начался послевоенный бум в строительстве,  дон
Кроче, получая информацию изнутри и умело  ведя  переговоры,  скупал  по
дешевке наилучшие участки, а затем продавал их втридорога. Он  взял  под
свою личную защиту весь бизнес на Сицилии. Нельзя было  продать  артишок
на рынке Палермо, не заплатив дону Кроче несколько чентезимо; богачи  не
могли купить  драгоценности  своим  женам  или  скаковых  лошадей  своим
сыновьям, не застраховав их у дона Кроче.  Правя  твердой  рукой,  он  в
корне уничтожал все нелепые надежды  крестьян  на  то,  что  им  удастся
получить  во  владение  необрабатываемые  земли,  принадлежащие   принцу
Оллорто. Попав под тройной пресс - дона Кроче, аристократов  и  римского
правительства, - сицилийцы перестали даже надеяться, что  в  будущем  им
станет лучше.
   За  два  года,  прошедшие  после  смерти   Гильяно,   пятьсот   тысяч
сицилийцев, главным  образом  молодых  мужчин,  уехали  с  острова.  Они
отправились в Англию и стали там садовниками, мороженщиками, официантами
в ресторанах. Они отправились в Германию и взялись там за самую  тяжелую
работу; отправились  в  Швейцарию,  где  до  блеска  начищали  страну  и
собирали на заводах часы с кукушкой. Они отправились во Францию и  стали
там кухонными мужиками  и  уборщиками  в  универсальных  магазинах.  Они
отправились в Бразилию прорубать просеки в джунглях. Некоторые поехали в
холодную Скандинавию. Ну а  нескольких  Клеменца  забрал  в  Соединенные
Штаты  служить  семейству  Корлеоне.  Эти  считались  счастливчиками.  А
Сицилия превратилась в страну стариков, малых детей и женщин, овдовевших
по  милости  экономической  вендетты.  Каменные  деревенские   дома   не
поставляли больше рабочих рук для богатых имений,  так  что  страдали  и
богачи. Процветал только дон Кроче.
   Аспану Пишотта предстал перед судом за содеянные  им  преступления  и
был приговорен к пожизненному заключению  в  тюрьме  Уччардоне.  Но  все
понимали, что его помилуют. Волновало Пишотту лишь  то,  что  его  могут
прикончить в тюрьме. Однако амнистия все не наступала. Тогда  он  послал
записку дону Кроче: если его немедленно не помилуют, писал  Пишотта,  он
расскажет о контактах, которые были у отряда с Треццой,  и  о  том,  как
новый  премьер-министр  в  сговоре  с  доном   Кроче   велел   истребить
собственных граждан у прохода Джинестры.
   На другой день после того, как министр Трецца стал премьером  Италии,
Аспану Пишотта проснулся в  восемь  часов  утра.  У  него  была  большая
камера, в которой стояли растения в горшках и ширмы, украшенные им самим
за время пребывания в тюрьме вышивкой. Яркие  краски  шелков,  казалось,
действовали на него успокаивающе,  и  он  теперь  часто  вспоминал  свое
детство, как они дружили с Тури Гильяно, как любили друг друга.
   Пишотта приготовил себе кофе и выпил его. Он очень  боялся,  что  его
отравят. Поэтому все, что он пил, приносили ему родные. А тюремную  пищу
он сначала крошечными кусочками давал своему любимцу  попугаю,  которого
держал в клетке. На всякий случай на одной из полок,  рядом  с  иголками
для вышивания и кусками материи, у  него  всегда  стояла  большая  банка
оливкового масла. Он считал, что если влить его себе  в  горло,  то  это
обезвредит яд или вызовет у него рвоту. Другой участи он не  опасался  -
слишком хорошо его охраняли. К двери его  камеры  подпускали  лишь  тех,
кого он разрешал, а выходить из нее ему не было дозволено. И вот  сейчас
он терпеливо дождался, пока попугай съест и  переварит  пищу,  и  только
тогда с аппетитом позавтракал.
 
*** 
 
   Гектор Адонис вышел из своей палермской квартиры и, сев  на  трамвай,
отправился в тюрьму Уччардоне.  Несмотря  на  раннее  утро,  февральское
солнце уже пригревало, и Гектор Адонис пожалел, что надел черный  костюм
и галстук.
   Но он считал, что для такого случая надо быть одетым  официально.  Он
потрогал нагрудный карман пиджака, где  была  глубоко  запрятана  важная
бумага.
   Он ехал по городу, и призрак  Гильяно  словно  сопутствовал  ему.  Он
вспомнил, как однажды утром на его глазах  взлетел  на  воздух  трамвай,
полный карабинеров, - так отомстил Гильяно  за  то,  что  его  родителей
держали в той самой тюрьме, куда ехал сейчас Адонис. И он снова удивился
тому, как такой милый юноша, которого  он  знакомил  с  классиками,  мог
совершить подобную жестокость. Сейчас на  стенах  зданий,  мимо  которых
проезжал Адонис, не было ничего, а ему виделись  большие  красные  буквы
"ДА ЗДРАВСТВУЕТ ГИЛЬЯНО", часто появлявшиеся на них.  Да,  его  крестник
недолго прожил. Но Гектору Адонису не давало покоя то, что Гильяно  убил
его самый близкий друг. Вот почему он  с  такой  охотой  взялся  отвезти
записку, которая лежала сейчас в кармане его пиджака. Записка  эта  была
от дона Кроче, равно как и специальные инструкции.
   Трамвай остановился перед  длинным  кирпичным  строением,  в  котором
помещалась тюрьма Уччардоне. Ее  отделяла  от  улицы  каменная  стена  с
колючей проволокой наверху. У ворот  стояли  охранники,  а  вдоль  стены
шагали вооруженные до зубов полицейские. У Гектора Адониса был  пропуск,
и его тотчас впустили в тюрьму;  специальный  охранник  проводил  его  в
тюремную аптеку. Там его встретил аптекарь по имени Куто. На нем, поверх
обычного  делового  костюма,  был  белоснежный  халат.  Он   тоже   счел
необходимым ради такого случая одеться официально. Он тепло поздоровался
с Гектором Адонисом, они сели и стали ждать.
   - Аспану регулярно принимает свое  лекарство?  -  осведомился  Гектор
Адонис. Дело в том, что Пишотте из-за  туберкулеза  прописали  принимать
стрептомицин.
   - О да, - сказал Куто. - Он очень  печется  о  своем  здоровье.  Даже
курить перестал. Любопытное это явление,  которое  я  наблюдаю  у  наших
заключенных. Пока человек на  свободе,  он  бездумно  растрачивает  свое
здоровье - курит до одурения, пьет до бесчувствия, занимается любовью до
истощения. Мало спит и не упражняет свое тело. А  стоит  ему  пожизненно
сесть в тюрьму, и он  начинает  заниматься  гантелями,  отказывается  от
табака, следит за своим питанием и вообще не перебирает ни в чем.
   - Может, потому, что у него меньше для этого возможностей,  -  сказал
Гектор Адонис.
   - О нет, нет, - возразил Куто. - В тюрьме  Уччардоне  можно  получить
все, что угодно. Охранники - люди бедные, а заключенные -  богатые,  так
что  деньги,  естественно,  переходят  из  рук  в  руки.   Здесь   можно
предаваться любому пороку.
   Адонис оглядел аптеку.  Тут  были  полки,  набитые  медикаментами,  и
большие дубовые шкафы с бинтами, ватой и медицинским  инструментом,  так
как аптека служила одновременно и пунктом скорой помощи для заключенных.
В нише одной из комнат даже стояли две аккуратно застеленные кровати.
   - А вам трудно доставать ему лекарство? - спросил Адонис.
   - Нет, мы делаем специальную заявку, - сказал Куто. -  Я  послал  ему
новую бутылочку сегодня утром. Она закупорена по всем правилам, как  это
делают американцы для экспорта. Очень  дорогое  лекарство.  Могу  только
удивляться, чего ради  власти  так  усердствуют,  чтобы  поддержать  ему
жизнь.
   И они улыбнулись друг другу.
 
*** 
 
   Тем  временем  Аспану  Пишотта  у  себя  в  камере  достал  бутылочку
стрептомицина и распечатал  ее.  Он  отмерил  нужную  дозу  лекарства  и
проглотил. На секунду, пока мозг  его  еще  работал,  у  него  мелькнула
мысль, что какое-то оно слишком горькое, затем тело его выгнулось назад,
и он рухнул на пол. Из груди его вырвался  отчаянный  крик,  заставивший
охранника  подбежать  к  двери  камеры.   Преодолевая   страшную   боль,
разлившуюся по всему телу, Пишотта поднялся на  ноги.  В  горле  у  него
пересохло, и он, спотыкаясь, сделал несколько шагов  к  той  полке,  где
стояло оливковое масло. Тут тело его снова выгнулось дугой, и он крикнул
охраннику:
   - Меня отравили! Помоги же мне, помоги! - И прежде чем снова  упасть,
в ярости понял, что дон Кроче перехитрил его.
 
*** 
 
   Охранники бегом принесли Пишотту в аптеку,  крича,  что  заключенного
отравили. Куто велел им положить Пишотту на одну из кроватей  в  нише  и
обследовал его. Затем быстро приготовил рвотное и влил в горло  Пишотте.
На взгляд охранников, он делал все, чтобы спасти Пишотту. Только  Гектор
Адонис знал, что рвотный порошок был сильно разбавлен и  не  мог  помочь
умирающему. Адонис подошел к кровати и,  достав  из  нагрудного  кармана
бумажку, зажал ее в кулаке. Делая вид, будто помогает аптекарю, он сунул
ее Пишотте под рубашку.  В  этот  момент  он  опустил  взгляд  вниз,  на
Пишотту. Красивое лицо его было искажено словно от горя, но Адонис знал,
что это  гримаса  страшной  боли...  Гектору  Адонису  стало  бесконечно
грустно. Он вспомнил,  как  этот  человек  шагал  рука  об  руку  с  его
крестником по холмам Сицилии и как они читали друг другу стихи о Роланде
и Карле Великом.
 
*** 
 
   Только шесть часов спустя записку обнаружили на трупе, однако времени
для того, чтобы включить ее в рассказ о смерти Пишотты  и  напечатать  в
газетах, которые разнесут весть по всей Сицилии,  оставалось  более  чем
достаточно. На бумажке, которую Гектор Адонис сунул под рубашку Пишотте,
было написано: "ТАК УМРЕТ ВСЯКИЙ, КТО ПРЕДАСТ ГИЛЬЯНО".
 
Глава 31 
 
   На Сицилии, если у человека есть хоть немного денег,  он  не  хоронит
своего близкого в землю. Это означало  бы  уж  полный  крах  -  люди  на
Сицилии и так слишком много терпят унижений. Поэтому на кладбищах  полно
маленьких  каменных  и  мраморных  мавзолеев  -  квадратных  сооружений,
именуемых congregazioni. Чугунные  решетки  преграждают  в  них  доступ.
Внутри - несколько ярусов; на один  из  них  устанавливают  гроб,  затем
отверстие  замуровывают  цементом.  Остальные  ярусы  предназначены  для
других членов семьи.
   Гектор Адонис выбрал ясный солнечный день вскоре после смерти Пишотты
и отправился на кладбище Монтелепре. Дон Кроче должен был встретиться  с
ним там, и они вместе собирались помолиться на могиле  Тури  Гильяно.  А
коль скоро им еще надо было и поговорить о делах, можно ли  найти  более
подходящее место для встречи, где  люди  способны  забыть  о  тщеславии,
простить друг другу нанесенные обиды?
   Да и можно ли найти более подходящее место, чтобы поздравить  коллегу
с хорошо исполненным делом?  Дон  Кроче  просто  обязан  был  уничтожить
Пишотту, который был слишком болтлив и обладал чересчур хорошей памятью.
И он выбрал для руководства операцией Гектора Адониса. Самой  изощренной
выдумкой дона была записка, оставленная на теле Пишотты.  Адониса  такой
поворот   вполне   устраивал:   политическое    убийство    прикрывалось
романтическим  налетом  справедливости.  Гектор  Адонис  стоял  у  ворот
кладбища и смотрел, как шофер и охранники помогают дону Кроче вылезти из
машины.  Тело  дона  приобрело  за  последний  год  поистине  чудовищные
габариты - казалось, оно все больше раздувалось, по мере того как  росло
могущество дона.
   Гектор Адонис и дон Кроче вместе  вошли  в  ворота  кладбища.  Адонис
поднял взгляд на  арку  ворот.  Чугунные  завитки  сплетались  в  слова,
предназначенные для тех, кто пришел проводить в последний путь ближнего.
Они гласили: "Мы были как ты - и ты станешь как мы".
   Адонис усмехнулся иронии, заключенной в этой фразе. Гильяно  не  была
свойственна такая жестокость, но именно такие слова выкрикнул бы  Аспану
Пишотта из своей могилы.
   Гектор Адонис уже не  испытывал  испепеляющей  ненависти  к  Пишотте,
какая владела им после смерти Гильяно. Он отомстил. Сейчас  он  думал  о
том, что эти двое вместе играли детьми и вместе оказались вне закона.
   Дон Кроче и Гектор Адонис углубились в лабиринт из маленьких каменных
и  мраморных  строений.  Дон  Кроче  и  его  охранники  шли  вместе,  им
приходилось друг друга  поддерживать  на  каменистой  аллее;  шофер  нес
большущий букет цветов, который он положил на решетку congregazioni, где
лежало тело Гильяно. Дон Кроче суетливо поправил цветы  и  уставился  на
маленькую фотографию Гильяно, приклеенную к каменной  дверце.  Охранники
поддерживали его, чтобы он не упал.
   Дон Кроче выпрямился.
   - Он был храбрый малый, - сказал дон. - Мы все любили  Тури  Гильяно.
Но разве можно было с ним жить? Он хотел  изменить  мир,  поставить  все
вверх дном. Он вроде любил своих собратьев, а кто  больше  него  перебил
народу? Верил в бога и выкрал кардинала!
   Гектор Адонис внимательно смотрел на фотографию. Гильяно было на  ней
всего  семнадцать   лет,   а   это   возраст,   когда   красота   жителя
Средиземноморья достигает своего  расцвета.  Лицо  было  такое  милое  -
как-то не верилось, что этот человек мог послать на смерть тысячи людей.
   - Ах, - сказал дон, - вот если бы у меня был  такой  сын,  как  Тури.
Какую бы я оставил ему империю! Кто знает, какой славы он бы достиг!
   Гектор Адонис улыбнулся. Да, конечно, дон Кроче великий  человек,  но
он совсем не разбирается в истории. У него же  тысяча  сыновей,  которые
будут  править  после  него,  унаследуют  его  хитрость,  будут  грабить
Сицилию, растлевать Рим.  И  он,  Гектор  Адонис,  профессор  истории  и
литературы в Палермском университете, один из них.
   Гектор Адонис и дон Кроче направились к  выходу.  У  кладбища  стояла
длинная череда повозок. Они все были разрисованы сценками из жизни  Тури
Гильяно и Аспану Пишотту: ограбление герцогини, расстрел главарей мафии,
убийство Пишоттой Тури. И тут Гектор Адонис понял: дон  Кроче,  несмотря
на все свое могущество, будет забыт, а Тури Гильяно  будет  жить  вечно.
Легенда, окружающая его имя, будет разрастаться, и найдутся такие  люди,
которые поверят, что он вовсе не умер,  а  по-прежнему  бродит  в  горах
Каммараты, и настанет день, когда он вновь появится и  вызволит  Сицилию
из рабства и нищеты. В тысячах грязных деревенских каменных домишек  еще
не родившиеся дети будут молиться  о  спасении  души  Гильяно  и  о  его
возрождении.
   А Пишотта со своим хитрым умишком - разве не слушал он  с  величайшим
вниманием Гектора Адониса, когда тот рассказывал про Карла  Великого,  и
Роланда, и Оливера, разве не под впечатлением этих рассказов  свернул  с
праведного пути? Ведь останься он верен Гильяно, Пишотта был бы забыт...
А совершив свое страшное преступление, он навсегда  останется  в  памяти
людей рядом с Тури.
   Пишотту похоронят на этом же кладбище. Перед  ним  и  Гильяно  всегда
будут выситься их любимые горы, те  самые  горы,  что  сохранили  скелет
слона Ганнибала, те горы, где когда-то звучал рог Роланда,  погибшего  в
сражении с сарацинами. Тури Гильяно и Аспану Пишотта умерли молодыми, но
они будут долго жить - если не вечно, то, во всяком  случае,  безусловно
дольше дона Кроче и его самого, профессора Гектора Адониса.
   Двое мужчин, один огромный, другой совсем маленький, вместе  вышли  с
кладбища. Сады зелеными лентами террас опоясывали склоны окрестных  гор,
блестели белые скалы, и на солнечном луче несся  к  ним  красный  ястреб
Сицилии.



   Марио ПЬЮЗО 
   ПОСЛЕДНИЙ ДОН 
 
 
 
   ONLINE БИБЛИОТЕКА tp://www.bestlibrary.ru 
 
   Посвящается Вирджинии Альтман и Доменику Клери
 
Пролог 
Квог 
1965 год 
 
   В Вербное воскресенье, через год после окончания Большой Войны против
клана  Сантадио,  дон  Доменико  Клерикуцио  праздновал  крестины   двух
младенцев, в жилах которых текла его кровь. Приняв самое важное  решение
в своей жизни, он пригласил на торжество глав крупнейших Семей мафии,  а
также Альфреда Гронвельта, владельца отеля  "Занаду"i  в  Лас-Вегасе,  и
Дэвида Редфеллоу, создавшего крупнейшую  в  Соединенных  Штатах  империю
наркобизнеса. Все они в той или иной степени являлись его партнерами.
   Будучи главой самой  влиятельной  Семьи  в  Америке,  дон  Клерикуцио
намеревался отступить с занятых позиций -  во  всяком  случае,  с  виду.
Настало время действовать иными методами. Явное  могущество  становилось
чересчур опасным. Однако и выпускать его из рук  тоже  было  бы  опасно.
Проделать это следовало крайне тактично, проявив щедрость и добрую волю.
И при всем том на собственных условиях.
   Владения Клерикуцио в Квоге представляли собой двадцать акров  земли,
окруженных трехметровой стеной из красного  кирпича,  по  верху  которой
была  протянута  колючая  проволока  с  охранной  сигнализацией.  Помимо
главного особняка, на этом пространстве стояли дома трех его  сыновей  и
двадцать домов поменьше для верных сподвижников Семьи.
   Накануне прибытия гостей дон и его сыновья уселись за  ажурный  белый
металлический стол, стоящий позади особняка в окружении решеток,  увитых
плющом. Старший из сыновей,  двадцатисемилетний  Джорджио  -  с  тонкими
усиками, агрессивно ощетинившимися над верхней губой, высокий, поджарый,
будто английский джентльмен (элегантный костюм  только  подчеркивал  это
сходство),  наделенный  острым,  холодным  умом,  -   хранил   на   лице
непроницаемое, бесстрастное выражение. Дон  сообщил  Джорджио,  что  ему
предстоит поступить в Вартонскую школу бизнеса.  Там  он  постигнет  все
премудрости того, как присваивать деньги, не выходя за рамки закона.
   Джорджио не перечил, ибо это был высочайший указ, а не приглашение  к
дискуссии. Он лишь покорно кивнул.
   Далее дон обратился к племяннику Джозефу Де Лене по кличке Пиппи. Дон
любил Джозефа не меньше, чем своих сыновей, не только за кровное родство
- Пиппи был сыном его покойной сестры, - но и за то, что  Пиппи  являлся
великим военачальником, одолевшим строптивых Сантадио.
   - Ты отправишься в Лас-Вегас и обоснуешься там, - проговорил  дон.  -
Ты будешь блюсти наши интересы в  управлении  отелем  "Занаду".  Теперь,
когда наша Семья отходит от дел, здесь тебе почти нечем заняться. Тем не
менее ты по-прежнему остаешься Молотом Семьи.
   Решение не обрадовало Пиппи, и дон понял, что должен обосновать его.
   - Твоя жена Налин не может жить в атмосфере Семьи, не  может  жить  в
нашем анклаве в Бронксе. Она слишком отличается от нас.  Ее  не  примут.
Поэтому ты должен строить свою жизнь вдали от нас.
   Дон не покривил душой  ни  на  йоту,  но  у  него  имелись  и  прочие
соображения. Пиппи - великий героический полководец Семьи Клерикуцио, но
если он и дальше будет "мэром" анклава в Бронксе, то со временем  станет
слишком могущественной фигурой, и сыновьям дона нипочем не справиться  с
ним, когда сам дон сойдет в могилу.
   - Ты будешь моим Bruglioneii на Западе,  -  сказал  он  Пиппи.  -  Ты
разбогатеешь. И учти, это очень важная работа.
   Вручив Пиппи купчую на дом  в  Лас-Вегасе,  дон  обернулся  к  своему
младшему сыну - двадцатипятилетнему Винсенту, самому низкорослому  среди
братьев, зато коренастому и мощному. Винсент всегда  был  немногословен,
но мягкосердечен. Он выучил рецепты всех классических итальянских  блюд,
еще когда держался за материнскую юбку, и именно он горше всех оплакивал
преждевременную кончину матери, которая умерла молодой.
   - А сейчас я решу твою судьбу и наставлю тебя  на  путь  истинный,  -
улыбнулся ему дон.  -  Ты  откроешь  лучший  в  Нью-Йорке  ресторан.  Не
скупись. Я хочу, чтобы ты показал этим французам,  что  такое  настоящая
кухня. - Пиппи и остальные сыновья рассмеялись, улыбнулся даже  Винсент.
- Ты на год отправляешься в лучшую кулинарную школу в Европе.
   Винсент, хоть и был доволен, все-таки проворчал:
   - Да чему они могут меня научить?
   - Скажем, готовить более изысканные пирожные, -  строго  поглядел  на
него дон, - но  главное  для  тебя  -  это  овладеть  секретами  ведения
подобного бизнеса.  Кто  знает,  возможно,  когда-нибудь  тебе  придется
заправлять целой сетью ресторанов. Деньги получишь у Джорджио.
   Наконец, дон повернулся к Пити - среднему сыну, самому приветливому и
жизнерадостному из всех. В  свои  двадцать  шесть  Пити  выглядел  сущим
мальчишкой,  но  дон  знал,  что  в  нем  проявились  черты  сицилийских
Клерикуцио.
   - Пити, теперь, когда Пиппи отправляется на Запад, ты