тебе здесь делать нечего,  -  сказал  дон  Корлеоне.  -  Об
остальном мы  позаботимся.  Мы  утешим  его.  Мы  закроем  его  глаза.  Мы
похороним его и будем плакать на его похоронах. Мы позаботимся о его  жене
и дочерях.
     Столь недвусмысленная речь заставила госпожу Абандандо все понять,  и
она разрыдалась. Доктор Кеннеди пожал плечами. Этим крестьянам  ничего  не
втолкуешь. В то же время он почувствовал справедливость грубого  замечания
этого человека. Он свое дело сделал. Тем же вежливым тоном доктор  Кеннеди
сказал:
     - Подождите, пожалуйста,  пока  сестра  не  позволит  вам  войти,  мы
обязаны сделать несколько необходимых процедур.
     Сестра вернулась в палату, и они остались ждать. Наконец,  она  снова
вышла и, оставив дверь открытой, пригласила их войти. Она прошептала:
     - Он бредит от боли и жара, постарайтесь не волновать  его.  Вы  все,
кроме его жены, можете посидеть рядом с ним только несколько минут.
     Тут она узнала Джонни Фонтена, который оказался рядом с ней, и  глаза
ее широко раскрылись. Тот  слабо  улыбнулся  ей,  а  она  вперила  в  него
призывный взгляд. Джонни записал ее адрес (в будущем может пригодиться), а
потом зашел вслед за остальными в палату.
     Долго боролся Дженко Абандандо с болезнью, но  теперь  побежденный  и
обессиленный, лежал на высокой  кровати.  Он  так  истощал,  что  от  него
остался один скелет, а то,  что  раньше  было  густой,  черной  шевелюрой,
превратилось  в  редкий  безобразный  клок  волос.  Дон  Корлеоне   весело
воскликнул:
     - Дженко, дорогой друг, я привел к тебе своих  сыновей,  и  посмотри,
даже Джонни приехал из Голливуда.
     Умирающий поднял на дона глаза, полные лихорадочного блеска.
     Дон пожал руку своему старому другу. Он сказал:
     - Поскорей выздоравливай, и мы вместе поедем в нашу деревню в Италию.
Поиграем, как наши отцы и праотцы, в бокки возле винной лавки.
     Умирающий отрицательно покачал головой. Он дал знак  молодым  и  жене
отойти от кровати и своей костлявой рукой крепко прижал дона  к  себе.  Он
пытался говорить. Дон наклонил голову, а потом  сел  на  стул  у  кровати.
Дженко Абандандо бормотал что-то об их  детстве.  Потом  его  черные,  как
смоль, глаза хитро заблестели, и он что-то быстро зашептал. Дон  склонился
к нему еще ниже, и, присутствующие удивленно смотрели  на  слезы,  которые
текли по лицу дона Корлеоне. Дрожащий голос стал сильнее и заполнил  собой
всю комнату. Сделав отчаянное,  нечеловеческое  усилие,  Абандандо  поднял
голову с подушки, посмотрел вокруг невидящими глазами и показал пальцем на
дона:
     - Крестный отец, крестный отец, - воскликнул  он.  -  Спаси  меня  от
смерти, умоляю тебя. Мясо горит у меня на костях, и  чувствую,  как  черви
поедают мой мозг. Вылечи меня,  крестный  отец.  Ты  всесилен,  только  ты
можешь осушить слезы моей несчастной  жены.  Детьми  мы  вместе  играли  в
Корлеоне, а теперь ты позволишь мне умереть? На моей совести много грехов,
и я боюсь ада.
     Дон молчал. Абандандо сказал:
     - Сегодня день свадьбы твоей дочери, и ты не можешь мне отказать.
     Дон говорил тихо и серьезно:
     - Дружище, - сказал он. - Такой силой я не обладаю. Обладай  я  такой
силой, я был бы милосерднее бога, поверь мне. Но  не  бойся  смерти  и  не
бойся ада. Я прикажу молиться за тебя днем и ночью.  Твоя  жена  и  дочери
будут молиться за тебя.  Как  сможет  бог  наказать  тебя  после  стольких
молитв?
     На костлявом лице появилось выражение хитрости. Абандандо спросил:
     - Значит, это уже улажено?
     Дон ответил холодным безжалостным тоном:
     - Святотатец, покорись судьбе!
     Абандандо снова упал на подушку. Погас  блеск  дикой  надежды  в  его
глазах.  Сестра  вернулась  в  палату  и   принялась   деловито   выгонять
посетителей. Дон встал, но Абандандо протянул к нему руку:
     - Крестный отец, - сказал он. - Останься здесь и помоги мне встретить
смерть. Быть может, если она увидит тебя, она испугается и оставит меня  в
покое. А может быть, ты замолвишь за меня словечко, потянешь  за  ниточку,
а? - Умирающий подмигнул дону. - Ведь вы кровные братья. - Потом,  как  бы
испугавшись, что дон обидится, он крепко схватил его за руку.  -  Останься
со мной. Позволь мне держать твою руку. Мы  проведем  этого  ублюдка,  как
провели остальных. Крестный отец, не изменяй мне.
     Дон дал присутствующим знак выйти из палаты, и когда они подчинились,
он положил сморщенную руку Абандандо в свои широкие ладони. Мягко и  нежно
утешал он друга в ожидании прихода смерти. Казалось, дон и в самом деле  в
силах выхватить Дженко Абандандо из лап этой костлявой.


     Первая брачная  ночь  Конни  Корлеоне  прошла  успешно.  Карло  Ричи,
подстегиваемый содержимым кошелька  невесты,  в  котором  оказалось  более
двадцати тысяч долларов, выполнил свою работу старательно и смело. Невеста
же, со своей  стороны,  с  гораздо  большей  охотой  рассталась  со  своей
невинностью, нежели с кошельком.
     Люси Манчини сидела дома и ждала звонка  от  Сонни  Корлеоне,  будучи
уверена, что он попросит ее о встрече. Наконец, не вытерпев, она позвонила
сама, но, услышав женский голос, повесила трубку. Она не предполагала, что
в те полчаса успел разнестись слух о  том,  что  Сонни  нашел  себе  новую
жертву и что он "проделал работу" на подружке своей сестры.
     Америго Бонасера приснился кошмарный сон. Он видел, как дон  Корлеоне
в остроконечном тюрбане, комбинезоне и тяжелых  перчатках  сгружает  трупы
возле кладбища и кричит: "Помни, Америго, никому ни слова, и  похорони  их
поскорее". Он так громко застонал, что жене пришлось растормошить его.
     Кей Адамс к гостинице Нью-Йорк-Сити проводили Пауло Гатто и Клеменца.
Большую шикарную машину вел Гатто. Клеменца  уступил  Кей  место  рядом  с
водителем, а сам уселся на заднем сиденье. Кей нашла  обоих  мужчин  очень
интересными. Они говорили  на  бруклинском  наречии  и  вели  себя  с  ней
прямо-таки изысканно. В дороге она пыталась завязать легкую беседу и  была
поражена очевидной симпатией и уважением,  с  которыми  они  отзывались  о
Майкле. Майкл давал ей понять, что является чужим в мире отца. Клеменца же
своим гортанным голосом сообщил ей, что "старик" считает Майка  лучшим  из
сыновей, что он наверняка унаследует управление семейным делом.
     - А что это за дело? - спросила Кей самым естественным голосом.
     Пауло Гатто повернулся и посмотрел на нее исподлобья.
     Клеменца спросил ее удивленным тоном:
     - А разве Майк не  рассказывал?  Господин  Корлеоне  -  крупнейший  в
Соединенных Штатах импортер итальянского оливкового масла.  Теперь,  когда
война кончилась, дело может принести очень большие доходы. "Старику" нужен
такой умный парень, как Майк.
     У гостиницы Клеменца вызвался проводить Кей до самой двери ее номера.
Когда она запротестовала, он сказал просто:
     - Босс приказал позаботиться о  том,  чтобы  ты  целой  и  невредимой
добралась до дому, и я должен выполнить его приказ.
     Взяв ключи от комнаты, он проводил ее до лифта и подождал,  пока  она
вышла. На прощание она помахала Клеменца рукой, улыбнулась и удивилась при
виде его довольной ответной улыбки. К счастью, она уже не видела,  как  он
подошел к служащему гостиницы и спросил его:
     - Под каким именем она здесь записана?
     Служащий бросил на Клеменца холодный взгляд. Клеменца вынул  изо  рта
жевательную резинку, скатал ее в шарик, положил  на  столик  и  толкнул  в
сторону служащего. Тот схватил шарик и тут же ответил:
     - Госпожа Корлеоне.
     Возвращаясь к машине, Пауло Гатто сказал:
     - Прелестная женщина.
     Клеменца проворчал:
     - Майк проделывает на ней работу. - Потом он подумал, что,  возможно,
они уже женаты. - Завтра заезжай за мной рано утром, - сказал он Гатто.  -
У Хагена имеется для нас какое-то дело, которым надо срочно заняться.


     В воскресенье вечером Том Хаген поцеловал на прощание жену и поехал в
аэропорт. Особое удостоверение  (подарок  офицера  полиции  из  Пентагона)
позволило  ему  без  особых  затруднений  попасть  на   самолет,   который
отправлялся в Лос-Анжелес.
     В этот день у Тома Хагена было много работы, но он  остался  доволен.
Дженко Абандандо умер в три часа утра, и по возвращении  из  больницы  дон
Корлеоне заявил Хагену, что с этого момента  он  официально  является  его
советником. Это означало, что Хаген будет очень богатым  и  могущественным
человеком.
     Дон нарушил многолетнюю традицию. Советник должен  быть  чистокровным
сицилийцем и то, что Хаген воспитывался вместе с его сыновьями, ничего  не
меняло. Это  было  вопросом  крови.  Только  сицилиец  способен  соблюдать
омерту, закон  молчания,  и  только  сицилийцу  можно  поручить  должность
"консильори".
     Связь между головой - доном Корлеоне, диктовавшем политику, и людьми,
которые претворяли ее в жизнь, осуществлялась при помощи  трех  слоев  или
трех преград. Добраться до головы можно только  в  случае,  если  советник
оказывался  изменником.  В  то  воскресное  утро  дон  Корлеоне   подробно
распорядился  относительно  двух  парней,  которые  избили  дочь   Америго
Бонасера. Он говорил с Хагеном с глазу на глаз. Несколько позднее,  в  тот
же день, Хаген передал это распоряжение, но  от  своего  имени,  Клеменца.
Клеменца, со своей стороны, поручил Пауло  Гатто  провести  эту  операцию.
Пауло Гатто и его люди не знают, с какой целью производится операция и кто
первым распорядился о ней. Для того, чтобы дон оказался запутанным в дело,
вся цепочка должна превратиться в изменников, и, хотя такого до сих пор не
случалось, теоретическая возможность подобного провала существует.
     Советник, как это следует из самого названия  его  должности,  должен
давать дону советы, быть его правой рукой, его вторым  мозгом.  Он  должен
быть его постоянным спутником и ближайшим другом. Во время дальних поездок
он приносит дону еду и сигареты. Ему известно все (вернее, почти все), что
известно дону. Он - единственный в мире человек,  который  может  привести
дона  к  краху.  Но  среди  могущественных  сицилийских   семей,   которые
обосновались в Америке, не помнят ни одного случая, чтобы советник изменил
своему дону. Каждый советник знает, что преданность  дает  ему  богатство,
власть и уважение окружающих. Случись с ним несчастье, о его жене и  детях
всегда позаботятся, если будет преданным.
     В некоторых делах советнику приходится действовать как  бы  от  имени
дона, но в то же время стараться не вмешивать его. Хаген  сейчас  летел  в
Калифорнию именно по такому делу. Он понимал, что  его  карьера  советника
целиком и  полностью  зависит  от  успеха  этой  миссии.  С  точки  зрения
"семейства" не столь уж  важно,  получит  или  нет  Джонни  Фонтена  роль,
которой он добивается. Куда более  важной  является  встреча  с  Виргилием
Солоццо, которую Хаген назначил на следующую пятницу. Но Хаген  знал,  что
для дона оба эти дела равноценны и определяют его судьбу, как советника.
     Самолет то и дело бросало в воздушные ямы, и у Хагена перетрясло  все
внутренности, которые он решил успокоить рюмочкой мартини.  Дон  и  Джонни
рассказали ему о некоторых странностях характера Джека  Вольтца,  и  Хаген
понял, что никогда не сумеет убедить Вольтца. Но он не сомневался так же и
в том, что дон выполнит обещание, данное Джонни.
     Хаген растянулся на откинутой спинке кресла и  попытался  упорядочить
имеющиеся у него сведения  о  Вольтце.  Джек  Вольтц  был  одним  из  трех
наиболее  крупных  продюсеров  в  Голливуде,   владелец   студии,   дюжины
кинозвезд, с которыми у него  были  заключены  контракты.  Он  был  членом
совета по военной агитации при президенте  Соединенных  Штатов,  то  есть,
попросту говоря, выпускал пропагандистские  фильмы  про  войну.  Часто  он
принимал Эдгара Гувера в своем доме в Голливуде. Но все перечисленное было
не столь уж впечатляющим. Вольтц не обладал  никакой  политической  силой,
потому  что  был  крайним  реакционером  и  часто  так  далеко  уходил  от
действительности, что наживал себе десятки тысяч врагов  на  земле  и  под
землей.
     Хаген вздохнул. Никак не  подберешься  к  Джеку  Вольтцу.  Он  открыл
портфель и попытался поработать, но это ему не удавалось:  слишком  устал.
Он заказал дополнительную порцию мартини и  принялся  размышлять  о  своей
жизни. Жалеть было не о чем: в жизни ему здорово повезло. Путь,  избранный
им десять лет назад, оказался правильным, и он преуспел  во  всем,  о  чем
только может мечтать человек.
     Тому Хагену было тридцать пять лет. Это был высокий человек с коротко
остриженными волосами, очень худой и с виду ничем  не  примечательный.  По
профессии  он  был  адвокатом,  но,  несмотря  на  то,  что  по  окончании
университета три года занимался судебной практикой,  работа  его  в  семье
Корлеоне носила совсем другой характер.
     Мальчиком он был другом Сонни Корлеоне. Мать Хагена ослепла и умерла,
когда ему было одиннадцать лет. Отец, который и  до  этого  любил  выпить,
стал беспробудным пьяницей. Он был искусным столяром и ни разу в жизни  не
совершил ни одного преступления, но пристрастие к вину погубило семью и, в
конце концов, разрушило его самого. Том Хаген остался сиротой, шатался  по
улицам и спал в подъездах, а его младшую сестру поместили в сиротский дом.
У Хагена  было  хроническое  воспаление  глаз.  Соседи  говорили,  что  он
унаследовал это от матери, и что от  него  вполне  можно  заразиться.  Все
старались держаться подальше от него.  Одиннадцатилетний  Сонни  Корлеоне,
который был добрым и в то же время властным мальчиком, привел своего друга
домой и потребовал, чтобы его оставили. Том Хаген получил тарелку горячего
спагетти с томатным соусом, вкус которого ему не забыть никогда,  а  потом
ему дали раскладушку и предложили остаться ночевать.
     Самым естественным образом,  не  говоря  ни  слова  и  ни  с  кем  не
советуясь, дон Корлеоне разрешил мальчику остаться в его  доме.  Он  отвел
его к окулисту, который в два счета расправился  с  воспалением  глаз.  Он
послал юношу в колледж, а потом на юридический факультет  университета.  И
при всем при этом дон действовал не как отец, а как опекун.  Ко  всеобщему
удивлению дон Корлеоне был  с  Хагеном  более  деликатен,  чем  со  своими
сыновьями, и не навязывал ему свою волю. Юноша сам решил  поступить  после
колледжа на юридический факультет. Он слышал,  как  дон  Корлеоне  однажды
сказал: "Адвокат с его папкой  может  своровать  в  сто  раз  больше,  чем
человек  с  пистолетом".  Фредо  и  Сонни  выразили  желание  (кстати,   к
неудовольствию отца) сразу по окончании школы вступить  в  семейное  дело.
Один только Майкл продолжал учебу в колледже и  на  следующий  день  после
нападения на Пирл-Харбор пошел добровольцем в морской флот.
     По окончании юридического  факультета  Хаген  женился.  Невеста  была
итальянкой из Нью-Джерси, выпускницей колледжа, что для  тех  времен  было
большой редкостью. После свадьбы дон предложил Хагену  поддержку  в  любом
его начинании:  он  был  готов  посылать  ему  клиентов,  оборудовать  его
кабинет, сделать его по-настоящему богатым.
     Том Хаген почтительно склонил голову и сказал дону:
     - Я хотел бы работать на тебя.
     Дон был удивлен:
     - А ты знаешь, кто я? - спросил он.
     Хаген утвердительно кивнул головой. На самом деле  он  и  понятия  не
имел о масштабах деятельности дона, тогда, во всяком случае.  Полностью  в
дела он был посвящен через десять  лет,  после  того,  как  сменил  Дженко
Абандандо.
     - Я буду работать на тебя так же, как и твои сыновья, - сказал Хаген,
имея в виду бесконечную преданность  и  беспрекословное  подчинение  дону.
Дон, о могуществе которого  уже  в  те  времена  ходили  легенды,  впервые
выказал отцовскую любовь к  юноше,  выросшему  в  его  доме.  Он  обнял  и
поцеловал Хагена, и потом относился к нему, как к  настоящему  сыну,  хотя
время от времени и говорил: "Никогда, Том, не забывай своих родителей".
     Но Хаген и при желании не мог бы их забыть.  Его  мать  была  грязной
полуидиоткой и страдала  такой  тяжелой  формой  анемии,  что  была  не  в
состоянии заботиться о детях или питать к ним хоть каплю любви. Отца Хаген
ненавидел.  Слепота  матери  напугала  его,   и   воспаление   глаз   было
предзнаменованием для него  близкой  гибели.  Он  был  уверен,  что  скоро
ослепнет. После смерти отца Хаген начал вести себя  довольно  странно.  Он
бродил по улицам, подобно животному,  ожидающему  смерти,  пока,  наконец,
Сонни не привел его домой. То, что произошло после этого,  было  настоящим
чудом. Но и потом ему часто снились по  ночам  кошмары  -  он  видел  себя
старым слепцом с белым посохом, за которым стайкой плелись его слепые дети
и просили милостыню у прохожих. Просыпаясь,  он  обычно  представлял  себе
лицо дона, и это вселяло в него уверенность в завтрашнем дне.
     Дон, однако, настоял, чтобы вдобавок к обязанностям  по  отношению  к
семье, он три года проработал адвокатом. Накопленный в эти  годы  опыт  не
раз пригодился в дальнейшем Хагену. Два года он проработал  в  адвокатской
конторе, которая занималась уголовными делами  и  находилась  под  сильным
влиянием дона.  Хаген  прогрессировал  очень  быстро  и  после  того,  как
полностью перешел на службу  к  дону  Корлеоне,  последнему  ни  разу,  на
протяжении шести лет, не пришлось ни в чем его упрекнуть.
     Когда его назначили исполняющим  обязанности  советника,  сицилийские
семьи начали называть семью Корлеоне "ирландской  бандой".  Это  забавляло
Хагена. В то же время он понял, что не может рассчитывать на  место  главы
семейного дела после смерти дона. Но он был доволен. Это никогда  не  было
его целью, так как подобное устремление было бы проявлением  неуважения  к
благодетелю и его семейству.
     Было еще темно,  когда  самолет  приземлился  в  Лос-Анжелесе.  Хаген
оформил место в гостинице,  принял  душ,  побрился  и  заказал  завтрак  и
газеты, за которыми  он  собирался  убить  время.  На  десять  часов  была
назначена его встреча с Джеком Вольтцем.  К  его  удивлению,  организовать
встречу оказалось делом несложным. За день до этого Хаген  позвонил  билли
Гоффу,  одному  из  руководителей  профсоюза  работников   кинематографии.
Действуя точно по инструкции дона Корлеоне, Хаген приказал Гоффу  устроить
ему встречу  с  Джеком  Вольтцем  и  намекнуть  Вольтцу,  что  если  Хаген
останется недоволен встречей, в студии может вспыхнуть  забастовка.  Через
час Гофф позвонил ему. Встреча состоится в десять часов утра. Вольтц понял
намек относительно забастовки, но особого впечатления на него,  по  мнению
Гоффа, это не произвело. Он добавил:
     - Если и в самом деле дойдет до этого, мне придется самому поговорить
с доном.
     - Если дойдет до этого, дон сам с тобой поговорит, -  ответил  Хаген.
Говоря это, он старался не давать никаких обещаний. Его не удивило то, что
Гофф с такой готовностью  выполнил  указания  дона.  Владения  "семейства"
ограничивались пределами Нью-Йорка,  но  своего  могущества  дон  Корлеоне
достиг, благодаря  помощи,  оказанной  им  руководителям  профессиональных
союзов. Многие из них продолжали оставаться его должниками.
     Но то, что встреча была назначена на  десять  часов,  служило  дурным
предзнаменованием. Это означало, что Хаген будет в списке визитеров и  что
он не будет приглашен на обед.  Выходит,  Вольтц  не  оценил  его  должным
образом. Может быть, Гофф, который наверняка получает  частые  подарки  от
Вольтца, угрожал недостаточно ясно? Иногда желание дона оставаться в  тени
шло не на пользу  семейному  делу,  поскольку  часто  его  имя  ничего  не
говорило людям.
     Предчувствие не обмануло Хагена.  Вольтц  заставил  его  прождать  до
половины одиннадцатого. Комната,  в  которой  он  ждал,  была  великолепно
обставлена, а на диване напротив него сидела девочка такой красоты,  какую
Хаген в жизни не видел. Ей бы