ая сосиска делает ноги  и  сваливается
ему на ширинку. Он хватает ее двумя пальцами и заглатывает одним махом,  чем
доказывает мне, что она осталась совершенно съедобной.
   Я смотрю на него, смущенный и втайне восхищенный такой прожорливостью.
   - Ты уверен, что у тебя нет солитера, Берю?- спрашиваю я наконец.
   Он благовоспитанно рыгает в сложенную зонтиком ладонь.
   - Ну и что?- спрашивает он.- Жить-то всем надо... Что с того, если у меня
в брюхе сидит солитер? Мои доходы позволяют мне его прокормить!
   После такого убийственного аргумента мне остается только отступить, что я
делаю в темпе, потому что мне сообщают о возвращении Старика.
   Он сидит за рабочим столом. Его руки с кожей, как  у  ящерицы,  положены,
словно драгоценные предметы, на кожаную папку.
   - Ну слава  богу!  -  вздыхает  он,  увидев  меня.  Я  закрываю  дверь  и
направляюсь к креслу для посетителей.
   - У вас есть новости, патрон?
   - Еще какие!
   Он берет футляр для лапки голубя, как две капли воды похожий на первый, и
достает из него сообщение, написанное  на  такой  же,  как  в  прошлый  раз,
кальке.
   - Без комментариев, - говорит он, протягивая мне текст.
   Я читаю, и по мере чтения моя рука начинает дрожать.
   Первый голубь перехвачен. Послал вам формулу по запасному каналу. Просьба
не входить со мной в контакт до нового сообщения, в поместье агент Секретной
службы.
   Тибоден.
   Бумагу Старику возвращает совершенно бледный человек.
   - Вы были правы, что подозревали Тибодена,- шепчет Старик. -  Это  лишний
раз доказывает, что  полностью  достойных  доверия  людей  не  существует...
Профессор предатель, пусть так... Я склоняюсь перед очевидностью.  Но  я  не
понимаю, как этот человек, посвятивший свою жизнь  и  карьеру  Франции,  мог
перейти на другую сторону...
   Какие высокопарные слова он подбирает!
   - Вы недолго будете мучиться этим вопросом,  шеф.  Надо  заставить  этого
подонка расколоться...
   Старик  качает  головой  со  смущенным  видом,  совершенно  для  него  не
характерным. У него в голове явно есть какая-то идея...
   - Нет, Сан-Антонио, он ничего не скажет...
   - Я сам его расколю! Ах, я должен был догадаться... Он один выходил вчера
во время обеда...
   Старик меня даже не слушает. Он прилежно хрустит суставами.
   -  Устанавливается  густая,  как  детская  молочная  смесь,   тишина.   Я
предчувствую гадости на ближайшее время и ерзаю в кресле...
   -  Сан-Антонио,  я  только  что  от  господина   министра...   Как   босс
официален... Господин министр! Ни больше ни меньше. Это  тем  более  смешно,
что в Службе этого министра все зовут Балда...
   - Правда?
   - Да.
   - Дело приказано замять во что бы то ни  стало.  Скандал  такого  размера
стал бы катастрофой для престижа нашей страны!
   Я не могу не засмеяться:
   - Престиж нашей страны! Да разве он у нее, бедняжки, есть?
   - Что вы говорите, Сан-Антонио!
   - Правду! Если бы вы ездили за границу, как я, шеф, то видели бы, что там
испытывают к нам только жалость из-за наших проблем в колониях, из-за  наших
политиков и нашего франка, худеющего с удивительной скоростью...  Водородной
бомбы у нас и то нет! Все, что у нас осталось, это канкан, вино  и  Лазурный
берег... Плюс Париж, к счастью!.. Вы  мне  скажете,  что  лучше  производить
шампанское  и  иметь  женщин,  умеющих  заниматься  любовью,  чем   готовить
людей-торпед, и  будете  правы...  Но  все-таки  мы  живем  в  эпоху,  когда
царствует  материализм,  а  благородство  измеряется  деньгами...  Когда  мы
принимаем главу иностранного государства, то  в  один  день  показываем  ему
Версальский дворец и заводы Рено, как будто это единственные  достижения  за
всю нашу историю! Мы хотим спасти лицо, но лучше спасать мебель, вам так  не
кажется?
   Он с интересом смотрит на меня,  потом  начинает  выстукивать  ножом  для
резки бумаги "Марш гренадеров императорской гвардии".
   - Сан-Антонио, я думаю, что нам платят не за то, чтобы думать, а  за  то,
чтобы действовать...
   Успокоившись, я издаю вздох переключателя скоростей.
   - Вернемся к интересующему нас делу. Повторяю: никакого скандала. Тибоден
слишком значительный человек. Сообщение о его измене создало бы панику...  А
кроме того, официально его нельзя  обвинить  в  государственной  измене.  Он
работал над созданием не оружия, алхимического  препарата.  Никто  не  может
запретить продавать такой продукт кому заблагорассудится!
   - В таком случае, зачем он привлек к разработке свою страну?
   - Тибоден был беден, и правительство финансировало его исследования.
   - В таком случае его открытие принадлежит правительству...
   - Это  не  нам  решать,  Сан-Антонио.  Профессор  стар,  болен,  устал...
Возможно, он не совсем в своем уме или  с  опозданием  принял  идеологию,  в
которой надеется найти душевный покой?
   - Может быть...
   - А мы должны ему обеспечить  вечный  покой...  Я  пристально  смотрю  на
Старика. Я чувствовал, что он готовит мне подлянку такого масштаба.
   - Вы хотите сказать?..
   - Да, Сан-Антонио.
   - Ликвидировать профессора!
   - Другого выхода нет!
   Прекрасно! И разумеется, "мокрое" дело он поручает мне. Сразу видно,  что
работать придется не ему! Хотел бы я  посмотреть  на  босса  в  деле  с  его
наманикюренными руками, черепушкой, волосатой,  как  задница,  и  безупречно
белыми манжетами с золотыми запонками!
   - Это надо сделать очень быстро, Сан-Антонио!
   - Понятно.
   - И... э-э... совершенно естественным образом!
   - Понимаю. Это позволит устроить  этой  падле  государственные  похороны!
Парни с той стороны обхохочутся!
   - Не имеет значения. Тибоден должен умереть в нормальных условиях...
   - Вы уже что-нибудь подготовили?
   Мой вопрос излишен! Старик всегда все подготавливает и предусматривает. У
него не мозги, а компьютер.
   Он открывает ящик стола. Просто невероятно, сколько там может  находиться
разных предметов! Он вынимает флакон, на этикетке которого написано название
известного продукта. Я умышленно не называю его.  Так  что  вам  не  удастся
избавиться от тещи или дамы ваших задних мыслей!
   Я хмурю брови.
   - И что я должен с этим делать?
   - Дать ему выпить...
   - Но я думал, что это лекарство...
   - В маленьких дозах да, но в больших количествах  первоклассный  яд.  При
вскрытии не остается никаких следов!
   - От вас всегда узнаешь что-нибудь интересное!
   - Постарайтесь дать ему проглотить это.  Жидкость  практически  не  имеет
запаха...
   - А результат?
   - Через несколько часов выпивший это умирает от остановки сердца.
   - Отлично.
   Я кладу пузырек в карман. Жидкость не только не имеет запаха, она  еще  и
бесцветная... Я спрашиваю себя,  как  сумею  заставить  эту  старую  сволочь
Тибодена проглотить ее. Он непьющий, как верблюд... За  обедом  выпивает  не
больше пол-литра красного. Надо будет попросить повара подать нам селедку!
   Старик встает, показывая мне, что разговор окончен
   Я следую его примеру.
   -Ладно... До свиданья, шеф! Но скажу вам честно, вы подсунули мне грязную
работенку. Мне больше нравится играть д'Артаньяна, чем  миледи...  Яд  -  не
мужское оружие!
   - Это правильно, мой дорогой друг, но это оружие секретного агента.
   Хорошенькая формула. Я готов шлепнуть кого надо, но чтобы это происходило
в движении.
   Но раз уж я выбрал себе эту чертову профессию, тем хуже для меня!
   - Сан-Антонио!
   - Шеф?
   - Я позволю себе настаивать, чтобы все было закончено завтра!
   - Ясно, шеф!
   Хороши запросы! Ну, в путь к славе!
   Угораздило же Пинюша кокнуть того бедного голубя!

   Глава 8
   Когда я возвращаюсь в лабораторию, все вкалывают.  Я  поднимаюсь  в  свою
комнатку и ненадолго ложусь на кровать, чтобы получше обмозговать, как  дать
старому мерзавцу выпить содержимое пузырька...  Неприятно  убивать  старика,
даже если он заслужил свое наказание Надо  было  бы  амнистировать  ученого,
хотя бы принимая во внимание его прошлые заслуги.  С  ума  сойти,  до  какой
степени безжалостны люди. Они сами источники своих несчастий. Горести  жизни
проистекают от живущих...
   Через десять минут я встаю и надеваю белый халат. Мне  удалось  придушить
угрызения совести и сосредоточиться только  на  выполнении  порученного  мне
задания.
   Я  сталкиваюсь  с  проблемой  иного  плана:  как  заставить   практически
непьющего человека влить в себя определенное количество отравы. Единственная
возможность - завтрак. Но еду подает тип с мордой, как обезьянья задница,  и
я не вижу никакой возможности подлить "приправу" в чай старика. Разве что...
   Ага, есть идея... И хорошая.
   Я тихо выхожу из дома, иду в пристройку  и  через  маленькое  окно  кухни
замечаю Обезьянью Задницу. Он вытирает посуду и делает это от  души,  потому
что напевает фальшивым голосом: "Почему я не встретил тебя в молодости".
   Я некоторое время стою за деревом и наблюдаю за ним, затем огибаю  дом  и
вхожу в гостиную. Четверть часа наблюдения  подтвердили  мои  предположения,
сделанные на основе вида его морды. Этот малый крепко  зашибает.  Иногда  он
прекращает вытирать посуду, чтобы отхлебнуть бормотухи прямо из горлышка.
   Я хватаю свою шариковую ручку, мажу  пастой  кончики  пальцев  и  иду  на
кухню.
   - Привет, старина,- говорю я  тенору-алкашу.-  Смотрите,  что  у  меня  с
руками. У вас есть чем это смыть?
   - Бензин подойдет?
   - Вполне!
   Он дает мне бутылку бензина. Я тру пальцы, потом,  когда  он  выходит  со
стопкой тарелок, чтобы поставить их в шкаф, я наливаю бензин в газовую плиту
и на пол, следя, чтобы струйка была непрерывной.
   Сделав это, я выхожу в гостиную.
   - Скажите, старина,- обращаюсь  я  к  нему,  протягивая  пятисотфранковую
бумажку,- вы не будете любезны согреть мне немного воды?  Мне  нужно  выпить
таблетку: желудок крутит.
   Он принимает бумажку и ответственное задание, которое я ему поручил.  Мне
остается только ждать.
   Едва я успел досчитать до четырех, как  слышу  истошный  вопль.  Бегу  на
кухню. Парень объят пламенем. Ни дать  ни  взять  Жанна  д'Арк  в  последней
картине последнего акта!
   Я хватаю его, чтобы вытащить из этого туфтового костра, но делаю это  так
ловко - я мастер по дзюдо,- что вывих правого плеча ему обеспечен.
   Крики, естественно, удваиваются. Я, действуя геройски,  как  Наполеон  на
Аркольском мосту, гашу этот ненастоящий пожар, который - строго между нами -
уже умирал своей смертью.
   Потом возвращаюсь к Обезьяньей Заднице. Он держится за плечо и орет,  что
ему больно
   - Ну как, приятель? Сильно обжегся?
   - Нет, это из-за вас...
   - Как из-за меня?- возмущаюсь. - Я вытаскиваю вас из огня, а вы начинаете
возникать, что я не брал вас аккуратно двумя пальчиками!
   Он извиняется, но рука у него страшно болит. Мне немного  стыдно  за  эту
злую шутку, сыгранную с ним, но небольшая страховка не повредит.
   Об инциденте сообщают Тибодену. Он решает, что я должен отвезти Обезьянью
Задницу к нему  домой  в  Эвр„,  а  пока  он  не  поправится,  жратвой  буду
заниматься я. Я очень ловко предложил  это  профессору  под  предлогом,  что
неразумно вызывать заместителя, в котором мы не уверены.
   Значит, с этой стороны все нормально. Вечером я  готовлю  еду  с  помощью
Мартин и пользуюсь любым случаем, чтобы  пощупать  ее  задницу.  Всю  вторую
половину дня я много думал и крепко ругал себя за то, что не  просек  сразу,
что  все  указывало  на  Тибодена  как  на  виновного.   Невозможность   для
постороннего получить доступ к сейфу и то, что он ревниво хранил  результаты
своих исследований для себя... Бродя по  этажам,  я  обнаружил,  что  в  его
комнате есть вторая дверь, позволяющая выходить из дома, минуя холл.
   Жаль, что наверху решили покончить с ним втихую. Мне бы  хотелось  задать
ему несколько вопросов... А теперь  я  бешусь  от  мысли,  что  он  сдохнет,
считая, что одурачил нас!
   Ужин вышел не хуже, чем в другие дни. Мартин  подает  на  стол  и  строит
проекты на ближайшее будущее. Потом я потихоньку отвожу Тибодена в сторону.
   - Мне нужно с вами поговорить, профессор. Его взгляд дергается.
   - Да?
   - Встретимся через полчаса в вашем кабинете, хорошо?
   - Договорились.
   Через час, сказав малышке Мартин, чтобы поднима-лась первой, я сам иду  в
логово папаши Тибодена. Он сидит в вольтеровском кресле, и его  руки  дрожат
на подлокотниках.
   Он явно встревожен.
   Я заставляю себя улыбнуться.
   - Мой шеф вызывал меня на военный совет, но, увы,  мы  сидим  в  глубокой
обороне...
   Этот лицемер кривится. Можно сказать, что он умеет отлично притворяться.
   - Я не видел вашу лабораторию со вчерашнего дня и хотел  бы  заглянуть  в
нее сейчас, когда мы одни.
   - Пойдемте!
   Он сказал это с сожалением. Сразу видно, что  эта  экскурсия  ему  не  по
вкусу.
   Мы направляемся в огромную комнату со странными инструментами.
   - Вы изменили сегодня код сейфа?
   - Пока еще нет...
   - Вас не затруднит это сделать? Я. бы хотел кое в чем убедиться.
   - Хорошо.
   Он отодвигает аквариум и возится с ручкой.
   - Вот,- говорит он.
   - Могу я узнать кодовое слово, которое вы выбрали?
   -ЛИДО.
   - Неплохо...
   Я делаю вид, что потерял  интерес  к  вопросу,  но  мысленно  торжествую!
Предусмотреть все - залог успеха работы. Я сказал себе, что завтра я дам ему
успокоительное, а потом должен буду потихоньку забрать все документы из этой
железной  коробки.  Вывод:  чтобы  не  усложнять  себе  жизнь,  лучше  знать
комбинацию.
   Профессор и я выходим из лаборатории.
   Как и каждый вечер, я провожаю  его  до  двери.  Затем  я  отправляюсь  к
ночному сторожу и прошу бульдога предупредить  меня,  если  профессор  вдруг
спустится ночью в лабораторию.
   Приняв эти меры, я посвящаю добрый час Мартин. Не знаю, где она  училась,
но могу заверить, что у нее  каждый  раз  находится  что-то  новенькое.  Эта
девочка просто маленькое чудо...
   Фейерверк и версальские  фонтаны,  помноженные  на  все  радости  ночного
Парижа; большой парад на площади Этуаль при участии ревю "Лидо"!
   Когда вылезаешь из ее постели, не соображаешь,  то  ли  ты  прошел  через
соковыжималку, то ли через мясорубку.
   Когда я забираюсь в  свою  голубятню,  у  меня  такие  ватные  ноги,  что
приходится держаться за перила, чтобы не скатиться по лестнице.
   Я видел много шлюшек, но такую, как Мартин, никогда.
   Мне надо будет пройти вулканизацию, если я хочу  и  дальше  навещать  это
утешение для одиноких мужчин!

   Глава 9
   Я просыпаюсь на заре по звону будильника, сразу  встаю  и  иду  открывать
окно моей табакерки. Вижу, что наступающий день обещает быть  хорошим.  Небо
нежно-розового  цвета,   ветерок   едва   заметен,   как   банковский   счет
кинопродюсера, и жить было бы хорошо, если бы я не  был  должен  убить  этим
утром человека.
   Я быстро умываюсь в общей ванной и, вооружившись известным вам  флаконом,
иду на кухню.
   Двое уже встали: Дюрэтр и Планшони. Они с  голыми  торсами  занимаются  в
парке физзарядкой, чтобы  поддерживать  себя  в  форме.  Толстяк  Бертье,  у
которого не хватило терпения дождаться меня, жарит на  сковородке  полдюжины
яиц. Он напоминает мне Берюрье.
   Произведенный собственными стараниями в повара,  я  начинаю  возиться  на
кухне. Роковой флакон (надо же время от  времени  пользоваться  традиционным
языком детективных книжек) в моем кармане весит целую тонну и жжет мне  кожу
через ткань брюк.
   Я ставлю кипятить воду  и  мажу  маслом  тосты,  ожидая,  пока  соберутся
решальщики уравнений.
   Одни из них  пьют  кофе,  другие  -  в  их  числе  и  старый  мерзавец  -
предпочитают чаек. Игра (если так можно выразиться)  состоит  в  том,  чтобы
изолировать чайник папаши Тибодена и не перепутать его при обслуживании. Это
была бы очень злая шутка в отношении того бедняги, который стал  бы  жертвой
моей ошибки. Он бы сразу получил право на пару крылышек и  золотую  арфу,  а
сольный концерт давал бы, замечу я вам, не  в  зале  Гаво,  а  перед  святым
Петром...
   Наконец все рассаживаются. Самый момент. Музыку, пожалуйста!  И  главное,
чтобы маэстро не ошибся, а то один неловкий взмах дирижерской палочкой  -  и
придется лабать "Павану по невинно убиенному ассистенту"!
   Самое интересное то,  что  правила  приличия  заставляют  меня  обслужить
Тибодена первым...
   У меня есть одна  идейка...  Только  практическое  осуществление  скажет,
хороша она или стоит столько же, сколько  ничего  не  выигравший  лотерейный
билет.
   Сначала я разливаю кофе, чтобы уже не возвращаться к нему, затем перехожу
к чаю- Он тут не пользуется особой любовью. Пьют его только трое: профессор,
Мартин (чтобы сохранить фигуру) и Минивье...
   Я наливаю им три нормальные дымящиеся чашки, а в тот  момент,  когда  они
положили сахар, подаю блюдо с тостами... При  этом  я  ухитряюсь  опрокинуть
чашку профессора...
   Я прошу прощения, промокаю лужу и испытываю непреодолимое желание влепить
Мартин пощечину, потому что эта идиотка предлагает профессору свою чашку.  К
счастью, реликты французской галантности заставляют  Тибодена  отклонить  ее
предложение. Минивье, кладущий четыре  куска  сахару,  не  может  предложить
боссу свою, потому что тот кладет только два.
   Я возвращаюсь на кухню и готовлю чай по  особому  рецепту.  Я  выливаю  в
чашку половину содержимого флакона. Перед тем  как  подавать  ее,  я  нюхаю,
проверяя, не чувствуется ли запах посторонней жидкости... Нет, пахнет только
чаем.
   Все-таки слегка дрожа, я  несу  этот  смертельный  завтрак  моей  жертве.
Тибоден оживленно говорит о работе на день.
   Я внимательно слежу за его чашкой;  когда  он  подносит  ее  к  губам,  я
чувствую легкий укол в сердце. Он скоро почувствует то  же,  только  гораздо
большей силы!
   Он отпивает глоток и останавливается,  чтобы  заговорить.  Значит,  пойло
все-таки пахнет. Но он продолжает пить, видимо сказав  себе,  что  повар  из
меня паршивый. Наконец он выпивает всю чашку. Теперь, как говорится,  жребий
брошен.  Он  начал  путь  к  яме  глубиной  в  два  метра...  Послезавтра  у
цветочников будет много работы!
   Я смотрю вслед удаляющейся группе ученых. Со мной остается  одна  Мартин,
чтобы помочь мне убрать со стола.
   - Ты сегодня какой-то грустный,- замечает она.
   - Думаю о жизни,- отвечаю я, пожимая плечами.
   - И это нагоняет на тебя тоску?
   - Да. Временами она кажется мне отвратительной...  Она  бросает  на  меня
игривый взгляд, от которого возникло бы желание даже у снеговика.
   - Однако она имеет и хорошие стороны, мой дорогой... Вспомни...
   Очень прозрачный намек на наши ночные шалости.  Женщины  любят  доставать
вас намеками на эти темы.
   Я ласково шлепаю ее по попке.
   - Ты права, моя черноволосая красавица,- говорю. Она  встряхивает  пышной
пепельной шевелюрой.
   - Почему черноволосая?- спрашивает она с  легкой  улыбкой  выздоровевшего
печеночника.
   -А почему светловолосая?- отзываюсь я тоном, так перегруженным  намеками,
что последний слог уже просто невозможно удержать.
   Она громко смеется. Через четверть часа мы проходим через парк в дом.
   Внутри стоит большой шухер.  Мы  находим  профессора  лежащим  на  плитке
холла. Весь его штаб сгрудился вокруг него с мрачными лицами.
   Двое докторов осматривают его и спрашивают друг друга взглядом.
   - Сердце,- говорит Минивье.
   Дюрэтр соглашается с ним кивком головы.
   Мартин издает обычные в  таких  случаях  восклицания,  а  я  с  некоторым
сожалением смотрю на беднягу, которого только что вычеркнул из списка живых.
   - Он еще жив,- заявляет Дюрэтр.- Думаю, его  надо  отправить  в  больницу
Эвр„, а?
   Минивье относится к его идее скептически.
   - Лучше его не трогать... Я сделаю ему укол камфарного масла...
   Ну, пошла работа. Все суетятся, бегут  за  одеялами  и  подушками,  чтобы
уложить Тибодена... Толстяк Бертье с расстроенным видом щупает ему пульс...
   - Еще бьется...- шепчет он.
   - Сердечный приступ?- спрашиваю я.
   - Да.