легкие. Тут я замечаю, что оставил
дыхалку под  килем  катера.  Неужели  навсегда?  Впечатление,  будто  легкие
раздуло, как мешки. Черт, не хватает только задохнуться! Хоть обруч  надевай
на грудь, хоть что - воздух не идет, мой завод  по  переработке  углекислого
газа встал по причине забастовки! Видно, нахлебался воды, а  может,  слишком
долго сдерживал дыхание или  чересчур  глубоко  нырнул  -  нужно  учесть  на
следующий раз! Без лишней скромности скажу: то, что я проделал, вряд ли  кто
другой сможет когда-нибудь повторить! Честно!
   И вдруг - о  чудо!  Я  вновь  дышу.  Самое  смешное,  что  хорек  стюард,
забравшийся на борт, пребывает в таком же состоянии, как и я. Мы сидим  друг
против друга, не в силах драться. Любопытная ситуация, согласитесь!
   В это время оба ныряльщика-синхрониста плавают вокруг катера  и  пытаются
забраться на борт. Если Сан-А  быстро  не  придет  в  себя,  то  имеет  шанс
вступить в схватку сразу с тремя. А это уж слишком, не так ли?
   Как же паршиво я себя сейчас чувствую, как ватный - самому  противно!  Но
инстинкт самосохранения, к счастью, не дремлет...
   Буквально в нескольких сантиметрах от себя  вижу  штурвал.  Заторможенным
движением берусь за него. Затем рычаг скорости толкаю в положение  "вперед",
и катер как  ошпаренный  делает  резкий  рывок.  Оба  нападающих  вопят  как
помешанные и хватаются за борт. К своему  ужасу,  я  вижу,  что  нос  катера
направлен на яхту. Поскольку нас разделяют лишь  несколько  метров,  то  еще
секунда - и я протараню борт яхты, и тогда катастрофа! Резко кручу  штурвал.
Катер делает крутой поворот, ложась на борт, и я лишь  слегка  цепляю  корму
яхты боком. Но не  звук  удара  или  скрип  я  слышу!  А  знаете  что?  Нет,
решительно вам нужно все объяснять,  все  разжевывать...  Катер  должен  был
неизбежно удариться боком о яхту, но, поскольку двое пловцов  ухватились  за
борт, они своими телами смягчили удар. Я даже их крика не слышал  -  они  не
успели. Просто что-то хрустнуло, и все. Катер еще раз задевает о борт яхты и
наконец отходит  в  сторону.  Я  делаю  широкий  полукруг,  чтобы  прояснить
ситуацию. Смотрю на воду. Огромное красное пятно около судна Окакиса как раз
на уровне ватерлинии.
   Крик Глории заставляет меня обернуться. Стюард стоит позади меня. В руках
у него здоровый тесак, и он приноравливается  всадить  мне  эту  железяку  в
спину. Надо же мне было о  нем  забыть!  Я  очень  вовремя  делаю  прыжок  в
сторону, и широкое стальное лезвие вонзается в щиток приборов.
   Меня захлестывает ярость. Я  хватаю  сукиного  сына  за  лапу  и  пытаюсь
вывернуть, но в порыве натыкаюсь на скамейку и падаю навзничь. Хорек прыгает
на меня. К счастью, лезвие ножа глубоко ушло в деревянную поверхность щитка,
иначе  мне  бы  это  стоило  нескольких  непредвиденных  отверстий  в   моей
скульптуре.
   Мы боремся, как два нанайца, а в это время катер со скоростью  шестьдесят
километров в час несется к берегу. Если наскочим на риф, то нам  всем  троим
обеспечены вечные морские ванны.
   Там, на яхте, наконец спохватились и подняли тревогу, но  что  они  могут
сделать для нас, я вас спрашиваю?
   Пропускаю несколько замечательных ударов в физиономию, заставляющих  меня
увидеть в полной красоте Южный Крест  и  еще  несколько  созвездий.  Пытаюсь
сложить ноги, чтобы нанести удар ему в сокровенное, но парень знает  толк  в
такого рода занятиях, поэтому изворачивается как уж. Хотел бы я  посмотреть,
что б вы делали, когда он вам залезет между ног!
   Ему удается двумя руками ухватить меня за глотку. Как последнего урода он
заваливает меня под скамейку,  и  мне  не  удается  пропихнуть  руки,  чтобы
освободиться от его мертвой хватки. Ну все, мне хана!
   Пытаюсь выкручиваться, но это ничего не дает. Он еще  сильнее  сдавливает
мне горло. А я ведь еще как следует не отдышался после купания. Кровь бьет у
меня в висках, в ушах. Я слышу колокола! Какого черта вы мне не сказали, что
сегодня воскресенье и пора идти на мессу!
   Но вдруг его руки разжимаются и он падает на  колени  рядом  со  мной.  Я
позволяю себе глоток свежего воздуха и прихожу в  себя.  Вижу  мисс  Виктис,
вооруженную веслом, и понимаю, что она  употребила  его  не  по  назначению.
Встаю на ноги. Но проклятый стюард делает то же самое.
   Тогда я протягиваю руку назад. - Дайте! - выдыхаю я  с  трудом.  Чувствую
круглую и гладкую рукоятку весла у себя в ладони. Ну теперь я  не  удивлюсь,
если бравый Сан-Антонио возьмет верх! А вы?
   Когда тот бросается на меня, я со всей силы  втыкаю  конец  весла  ему  в
живот. У него вырывается дикий вопль, и он падает на  спину.  Теперь  нельзя
давать ему возможность опомниться. Для разнообразия удовольствий наношу  ему
плашмя  веслом  несколько  деревянных  оплеух  (исполняется   впервые).   Он
соскальзывает на край борта и головой вниз  валится  в  воду.  Я  прыгаю  за
штурвал. Яхта на горизонте уже совсем  маленькая.  Очень  красиво  смотрятся
отблески ее огней в черной воде. Разворачиваю катер и убираю газ,  чтобы  не
спеша найти своего стюарда. Где мое виски, черт  побери!  Имею  я  право  на
передышку?! Но поди найди маленькую точку в пляшущем океане.  У  меня  глаза
чуть на лоб не выезжают, но все равно ничего не вижу.
   Тем лучше, да? В конце концов,  этот  джентльмен  оставит  нас  в  покое.
Согласитесь, мы его заслужили. Если помните, мы просили малого принести  нам
виски, а не поиграть в новые приключения Фантомаса!
   Я тем не менее выключаю двигатель, чтобы прислушаться, не  подает  ли  он
крики о помощи. Но лишь мощный голос океана звучит в наших ушах  (красиво  я
пишу, правда?).
   Мы с Глорией за все это  время  не  сказали  друг  другу  ни  слова.  Она
какая-то вся съежившаяся, моя миллиардерша. Про себя же у меня  складывается
впечатление, будто я только что посмотрел фильм о мучениях Наполеона. Словно
меня ломом по башке огрели. Как-то даже спать хочется...
   Я еще некоторое время смотрю на волны, покрытые барашками пены (как пишут
в более дорогих, но менее интересных, чем мои,  романах),  чтобы  убедиться,
нет ли кого тонущего в воде. Может,  кто-нибудь  нуждается  в  моей  помощи.
Затем угрызения совести утихают, я завожу мотор и беру курс на яхту.
   Ветер бьет нам в лицо, и мы немного  приходим  в  себя.  Глория  выглядит
почти красавицей при свете луны в своем мокром, облегающем тело платье.
   - Тони, - вскрикивает она вдруг, - я никогда не встречала такого мужчину,
как вы!
   - Я  тоже  никогда,  королева  моя!  -  отвечаю  я  со  свойственной  мне
скромностью
   Надо признать, что на этот  раз  я  с  честью  исполнил  свой  долг!  Мне
кажется, я заработал свои пять тысяч баксов? Если вы  не  согласны,  скажите
прямо - я сообщу папаше Виктису, что готов пойти на снижение тарифа!
   Вся морская баталия длилась всего пять или шесть минут. Хорошо, семь,  не
буду с вами спорить!
   За меньшее время, чем потребуется продавцу  в  магазине,  чтобы  взвесить
восемьсот граммов вареной колбасы и продать вам ее за килограмм, я расставил
все на свои места, ликвидировал трех гангстеров,  завладел  катером  и  спас
жизнь Глории
   Жаль, телевидения рядом не было, а то бы мои друзья  из  хроники  сделали
специальный выпуск с моей физиономией крупным планом!
   Классный был бы материал! Затем  они  продали  бы  пленку  коллегам-янки,
поскольку те до  ужаса  любят  смотреть,  как  спасают  дочек  миллиардеров,
особенно в Далласе
   - Вы не ранены? - спрашиваю я.
   - Нет, но воды наглоталась предостаточно.
   - Вам удалось узнать бандитов?
   - Да, это те, из Канн.
   - Ну вот, они вас больше не побеспокоят.. Она вдруг зло смеется
   - И поделом им!
   Не могу сказать, чтобы Глория была очень чувствительна. Но это в  природе
элиты, особенно американской, так ведь?  В  них  играет  кровь  завоевателей
Дикого Запада! Если судить по ее реакциям, то ясно, что  предки  решали  все
проблемы с индейцами с помощью мушкетов
   - Я так думаю, вы теперь должны успокоиться, моя дорогая  Банда  жаждущих
получить доллары за вашу драгоценную жизнь уничтожена Мне даже кажется,  все
эти трое коварных господ родились под знаком  Рыб  или,  в  крайнем  случае,
Водолея
   Глава 4
   Вы ведь помните, что по натуре я человек скорее застенчивый. А  уж  когда
королева-мать, король, министры, миллиардеры, князь (светлый) и лорд (лысый)
поздравляют на всех языках и лично жмут  руку,  называя  героем,  признаюсь,
краска ордена Почетного легиона бросается мне в лицо, минуя петлицу.
   Окакис-сын предлагает обмыть мой геройский поступок шампанским. Он  берет
меня за руку, отводит в сторону и, как бы  извиняясь,  просит  замять  дело,
словом, не  очень  трепаться,  чтобы  не  навести  тень  на  пышный  папашин
праздник.
   Поскольку это совпадает с моим желанием, то я отвечаю: "Ну  что  вы,  что
вы, как вы могли подумать", и на борту устанавливается полная гармония.
   Опрошенный капитан говорит, что стюард был нанят в последний момент перед
отплытием из Гуаякиля, заменив срочно вызванного к  постели  больной  матери
члена команды. Собственно, я  так  и  предполагал.  Новый  официант  показал
бразильский паспорт  на  имя  Алонсо  Фиаско.  Иду  в  его  каюту  и  ничего
особенного не  нахожу,  кроме  шмоток,  купленных  в  Нью-Йорке,  и  бутылки
шотландского виски. Последнее не является, как вы понимаете, какой-то особой
приметой.
   Возвратившись  в  кают-компанию,   застаю   человекоподобного   ангелочка
Окакиса-сына, который пытается успокоить Глорию, пытливыми пальцами исследуя
ее  умопомрачительный  вырез  на  платье,  открывающий   спину   до   талии.
Одновременно все вновь выражают знаки почтения и  восхищения  моей  персоне.
Королева Мелания говорит, что женщина, у которой такой  мужественный  жених,
самая счастливая на свете. В ответ я бормочу что-то о скромности,  про  себя
замечая: если бы Меланьюшка была раза в три помоложе, то я  бы  удостоил  ее
чести узнать и о других моих немалых достоинствах. Я, как всякий застенчивый
человек, всегда мечтал переспать с королевой.  Во-первых,  ради  спортивного
интереса и, во-вторых, чтобы  доказать:  демократия  даже  в  горизонтальном
положении всегда  одерживает  верх.  Но  только  мамаше-королеве  уже  давно
откуковало семьдесят, поэтому от подобной перспективы меня охватывает дрожь.
   В девяносто девятый раз, как  пишут  писатели,  склонные  к  языку  цифр,
Глория рассказывает  Гомеру  свою  одиссею.  Она  последовала  за  фальшивым
стюардом, чтобы почистить платье (залитое виски! - что за бред!  Как  я  сам
раньше не допер?), как вдруг парень, взглянув за борт,  произнес:  "Что  там
такое?" Естественно, Глория из любопытства тоже перегнулась через борт. И  в
этот момент сукин сын схватил ее за ноги и бросил в воду.  Согласитесь,  что
это дико - так поступать с женщиной! А если б она не умела плавать? Конечно,
как всякая молодая американка, Глория прекрасно умеет плавать, но, с  другой
стороны, она ведь только что вышла из-за стола,  а  такой  прыжок  с  восьми
метров в воду после еды даже зубной врач вам не порекомендует.
   От этой мысли всех по очереди передергивает, кроме  немца  фон  Дряхлера,
который практически уже отдергался. Все ахают да  охают,  повторяя,  что  бы
могло получиться, если бы мадемуазель Глория не была  спортсменкой.  Словом,
очень эмоционально насыщенный момент.
   Потом  все  потихонечку  расходятся  по  каютам,  размышляя,   с   какого
снотворного начать, и, естественно, мисс Глория наносит  мне  ночной  визит,
чтобы показать свою искреннюю признательность.
   Но этого я вам описывать не буду - пусть останется тайной!
   * * *
   На   следующий   день,   когда   мы    размыкаем    веки    (как    пишут
писатели-академики), в иллюминаторе виднеются пальмы.
   - Глория! - бужу я малышку. - Или я брежу, или мы  действительно  прибыли
на место.
   Приоткрываю  иллюминатор,  и   крики   экзотических   птиц   великолепной
какофонией врываются в наши музыкальные  уши.  Глория  подходит  ко  мне  и,
несмотря  на  свое  придавленное  (после  ночи  с  Сан-Антонио)   состояние,
испускает  восторженный  крик.  Надо  сказать,  пейзаж  -  просто  обалдеть!
Представьте себе пляж с розовым песком, окаймленный огромными пальмами. Море
зеленое, а небо синее.
   В порту, где мы бросили якорь, стоят еще несколько красавиц яхт.
   Широкая аллея, обсаженная  по  бокам  диковинными  растениями,  ведет  от
причала к дому, настолько великолепному, что такого не придумали пока даже в
Голливуде.  Он  немножко  больше,  чем  замок  Ангкор-Тхом  в  Камбодже,  но
значительно элегантнее. В колониальном  стиле,  если  вы  знаете,  о  чем  я
говорю. Словом, как в сказке о тридевятом царстве.
   Ну, думаю, на острове нам приготовили множество неординарных сюрпризов!
   Мы быстро одеваемся и после завтрака на скорую руку взбираемся на мостик.
Малышка Глория после восстановительной ночи выглядит  немного  помятой  и  с
кругами под радостными глазами. Она напудрилась и подмазала губки,  и  очень
хорошо сделала, а то была бы похожа на выжатый лимон. Я так думаю, вчерашняя
морская эпопея оставила в ней неизгладимый след. А что,  вы  думаете,  легко
быть миллиардершей? Когда для каждого, кто тоже хочет им стать,  ты  служишь
дичью. Вот, например, нищему никто не завидует, а если и завидует, то уж  не
до такой степени, чтобы покушаться на его место под мостом.
   На палубе пока почти никого нет. Кроме королевы Мелании, поскольку  в  ее
возрасте встают рано, да лорда Паддлога, так как он великобританец.
   Все остальные давят подушку, даже не  подозревая  о  том,  что  попали  в
земной рай.
   Матросы налаживают трап типа  кишки  в  международных  аэропортах,  но  с
балдахином. Это единственное, что нас сейчас соединяет с твердой землей, как
пишут писатели,  отмеченные  Гонкуровской  премией,  чьи  имена  из  чистого
человеколюбия и христианского милосердия я вам называть  не  стану.  Мне  не
терпится поскорее пройтись по розовому песку пляжа. Он так и манит,  просит,
чтоб на него наступили! Окакис, между прочим, застроил целую  лагуну.  Какой
размах, вы отдаете себе отчет? Порт выстроен из розового  мрамора  и  теперь
гармонично сливается по тону с полосой  пляжа.  Чальные  кнехты  сделаны  из
бронзы и покрыты листовым золотом,  а  фонарь  маяка  выточен  из  огромного
голубого алмаза. Это ж как можно обогатиться, если у тебя танкерный флот!  А
вся усадьба названа  легко  и  нежно  -  "Та,  которую  я  люблю".  Название
многократно выдолблено, вырезано, высечено или выложено драгоценными камнями
на  мраморных  плитах  на  греческом,  французском,  английском,   немецком,
камбоджийском, эскимосском языках, а также стенографическом.
   - Какова программа увеселений? -  спрашиваю  я  у  появившегося  капитана
Метрополитеноса.
   - В десять часов подъедут  запряженные  лошадьми  кареты,  чтобы  забрать
гостей и отвезти в замок.
   - Но замок в двух шагах!
   - Неважно, - парирует с серьезным  видом  Метрополитенос.  -  Новостийная
программа телевидения должна заснять праздничный кортеж прибывающих гостей.
   Я усмехаюсь, но про себя.  Представляете  рожи  моих  друзей,  когда  они
узреют среди важных гостей, прибывающих на праздник, физиономию Сан-А  между
принцем Салимом Бен-Зини и князем Хольстеном Премиумом Светлым (баночным).
   В общем, весь спектакль - сплошное притворство. Окакис,  возможно,  велел
на приглашениях написать, чтобы монархи привезли с собой короны и  облачения
для торжественных церемоний. Конечно же,  прием  на  Тихом  океане  послужит
прекрасной рекламой. Уже завтра акции Окакиса подпрыгнут вверх. Портреты  на
память в окружении королей, миллиардеров и генералов  в  наше  время  значат
очень много, хотя в большинстве стран в моде вроде бы демократия.
   До десяти часов еще есть время,  и  я  решаю  окунуться  в  зеленые  воды
залива. Вода как парное молоко. Вертлявые маленькие  обезьянки  и  сказочные
птицы всех цветов радуги радостно перекликаются среди пышной растительности.
Солнце  пока  еще  не  в  зените,  но  уже  испускает  мощный  поток  лучей,
расцвечивая и без того яркую  природу.  Пахнет  изумительно.  Такой  климат,
безусловно, должен сильно льстить владельцу этого райского  уголка.  Но  это
днем, на солнце! А ночи здесь,  наверное,  очень  темные  и  должны  страшно
действовать на психику. У меня мелькает неожиданная мысль, что ночной период
на острове труднопереносим.
   Наплескавшись вволю, я иду сменить  наряд,  поскольку  замечаю  появление
телевизионщиков.  Облачаюсь  в  летний  голубой  костюм,  белую  рубашку   и
темно-синий галстук. Если бы вы видели меня, одетого как с  обложки  модного
журнала, то вам пришлось  бы  срочно  сбегать  за  транквилизаторами,  чтобы
побороть свои комплексы неполноценности.
   Коронованные особы (среди них есть и короли банковских империй, но в наше
время такие империи недолговечны)  тоже  напялили  на  себя  приличествующие
случаю кобедняшные шмотки. Омон Бам-Там I  в  своей  воскресной  набедренной
повязке, а генерал фон Дряхлер в униформе, каске с пикой и лошадиным хвостом
плюс монокль в глазу. Ла  Кавале,  наша  замечательная  прима,  побрилась  и
заковала  широченную  грудь  в  корсет   с   помощью   опытных   слуг.   Она
заблокирована, как в скафандре, но мне кажется, если кто-нибудь пощекочет ее
шаловливой рукой чуть  пониже  контральто,  то  вся  конструкция  разлетится
вдребезги и бюст начнет жить своей собственной жизнью!
   Точно в назначенный час  раздается  звон  колокольчиков  и  блистательный
кортеж начинает свой путь от дома к причалу. Представьте себе двадцать карет
белого цвета с  розовыми  колесами  и  голубым  верхом.  В  каждую  впряжена
четверка   белых   лошадей   в   голубых   попонах,   украшенных    золотыми
колокольчиками. А? Ухватываете картинку?
   В первых ландо сидят гости, прибывшие раньше, а также сам хозяин острова.
Автомобиль с установленной кинокамерой  движется  перед  процессией.  Каждую
упряжку ведет кучер, одетый в белый костюм  с  розовыми  галунами.  Ах,  как
красиво! Надо  надеяться,  ребята-операторы  зарядили  самую  чувствительную
пленку "Агфа-Геверт" в свои камеры. Иначе будет очень жаль!
   Приближаясь, колокольчики звенят сильнее, так что в ушах  стоит  сплошной
звон. Как только первый экипаж  останавливается  на  уровне  причала,  -  о,
сюрприз! - сто четырнадцать музыкантов, прятавшихся до  этого  за  пальмами,
делают шаг  вперед  и  появляются  перед  нашими  изумленными  глазами.  Они
роскошны в своих  красных  мундирах.  С  потрясающей  синхронностью  оркестр
атакует первые такты гимна Окакиса  "Танкерушечка".  Чарующие  звуки  музыки
(написал один аргентинец; его среди присутствующих нет, поскольку композитор
не успел взять смокинг из химчистки) поднимаются к самому небу.
   Когда ряд ландо выстраивается перед лестницей причала, из  первой  кареты
выпрыгивает человек. Я его, естественно, тут же узнаю, поскольку  в  газетах
полно его фотографий, - Окакис. На  нем  его  извечный  черный  габардиновый
костюм, белая рубашка и черный галстук. В петлице неувядающая белая роза,  а
из нагрудного кармана торчит постоянный спутник жизни  -  золотой  мундштук,
инкрустированный бриллиантами.
   Он  меньше,  чем  на  фотографиях,  как  сказала  бы  одна  моя  знакомая
консьержка. Метр пятьдесят пять - красная цена,  не  больше!  Густые  брови,
седые волосы, жесткие и вьющиеся, и нос, заросший торчащей  во  все  стороны
щетиной. Уголки рта горестно опущены. Он серьезен и преисполнен!
   Окакис  подходит  к  трапу  для  приема   гостей.   Немногословен,   лишь
рукопожатие и приветствие "спасибо, что приехали", а для дам  зарезервирован
легкий поклон. И все!
   Двое слуг в ливреях помогают сходящим с трапа гостям и ведут к  экипажам,
где дочка Окакиса представляет им прибывших накануне. Среди  них  я  отмечаю
принца по имени Нгуен Совьет Шимин из Центрального Вьетнама, бывшего  короля
Фарука, еще одного короля, на этот раз  голландского