Адонис  понимал,  что  он  должен  найти  выход   из
тупикового положения.
   - Мой дорогой доктор Натторе, - сказал он,  -  конечно  же  мы  можем
что-нибудь   сделать.   Немного   натаскать   частным   образом,    дать
дополнительную практику в местной благотворительной больнице...
   Хотя доктор Натторе родился в Палермо,  он  не  выглядел  сицилийцем.
Светловолосый, лысеющий, он так и  кипел  от  возмущения,  чего  никакой
истинный  сицилиец  в  подобной  деликатной  ситуации  никогда  себе  не
позволил бы. Безусловно, в  нем  давали  о  себе  знать  ущербные  гены,
унаследованные от какого-нибудь древнего норманнского завоевателя.
   - Вы не понимаете, мой дорогой профессор  Адонис.  Этот  юный  болван
хочет стать хирургом.
   "Иисусе, Иосиф, Дева Мария со всеми святыми, - подумал Гектор Адонис.
- Тут дело плохо".
   Воспользовавшись  ошеломленным  молчанием  своего   коллеги,   доктор
Натторе продолжал, обращаясь к дону Кроче:
   - Ваш племянник ничего не понимает в анатомии. Он  препарирует  труп,
словно разделывает овцу для жарки на вертеле. Он  пропускает  почти  все
занятия, не готовит курсовые работы, входит в операционную, словно  идет
танцевать. Согласен, что он мил, вряд ли  можно  найти  более  приятного
парня. Но, в конце-то концов, мы же говорим о человеке, который  в  один
прекрасный день должен будет острым ножом коснуться  живой  человеческой
плоти.
   Гектор Адонис в точности знал, что думает дон  Кроче.  Кого  трогает,
что из парня выйдет плохой хирург? Речь идет о чести  семьи,  потере  ею
уважения, если парень провалится...
   - Дорогой дон Кроче, - сказал Гектор Адонис, - я уверен,  что  доктор
Натторе примет ваши пожелания, мы постараемся переубедить его. Но откуда
у вашего племянника эта романтическая идея стать хирургом? Как  вы  сами
сказали, он чересчур мягок, а хирурги родятся садистами.  Да  и  кто  на
Сицилии добровольно полезет под нож?
   Он промолчал. Затем продолжил:
   - К тому же мы должны будем отправить его на  практику  в  Рим,  если
пропустим  его  здесь,  а  римляне  под   любым   предлогом   заваливают
сицилийцев. Настаивая, вы оказываете своему  племяннику  плохую  услугу.
Разрешите мне предложить компромисс.
   Доктор Натторе пробурчал, что никакой компромисс  невозможен.  И  тут
ящероподобные глаза дона Кроче впервые полыхнули огнем. Поскольку доктор
Натторе замолк, Гектор Адонис поспешно продолжил:
   - Ваш племянник получит проходные баллы, чтобы стать  врачом,  но  не
хирургом. У него чересчур доброе сердце, чтобы оперировать.
   Дон Кроче раскинул руки, губы его раздвинулись в широкой улыбке.
   - Вы победили меня своим здравым смыслом и благоразумием, - сказал он
Адонису. - Быть посему. Мой  племянник  будет  врачом,  а  не  хирургом.
Сестра должна быть довольна.
   И он поспешил распроститься с ними: цель его была  достигнута,  а  на
большее он и не рассчитывал. Ректор проводил его до машины. Но все,  кто
был в комнате,  заметили  последний  взгляд  дона  Кроче,  брошенный  на
доктора Натторе перед уходом. Внимательный, изучающий взгляд. Дон словно
запоминал лицо доктора, чтобы не забыть черты человека, который  пытался
противостоять его воле.
   После их ухода Гектор Адонис повернулся к доктору Натторе и сказал:
   - Вам, дорогой коллега, придется уйти из  университета  и  заниматься
своим делом в Риме.
   - Вы что, рехнулись? - сердито спросил доктор Натторе.
   - Не настолько, насколько рехнулись вы. Я хочу  сегодня  пообедать  с
вами и постараюсь объяснить, почему наша Сицилия не райский сад.
   - Но почему я должен уйти? - запротестовал доктор Натторе.
   - Вы сказали "нет" дону Кроче Мало. Сицилия недостаточно  велика  для
вас обоих.
   - Но он же получил свое! - в отчаянии воскликнул  доктор  Натторе.  -
Его племянник станет доктором. Вы с ректором подтвердили это.
   - А вы - нет, - сказал Гектор Адонис. -  Мы  подтвердили  это,  чтобы
спасти вашу жизнь. Однако вы теперь человек меченый.
   В тот вечер Гектор Адонис устроил  ужин  шести  профессорам,  включая
доктора Натторе, в одном из лучших ресторанов Палермо. У каждого из  них
в тот день побывал "почетный гость", и каждый согласился изменить оценки
неуспевающему студенту. Доктор Натторе слушал их рассказы с ужасом...  В
конце ужина он согласился покинуть Палермский университет и эмигрировать
в  Бразилию,  где,  как  заверили  его  коллеги,  хороший  хирург  может
заработать состояние на операциях желчного пузыря.
   В ту ночь Гектор Адонис  спал  сном  праведника.  Но  утром  раздался
телефонный звонок из Монтелепре. Его крестный сын Тури Гильяно,  чей  ум
он  развивал,  чью  доброту  ценил,   чье   будущее   планировал,   убил
полицейского.
 
Глава 3 
 
   Монтелепре - городок с семитысячным населением,  затерянный  в  горах
Каммараты и погрязший в бедности.
   Второго сентября 1943 года его жители готовились к своему празднику -
фесте, который начинался на следующий день и должен был длиться еще  три
дня.
   Феста - самое большое событие года в любом городе, больше, чем Пасха,
или Рождество, или Новый год, больше, чем день окончания  мировой  войны
или день рождения великого национального героя. Феста посвящена  святому
- патрону города. Это был один из немногих обычаев, в которые фашистское
правительство  Муссолини  не  осмеливалось  вмешиваться  и  не  пыталось
запретить.
   Каждый год для празднования фесты создается комитет из трех  человек.
Он  состоит  из  самых  уважаемых  горожан.  Затем  эти  трое   выбирают
заместителей для  сбора  средств  и  подношений.  Каждая  семья  дает  в
соответствии со своими возможностями. Кроме того, заместителей  посылают
на улицы за подаянием.
   По мере приближения праздника  "комитет  трех"  начинает  расходовать
специальный фонд, который собирают  на  протяжении  года.  Они  нанимают
оркестр и клоуна. Устанавливают довольно внушительные денежные призы  на
конских скачках, которые проводят в течение  всех  трех  дней.  Нанимают
специалистов для украшения церкви и улиц, так  что  неприглядный  бедный
городок Монтелепре внезапно становится похож на средневековую  цитадель.
Приглашают театр марионеток. Торговцы устанавливают лотки.
   Семьи  Монтелепре  используют  фесту  для  показа  своих  дочерей  на
выданье; покупают новую одежду, выделяют в провожатые  девушкам  пожилых
женщин. Стая проституток из Палермо устанавливает большую палатку  сразу
за городом, их лицензии и медицинские  свидетельства  украшают  боковины
палатки в  красно-бело-зеленую  полоску.  Служить  торжественную  службу
нанимают известного монаха, у которого много лет назад появились стигмы.
И наконец, на третий день по улицам проносят гроб  святого,  за  которым
следуют все жители со своими мулами, лошадьми,  свиньями  и  ослами.  На
крышке  гроба  плывет  статуя  святого,  осыпанная  деньгами,   цветами,
разноцветными конфетами, с большими бутылями вина в бамбуковой оплетке.
   Это - дни ликования. Неважно, что весь остальной год жители  голодают
и что на той  самой  деревенской  площади,  где  чествуют  святого,  они
продают землевладельцам свой труд за сотню лир в день.
   В первый день фесты Тури Гильяно предстояло принять участие в ритуале
открытия - спаривании "чудесной мулицы Монтелепре"  с  самым  крупным  и
сильным ослом в  городке.  Мулицы  редко  могут  зачать;  они  считаются
бесплодными животными, помесью кобылы  и  осла.  Но  в  Монтелепре  была
мулица, два года  назад  родившая  осленка,  и  ее  владелец  согласился
предоставить ее городу в качестве своего вклада в фесту. А если случится
чудо, то предоставить и отпрыска для участия  в  торжествах  на  будущий
год. Католические религиозные фестивали произошли от  древних  языческих
празднеств, когда у богов вымаливали чудеса. В этот роковой сентябрьский
день 1943 года во время фестиваля в Монтелепре  действительно  случилось
нечто, изменившее судьбы его семи тысяч жителей.
   Тури Гильяно в  свои  двадцать  лет  считался  самым  храбрым,  самым
уважаемым, самым сильным парнем в городе. Он  был  человеком  чести.  То
есть человеком, который относился к другому со скрупулезной честностью и
которого нельзя безнаказанно оскорблять.
   На последней уборке урожая он отличился тем, что  отказался  работать
за оскорбительно низкую плату, предложенную управляющим местного имения.
Затем обратился  с  речью  к  остальным,  призывая  их  последовать  его
примеру, -  пусть  урожай  гниет.  По  обвинению,  выдвинутому  бароном,
карабинеры  арестовали  его,  остальные  пошли  работать.   Гильяно   не
озлобился ни  на  этих  людей,  ни  даже  на  карабинеров.  Когда  после
вмешательства Гектора Адониса его освободили из тюрьмы, он не держал  на
них зла. Он не отступил от своих принципов - и это было главным.
   В другой раз он прекратил поножовщину между  Аспану  Пишоттой  и  еще
одним парнем, просто  встав  между  ними,  и  добродушными  увещеваниями
усмирил их гнев.
   Необычным во всем  этом  было  то,  что,  поступи  так  любой  другой
человек, это считалось бы малодушием, но что-то в Гильяно мешало  так  о
нем думать.
   В этот второй день сентября Сальваторе  Гильяно,  которого  друзья  и
родственники  звали  Тури,   раздумывал   над   тем,   что   он   считал
сокрушительным ударом по своему мужскому самолюбию.
   И дело-то было пустяковое. В городке Монтелепре нет ни кинотеатра, ни
клуба, а лишь одно маленькое кафе с бильярдным столом. Накануне  вечером
Тури Гильяно, его двоюродный брат Гаспаре - Аспану Пишотта  и  двое-трое
других молодых парней играли на  бильярде.  Несколько  жителей  городка,
люди постарше, попивая вино, наблюдали за игрой. Один из них,  по  имени
Гвидо Кинтана, был слегка пьян. Человек он был известный. При  Муссолини
сидел в тюрьме по подозрению в принадлежности  к  мафии.  После  захвата
острова американцами его освободили как жертву фашизма  и  поговаривали,
что он может стать мэром Монтелепре.
   Как и всякий сицилиец, Тури Гильяно знал о легендарной силе мафии.  В
эти первые месяцы после освобождения ее змеиная голова вновь  показалась
над островом... В городке уже шептались о  том,  что  владельцы  лавочек
платят "страховку" определенным "уважаемым людям".  И  конечно  же  Тури
знал историю, знал о бесконечных убийствах  крестьян,  которые  пытались
получить   деньги   за   работу   с   могущественных   аристократов    и
землевладельцев, знал, насколько крепко мафия держала в руках остров  до
тех пор, пока Муссолини не прижал ее, поправ сам закон, -  словно  более
смертоносная змея вонзила ядовитые зубы в менее  сильную  рептилию.  Так
что Тури Гильяно понимал, какие наступают времена.
   Кинтана смотрел на  Гильяно  и  его  приятелей  слегка  презрительно.
Вероятно, их веселое настроение  раздражало  его.  Ничего,  в  ближайшие
месяцы он заставит жителей городка уважать его.
   Внезапно он поднялся и с силой толкнул  Гильяно,  когда  тот  обходил
бильярдный стол. Тури, естественно, относившийся с уважением к  старшим,
вежливо и искренне извинился. Гвидо Кинтана смерил его с головы  до  ног
презрительным взглядом.
   - А почему ты не дома, не спишь, не отдыхаешь перед рабочим  днем?  -
спросил он. - Мои друзья уже час ждут, чтобы сыграть на бильярде.  -  Он
протянул руку и, выхватив кий из пальцев  Гильяно,  с  усмешкой  махнул,
показывая, чтобы тот отошел от стола.
   Все это видели. Оскорбление не было смертельным. Если бы Кинтана  был
моложе или оскорбление - сильнее, Гильяно пришлось бы  драться  за  свое
мужское достоинство. Аспану Пишотта всегда носил с собой  нож  и  сейчас
встал так, чтобы перехватить дружков Кинтаны, если они решат вмешаться.
   Но в это мгновение Гильяно стало почему-то не по  себе.  Кинтана  был
страшен и, казалось, готов на все. Его дружки, стоявшие сзади, люди тоже
немолодые, явно забавляясь, с  улыбкой  наблюдали  за  происходящим,  не
сомневаясь в исходе. Один из них был в охотничьей  куртке,  в  руках  он
держал ружье. У самого Гильяно оружия не было. И  на  какой-то  позорный
миг он почувствовал страх. Он не боялся, что его ударят, причинят  боль,
что этот человек окажется сильнее. Гильяно страшило, что ситуация  в  их
руках. Что они могут подстрелить его на темных улицах Монтелепре,  когда
он пойдет домой. Что на следующий день он, как  дурак,  окажется  мертв.
Какое-то внутреннее чувство человека, родившегося партизаном,  заставило
отступить.
   Тури Гильяно взял Пишотту за руку и вывел  из  кафе.  Тот  пошел  без
сопротивления, удивленный, что его друг так легко уступил, но совсем  не
предполагая в нем страха. Он снял мягкосердечность Тури и  подумал,  что
тот не хочет заводить склоку, а то еще  может  поранить  человека  из-за
пустяка.
   Всю ночь  Тури  Гильяно  не  мог  уснуть.  Неужели  он  действительно
испугался этого человека со злобным лицом и устрашающим обликом? Неужели
он задрожал, словно девчонка? И все они смеялись  над  ним?  Что  думает
теперь о нем его лучший друг, его двоюродный брат Аспану? Что  он  трус?
Что он. Тури Гильяно, вожак молодежи в  Монтелепре,  тот,  кого  считали
самым сильным  и  самым  бесстрашным,  сдрейфил  при  первой  же  угрозе
настоящего мужчины? И все же, говорил он себе, зачем затевать  вендетту,
которая может привести к убийству, из-за такого пустяка, как  бильярдная
игра, из-за раздраженной грубости старшего  по  возрасту  человека?  Это
совсем не то, что стычка с другим юнцом. Тури понимал, что  эта  схватка
могла бы иметь серьезные последствия. Он знал, что эти  люди  связаны  с
"Друзьями друзей", и это-то и испугало его.
   Гильяно спал плохо и проснулся в том  угнетенном  состоянии,  которое
так опасно в юношеском возрасте. Он сам себе казался смешным. Он  всегда
хотел быть героем, как большинство молодых людей. Если бы он жил в любой
другой части Италии, он давно бы уже стал  солдатом,  но,  как  истинный
сицилиец, он не пошел добровольцем, а его крестный  отец  Гектор  Адонис
как-то там договорился, чтобы его не призывали.
   В конце концов, хотя Италия и  правила  Сицилией,  ни  один  истинный
сицилиец не чувствовал себя  итальянцем.  И  потом,  говоря  по  правде,
итальянское  правительство  само  не  очень-то  жаждало   мобилизовывать
сицилийцев, особенно в последний год войны. У сицилийцев  слишком  много
родственников в Америке, сицилийцы - прирожденные  убийцы  и  изменники,
они чересчур глупы, чтобы обучать их современному военному искусству,  и
всюду, куда бы они ни попадали, возникали одни неприятности.
   На  улице  Тури   Гильяно   почувствовал,   как   дурное   настроение
улетучивается  от  обступившей  его  необыкновенной   красоты.   Светило
чудесное солнце. Запах лимонных и оливковых деревьев наполнял воздух. Он
любил городок Монтелепре, его кривые улочки, каменные дома и  балконы  с
кричаще-яркими цветами, которые растут на Сицилии без всякого ухода.  Он
любил  красные  черепичные  крыши,  тянувшиеся  до  границы   маленького
городка,  погребенного  в  глухой  долине,  на   которую   солнце   лило
расплавленное золото.
   Тщательно продуманные украшения фесты - улицы с  нависшими  над  ними
рядами  святых  из  раскрашенного  папье-маше  -  прикрывали  неизбывную
бедность типичного сицилийского городка. Взобравшиеся высоко и в  то  же
время стыдливо спрятавшиеся в расщелинах окружающих гор, гирлянды  домов
почти все были полны мужчин, женщин, детей и животных. Во  многих  домах
не было ни водопровода, ни канализации, и даже тысячи  цветов  вместе  с
холодным   горным   воздухом   не   могли   одолеть   запаха   отбросов,
поднимавшегося вместе с восходом солнца.
   В хорошую погоду люди жили на улице.  Женщины  сидели  на  деревянных
стульях на брусчатых террасах, готовя еду. Обеденные  столы  также  были
выставлены за дверь. На улицах кишели  ребятишки,  гоняя  кур,  индюшек,
козочек; дети постарше плели бамбуковые корзины. В конце виа Белла, там,
где она сливалась с площадью, находился огромный фонтан, построенный две
тысячи лет назад, с изображением демона; вода вытекала из его рта сквозь
гранитные зубы. Вдоль склонов на террасах рискованно росли  сады.  Внизу
на равнине проглядывали города Партинико и Кастелламмаре; кровавый город
из камня Корлеоне, подобно убийце, прятался за горизонтом.
   На другом конце виа Белла, той, что выходит на  дорогу,  пересекающую
равнину Кастелламмаре, Тури увидел Аспану Пишотту, который  вел  ослика.
На мгновение он заволновался - как Аспану будет держаться  с  ним  после
унижения, которому он подвергся  накануне.  Его  друг  отличался  острым
языком. Скажет что-нибудь презрительное? Кровь снова бросилась в  голову
Гильяно, и он поклялся, что никогда впредь  его  не  застанут  врасплох.
Независимо от последствий он покажет им, что не трус.
   Мать Гильяно собиралась накормить сына и его приятеля ранним  обедом.
А две сестры Тури - Марианна и  Джузепина  -  помогали  матери  готовить
тесто уже для вечерней трапезы. На  полированной  квадратной  деревянной
доске  высилась  целая  гора  теста  из  муки  с  яйцами.  Когда   тесто
становилось достаточно крутым,  на  нем  ножом  наносился  крест  -  для
освящения. Далее Марианна и  Джузепина  нарезали  полоски,  которые  они
наворачивали  на  стебель  бамбука,  а  потом  стебель  вытаскивали,   и
получалась трубка из теста. Комнату украшали большие вазы с  оливками  и
виноградом.
   Отец Тури работал в поле,  но  неполный  день,  чтобы  после  полудня
присоединиться  к  фесте.  На  следующий  день  должна  была  состояться
помолвка Марианны, и в доме Гильяно предстояло торжество.
   Тури  всегда  был  самым  любимым  ребенком  Марии  Ломбарде.  Сестры
помнили, как мать каждый день купала его, маленького.  Оцинкованный  таз
осторожно подогревался на печке, мать локтем пробовала температуру воды.
Из Палермо привозилось особое мыло. Поначалу сестры ревновали,  а  потом
зачарованно смотрели, как мать купает малыша. Он никогда не  плакал.  Он
был младшим в семье  и  вырос  самым  сильным.  Но  всегда  был  немного
странным. Читал книги,  разговаривал  о  политике.  Все  любили  его  за
мягкость характера и бескорыстие.
   В то утро мать и сестры Гильяно беспокоились. Сразу после обеда  Тури
с Аспану отправятся на осле в Корлеоне и тайком  привезут  большой  круг
сыра, немного ветчины и колбасы. Тури пропустит один  день  фесты,  зато
порадует матушку, и они как следует отпразднуют помолвку  сестры.  Часть
продуктов они продадут на черном рынке для пополнения семейного бюджета.
   Три женщины любили, когда Тури и Аспану были вместе.  Они  дружили  с
самого детства - хотя и разные по натуре, они были  ближе,  чем  братья.
Аспану Пишотта, смуглый, с тонкими усиками киногероя, чрезвычайно  живым
лицом, блестящими черными глазами  и  смоляными  волосами  на  маленькой
голове, был остроумен и всегда очаровывал женщин.  Однако  этого  яркого
человека все же затмевала спокойная греческая красота Тури Гильяно. Тело
его было хорошо  развито  -  совсем  как  у  древних  греческих  статуй,
разбросанных по всей  Сицилии.  Он  был  всегда  очень  спокоен,  однако
двигался на редкость стремительно.  Но  самым  примечательным  были  его
глаза. Мечтательные, золотисто-карие, они казались вполне обыкновенными,
когда он смотрел в сторону. Когда же он смотрел прямо на вас,  веки  его
наполовину  опускались,  словно  у  статуи,  и  все   лицо   становилось
безмятежно спокойным, как маска.
   Пока Пишотта развлекал Марию Ломбарде, Тури Гильяно поднялся к себе в
комнату, чтобы приготовиться к предстоящему путешествию. А в основном  -
чтобы взять спрятанный там пистолет. Помня об унижении, которое пришлось
ему перенести прошлым вечером, он решил отправиться на дело вооруженным.
Стрелять он умел, ибо отец часто брал его на охоту.
   На  кухне  его  ждала  мать,  чтобы  попрощаться.  Обняв  сына,   она
почувствовала пистолет у него за поясом.
   - Тури, будь осторожен, - встревоженно сказала она. -  Не  ссорься  с
карабинерами. Если остановят, отдавай все.
   Ги