ые он услышал его, когда им было по десять лет и они ходили в один  и
тот же класс начальной школы.
     - Эй, Джинни, - сказал он. - Ты занята  сегодня  вечером?  Можно  мне
придти к тебе на несколько часов?
     - Хорошо, - сказала она. - Девочки уже спят, и я не хочу их будить.
     Голос ее заколебался, но она  взяла  себя  в  руки,  и,  стараясь  не
выдавать тревоги, спросила:
     - Что-то серьезное, что-то важное?
     - Нет, - ответил Джонни. - Сегодня закончились съемки, и  я  подумал,
что мы можем встретиться и поговорить. Может быть, смогу мельком взглянуть
на девочек. Я постараюсь не разбудить их.
     - О'кэй, - сказала она. - Я рада, что ты получил роль.
     - Спасибо, - ответил Джонни. - Увидимся через полчаса.
     Подъехав к своему прежнему дому в  Беверли  Хиллз,  Джонни  несколько
минут посидел в машине. Он помнил слова крестного отца о том, своей жизнью
он может распоряжаться сам. Шансов больше, если ты знаешь, что хочешь.  Но
чего он хочет?
     Первая жена ждала его у двери. Она была милой  итальянкой,  невысокой
загорелой девушкой, дочерью соседей,  никогда  не  имела  дела  ни  с  кем
другим, и это было для него очень важно. "Желает ли он ее еще", -  спросил
себя Джонни. Ответ мог быть только один: "Нет". Во-первых, он не может  ее
любить, они слишком давно знают друг друга.  Кроме  того,  было  несколько
вещей, не связанных с сексом, которые она ему никогда не сможет  простить.
И все-таки, они оставались друзьями.
     Она приготовила кофе, и вместе с домашними булочками, подала  ему  на
стол в гостиной.
     - Располагайся поудобней на диване, - сказала  она.  -  Ты  выглядишь
усталым.
     Он снял пиджак, туфли,  развязал  галстук,  а  она  уселась,  с  едва
заметной улыбкой на лице, в кресло напротив него.
     - Странно, - произнесла она.
     - Что странно? - спросил Джонни Фонтена, отпивая кофе.
     - То, что великий Джонни Фонтена остался без девушки.
     - Великому Джонни Фонтена исключительно везет, когда  у  него  вообще
встает.
     - В самом деле?
     Он редко бывал так откровенен.
     - Случилось что-нибудь? - спросила Джинни.
     Джонни улыбнулся.
     - У меня было свидание с девушкой, и она оттолкнула меня.  И  знаешь,
мне полегчало.
     К своему удивлению, он увидел на лице Джинни тень гнева.
     - Не волнуйся за своих маленьких  шлюх.  Она,  конечно,  думала,  что
таким способом сумеет возбудить интерес к себе.
     Джонни с удовлетворением подумал, что Джинни, собственно, сердится на
девушку, которая оттолкнула его.
     - А, пошла она к черту, - сказал он. - Мне надоел этот материал. Надо
взять себя в руки. Теперь, когда я не могу  больше  петь,  у  меня  будут,
наверное, трудности с женщинами.
     - В жизни ты выглядишь гораздо лучше, чем на фотографиях, - успокоила
его Джинни.
     Джонни покачал головой.
     - Я становлюсь холодным и жирным. К черту! Если этот фильм не сделает
меня снова великим, пойду учиться печь пиццы. А может  быть,  устрою  тебе
протекцию в кино, ты выглядишь великолепно.
     Она выглядела на свои тридцать пять  лет.  Красота  молодых  девушек,
словно грибы, наполнивших город, сохраняется год-два. Некоторые из них так
красивы, что способны остановить человеческое сердце, но погоня за  славой
и наживой смывает красоту, точно краску. Обыкновенные женщины не  способны
с ними состязаться. Ты можешь сколько угодно говорить о личном  обаянии  и
уме - все решает естественная красота. Не будь этих  красоток  так  много,
появились бы шансы  и  у  замечательных  женщин  с  обыкновенным  лицом  и
фигурой.  Джонни  Фонтена  способен  обладать  всеми  (или  почти   всеми)
красотками Голливуда, и Джинни понимала, что его слова  -  обыкновеннейшая
лесть. В этом смысле он всегда был щедр. Всегда, даже  находясь  на  самой
вершине  своей  славы,  он  был  вежлив  с  женщинами  и  не  скупился  на
комплименты. Он не забывал  вовремя  поднести  им  зажигалку  или  открыть
дверь. Все это производило впечатление. Он  относился  одинаково  ко  всем
девушкам, даже к тем, с которыми его связывала одна ночь, к девушкам  типа
"не-знаю-как-тебя-зовут".
     Она дружески улыбнулась ему.
     - Ты меня уже устраивал, Джонни. Двенадцать лет. На меня ты не должен
стараться произвести впечатление.
     Он вздохнул и растянулся на диване.
     - Кроме шуток, Джинни, ты выглядишь  великолепно.  Дай  бог  мне  так
выглядеть.
     Она не ответила. Ей было ясно, что он чем-то удручен.
     - Ты считаешь, что фильм удался? Он пойдет тебе на пользу? - спросила
она.
     Джонни утвердительно кивнул головой.
     - Да. Он может вернуть меня наверх. Если получу эту штуку из Академии
и правильно использую свои козыри, сумею добиться прежней славы  даже  без
пения. Тогда, возможно, смогу больше давать тебе и детям.
     - Мы и так получаем более, чем достаточно, - сказала Джинни.
     - Я хочу чаще  видеть  девочек,  -  сказал  Джонни.  -  Хочу  немного
остепениться. Почему бы мне не приезжать каждую  пятницу?  Каждый  уик-энд
буду проводить с девочками.
     Джинни положила ему на грудь пепельницу.
     - Не возражаю. Я и замуж  не  вышла,  потому  что  хотела,  чтобы  ты
остался их отцом.
     Она сказала это без тени волнения в голосе, но Джонни Фонтена  понял,
что это был отказ от тех слов, которые Джинни произнесла тогда,  когда  их
брак начал распадаться, и когда его звезда начала закатываться.
     - Кстати, угадай, кто звонил мне, - сказала она.
     Он не хотел заниматься гаданием.
     - Кто? - спросил он.
     - Хотя бы раз мог сам догадаться.
     Джонни не ответил.
     - Да твой крестный, - сказала она.
     Джонни и в самом деле был удивлен.
     - Он никогда ни с кем не говорит по телефону. Что он тебе сказал?
     - Попросил помочь тебе, - ответила Джинни. - Он сказал, что ты можешь
стать не менее великим, чем ты был, что ты на верном пути, но нуждаешься в
людях, способных в тебя поверить. Я спросила, с какой стати я  должна  это
делать.  "Потому  что  он  отец  твоих  детей",  -   ответил   он.   Такой
замечательный старикан, а они еще рассказывают про него всякие ужасы.
     Вирджиния  ненавидела  телефоны  и  позаботилась  о  том,  чтобы  два
телефона, находившиеся в квартире, были установлены в спальне и на  кухне.
Раздался телефонный звонок на кухне. Она побежала отвечать, и через минуту
вернулась в гостиную с выражением удивления на лице.
     - Это тебя, Джонни, Том Хаген говорит, что у него важное дело.
     Он пошел на кухню и взял трубку.
     - Да, Том? - сказал он.
     Хаген говорил ледяным тоном.
     - Джонни, крестный отец хочет, чтобы я поехал в Калифорнию  и  уладил
там несколько дел, которые помогут тебе  теперь  после  того,  как  съемки
закончились. Он хочет, чтобы я летел утренним самолетом. Сможешь встретить
меня в Лос-Анжелесе? О вечере не беспокойся, я в тот же  день  возвращаюсь
домой.
     - Разумеется, Том, я тебя встречу, - сказал Джонни. - И не  волнуйся,
если я потеряю один вечер. Оставайся на ночь, отдохни  немного.  Я  устрою
вечеринку, и ты сможешь познакомиться с несколькими деятелями кино.
     Он всегда предлагал это: не хотел, чтобы старые друзья думали,  будто
он их стыдится.
     - Спасибо, - поблагодарил  Хаген.  -  Но  мне  придется  возвращаться
первым  самолетом.  О'кэй.  Так  придешь  встретить  в  11.30  самолет  из
Нью-Йорка?
     - Конечно, - ответил Джонни.
     - Оставайся в своей машине, - сказал Хаген. - За мной пошли одного из
своих людей.
     - Порядок.
     Джонни вернулся в гостиную, где Джинни  вопросительно  посмотрела  на
него.
     - У моего крестного появились планы, как помочь мне, - сказал Джонни.
- Не знаю, каким образом, но ему удалось достать  для  меня  роль  в  этом
фильме. Но дай бог, чтобы больше он не вмешивался.
     Джонни снова присел на диван. Он чувствовал сильную слабость.
     - Почему бы тебе эту ночь не поспать в гостиной и не возвращаться так
поздно домой? - спросила Джинни. - Сможешь позавтракать вместе  с  детьми.
Меня очень сердит мысль о том, что ты один дома. Разве  ты  не  чувствуешь
иногда одиночества?
     - Я редко сижу дома.
     - Значит, ты не изменился, - сказала она и засмеялась.
     - А почему я не могу переночевать в твоей спальне? - спросил Джонни.
     Джинни покраснела.
     - Нет, - сказала она.
     Джонни и Джинни обменялись улыбками. Они все еще были друзьями.
     Проснувшись утром, Джонни понял по лучам солнца, пробивавшимся  через
опущенные шторы, что уже поздно.
     - Эй, Джинни, - заорал он. - Мне еще полагается завтрак?
     - Секундочку! - раздался из кухни ее голос.
     И действительно, не прошло больше секунды. Все, наверняка, было давно
готово, потому что не успел Джонни закурить первую в  тот  день  сигарету,
как отворилась дверь и, подталкивая тележку с подносом,  вбежали  две  его
дочурки, такие красивые, что у него защемило сердце.  У  них  были  чистые
личики и жизнерадостные глазки, полные любопытства  и  страстного  желания
броситься к нему. У них были длинные косы  и  одеты  они  были  в  длинные
платьица и белые кожаные ботиночки. Они  стояли  возле  тележки  и  ждали,
когда же, наконец, он потушит свою  сигарету  и  позовет  их  к  себе.  Он
протянул к ним руки, и они подбежали к нему. В  дверях  появилась  Джинни.
Она подтолкнула тележку к кровати, потом присела, налила кофе  и  намазала
масло на тосты. Девочки сидели на диване в спальне и  смотрели.  Они  были
уже  слишком  велики  для  "подушечного  боя"  или  для  того,  чтобы   их
подбрасывали в  воздух.  О,  боже,  скоро  они  вырастут,  и  голливудские
дон-жуаны начнут их преследовать.
     За едой он поделился с ними тостами со свининой, предложил  несколько
глотков кофе. Это было их давней традицией, еще из тех  времен,  когда  он
пел с оркестром и редко бывал дома: девочки любили делиться с ним  едой  в
те необычные часы, когда он ел - за послеобеденным завтраком или  утренним
ужином. Им нравилось есть бифштекс с жареной картошкой в семь  часов  утра
или жареную свинину с яичницей - в обед.
     Только Джинни и несколько друзей знали, как он любит  своих  дочерей.
Это было самым трудным местом в разводе и уходе из дому. Единственным,  за
что он боролся, был его статус отца. Ему удалось дать понять  Джинни,  что
не обрадуется, если она выйдет замуж, и не потому, что будет ревновать  ее
к новому мужу, а потому, что будет ревновать девочек  к  их  новому  отцу.
Денежную сторону развода он оформил так, что Джинни, выйдя вторично замуж,
теряла бы многое. В составленном ими  договоре  было  оговорено,  что  она
может иметь любовников, но они не имеют права вмешиваться в семейные дела.
Но Джинни всегда была удивительно стыдливой и  консервативной  в  вопросах
пола. Голливудские паразиты немало  потрудились,  вынюхивая,  каким  будет
договор о разводе и какую выгоду можно извлечь из ее  знаменитого  бывшего
мужа.
     Ни он, ни она не хотели возврата к прежнему. Она понимала его тягу  к
красоте, к молодым женщинам. Было известно, что он непременно должен  хоть
раз переспать со своими партнершами по фильму. Они не могли устоять  перед
его чарами, как не мог устоять и он перед их красотой.
     - Придется тебе одеваться, - сказала Джинни.  -  Самолет  Тома  скоро
прибудет.
     Она вывела девочек из комнаты.
     - Да, - ответил Джонни. - Кстати, Джинни, ты знаешь, что я развожусь?
Скоро снова буду свободным.
     Она смотрела на него, когда  он  одевался.  Он  всегда  держал  здесь
чистую одежду.
     - Через две недели Рождество,  -  напомнила  Джинни.  Ты  собираешься
придти к нам?
     В те времена, когда ему еще не приходилось волноваться за свой голос,
праздники приносили ему самый большой доход. Второй раз подряд он упускает
Рождество. В прошлом году он находился  в  Испании  и  ухаживал  за  своей
второй женой, уговаривая ее выйти за него замуж.
     - Да, - сказал он. - Накануне Рождества и в само Рождество.
     Он не упомянул канун нового года. Это будет одной из тех  сумасшедших
ночей, в которых он время от времени нуждался.
     Джинни помогла ему надеть пиджак и почистила его  щеткой.  Он  всегда
следил за своей одеждой. Он было рассердился,  что  рубашка  отутюжена  не
слишком старательно и запонки  болтаются,  но  вовремя  сдержался.  Джинни
рассмеялась.
     - Том не почувствует разницы.
     Три  женщины  проводили  его  к  двери  и  вышли  с  ним  к   стоянке
автомобилей. Девочки держали его за руки. Жена шла  немного  поодаль.  Она
радовалась счастливому выражению его лица. Подойдя к машине, он по очереди
покрутил девочек в воздухе и поцеловал их. Потом поцеловал жену  и  сел  в
машину. Он никогда не любил прощаться.
     Прием Хагена подготовил секретарь по контактам  с  населением.  Возле
дома Джонни поджидала взятая напрокат машина, в которой сидели секретарь и
еще  один  человек  из  обычной  свиты  Фонтена.  Джонни  остановил   свой
автомобиль, забрался в поджидавший, и они поехали к  аэропорту.  Потом  он
долго ждал, не выходя из автомобиля, а  секретарь  отправился  к  самолету
встречать Тома Хагена. Том сел в машину. Они  пожали  друг  другу  руки  и
поехали домой.
     Наконец, они с Томом остались одни в гостиной. В их отношении друг  к
другу чувствовалась явная неприязнь. Джонни никак не мог  простить  Хагену
то, что тот служил препятствием между ним и доном в  те  мрачные  времена,
когда дон на него сердился, вплоть до свадьбы Конни. Том не привык просить
прощения. Он просто не мог этого делать. Одной из  его  обязанностей  было
служить громоотводом для взрывов человеческого  негодования,  которые,  по
сути, должны были быть направлены против самого дона.
     - Твой крестный послал меня уладить для тебя несколько дел, -  сказал
Хаген. - Я хотел бы закончить все к Рождеству.
     Джонни Фонтена пожал плечами.
     - Съемки закончились. Режиссер оказался парнем честным и  отнесся  ко
мне корректно. Кадры с моим участием очень важны,  и  Вольтц,  как  бы  не
жаждал мне отомстить, не оставит их на полу монтажной.  Он  не  может  так
просто  отмахнуться  от  фильма,  который  обошелся  в  десять   миллионов
долларов. Поэтому теперь все зависит от реакции зрителя на мою игру.
     - А приз Академии действительно очень важен для актерской карьеры или
это просто рекламное дерьмо, не  имеющее  никакой  ценности?  -  осторожно
спросил Хаген. Потом он остановился, подумал и  спешно  добавил.  -  Кроме
дифирамбов, разумеется. Дифирамбы все любят.
     Джонни Фонтена улыбнулся.
     - Все, кроме моего крестного, - сказал  он.  -  Том,  это  не  просто
дерьмо. Приз Академии обеспечивает актера работой и славой на  десять  лет
вперед. Актеру предоставляется возможность самому выбирать  роли.  Публика
толпами валит на фильмы с его участием. Это, разумеется,  далеко  не  все,
что нужно человеку, но для актера это самое  главное.  Я  все  свои  планы
строю на получении приза. Не потому, что  я  такой  уж  великий  актер,  а
потому, что я известен, как певец, и эта роль для меня  важное  испытание,
пробный камень, если хочешь. И, кроме того, я играю в нем неплохо.
     Том Хаген пожал плечами и сказал:
     - Твой крестный говорит, что в нынешней ситуации у тебя нет шансов на
получение приза.
     Джонни Фонтена рассердился.
     - О чем, черт побери, ты говоришь? Фильм еще не смонтирован, и  никто
его не видел. Дон понятия не имеет о производстве фильмов. Ты пролетел три
тысячи миль, чтобы сказать мне это?
     Он был настолько потрясен, что на глазах его показались слезы.
     - Джонни, я тоже не имею понятия о процессе работы  над  фильмами,  -
озабоченным тоном сказал Хаген. - Я всего-навсего мальчик  на  побегушках.
Мы с доном много раз говорили  о  тебе.  Он  чувствует,  что  ты  все  еще
нуждаешься в его помощи, и он хочет наладить твою жизнь раз и навсегда.  И
я здесь, чтобы  сдвинуть  дело  с  мертвой  точки.  Но  ты  должен  начать
взрослеть, Джонни. Перестань думать о себе, как о певце или актере.  Начни
думать, что ты сильный человек.
     Джонни Фонтена засмеялся и наполнил свой стакан.
     - Если не получу Оскара, силы у меня будет  не  больше,  чем  у  моих
дочерей. Голос мой пошел к черту. Вернись он, я мог бы  сделать  несколько
шагов. А-а... К черту. А с чего крестный  взял,  что  я  не  получу  приз?
О'кэй, верю, что он знает. Он никогда не ошибался.
     Хаген зажег сигарету.
     - Нам стало известно, что Джек  Вольтц  не  собирается  истратить  на
выставление твоей кандидатуры ни гроша. Он, по сути,  заявил  всем  членам
жюри, что не желает видеть тебя обладателем Оскара. Кроме того, он  делает
все, чтобы голоса были отданы другому парню. Он дает всевозможные  взятки:
должности, деньги, красоток, словом - все.  Он  пытается  делать  это,  не
нанося вреда фильму.
     Джонни Фонтена пожал плечами. Он наполнил свой стакан виски.
     - Значит, я погиб, - сказал он.
     Хаген презрительно посмотрел на него.
     - Пьянство не поможет твоему голосу, - сказал он.
     - Хрен с ним. И с тобой тоже.
     - Лицо Хагена сделалось вдруг гладким и безучастным.
     - О'кэй, я буду вести дела на чисто деловой основе.
     Джонни Фонтена поставил свой стакан и сел напротив Хагена.
     - Я сожалею о том, что сказал, Том, - произнес он извиняющимся тоном.
- Боже, как я сожалею! Я выливаю на тебя все это, потому что хочу  удушить
этого ублюдка Джека  Вольтца  и  боюсь  сказать  плохое  слово  про  моего
крестного. Поэтому я и сержусь на тебя.
     На его глаза навернулись слезы. Он швырнул стакан с виски в стену, но
толстое стекло не сломалось, а подкатилось к его ногам. Джонни  бросил  на
него гневный взгляд и рассмеялся.
     - О, Иисус Христос, - сказал он.
     Затем пересек комнату и уселся напротив Хагена.
     - Знаешь, долгое время я мог делать все, что заблагорассудится. После
развода с Джинни  многое  усложнилось.  Я  потерял  голос.  Мои  пластинки
перестали покупать. Мне не давали роли в  кино.  Крестный  рассердился  на
меня, отказывался говорить со мной по телефону и принимать  у  себя  дома,
когда я приезжал в Нью-Йорк. Ты был тем  парнем,  который  преграждал  мне
дорогу к нему, и я винил тебя во всех смертных грехах, но мне было  хорошо
известно, что без приказа дона ты не сделал бы этого. Но на него сердиться
невозможно. Это то же самое, что сердиться на бога.  Поэтому  я  проклинал
тебя. Но ты всегда был прав. И чтобы доказать искренность моего раскаяния,
я принимаю твой совет. Ни капли алкоголя, пока ко мне не  вернется  голос.
О'кэй?
     Раскаяние было искренним. Хаген был готов  простить  Джонни.  В  этом
тридцатипятилетнем парне что-то есть, иначе дон не любил его так.
     - Забудь, Джонни, - сказал он.
     Хаген был смущен глубиной раскаяния Джонни и мыслью о том, что  может
восстановить дона против себя.  Впрочем,  дон  сам  решает,  кому  оказать
милость, а кого наказать.
     - Положение не так уж безнадежно,  Джонни.  Дон  уверен,  что  сможет
уничтожить все преграды,  воздвигаемые  перед  тобой  Вольтцем  и  что  ты
получишь приз Академии. Но  он  считает,  что  это  не  решит  всех  твоих
проблем. Дон хочет знать, достаточно ли крепкие яйца у тебя,  чтобы  стать
самостоятельным продюсером и делать свои фильмы от начала до конца.
     - Каким  образом,  черт  побери,  он  раздобудет  для  меня  приз?  -
недоверчиво спросил Джонни.
     - Почему ты с такой легкостью веришь в то, что Вольтц может  все  это
организовать, а крестный отец - нет? - резким тоном спросил Хаген.  -  Для
осуществления  второй  части  нашей  сделки  я  должен  заручиться   твоим
доверием. Твой крестный  намного  сильнее  Джека  Вольтца.  Он  властелин,
вернее, властелин властелинов всех рабочих организаций кинопромышленности,
он хозяин всех членов жюри. Разумеется, и ты должен быть на высоте и стать
достойным кандидатом на получение Оскара. У твоего крестного  больше  ума,
чем у Вольтца. Он не приставляет  к  головам  этих  людей  пистолет