеба. Она
склонила голову, будто в молитве, но мысли ее были заняты совершенно иным.
     Только здесь, в темной церкви, она позволяла  себе  думать  о  второй
жизни мужа, о той страшной  ночи,  когда  он,  использовав  ее  доверие  и
любовь, заставил поверить в свою непричастность к смерти Карло.
     Именно из-за этой лжи,  а  не  самого  убийства,  она  оставила  его.
Назавтра утром она взяла детей и уехала к родителям в Нью-Хэмпшир. Она  не
сказала никому ни слова, не понимала даже, что делает. Майкл сразу  понял.
Он позвонил ей в первый день, а потом оставил в покое. Это было за  неделю
до того, как перед ее домом остановилась машина с Хагеном за рулем.
     Этот самый длинный и самый страшный в ее жизни  день  она  провела  в
обществе Тома Хагена. Они вышли прогуляться в городской парк.
     Кей допустила ошибку, начав с шутки.
     - Майк послал тебя угрожать мне? - спросила она. - Где ваши  парни  с
пистолетами, которые должны заставить меня вернуться.
     Впервые за все время их знакомства Хаген рассердился.
     - Это самая большая нелепость, которую я когда-либо слышал,  -  грубо
сказал он. - От такой женщины, как ты, я этого не ожидал. Оставь глупости,
Кей.
     - Хорошо, - сказала она.
     Они шли по узкой зеленой тропинке.
     - Почему ты сбежала? - тихо спросил Хаген.
     - Потому что Майкл солгал мне,  -  ответила  Кей.  -  Потому  что  он
обманул меня, став крестным  мальчика  Конни.  Я  не  могу  любить  такого
человека. Я не могу с ним жить. Я не могу допустить, чтобы  он  был  отцом
моих детей.
     - Не понимаю, о чем ты говоришь, - сказал Хаген.
     - Он убил мужа своей сестры.  Это  ты  понимаешь?  -  сказала  она  и
перевела дыхание. - И он солгал мне.
     Долго они шли молча. Наконец Хаген сказал:
     - Ты не можешь знать, что это правда. Но предположим, что это правда.
Я этого не говорил, помни. А если я докажу, что действия твоего мужа  были
правильными?
     Кей с презрением посмотрела на него.
     - Я впервые вижу в тебе адвоката, Том, - сказала  Кей.  -  И  это  не
лучшая твоя сторона.
     Хаген улыбнулся.
     - О'кэй, только выслушай  меня,  -  сказал  он.  -  Что,  если  Карло
подставил Сонни под удар, указал на него? Что,  если  побои,  которыми  он
наградил Конни, были провокацией, и убийцы знали, что Сонни  поедет  через
Джон-Бич? Что, если Карло заплатили  за  участие  в  убийстве  Сонни?  Что
тогда?
     Кей не ответила.
     - А что, если дон,  этот  великий  человек,  не  мог  заставить  себя
сделать это, что обязан был сделать: отомстить за смерть сына и убить мужа
своей дочери? Что, если из-за этого он  отошел  от  дел  и  сделал  Майкла
наследником, взвалив на его плечи эту тяжелую ношу?
     - Но все  было  позади,  -  сказала  Кей  и  заплакала.  -  Все  были
счастливы. Почему нельзя было простить Карло? Почему нельзя было забыть?
     Она повела Тома к тенистой лужайке  под  сенью  старого  дуба.  Хаген
прилег на траву и вздохнул. Он огляделся, снова вздохнул и сказал:
     - Такова жизнь.
     - Он не тот человек, за которого я вышла замуж, - сказала Кей.
     Хаген рассмеялся.
     - Будь он таким, его давно не было бы в живых. Ты была бы уже вдовой.
И тогда у тебя не было бы никаких проблем.
     - Что это должно означать? - набросилась на него Кей. - Оставь,  Том,
хоть раз в жизни называй вещи своими именами.  Ты  ведь  не  сицилиец,  ты
можешь сказать женщине правду, отнестись  к  ней,  как  к  равной,  как  к
человеческому существу.
     Последовало  неловкое  молчание.  Потом  Хаген  отрицательно  покачал
головой.
     - Ты ошибаешься относительно Майка, - сказал он. - Он солгал тебе? Но
ведь он предупреждал, что не будет давать тебе отчет о своих делах. Он был
крестным сына Карло? Но ведь ты заставила его пойти на это.  Впрочем,  это
был со всех точек зрения правильный шаг,  если  он  намеревался  отомстить
Карло. Он завоевал доверие жертвы, это классический ход. - Хаген  печально
улыбнулся. - Это и есть "называть вещи своими именами"?
     Кей опустила голову.
     -  Что  ж,  назову  еще  несколько  вещей.  После  смерти  дона   они
намеревались убить Майка.  И  знаешь,  кто  направлял  их?  Тессио.  Тогда
возникла необходимость убрать Тессио. Карло тоже должен был  умереть,  так
как нельзя прощать измену. Майкл мог простить, но люди  никогда  не  могут
простить себе  подобные  поступки,  и  становятся  опасными.  Майкл  любил
Тессио. Он любит свою сестру. Но он думает  прежде  всего  о  своем  долге
перед тобой и детьми, он заботится о всей семье. Прости он Тессио и Карло,
они являли бы собой опасность для  всех  нас,  на  протяжении  всей  нашей
жизни.
     Кей слушала и слезы катились по ее щекам.
     - Майкл послал, чтобы ты рассказал мне все это? - спросила она.
     Хаген посмотрел на нее с искренним удивлением.
     - Нет, - сказал он. - Он просил передать, что ты можешь получить все,
что хочешь и делать все, что хочешь, пока ты заботишься о детях.  -  Хаген
улыбнулся. - Он просил передать, что ты его "дон". В шутку, разумеется.
     Кей положила ладонь на руку Хагена.
     - А все остальное он не просил тебя рассказывать?
     Хаген колебался, как бы раздумывая, сказать ли ей правду до конца.
     - Ты все еще не понимаешь, - сказал он наконец. - Передай ты  Майклу,
что я тебе сегодня рассказал, меня можно было  бы  считать  трупом.  -  Он
перевел дыхание. - Только тебя, тебя и детей он не может тронуть.
     Прошло пять долгих минут, пока Кей встала, и они направились к  дому.
Когда они были у самых дверей дома, Кей спросила Хагена:
     - После ужина ты сможешь отвезти меня и детей в Нью-Йорк?
     - Для этого я и приехал, - ответил Хаген.
     Через  неделю  после  этого  она  начала  готовиться  к  переходу   в
католичество.
     В самой отдаленной нише церкви  зазвенел  колокольчик.  Кей  легонько
ударила себя в грудь, как  бы  раскаиваясь  в  своих  грехах.  Колокольчик
зазвонил во второй раз, и послышался топот ног прихожан, направляющихся  к
алтарю. Кей встала и присоединилась к ним. У алтаря она встала на колени и
после очередного  звонка  ударила  себя  сжатым  кулаком.  К  ней  подошел
священник. Она открыла  рот  и  почувствовала  вкус  тонкой,  как  бумага,
просвиры. Это был самый страшный момент.
     Очищенная от греха, она наклонила голову и протянула руки к алтарю.
     Она  очистила  свой  мозг  от  всех  мыслей  о  себе,   о  детях,  об
опасности... После этого она сделала то,  что  делала  каждый  день  после
смерти Карло Ричи: помолилась за спасение души Майкла Корлеоне.



   Марио ПЬЮЗО 
   СИЦИЛИЕЦ 


   Марио ПЬЮЗО 
   СИЦИЛИЕЦ 
 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
   Посвящается Кэрол
 
Книга I 
Майкл Корлеоне 
1950 
 
Глава 1 
 
   Майкл Корлеоне стоял  на  длинном  деревянном  причале  в  Палермо  и
наблюдал, как  большой  океанский  лайнер  отправлялся  в  Америку.  Ему
предстояло отплыть на этом  корабле,  однако  от  отца  поступили  новые
инструкции.
   Он помахал на прощанье людям  в  маленькой  рыбацкой  лодке,  которые
привезли его на этот причал, -  людям,  охранявшим  его  все  эти  годы.
Рыбацкая лодка плыла по белесому следу  за  кормой  океанского  лайнера,
словно храбрая маленькая уточка за матерью. Люди на ее борту помахали  в
ответ - он их больше никогда не увидит.
   По  причалу  сновали  рабочие  в  кепках  и  мешковатых  штанах,  они
разгружали корабли, загружали грузовики, стоявшие  на  длинном  причале.
Эти жилистые, небольшого роста люди в  приплюснутых,  прикрывавших  лица
кепках походили скорее на арабов, чем на итальянцев. Среди  них  были  и
его новые телохранители, которые обеспечат его безопасность до того, как
он встретится с доном Кроче Мало, Саро di Capi, главою мафии. Здесь,  на
Сицилии, их именуют "Друзьями друзей". Для газет всего мира они - мафия,
но на Сицилии слово "мафия" никогда не слетает с  уст  рядовых  граждан.
Так же, как никогда не скажут про дона Кроче  Мало  "Саро  di  Capi",  а
только - "Добрая душа".
   Во время своей  двухлетней  ссылки  на  Сицилии  Майкл  слышал  много
рассказов о  доме  Кроче,  иной  раз  настолько  фантастических,  что  в
существование такого человека верилось с трудом.  Однако  полученные  от
отца инструкции были недвусмысленны: ему  приказано  отобедать  с  доном
Кроче сегодня. Они должны договориться о  побеге  с  Сицилии  известного
разбойника Сальваторе Гильяно.
   Майкл Корлеоне не мог уехать с Сицилии без него.
   Не далее чем в пятидесяти метрах от причала  на  узкой  улочке  стоял
большой черный автомобиль. Перед ним маячили трое - они казались темными
прямоугольниками на фоне ослепительного полотна солнечного света.  Майкл
направился к ним. На  минуту  остановился,  чтобы  закурить  сигарету  и
взглянуть на город.
   Палермо раскинулся на дне чаши, образованной  когда-то  действовавшим
вулканом, с трех сторон его окружали горы, а с четвертой он вырывался  к
ослепительной голубизне Средиземного моря. Город мерцал в золотых  лучах
сицилийского полуденного солнца. По земле словно змеился красный свет  -
казалось, это следы крови,  пролитой  на  сицилийской  земле  за  многие
столетия. Золотые лучи солнца ласкали величественные  мраморные  колонны
греческих храмов, стройные мусульманские минареты, причудливую  вязь  на
фасадах испанских соборов; на склоне далекого  холма  виднелась  мрачная
зубчатая стена древнего норманнского  замка.  Наследие  самых  разных  и
жестоких военных правителей на Сицилии можно обнаружить еще  и  с  более
ранних, предшествовавших рождеству Христову времен.
   Там,  дальше,  за  стенами  замка  остроконечные  горы  держали  чуть
изнеженный Палермо в смертельном объятии, словно они  вместе  молитвенно
преклоняли колени, натянув веревку, туго обмотанную вокруг шеи города. В
вышине бесчисленные красноватые ястребки носились по хрустально-голубому
небу.
   Майкл направился к трем мужчинам, ждавшим его  в  конце  причала.  На
черных прямоугольниках стали выделяться лица и фигуры. С каждым шагом он
различал их все четче, а они как бы  расступались,  расходились,  словно
хотели при встрече окружить его со всех сторон.
   Все трое знали историю Майкла. Знали, что  он  младший  сын  великого
американского дона Корлеоне, Крестного  отца,  чья  власть  простиралась
даже на  Сицилию.  Знали,  что  Майкл  убил  полицейского  в  Нью-Йорке,
расправляясь с противником империи Корлеоне. Знали, что  из-за  убийства
ему пришлось бежать и скрываться на Сицилии и что теперь наконец,  когда
вопрос  "улажен",  он  намеревается  вернуться  домой  и  занять   место
принца-наследника в семействе Корлеоне. Они смотрели на Майкла,  на  то,
как он быстро и легко движется, как все осторожно  оглядывает,  какой  у
него изможденный вид человека, знавшего и  страдания  и  опасность.  Он,
безусловно, был достоин "уважения".
   Когда Майкл сошел с причала, первым  его  приветствовал  священник  в
сутане, обтягивавшей пухлые телеса, и в фетровой  грязной  шляпе.  Белый
воротничок священника припорошен был рыжей сицилийской  пылью,  но  лицо
над ним выглядело по-мирски упитанным.
   Отец Беньямино Мало, брат великого дона Кроче, держался застенчиво  и
благочестиво, он был предан своему прославленному родственнику, ни  разу
не смутившись,  что  носит  дьявола  у  самого  сердца.  Недоброжелатели
намекали, что он передает дону Кроче даже тайны исповедей.
   Пожимая руку Майкла, отец Беньямино нервно улыбался и,  кажется,  был
приятно удивлен, вздохнув с  облегчением  при  виде  дружелюбной  улыбки
Майкла, совсем не походившей на улыбку убийцы.
   Второй поздоровался не столь сердечно, хотя и достаточно вежливо. Это
был инспектор Фредерико Веларди, глава тайной полиции  всей  Сицилии.  У
единственного из троих на его лице не сияла  приветственная  улыбка.  Он
казался худым и слишком хорошо одетым для  человека  на  государственном
жалованье. Холодные голубые глаза выдавали его  родство  с  норманнскими
завоевателями.  Инспектор  Веларди  не   испытывал   никакой   любви   к
американцу, убившему высокопоставленного полицейского. От  такого  и  на
Сицилии можно ожидать чего-нибудь в том же духе.  Веларди  пожал  Майклу
руку, словно скрестил шпаги.
   Третий был выше ростом и крупнее - рядом с двумя другими  он  казался
огромным. Цепко обхватив руку Майкла, он притянул его к себе и  заключил
в объятия.
   - Брат Майкл, -  сказал  он,  -  добро  пожаловать  в  Палермо.  -  И
посмотрел на Майкла дружелюбным, но настороженным взглядом. - Я - Стефан
Андолини, мы с твоим отцом вместе  росли  в  Корлеоне.  Я  ведь  тебя  в
Америке ребенком видел. Помнишь меня?
   Как ни странно, но Майкл помнил.  Ибо  Стефан  Андолини  -  редчайший
случай для  сицилийца  -  рыжий.  Это  было  его  проклятьем,  поскольку
сицилийцы считают рыжим Иуду. Да и лицо его невозможно было забыть.  Рот
- огромный, не правильной формы, с толстыми губами,  похожими  на  куски
мяса с кровью, над ним - волосатые ноздри и глубоко сидящие глаза.  Хоть
он и улыбался, его лицо наводило на мысль об убийстве.
   При  взгляде  на  священника  Майкл  сразу  понял,  что  к  чему.  Но
присутствие  инспектора  Веларди   его   удивило.   Андолини,   выполняя
родственные обязанности, старательно объяснил Майклу официальный  статус
инспектора. Майкл насторожился. Что он здесь  делает?  Веларди  считался
одним из самых беспощадных охотников на Сальваторе Гильяно. Инспектор  и
Стефан Андолини явно не любили друг друга; они вели себя с  подчеркнутой
вежливостью - словно люди, готовящиеся к смертельной дуэли.
   Шофер открыл дверцу машины. Отец Беньямино и Стефан Андолини,  слегка
похлопав Майкла по плечу, заставили его сесть сзади.  Отец  Беньямино  с
христианским смирением настаивал, чтобы Майкл сел  у  окна,  а  он  -  в
середине, так как Майкл тогда сможет увидеть красоты Палермо. Третьим на
заднем сиденье сел Андолини. Инспектор уже успел вскочить в машину рядом
с шофером. Майкл заметил, что он держит ручку двери,  чтобы  можно  было
моментально ее открыть. В голове Майкла мелькнула мысль: вероятно,  отец
Беньямино забрался в середину, чтобы не стать мишенью.
   Машина, словно большой черный дракон, медленно пробиралась по  улицам
Палермо. Вдоль проспекта стояли элегантные дома  в  мавританском  стиле,
массивные общественные здания с греческими колоннами, испанские  соборы.
Частные дома, выкрашенные голубой, белой, желтой краской, на  фасадах  -
балконы, свешивавшиеся с них цветы образовывали над головой как  бы  еще
одну  дорогу.  Это  было  бы  прелестное  зрелище,  если  в  не   отряды
карабинеров - итальянской государственной полиции, - которые  стояли  на
каждом углу с винтовками на изготовку. Карабинеры находились и  наверху,
на балконах.
   Их  машина  явно  выделялась  среди   повозок,   особенно   сельских,
запряженных мулами, в  основном  везших  свежие  продукты  из  деревень.
Повозки эти - каждая деталь  их,  вплоть  до  спиц  и  оглобель  -  были
выкрашены в веселые, яркие цвета. На боковых стенках  многих  из  них  -
изображения рыцарей в шлемах и королей в  коронах:  сцены  из  легенд  о
Карле Великом и Роланде, этих древних героях сицилийского фольклора.  Но
на некоторых повозках под изображением красивого  юноши  в  молескиновых
штанах и белой безрукавке, с пистолетами за  поясом  и  винтовкой  через
плечо Майкл видел надпись в две  строчки,  которая  всегда  оканчивалась
большими красными буквами - ГИЛЬЯНО.
   Во время своей ссылки на Сицилии Майкл  немало  слышал  о  Сальваторе
Гильяно. Его имя все время мелькало в газетах. Люди повсюду  говорили  о
нем. Жена Майкла Аполлония однажды призналась, что каждую  ночь  молится
за Гильяно, за него молились почти все  дети  и  молодежь  Сицилии.  Они
обожали его - ведь он был одним из них, такими все  они  мечтали  стать.
Хотя ему не было и тридцати, он считался великим военачальником, так как
сумел одолеть посланные против  него  отряды  карабинеров.  Гильяно  был
красив и добр, ибо  раздавал  большую  часть  своих  преступных  доходов
бедным. Он был благороден и никогда не разрешал участникам своего отряда
приставать к  женщинам  или  священникам.  Если  казнили  доносчика  или
предателя, он всегда давал жертве помолиться и очистить свою душу, чтобы
прийти к согласию с правителями мира иного. Все это Майкл уже знал.
   Они свернули с проспекта, и взгляд Майкла привлекла огромная надпись,
сделанная черными буквами на одном из домов. Он успел заметить в верхней
строчке слово "Гильяно". Отец Беньямино наклонился к окну и сказал:
   - Это одна из прокламаций Гильяно.  Несмотря  ни  на  что,  ночью  он
по-прежнему правит в Палермо.
   - А о чем она? - спросил Майкл.
   - Он разрешает жителям Палермо вновь ездить на  трамваях,  -  ответил
отец Беньямино.
   - Он разрешает? - улыбнулся Майкл. - Разбойник разрешает?
   Стефан Андолини в противоположной стороне салона рассмеялся.
   - Дело в  том,  что  на  трамваях  ездят  карабинеры,  и  Гильяно  их
взрывает. Поначалу он предупредил жителей,  чтобы  они  не  пользовались
трамваями. А теперь обещает больше не взрывать.
   Майкл спросил сухо:
   - А почему Гильяно взрывает трамваи, в которых ездят полицейские?
   Инспектор Веларди повернул голову.
   -  Потому  что  Рим  по  глупости  арестовал  его  отца  и  мать   за
сотрудничество  с  известным   преступником,   их   собственным   сыном.
Республика не отменила фашистских законов.
   - Мой брат дон  Кроче  договорился  об  их  освобождении,  -  не  без
гордости сказал отец Беньямино. - О, брат очень сердился на Рим.
   Боже, подумал Майкл, дон Кроче сердился на Рим? Какого  черта  значил
этот дон Кроче, если не считать, что он pezzonovante, главарь мафии.
   Машина остановилась перед  зданием  розового  цвета  длиною  в  целый
квартал. Каждый из его углов украшали гол