ие.  Давай
прекратим враждебные акты и подождем момента, когда твой отец  выздоровеет
и сможет принять участие в торге. Я  уговорил  семейство  Татаглия  забыть
прошлое и не пытаться мстить за Бруно. Пусть будет  мир.  Тем  временем  я
буду потихоньку заниматься своим бизнесом. Я не прошу вас сотрудничать, но
вы, семейство Корлеоне, не должны мне мешать. Таково  мое  предложение.  Я
полагаю, что  ты  обладаешь  достаточными  полномочиями,  чтобы  совершить
сделку от имени семейства Корлеоне.
     Майкл ответил по-сицилийски:
     - Расскажи мне подробнее, как  ты  собираешься  начать  свой  бизнес,
какая роль в нем отводится нашему семейству и каковы ожидаемые доходы?
     - Значит, ты хочешь подробное описание моего предложения?  -  спросил
Солоццо.
     - Мы хотим гарантий, что не будет больше  покушений  на  жизнь  моего
отца, - серьезным тоном ответил Майкл.
     Солоццо развел руками.
     - Какие гарантии я могу дать? Ведь это  меня  преследуют.  Я  потерял
свой последний шанс. Ты слишком хорошего мнения обо мне, друг  мой.  Я  не
так уж умен.
     Теперь Майкл окончательно убедился в  том,  что  цель  переговоров  -
выиграть время, несколько дней. Солоццо еще раз попытается убить дона. Его
самого Турок считал безобидным мальчиком. Уже  знакомый  приятный  холодок
наполнял тело Майкла. На его лице появилось горестное выражение.
     - В чем дело? - резким тоном спросил Солоццо.
     Майкл, казалось, растерялся.
     - Вино ударило  мне  не  в  голову,  а  прямо  в  мочевой  пузырь.  Я
сдерживался, но больше не могу.
     Солоццо внимательно изучал его своими темными глазами. Потом протянул
руку и начал грубо обыскивать Майкла. Майкл старался  казаться  обиженным.
Вмешался Мак-Клуски:
     - Я его обыскал. Мне приходилось  обыскивать  тысячи  гангстеров.  Он
чист.
     Солоццо все это не понравилось. Просто не понравилось, без всякой  на
то причины. Он посмотрел на человека, который сидел напротив них, а  потом
перевел взгляд на туалет. Человек сделал легкое  движение  головой,  давая
понять, что уборная проверена и там никого нет.
     - Не задерживайся, - неохотно сказал Солоццо. Он явно нервничал.
     Майкл встал и направился к уборной. Войдя в кабину, он отправил  свои
надобности, а потом протянул руку за эмалированный  бочок  и  стал  шарить
там, пока рука не наткнулась на  приклеенный  лентой  пистолет.  Он  сунул
пистолет за пояс и застегнул пиджак. Потом помыл руки и смочил волосы.
     Солоццо сидел лицом к уборной. Его темные глазки  горели  сицилийским
огнем. Майкл попытался улыбнуться.
     - Теперь я могу говорить, - сказал он со вздохом облегчения.
     Капитан  Мак-Клуски  был  всецело  поглощен  телятиной  и   спагетти.
Человек, который сидел возле стены, был теперь намного спокойнее.
     Майкл уселся за столиком. Он  помнил  указание  Клеменца:  придти  из
туалета и сразу стрелять. Но то ли интуиция, то ли просто страх подсказали
Майклу не  делать  этого.  Он  чувствовал,  что  сделай  он  одно  быстрое
движение, его тут же пристрелят.  Ноги  дрожали  от  страха,  и  сидя,  он
чувствовал себя намного спокойнее.
     Солоццо наклонился в  его  сторону.  Майкл  осторожно  отстегнул  под
столом нижние пуговицы  пиджака  и  внимательно  прислушивался  к  каждому
шороху. Он не был в состоянии уловить ни единого слова, произносимого этим
человеком. Для него это было пустой болтовней. Мозг наполнился стучащей  в
виски кровью. Правая рука протянулась под столом к  пистолету  и  вытащила
его из-за пояса. В этот момент подошел за очередным  заказом  официант,  и
Солоццо повернулся к нему. Быстрым движением левой руки Майкл оттолкнул от
себя столик, а правую, с пистолетом, приставил  почти  вплотную  к  голове
Солоццо. Тот удивительно быстро среагировал, и начал было  уклоняться.  Но
Майкл, который был намного моложе и реакция которого была намного быстрее,
нажал на курок. Пуля вошла между глазом и  ухом  и  вырвала  комок  мозга,
крови и костей, который шлепнулся на фрак  официанта.  Инстинкт  подсказал
Майклу, что одной пули достаточно. Солоццо повернул голову, и  он  увидел,
как меркнет, а потом и совсем гаснет свет жизни в глазах этого человека.
     Через секунду пистолет был направлен на  Мак-Клуски.  Офицер  полиции
взирал на Солоццо со спокойным удивлением,  будто  это  не  имело  к  нему
самому никакого отношения. Потом он вдруг почуял угрожающую ему опасность.
Вилка с огромным куском телятины застыла в  воздухе,  и  он  повернулся  к
Майклу. Его лицо и глаза  выражали  столь  неподдельный  ужас,  что  Майкл
улыбнулся, нажимая на курок.  Выстрел  оказался  неудачным.  Пуля  пробила
бычий затылок Мак-Клуски,  и  тот  начал  задыхаться,  словно  поперхнулся
телятиной.  Выдыхаемый  с  хрипом  воздух  был  полон  крови.   Не   теряя
хладнокровия, Майкл выстрелил еще раз.
     Воздух будто наполнился розовым туманом. Майкл повернулся к человеку,
который сидел возле стены. Тот не сделал никакого движения.  Казалось,  он
был парализован. Теперь  Майкл  осторожно  вытащил  руки  из-под  стола  и
повернулся. Официант в ужасе бежал к кухне, с недоверием поглядывая  время
от времени на Майкла. Солоццо сидел в кресле, положив голову на стол. Труп
жирного Мак-Клуски растянулся на полу. Пистолет выскользнул из рук  Майкла
и беззвучно шлепнулся на труп. Ни официант, ни человек у стены не обратили
внимание на то, что он выбросил пистолет. Майкл сделал несколько шагов  по
направлению к открытой двери. Машина Солоццо  стояла  возле  тротуара,  но
шофера в ней не  было  видно.  Майкл  свернул  налево  и  зашел  за  угол.
Включились фары стоявшей неподалеку машины, и она подкатила к нему.  Майкл
вскочил в нее на ходу,  и  она  с  ревом  помчалась  дальше.  За  рулем  с
неподвижным лицом сидел Тессио.
     - Проделал работу над Солоццо? - спросил Тессио.
     Майкл удивился. "Проделать работу"  означало  переспать  с  женщиной.
Странно, что Тессио воспользовался этим выражением.
     - Над обоими, - ответил Майкл.
     - Уверен? - спросил Тессио.
     - Я видел их мозги.
     В машине была запасная одежда для Майкла. Через двадцать минут он уже
находился на борту итальянского торгового судна, которое держало  курс  на
Сицилию. Через два часа судно отплыло, и из своей каюты Майкл  видел  огни
Нью-Йорк-Сити, напоминающие костры ада. Он чувствовал огромное облегчение.
Подобное чувство он уже однажды испытал... Бой за остров  продолжался,  но
его легко раненного вели в госпиталь. И  он  испытывал  тогда  облегчение,
подобное теперешнему. Пусть все черти  ада  выскочат  теперь  наружу,  его
здесь не будет.
     Через день после убийства  Солоццо  и  капитана  Мак-Клуски  по  всем
участкам нью-йоркской полиции был разослан  приказ:  не  будет  отныне  ни
азартных игр, ни проституции; никаких  сделок  с  мафией,  пока  не  будет
схвачен убийца капитана Мак-Клуски. По всему городу были проведены облавы.
     Позднее, к семейству Корлеоне с вопросом, не согласится ли оно выдать
убийцу обратился представитель остальных семейств города. В ответ ему было
сказано, что семейство Корлеоне к делу отношения не имеет. В  ту  же  ночь
взорвалась  граната  на  аллее  Корлеоне  в  Лонг-Биче:  ее   бросили   из
автомобиля, который приблизился к  перекрытому  цепью  участку  дороги,  а
потом на всей скорости удалился. В ту  же  ночь  в  маленьком  итальянском
ресторанчике  в  Гринвич-Виллэдж  были  убиты  два   "гарпуна"   семейства
Корлеоне. Война пяти семейств 1946 года началась.




                               ЧАСТЬ ВТОРАЯ


                                    12

     Небрежным движением руки  Джонни  Фонтена  избавился  от  присутствия
слуги.
     - До свидания, билли.
     Чернокожий слуга поклонился и вышел из огромной  гостиной.  Это  был,
скорее, дружеский поклон, чем поклон слуги, да и он  требовался  лишь  для
соблюдения приличия: у Джонни Фонтена были гости.
     Джонни решил провести этот вечер с Шарон  Мур,  девушкой  из  Гринвич
Виллэдж в Нью-Йорке, приехавшей в Голливуд, чтобы попробоваться  в  фильме
знаменитого, но уже старого сатира. Случайно она оказалась возле съемочной
площадки, где снимался фильм Вольтца с участием Джонни. Девушка показалась
ему свеженькой, очаровательной и умелой, и он решил пригласить ее в ту  же
ночь к себе на ужин. Она, разумеется, не могла отказаться.
     Шарон Мур ждала, наверно, что  он  накинется  на  нее,  как  в  своих
фильмах, но Джонни терпеть не мог голливудского отношения к "кускам мяса".
Он никогда не спал с  девушкой,  если  его  не  привлекало  в  ней  что-то
особенное. Кроме, разумеется, случаев, когда был сильно пьян и  просыпался
с девушкой, о которой ровным счетом ничего не  знал.  Теперь,  к  тридцати
пяти годам, женатый второй раз и фактически не живя с женой, он не  ощущал
особого полового голода. Но что-то в Шарон привлекло его.
     Сам он никогда много не ел, но  хорошо  знал,  что  красивые  молодые
девушки часто морят себя голодом, чтобы отложить деньги на  наряды,  и  во
время свиданий набрасываются на  еду:  поэтому  на  столе  было  множество
всякой снеди и самые разнообразные напитки: шампанское в ведре  со  льдом,
виски, водка, коньяк. Джонни сам поставил на стол бутылки и приготовленные
заранее тарелки с едой. Кончив есть, они  пошли  в  гостиную,  одна  стена
которой была стеклянной и выходила прямо на тихий океан. Он положил  груду
пластинок Эллы Фитцджеральд на патефон и  сел  на  диван  рядом  с  Шарон.
Потянулась обычная,  пустая  беседа:  где  родилась,  была  ли  в  детстве
красивой или уродливой, замкнутой или  веселой..  Он  знал,  что  подобные
расспросы  трогают  девушку  и  возбуждают  ее,  а  это   необходимо   для
нормального финала.
     Они прильнули друг к другу. Он поцеловал ее в губы - дружеский  и  не
слишком  горячий  поцелуй  -  и  так   как   она   этим   удовлетворилась,
удовлетворился и он. За огромным квадратным окном темно-синий тихий  океан
распростерся под лунным светом.
     - Почему бы тебе не проиграть одну из своих собственных пластинок?  -
спросила Шарон. Голос ее возбуждал. Джонни улыбнулся.  Его  забавляла  эта
игра.
     - Я не типичный голливудец, - ответил он.
     - Но все же проиграй мне несколько твоих пластинок, - попросила  она.
- Или спой. Как в фильмах. Я растаю, как те девушки на экране.
     Он засмеялся. Несколько  лет  назад,  он  точно  так  и  поступал,  и
результат был всегда одним и тем  же:  девушки  старались  казаться  более
сексуальными, чем были на самом деле, и вели  себя  так,  словно  за  ними
следило невидимое око телекамеры.  Теперь  же  он  и  не  собирался  петь:
во-первых, он уже два  месяца  не  поет,  не  полагается  на  свой  голос.
Во-вторых, любителям невдомек, в какой  степени  голос  певца  зависит  от
техники - всех этих микрофонов, усилителей и динамиков. Он может, конечно,
проиграть свои пластинки, но ему  будет  неприятно  слушать  свой  молодой
голос, как неприятно лысеющему и полнеющему пожилому человеку видеть  себя
на экране молодым и в расцвете сил.
     - Мой голос не в форме, - сказал он. -  И  кроме  того,  мне  надоело
слушать самого себя.
     Они отпили из своих стаканов.
     - Я слышала, что ты прекрасно сыграл в новом фильме, - сказала она. -
Правду говорят, что ты снимался бесплатно?
     - За символическую плату, - ответил Джонни.
     Он  встал,  чтобы  наполнить  ее  стакан  водкой,  потом  угостил  ее
сигаретами, на которых золотыми  буквами  было  отпечатано  его  имя.  Она
затянулась сигаретой и отпила из стакана, а он снова уселся рядом с ней. В
его стакане водки было намного больше, чем в ее. Это помогало согреться  и
возбудиться. Ситуация была  обратной  той,  в  которой  находится  обычный
любовник. Вместо того, чтобы напоить девушку, он должен был напиться  сам.
Девушки, в противоположность ему, всегда были готовы  отдаться.  Последние
два года были настоящим адом для его эго, и он укреплял его  этим  простым
способом: проводил ночь с молодой девушкой, несколько раз  ужинал  с  ней,
потом  покупал  дорогой  подарок  и  очень  тактично  -  так,  что   самые
чувствительные из них не обижались - отделывался  от  нее.  Теперь  они  с
полным правом могли утверждать, что у них "что-то было" с  великим  Джонни
Фонтена. Это не было настоящей любовью, но и отмахнуться от этого было  не
просто, особенно если девушка была хороша собой. Он  ненавидел  пошловатых
девиц, которые спали с ним, а  потом  бежали  рассказывать  подругам,  что
переспали с великим Джонни Фонтена, неизменно добавляя, что им приходилось
испытывать и большие наслаждения. Но  больше  всего  поражали  его  мужья,
которые говорили ему, что прощают своих жен и  что  даже  самой  преданной
жене можно изменить с таким знаменитым киноактером и  певцом,  как  Джонни
Фонтена. Его просто воротило от этих речей.
     Джонни  очень  любил  песни   Эллы   Фитцджеральд,   их   чистоту   и
выразительность. Это было  единственной  вещью,  которую  он  понимал,  но
понимал он ее лучше кого бы то ни было на свете.  Теперь,  откинувшись  на
спинку дивана и потягивая водку, он ощущал желание петь, нет, не  петь,  а
подпевать Элле Фитцжеральд. Но этого нельзя  было  сделать  в  присутствии
посторонних. Он спокойно положил руку  на  бедро  Шарон,  во  второй  руке
продолжая  держать  стакан  с   водкой.   Бесхитростно,   не   притворяясь
чувственным  мальчиком,  ищущим  любовного  жара,  Джонни  приподнял  шелк
платья, чтобы обнажить белое, как молоко, бедро над сетчатым чулком, и как
обычно - несмотря на то, что он был близок со множеством женщин  -  Джонни
почувствовал, как по всему его телу разносятся струи тепла. Чудо  все  еще
совершается, но что он будет делать, если и это подведет его,  как  подвел
голос?
     Теперь  он  был  готов.  Он  поставил  стакан  на  длинный  мраморный
коктейльный столик и повернулся к Шарон. Он был очень уверен, но в  то  же
время деликатен и нежен. В его ласках не  было  ничего  непристойного.  Он
поцеловал ее в губы. Ответный поцелуй был горячим, хотя и не страстным, но
в этот момент он предпочитал именно  такой.  Он  ненавидел  девушек,  тела
которых  вдруг  вспыхивали,  словно   механические   машины,   готовые   к
эротической деятельности  после  прикосновения  к  волосатому  включателю.
Потом он сделал то, что проделывал обычно и  что  его  самого  никогда  не
возбуждало. Медленно и нежно  он  просунул  кончик  пальца  глубоко  между
бедер.  Некоторые  девушки  даже  не  чувствовали  этого  первого  шага  к
совокуплению. Некоторых это сбивало с толку, они не соображали, в чем дело
-  он  маскировал  свои  действия  крепким  поцелуем  в  губы.  Некоторые,
казалось, движением таза всасывали в себя  его  палец.  Разумеется,  перед
тем, как  он  стал  знаменитостью,  встречались  девушки,  которые  просто
отвешивали ему пощечину.  Это  была  вся  его  техника  и  обычно  она  не
отказывала.
     Реакция Шарон  была  необычной.  Она  приняла  все  -  прикосновения,
поцелуи, но потом оторвала свой рот от его, медленно отодвинулась к спинке
дивана и взяла в руку стакан. Это был холодноватый, но решительный  отказ.
Такое иногда случалось. Редко, но случалось. Джонни тоже взял свой  стакан
и зажег сигарету.
     Она заговорила легко и быстро:
     - Это не потому, что я не люблю тебя, Джонни, ты намного лучше, чем я
себе представляла. И это не потому, что я девушка другого сорта. Меня надо
разжечь, прежде чем я соглашусь проделать это с парнем. Ты понимаешь,  что
я имею в виду?
     Джонни Фонтена улыбнулся ей. Она все еще нравилась ему.
     - А я тебя не зажигаю?
     Она была немного растеряна.
     - Знаешь, когда ты был на  вершине  славы,  я  еще  пешком  под  стол
ходила. Я тебя потеряла, я принадлежу другому поколению.  Поверь,  это  не
потому, что я законченная святоша. Будь ты Джеймсом Дином  или  другим,  с
кем я вместе росла, я, не задумываясь, спустила бы штаны.
     Теперь она уже меньше нравилась ему. Она была очень умная и  сладкая.
Она не пыталась во что бы то ни стало переспать с ним или использовать его
связи для продвижения в Голливуде. Это была честная девушка. Но он видел в
ней нечто другое. Подобное несколько раз случалось с ним и раньше. Девушка
пришла на свидание, заранее твердо решив не ложиться с ним в  постель,  не
думать о том, как сильно он ей нравится. И все ради того, чтобы рассказать
подругам как она отказалась от шанса переспать с великим  Джонни  Фонтена.
Теперь, когда он стал  старше,  подобное  желание  ему  понятно  и  он  не
сердится. Она просто стала ему нравиться меньше, чем прежде.
     У него полегчало на душе. Он отхлебнул  из  стакана  и  посмотрел  на
тихий океан.
     - Надеюсь, ты не сердишься, - сказала она. - Я понимаю,  Джонни,  что
веду себя, как фригидная, что в Голливуде девушки  залезают  в  постель  с
такой же легкостью, с какой говорят друзьям "спокойной ночи". Я просто еще
не привыкла.
     Джонни улыбнулся, легонько потрепал ее по щеке, и аккуратно  поправил
ей платье.
     - Я не сержусь, - сказал он. - Такое романтичное  свидание  мне  даже
больше по душе.
     Он, разумеется, не рассказал ей,  что  чувствовал  на  самом  деле  -
облегчение от того, что  не  придется  защищать  свою  репутацию  великого
любовника, не придется доказывать, что он в жизни так же божественен,  как
в кино.  Что  не  придется  выслушивать  от  девушки  пропитанные  фальшью
комплименты.
     Они выпили еще по одному стакану и обменялись  несколькими  холодными
поцелуями, после чего она сказала, что ей пора уходить.
     - Можно мне позвонить и пригласить тебя еще раз на ужин?  -  вежливым
тоном спросил Джонни.
     Она была откровенна до конца.
     - Я  хорошо  понимаю,  что  ты  не  хочешь  тратить  время,  а  потом
разочаровываться, - сказала она. - Спасибо за замечательный вечер. Однажды
я расскажу своим детям, что была на свидании с великим Джонни Фонтена, что
мы остались одни в его квартире.
     Он улыбнулся.
     - И что не поддалась искушению, - продолжал он. Оба рассмеялись.
     - Они ни за что не поверят, - сказала  она.  -  И  тогда  Джонни,  не
пытаясь скрыть фальши в голосе, предложил:
     - Хочешь, я подтвержу это в письменном виде?
     Она отрицательно покачала головой. Он продолжал:
     - Если кто-то усомнится, позвони мне, и я расскажу  ему  всю  правду.
Расскажу, как гонялся за тобой по всей квартире и  как  ты  защитила  свою
честь. О'кэй?
     Он был слишком жесток, и его поразила боль, отразившаяся  на  молодом
лице. Она поняла его намек на то, что он не слишком старался. Он  отнял  у
нее сладость победы. Теперь она почувствует, что победительницей ее в  эту
ночь сделало  отсутствие  у  нее  женской  притягательности.  Ей  придется
рассказывая о том, как она сопротивлялась чарам Джонни Фонтена, добавлять:
"Разумеется, он был не слишком настойчив".
     Джонни сжалился над ней.
     - В самом деле, если у тебя  когда-нибудь  будет  плохое  настроение,
позвони мне. О'кэй? Я не обязан спать с каждой знакомой мне девушкой.
     - Обязательно позвоню, - сказала она.
     Шарон ушла, и Джонни предстояло теперь одному провести  весь  остаток
вечера. Он мог бы воспользоваться тем, что Джек Вольтц называет  "фабрикой
мяса", табунами готовеньких  кинозвезд,  но  он  нуждался  в  человеческом
общении. Он вспомнил свою первую жену, Вирджинию. Теперь, когда работа над
фильмом закончена, у него будет больше времени для детей. Он  хочет  снова
стать неотъемлемой частью их  жизни,  и  его,  кроме  того,  волнует  сама
Вирджиния.  Она  недостаточно  защищена  от  тарзанов  Голливуда,  готовых
гоняться за ней, чтобы похвастать, как им  удалось  трахнуть  первую  жену
Джонни Фонтена. Пока, насколько  ему  известно,  никто  этого  сказать  не
может. "Каждый зато может сказать это про вторую жену",  -  подумал  он  с
кислой усмешкой. Он поднял телефонную трубку.
     Ее голос он узнал сразу, и  в  этом  не  было  ничего  удивительного.
Вперв