ться от приглашения.
   Пиппи не торопился приступать к делу. Он заговорил лишь тогда,  когда
заказ был сделан и официант ушел на кухню.
   -  Гронвельт  рассказал  мне  о  том,  как  его  надули.  Ты   несешь
ответственность за то, что этим парням был предоставлен кредит.
   Фуберта стал клясться в том, что  он  невиновен,  но  Пиппи  в  ответ
широко улыбнулся и дружески похлопал его по плечу.
   - Брось, Дэнни!  У  Гронвельта  есть  видеозапись,  а  четверо  твоих
подельщиков уже во всем покаялись. Ты попал в  большую  беду,  но,  если
вернешь деньги,  я  постараюсь  все  уладить.  Может  быть,  даже  смогу
добиться, чтобы тебе разрешили  и  дальше  оставаться  карусельщиком.  -
Чтобы не быть голословным, он  вытащил  из  кармана  фотографии  четырех
грабителей. - Вот они, твои парни. Как раз сейчас поют, как соловьи,  и,
кстати, все валят на тебя. Они рассказали нам, как вы  поделили  деньги.
Так что, если вернешь четыреста штук, можешь считать, что выкрутился.
   - Я, конечно, знаю этих парней, - подтвердил Фуберта, - но они крутые
ребята и не станут колоться.
   - Если только им задают вопросы не Клерикуцио.
   - О, черт!  -  выругался  Дэнни.  -  Я  не  знал,  что  отель  держат
Клерикуцио.
   - Теперь знаешь, - сказал Пиппи. - Если они не получат  обратно  свои
деньги, твое дело дрянь.
   - Я пошел, - заявил Фуберта.
   - Нет-нет, посиди еще. Утка по-пекински - просто объедение!  Чего  ты
дергаешься? Послушай, все еще можно уладить. Каждый человек хоть  раз  в
жизни пытается смухлевать, правда? Просто верни деньги.
   - У меня ни цента.
   В первый раз за весь разговор Пиппи выказал признаки раздражения.
   - Ты должен проявить хоть капельку уважения. Верни хотя бы сто тысяч,
а на остальные триста мы возьмем у тебя вексель.
   Фуберта задумался, покусывая печеное яблоко.
   - Могу дать пятьдесят.
   - Хорошо, очень хорошо, - одобрил Пиппи. - Кушай,  Дэнни.  Здесь  все
очень вкусно. - Он завернул в блин кусочек утки, обмакнул его в  сладкий
черный соус и передал Фуберте.  -  Потрясающе,  Дэнни!  Кушай.  О  делах
поговорим потом.
   На десерт они съели шоколадное мороженое и договорились  о  том,  что
после окончания рабочего дня Пиппи заедет в агентство Фуберты и  заберет
пятьдесят тысяч  долларов.  Затем  Пиппи  попросил  счет  и  расплатился
наличными.
   - Послушай, Дэнни, ты  не  заметил,  что  в  китайских  ресторанах  в
шоколадное  мороженое  кладут  очень  много  какао?  Так,  конечно,  еще
вкуснее, но знаешь, что я думаю? Наверное, парню, который первым  открыл
в Америке китайский ресторан, дали не правильный рецепт,  а  другие  его
потом переписали. Классно! Отличное шоколадное мороженое.
 
*** 
 
   Вращаясь в этом мире, Дэнни Фуберта не смог бы прожить  сорок  восемь
лет, если бы не умел разгадывать приметы. Расставшись с Пиппи, он тут же
лег на дно, послав записку,  что  отправился  собирать  деньги,  которые
задолжал отелю "Занаду". Пиппи это не удивило. Фуберта прибег к  обычной
в таких случаях тактике. Скрылся, чтобы вести дальнейшие переговоры,  не
опасаясь за свою жизнь. А это означает, что денег у  него  действительно
нет, и Пиппи не получит никакого вознаграждения, если только  Винсент  и
Пити не сумеют выбить свою часть.
   Вызвав из анклава людей,  Пиппи  поручил  им  прочесать  весь  город,
распространив весть, что Дэнни Фуберта нужен Клерикуцио. Прошла  неделя,
и Пиппи начал терять терпение.  Надо  было  предвидеть,  что  требование
возместить похищенные деньги насторожит Фуберту. Если даже у него и были
пятьдесят  тысяч,  он  наверняка  сообразил,   что   такой   суммой   не
отделаешься.
   Еще через неделю Пиппи уже не находил себе  места  и  поэтому,  когда
наступила  развязка,  действовал  более  импульсивно,  чем   подсказывал
здравый смысл.
   Дэнни Фуберта вынырнул в маленьком  ресторанчике  в  Аппер-Вестсайде.
Хозяин ресторанчика, один из  солдат  Клерикуцио,  тотчас  же  позвонил.
Пиппи подъехал как раз в тот момент, когда Фуберта выходил из  ресторана
и, увидев Пиппи, к величайшему удивлению последнего,  вытащил  пистолет.
Фуберта был обычным жуликом и не умел обращаться с оружием, поэтому  его
выстрел оказался неточным, а Пиппи одну за другой всадил  в  него  целых
пять пуль.
   Ему не повезло. Во-первых, эту сцену наблюдали несколько  свидетелей,
во-вторых,  полицейская  машина  подъехала  раньше,  чем   Пиппи   успел
скрыться, в-третьих, он был попросту не готов к  перестрелке,  поскольку
собирался всего лишь поговорить с Фубертой в тихом месте, а в-четвертых,
опровергая его  версию  о  самообороне,  некоторые  свидетели  почему-то
заявили, что Пиппи выстрелил  первым.  Вдобавок  ко  всему,  готовясь  к
заключительной  стадии  переговоров  с  Фубертой,  Пиппи  перед  выездом
накрутил на ствол пистолета глушитель.
   Помогло  то,  что  Пиппи  безупречно  повел  себя   после   появления
патрульной машины. Не пытался отстреливаться  или  убегать,  а  послушно
следовал всем приказам. В Семье Клерикуцио действовал  нерушимый  закон:
никогда не стрелять в полицейского. И Пиппи  не  стал.  Послушно  бросил
пистолет на мостовую и оттолкнул его  ногой.  Позволил  надеть  на  себя
наручники,  но  категорически  отрицал  всякую  связь  между   собой   и
покойником, лежавшим чуть поодаль на тротуаре.
   Возможность подобных осечек предвиделась заранее, и на  такой  случай
существовала отработанная схема поведения. В конце  концов,  никогда  не
знаешь, какую злую шутку сыграет с  тобой  судьба  в  следующий  момент.
Сейчас казалось, что Пиппи очутился в бушующем урагане невезения, но  он
знал, что должен расслабиться  и  рассчитывать  на  Клерикуцио,  которые
непременно спасут его и вытащат на берег.
   Во-первых, существуют дорогие адвокаты, которые добьются,  чтобы  его
выпустили  под  залог.  Во-вторых,  можно  смягчить   сердца   судей   и
прокуроров, внушив им непреодолимую симпатию к  обвиняемому.  В-третьих,
нередки  случаи,  когда  у  свидетелей  случаются  провалы   памяти,   а
непоколебимые в  своей  независимости  присяжные,  появись  у  них  хоть
малейшие поводы  для  сомнений  в  виновности  подсудимого,  с  радостью
оправдают его, чтобы только уязвить власти.  Вот  почему  солдату  Семьи
Клерикуцио  нет  нужды  отстреливаться  и   прорываться   сквозь   свору
преследователей, подобно бешеной собаке.
   И все же на сей раз, впервые за годы  службы  Семье,  Пиппи  Де  Лене
пришлось предстать перед судом. Адвокаты, как это часто бывает,  решили,
что в зале заседаний должна присутствовать и его жена  с  детьми,  Пусть
присяжные увидят, что их решение может разрушить счастье этой  идеальной
семьи. Пусть их сердца смягчатся. "Небезосновательные  сомнения"  -  эта
формулировка была послана самим Господом для того, чтобы  с  ее  помощью
охваченные жалостью присяжные могли вынести оправдательный вердикт.
   На суде полицейские заявили, что не видели ни Пиппи  с  пистолетом  в
руках, ни как он бросал  оружие.  Трое  свидетелей  не  смогли  опознать
обвиняемого, а еще двое так путались, что  вконец  заморочили  голову  и
судье, и присяжным. Хозяин ресторана - солдат Клерикуцио - показал,  что
вышел на улицу за Фубертой потому, что тот  не  заплатил  по  счету.  Он
сказал, что своими глазами наблюдал перестрелку, и убийцей был  явно  не
обвиняемый Пиппи Де Лена.
   Во время перестрелки на Пиппи были перчатки,  поэтому  на  оружии  не
осталось отпечатков пальцев. Защита располагала медицинским заключением,
из  которого  следовало,  что  обвиняемый  Пиппи  Де  Лена  страдает  от
периодических приступов некоего кожного заболевания, вследствие чего ему
рекомендовано постоянно носить перчатки.
   На всякий случай подкупили одного из присяжных. В конце концов, Пиппи
занимал в Семье весьма высокое положение. Но последняя  предосторожность
даже не понадобилась. Пиппи был оправдан и остался в глазах закона  чист
и безгрешен.
   Но только не в глазах своей жены, Налин Де Лены. Через полгода  после
суда Налин потребовала у Пиппи развода.
   Такова  расплата  за  напряженную  жизнь.   Изнашивается   физическая
оболочка. Неумеренное обжорство и выпивка наказывают  печень  и  сердце,
сон  становится  беспокойным,  разум  уже   не   способен   воспринимать
прекрасное и утрачивает способность верить. Такая же участь  постигла  и
Пиппи с Налин. Он стал для нее невыносим в  постели,  а  для  него  было
невозможным получать удовольствие рядом  с  партнершей,  которой  он  не
нравился. Налин уже не могла скрывать ужас, охватывавший ее при мысли  о
том, что ее муж убийца. Так что Пиппи  испытал  огромное  облегчение  от
того, что ему больше не надо скрывать свое подлинное "я".
   - Ладно, давай разведемся, - сказал он  Налин.  -  Но  я  не  намерен
расставаться со своими детьми.
   - Теперь мне известно, кто ты такой, - ответила Налин. - Я больше  не
хочу тебя видеть и не позволю, чтобы мои дети жили с тобой.
   Пиппи был искренне удивлен. Раньше Налин никогда не пыталась  спорить
или давить на него. И еще его удивило то, что она смеет разговаривать  с
ним, Пиппи Де Леной, в подобном тоне. Впрочем, что взять с женщины!  Все
они вздорные существа. Пиппи задумался. Он не был  готов  растить  обоих
детей. Кроссу было одиннадцать, Клавдии - десять, и Пиппи сознавал, что,
несмотря на их с Кроссом близость, оба ребенка любят  мать  больше,  чем
его.
   Ему хотелось быть честным по отношению к жене.  В  конце  концов,  он
получил от нее то,  что  хотел:  семью,  детей  -  жизненный  фундамент,
необходимый каждому мужчине. Как знать, во что бы он  превратился,  если
бы не она?
   - Давай условимся обо всем сразу, -  предложил  он.  -  И  разойдемся
по-доброму. Мне не хочется, чтобы после расставания  мы  питали  друг  к
другу неприязнь. - Пиппи превратился в само обаяние. - Черт побери, мы с
тобой все-таки прожили двенадцать очень неплохих лет! И благодаря тебе у
нас двое чудесных детей. - Он помолчал, удивляясь сердитому выражению ее
лица. - Согласись, Налин, я был хорошим отцом,  и  дети  любят  меня.  Я
помогу тебе во всем, что тебе заблагорассудится. Ты, разумеется,  можешь
оставить себе дом в Вегасе, а я, если хочешь, подарю  тебе  какой-нибудь
магазинчик в "Занаду". Ювелирный, антикварный, модной одежды... И еще ты
будешь получать от меня двести тысяч долларов в год. А  детей  мы  можем
вроде как поделить.
   - Я ненавижу Лас-Вегас, - отрезала Налин, - и  всегда  ненавидела.  У
меня есть диплом преподавателя и работа в Сакраменто. Там для  меня  уже
набрали целый класс ребятишек.
   Только теперь Пиппи с изумлением понял, что Налин превратилась в  его
противника, что она опасна. Это открытие поразило его. В его  восприятии
женщина просто не  могла  представлять  собой  опасность.  Ни  жена,  ни
любовница, ни тетя, ни жена приятеля,  ни  даже  Роз-Мари,  дочь  самого
дона. Всю свою жизнь Пиппи существовал в  мире,  в  котором  женщина  не
способна быть врагом. И сейчас он ощутил  приступ  ярости,  прилив  злой
энергии, которые раньше чувствовал лишь по отношению к мужчинам.
   - Я не собираюсь ездить в Сакраменто, чтобы навещать своих  детей,  -
заявил он.
   Он всегда впадал в  бешенство,  когда  кто-то  отвергал  его  дружбу,
оказывался недоступен его обаянию. Любой,  кто  не  соглашался  проявить
сговорчивость в отношении Пиппи Де Лены, обрекал себя на крах. Решившись
идти на конфликт, Пиппи шел до конца. Теперь  же  его,  помимо  прочего,
изумляло, что жена, оказывается, еще и строит какие-то свои планы.
   - Ты сказала, что знаешь теперь, кто я такой. Так берегись! Ты можешь
отправляться хоть в Сакраменто, хоть на дно морское, мне наплевать. Но с
собой ты возьмешь только одного из моих детей. Второй останется со мной.
   - Это решит суд. - Налин окинула мужа ледяным взглядом.  -  Я  думаю,
тебе стоит поговорить с моим адвокатом.
   Увидев, какое изумление  вызвали  у  него  эти  слова,  она  едва  не
рассмеялась ему в лицо.
   - У тебя есть адвокат? - спросил Пиппи. - Ты хочешь со мной судиться?
Со мной?!
   И он расхохотался - громко, самозабвенно, чуть ли не истерично.
   Налин  было  странно  наблюдать,  как  этот  мужчина,  на  протяжении
двенадцати лет являвшийся пылким любовником, молившим  ее  подарить  ему
свою плоть, и защищавший ее  от  жестокого  мира,  вдруг  превратился  в
грозного и опасного зверя. Только сейчас она наконец поняла, почему  все
другие мужчины относились к нему с таким почтением, почему боялись  его.
Теперь его уродливое обаяние окончательно лишилось тех  малозаметных  на
первый взгляд штрихов, которые делали его неотразимым. Как  ни  странно,
она была не столько напугана, сколько разочарована тем, что его любовь к
ней так легко улетучилась. Выходит, зря они в течение долгих  двенадцати
лет ласкали друг друга, вместе  смеялись  и  танцевали,  вместе  нянчили
детей. Выходит, его благодарность за все, что она дала ему, обратилась в
прах.
   - Мне плевать на то, что решишь ты, - холодно  бросил  Пиппи.  -  Мне
плевать на то, что решит судья. Прояви благоразумие, и я отвечу тем  же.
Но если будешь упрямиться, то не получишь ничего.
   Впервые ей стало внушать  страх  все,  что  она  раньше  любила:  его
могучее тело, его большие,  широкие  ладони,  его  не  правильные  бычьи
черты, которые она  считала  мужественными,  а  все  остальные  называли
уродливыми. За все годы их брака он  был  галантнее,  чем  любой  другой
мужчина, он ни разу не повысил на нее голос, не позволил себе ни одной -
даже самой безобидной - шутки в ее адрес и никогда не упрекал  за  счета
из магазинов. Он и в самом  деле  был  хорошим  отцом,  наказывая  детей
только в тех случаях, когда они проявляли неуважение  к  матери.  У  нее
закружилась голова.  Лицо  Пиппи  стало  еще  более  отчетливым,  словно
выступив из тени, и Налин впервые обратила внимание на то, как с  годами
округлились его щеки, на черные точки щетины в ямочке на  подбородке.  В
густых бровях Пиппи появились  белые  стрелки  седины,  но  шевелюра  на
массивном черепе по-прежнему оставалась черной и густой, словно  конский
волос. Его глаза, в которых обычно светилось  веселье,  сейчас  излучали
холодный и беспощадный свет.
   - Я думала, ты любишь меня. Как ты смеешь меня пугать?!  -  заплакала
Налин, и это обезоружило Пиппи.
   - Послушай, черт с ним, с твоим адвокатом! Допустим, ты отправишься в
суд и выиграешь дело, но, пойми, ты все равно не получишь  обоих  детей.
Не вынуждай меня действовать жестко. Я сам этого  не  хочу.  Мне  всегда
казалось, что я самый везучий, потому что у меня есть ты. Не получилось,
так что ж теперь. Я понимаю, ты не хочешь больше жить со мной. Но я  все
равно желаю тебе счастья. От меня ты сумеешь  получить  гораздо  больше,
чем может присудить любой судья. Но пойми, я старею и не хочу жить один,
без семьи.
   Это был тот  редкий  случай  в  жизни  Налин,  когда  она  не  смогла
удержаться от колкости.
   - У тебя есть Клерикуцио.
   - Вот именно, -  поддакнул  Пиппи,  -  и  не  советую  тебе  об  этом
забывать. Но главное не в этом. Просто я не хочу  остаться  одиноким  на
старости лет.
   - Одиночество - удел миллионов мужчин, - парировала Налин. - И женщин
тоже.
   - Потому что они беспомощны.  Их  судьбу  решают  за  них  другие.  И
прекращают их существование по своему усмотрению. А я такого не  позволю
никому.
   - Потому что ты сам  прекращаешь  их  существование?  -  презрительно
бросила Налин.
   - Вот именно, - усмехнулся Пиппи. - По этой самой причине.
   - Ты сможешь навещать детей в любое время, когда тебе  вздумается,  -
не сдавалась Налин, - но жить они должны со мной.
   Он повернулся к ней спиной и бросил через плечо:
   - Поступай как знаешь.
   - Подожди, - окликнула его жена. Пиппи  обернулся,  и  выражение  его
лица было столь бездушным, что она пробормотала:
   - Если кто-нибудь из детей согласится остаться с тобой,  я  не  стану
возражать.
   Пиппи внезапно забурлил энергией, словно  все  проблемы  в  одночасье
разрешились.
   - Вот и великолепно! Тот ребенок, который будет жить с тобой,  сможет
навешать меня в Вегасе, а  мой  будет  приезжать  к  вам  в  Сакраменто.
Прекрасно! Давай сегодня же вечером решим, кто кого забирает.
   Налин решила сделать последнюю попытку.
   - Тебе всего сорок лет, ты еще не стар и мог бы создать новую семью.
   - Никогда, -  покачал  головой  Пиппи.  -  Ты  единственная  женщина,
которая сумела меня околдовать. Я и на тебе-то женился поздно, а  теперь
и подавно уверен, что больше не женюсь. Тебе повезло -  у  меня  хватает
ума, чтобы понять, что я не в состоянии удержать тебя и что мы не сумеем
начать все сначала.
   - Это верно, ты не смог бы вновь влюбить меня в себя.
   - Зато я смог бы убить тебя, - усмехнулся Пиппи, словно пошутил.
   Заглянув ему в глаза, Налин поверила, что он говорит правду. Именно в
этом заключался секрет его влияния на  людей:  когда  он  угрожает,  ему
глядят в глаза и понимают, что он не шутит. Набравшись  мужества,  Налин
сказала:
   - Запомни, если они оба захотят быть со мной, ты должен оставить их в
покое.
   - Они любят отца, - ответил Пиппи. - Кто-нибудь  из  них  обязательно
останется здесь со своим стариком.
 
*** 
 
   В тот вечер, после ужина, в доме, выстуженном кондиционерами, посреди
знойной  пустыни,  ситуацию  растолковали  одиннадцатилетнему  Кроссу  и
десятилетней  Клавдии.  Казалось,  никто  из  них  не  удивился.  Кросс,
красотой не уступающий матери, давно  ощущал  внутреннюю  напряженность,
которая грызла отца, и снедавшую его тревогу. Не  проявляя  ни  малейших
признаков страха, он заговорил первым:
   - Я остаюсь с мамой.
   Клавдия была напугана необходимостью делать выбор. Пытаясь  по-детски
наивно схитрить, она произнесла:
   - А я остаюсь с Кроссом.
   Пиппи удивился. Кросс всегда был ближе к нему,  чем  к  Налин.  Кросс
ходил с ним на охоту, любил играть с ним в карты, в гольф и боксировать.
Кросс не разделял одержимость матери книгами и музыкой. Именно Кросс  по
субботам приходил к Пиппи в агентство, чтобы  составить  отцу  компанию,
пока тот разбирает скопившиеся  за  неделю  бумаги.  Откровенно  говоря,
Пиппи не сомневался, что Кросс вызовется остаться  с  ним.  Если  он  на
кого-то и надеялся, то только на Кросса.
   И в то же время он  был  восхищен  ответом  Клавдии.  Девочка  растет
умницей. Однако внешне Клавдия была слишком похожа на него самого, а ему
не хотелось ежедневно видеть эти непривлекательные черты - такие же, как
те, что  смотрели  на  него  по  утрам  из  зеркала.  И  Пиппи  казалось
совершенно логичным, что девочка останется с матерью. Они с  ней  любили
одни и те же вещи, да и что он, черт возьми, станет делать с Клавдией?
   Пиппи  разглядывал  своих  детей,  испытывая  гордость  за  них.  Они
понимают, что из двух родителей мать слабее,  поэтому  и  льнут  к  ней.
Кроме того, Пиппи заметил, что Налин  со  своим  врожденным  театральным
талантом оделась строго в соответствии со случаем - черные брюки, черный
свитер - и перетянула свои золотистые волосы  тонкой  черной  ленточкой.
Поэтому ее лицо казалось узким и трогательным бледным овалом на траурном
фоне.
   Пиппи понимал, насколько страшным и  грубым,  должно  быть,  выглядит
сейчас в глазах детей. Поэтому включил свое обаяние на полную мощность.
   - Единственное, о чем я хочу просить, это  чтобы  кто-нибудь  из  вас
остался со мной и составил мне компанию.  Вы  сможете  видеться  друг  с
другом часто, как только пожелаете, правильно, Налин? Ведь не хотите  же
вы, ребята,  бросить  меня  здесь,  в  Вегасе,  одного?  -  Дети  сурово
таращились на отца. Пиппи повернулся к жене:
   - Ты должна мне помочь. Ты сама должна  выбрать.  -  А  про  себя  со
злостью подумал: "А не начхать ли мне на все?"
   - Ты обещал, что, если они  оба  захотят  остаться  со  мной,  ты  не
станешь возражать, - промолвила Налин.
   - Давай все же обсудим это, - возразил уязвленный Пиппи. Он  понимал,
что дети любят его, но мать любя