ражает наш разумный сеятель злаков.
     - Да, раздавив предварительно кое-кого своими смертоносными колесами.
     - Вот б...! - сочувствует механизированный хлебороб.
     - Вы это сами видите. Послушайте, дорогой мой, не заметили ли вы, чтобы одновременно с поездом здесь останавливалась машина?
     - Ну да.
     - Какая это была машина?
     - Серая, с брезентовым верхом.
     "Мерседес", перевожу я про себя, так как бегло говорю по-сельски, видно, в прошлой жизни я был петушком на навозной куче.
     - Точно, - кокетничает целинник. - "Мерседес-190"! От удивления я теряю способность соображать. Забавно, потрошитель равнин разбирается в иностранных легковушках.
     - Не видели ли вы одного пассажира, который спустился бы с насыпи и сел бы в этот "Мерседес"? - спрашиваю я. - Седого бы месье в велюровой куртке и галстуке?
     - Я видел двух пассажиров, которые бы спустились с насыпи, - дает исчерпывающий ответ последователь Пармантье, - того, о котором вы болтаете, и еще одного, молодого, в дождевике и воскресном картузе.
     Тысяча против десяти за Берюрье, ребята. Толстый, человек благородной наружности и плебейского вида, точно восстановил картину трагедии. Юноша в картузе выбросил Клер. Пятидесятилетний исполнил для меня свой номер, и, пока я мерил шагами железнодорожную насыпь в поисках малышки, эти два месье воспользовались общим возбуждением для того, чтобы скромно удалиться. Их ждал автомобиль.
     И этот автомобиль во время пути подавал сигналы, чтобы указать нападавшим, что поезд приближается к намеченному месту. Уверен, что очень скоро мне самому придется здорово попахать.
     - В каком направлении ушла машина? Прокладчик борозд описывает рукой движение, которое может вызвать в памяти центрифугу стиральной машины.
     - Развернулась. А потом фьюить туда. Туда означает - в сторону Панамы.
     - Спасибо.
     С мрачным от мыслей челом я возвращаюсь к Берюрье и закрепляю его триумф рассказом о свидетельских показаниях деревенского пентюха.
     Жиртрест качает апоплексическим рылом.
     - Я чуял это, - говорит он с достоинством. Таков он, Берю, всегда сдержан и строг в сложных ситуациях.
     - Все это очень печально, - продолжает он, указывая на брезент. Милая несчастная куколка! Она напомнила мне одну артистутку, которую я видел в одной театральной пьесе. Как ее звали, я не помню, а пьеса называлась "Причуда Альфреда" де Мюссе. По названию я вообразил, что это должно быть смешно. И что ты думаешь, вляпался в такую тягомотину.
     Бабы болтали, как дамочки из высшего света, которые стараются запудрить тебе мозги. Нет, все-таки я предпочитаю киношку. Слышишь, позавчера я видел Брюта Ланкастрата в одном фильме, ну вот играет, не оторвешься.
     Так как ситуация не располагает к театральным воспоминаниям, я кладу конец его умствованиям.
     - Мне не дает покоя, - признаюсь я, - эта перчатка под мостом... Она может означать, что был кто-то еще, кто поджидал, схоронившись в одном из углублений.
     - Да нет же! Это перчатка парня, который толкнул девушку. Она ухватилась, чтобы удержаться, и перчатка этого типа осталась в ее пятерне.
     - Толстый, у тебя на все есть ответ.
     - Тебе не кажется, что мы теряем время рядом с мадемуазель? беспокоится Берю. - Пока мы здесь изображаем похоронную команду, эти скоты успеют спрятаться в укромном местечке.
     - Бог с ними! - говорю я. - Это не последняя наша встреча. Мир тесен.
     Изрекая эти вещие слова, я обследую чемодан покойницы. Вот нижнее белье, от которого при других обстоятельствах накалилась бы моя спинномозговая спираль, вот легкие душистые, как весенний букет, платья, а вот в приплюснутом кармашке и дамская сумочка.
     Я открываю ридикюль, чтобы сделать инвентаризацию. В нем 560 франков с мелочью, удостоверение на имя Клер Пертюис и еще одно на имя Эммы Боу. На обоих одна и та же фотография - фотография погибшей; уверяю вас, что это многовато для одной.
     Кроме этих документов, я обнаруживаю классические принадлежности путешествующей красотки: губную помаду, кисточку для век, пилку для ногтей, тональный крем и т, д.
     Я кладу сумочку в чемодан, предварительно сунув в карман оба удостоверения, неожиданно выплывшие на свет.
     - Твоя Нана не была католичкой, - замечает Толстый.
     - А если бы и была, я все равно не стал бы строить из себя ее ангела-хранителя, - отвечаю я, и мой ответ звучит анахронизмом.
     Прибытие коляски национальной жандармерии кладет конец этому теологическому спору. Следует презентация господ жандармов. Мы болтаем, мы вырабатываем единый план сельской компании, в полной глухомани действовать иначе просто невозможно, и толстокожие гвардейцы закона увозят нас к ближайшей деревеньке, где мы нанимаем тачку до Парижа.
     Часом позже мы выгружаем наши бренные тела у Старика. Внутри он весь кипит, наш босс.
     - Я удивлен, Сан-Антонио, - холодно говорит он мне. - Я доверил девушку вашему присмотру, вам двоим, и вам удается ее...
     В этом он прав. Я должен был беречь эту Клер-Боу как зеницу ока.
     Если бы я следовал за ней по пятам на цыпочках, эти два коридорных зуава не посмели бы действовать. Тут только одна загвоздка! Когда охмуряешь красотку такого калибра, и в голову не приходит сопровождать ее в туалет. Во всяком случае без ее на то разрешения.
     - Признаю, патрон, - убедительно соглашаюсь я, - вы можете ругать меня, я заслужил это.
     Деду всегда надо уступать, это утешает лохматого. Он снова обретает покой и ясность ума.
     - Словом, я надеюсь, что вы возьмете реванш, - любезно продолжает он. - Вы ведь не тот человек, которому ставят мат, Сан-Антонио.
     Я воздерживаюсь, чтобы не ответить ему, что сам я скорее шах, окруженный гаремом. От каламбуров у Старика волосы встают дыбом, а их у него не больше, чем на стеклянной крыше Большого Дворца.
     - В конце концов, - продолжает он, - эта девушка служила нам лишь путеводной нитью. Она вела от Зекзака к неизвестному. К тому же, этот неизвестный начинает вырисовываться: вы уже засекли седовласого мужчину и "Мерседес"...
     - Плюс второе удостоверение девушки, - очень кстати напоминаю я.
     - Оно могло быть и первым, а не вторым, - многозначительно произносит великий патрон.
     - Точно так, - бросает наобум Берю, который до этого спал на краю письменного стола.
     Для приличия он начинает крутить в руках массивную чернильницу Старика. Натюрлих, ему удается окунуть в эту необычную кропильницу два пальца. Босс поражает его в упор взглядом, содержащим такой заряд электрахчества, который ГЭС Донзер вырабатывает за год.
     Берю противопоставляет ему ангельскую улыбочку и вытирает о галстук свои испачканные обрубки.
     - Не могу вас более задерживать, - с нажимом говорит Старик, потирая гладкий, как задница, высокий череп. - Нельзя терять ни минуты, принимайте все необходимые меры.
     - Разумеется, господин директор. Мы выходим.
     На лестнице Толстый показывает мне свои в пятнах чернил сосиски.
     - Тому, кто захотел бы снять мои цыганские отпечатки пальцев, не пришлось бы долго возиться, - острит он.

Глава 3

Что называется, заглянуть в досье

     Я нахожу Матиаса в картотеке, где он режется в белот с незабвенным Пино. Почтенная Развалина как раз объявляет пятьдесят в твердой валюте, когда объявляюсь я.
     - Ты кстати! - заявляет Пинюш, отрывая катышек швейцарского сыра от своих ободранных усов. - Сейчас будешь присутствовать при самом крупном поражении в истории белота.
     Матиас невозмутимо предъявляет собесу четырех толстощеких валетов.
     Главный инспектор с отвращением бросает бой на номер Пари-Матч, который служит им скатертью.
     - Ну что ты скажешь, - вздыхает он, - не идет игра и все. Вообще, последнее время все у меня на букву "X".
     И давай нам рассказывать, что у него атеросклероз, жена заболела артритом, сосед сверху купил пианино, а как раз сегодня утром в метро он потерял десятку.
     При изложении всех этих мелких бедствий мы остаемся холодны, как мрамор, как об этом верно писала Венера из Мило, когда у нее еще были руки. Не то чтобы мы с Матиасом были поражены общим сердечным обезвоживанием, просто Пинюш принадлежит к той категории людей, которые не могут жить без бед. Они играют на несчастье так же виртуозно, как Энгр играл на скрипке. Именно когда у них все хорошо, испытываешь желание принести им соболезнования. Если же кто-то из них ломает ногу, так и подмывает сделать комплимент, а уж когда теряет близкого родственника, сдерживаешь ликование и желание поставить на проигрыватель диск с рок-подогревом.
     Чтобы поддержать фасон, как говорил Карден, я вынимаю оба удостоверения, тиснутые из ридикюля малышки Пертюис, сиречь Боу.
     Раскладываю их перед карре вальтишек Матиаса; это мой собственный способ входить в игру.
     - Ты знаешь эту барышню, дружок?
     Надо вам сказать, что Матиас - живая картотека. Он превратил в специальность запоминание рож и кличек всех бывших и еще не родившихся преступников. Вы ему называете имя любого блатняги и, как в радиопередаче господина Несвой и Саньи "Морда и Копыта", он вам рассказывает о темном прошлом этого мсье. Например, вы спрашиваете его, как звали сводника из блатных с искривленной ступней, и он вам не колеблясь отвечает: "Это был Лулу из Бастьи". Иногда его пробуют загнать в тупик, слегка усложнив задачу. Подсовывают ребус в таком духе: "Одна фара у меня вставная, я легавый и стреляю с бедра, кто я?"
     И что, Матиас начинает гоготать до того, как вы закончили сообщение, и утверждает:
     "Вы - Альберт, Бархатный язык". И это так! Настоящий божий дар! Если бы Джентльмены с Большой Дороги знали об этом, они бы приползли на коленях, чтобы предложить ему пару лимонов с дерева своей Удачи.
     Однажды, я уже не помню, кто из убт (я ведь не обладаю памятью моего подчиненного) сказал в его присутствии, что он разыскивает одного не установленного типа, о котором знает только, что тот на десерт в ресторане съедает йогурт. Матиас пожал плечами и пробормотал: "Тогда это может быть только Кемаль из Анкары". Самое потрясное, будущее показало, что он был прав.
     Сейчас он косится на оба удостоверения с неопределенной улыбкой на лице.
     - Позвольте мне задать вам один вопрос, мсье комиссар? - бормочет он.
     - Валяй!
     - Это что, шутка?
     - Почему?
     - Ну ладно, вы что, не узнаете ее?
     Этот сукин сын, чего доброго, заставит меня комплексовать.
     - Нет, - сухо говорю я.
     Матиас пододвигает карточки к Пино.
     - А ты?
     Пинюш прилаживает на извилистом носу ущербные очки, у которых не хватает дужки и одного стекла.
     - Неужели это?
     Я задерживаю дыхание. Он, наоборот, вздыхает очень глубоко.
     - Девушка, которая...
     - Горячо! - одобряет Матиас.
     - Девушка, которая получила Гран При фестиваля Дисков в Довиле за песню, кажется, она называлась "Хватит хитрить, моя любовь"?
     - Какой кретин! - делает заключение Матиас. - Боже милостивый, как недоразвита ваша зрительная память.
     Понимая, что тем самым он и меня включает в это множественное число, а мне это может показаться странным, Матиас уточняет.
     - Извини, что я тебе выкаю, Пино, но откровенно... Бравый парень покраснел, а если вы будете знать, что и в нормальном состоянии он уже похож на паяльник в действии, то сможете представить себе силу его смущения.
     - Вместо того чтобы строить из себя беременного сфинкса, ты бы лучше рожал, - отчитывает его преподобный Пинюш, осаживая свои очкидля-кривого-с-одним-ухом - Вы не узнаете Грету из Гамбурга?
     От этой фразы у меня перехватило дыхание, слюнные железы застревают в глотке, а поджелудочная железа открывается вниз.
     - Не-е-т... - блею я.
     - Почему нет?
     - Она была блондинкой!
     - Она перекрасилась!
     - У нее не было такого носа!
     - Она пошла к Клауэ!
     - Она не была такой юной!
     - Самообман: она казалась старше из-за носа, да и самой Грете всего двадцать лет!
     Матиас встает и поднимается на лестницу, скользящую по рельсу, вделанному в верхней части стены. Он открывает металлический ящик, копается в нем и спускается, держа в руке досье на Грету.
     Только сравнив фотографию из досье с теми, что украшают оба удостоверения, можно по достоинству оценить качество опознания.
     Действительно, нужно иметь фотоэлемент в шарах, чтобы обнаружить обман. Прекрасная работенка!
     Я читаю справку, посвященную Грете Конрад. Приятное уголовное прошлое, уверяю вас, вот оно вкратце.
     Грета была дочерью нацистского палача, укрывшегося в Аргентине после разгрома Германии. Его жена загнулась при бомбардировке, а ему с маленькой дочерью удалось смыться. Он поселился в Буэнос-Айресе, и ничего не известно о том, как он прожил там эти восемь лет. Когда он умер, его дочери исполнилось пятнадцать, а выглядела она на все восемнадцать. Она вернулась в Европу и прожила несколько месяцев у одной из своих теток в Гамбурге. Однако по натуре она была искательницей приключений и в одно прекрасное утро собрала свои манатки. Приехав в Панаму, стала танцовщицей в одном малогабаритном ночном кабаке, отсюда и ее псевдоним - Грета из Гамбурга. Она была замешана в какой-то аморальной истории, которая благополучно закончилась за отсутствием состава преступлений. После чего ее след на некоторое время пропадает. По-настоящему она заставляет говорить о себе в Берне, где преступной рукой был совершен поджог посольства Соединенных Штатов. Расследование показало, что Грета проникла в здание посольства за два часа до начала пожара. За отсутствием улик ее отпустили. Спустя три месяца она объявляется в Роттердаме. Здесь загорается крупное американское грузовое судно.
     За два дня до этого Грета покорила сердце старпома корабля. Когда полиция заявилась в отель, ее уже и след простыл. Потом следует взрыв бомбы в штатовском самолете, который обеспечивал связь с Берлином, позже - еще попытка поджога в генеральном консульстве в Афинах... И каждый раз дознание будет обнаруживать поблизости присутствие Греты и ни разу не удастся ее задержать. Вся полиция Запада разыскивает ее, но тщетно! И вдруг, вот она только что отдала концы под колесами поезда Париж - Ренн, куда ее спровадила рука убийцы. Странная судьба.
     Я возвращаю досье Матиасу.
     - Спасибо. Ты можешь дописать и подчеркнуть следующее блестящее добавление: Грета дала дуба сегодня утром.
     - Не может быть.
     Я ввожу его в курс наших железнодорожных периферий (как бы сказал Берю).
     - Неужели теперь мы никогда не узнаем, на кого и с кем работала эта девушка? - спрашиваю я.
     - Никогда.
     - Подожди, я сейчас опишу тебе одного типа, а ты мне скажешь, не напомнил ли он тебе кого-нибудь. Это малый лет пятидесяти, скромно одетый. У него седые, почти белые волосы, довольно крупный нос, глубоко посаженные глаза. Он говорит по-французски без малейшего акцента.
     Я вспоминаю еще детали, чтобы дополнить портрет неизвестного, который пустил в действие стоп-кран, ничего больше не идет на ум, и я удовлетворяюсь тем, что мой бархатный взгляд превращается в двойной вопросительный знак. Матиас размышляет.
     - Минута пошла, - говорю я ему, как господа массовики-затейники с телевидения.
     Он не сечет юмор и щелкает языком. Тут влезает Пино, который мешает картишки.
     - Сан-Антонио, ты знаешь этот фокус?.. Смотри, ты выбираешь одну карту, любую...
     - А потом я нахожу ее в кармане-пистоне твоих трусов? Это, пожалуйста, без меня...
     Матиас отбирает несколько досье и показывает мне.
     - Это Фюльбер из Ниццы? Я секу на фото.
     - Нет.
     - Макс-Молодой?
     - Тоже нет.
     - Тогда остаются только Жан Пасс и Демайор... И на последних двух антропометрических изображениях я не узнаю моего дергателя рукоятки.
     - Не представляю, кого вы имеете в виду, мсье комиссар.
     - Очень плохо, - бросаю я. - Придется действовать иначе. А пока сообщи америкашкам добрую весть: Грета из Гамбурга сыграла в ящик, она больше не будет баловаться с огнем!

Глава 4

Что называется, взять след

     Я собираюсь покинуть хижину Прийди Котик, когда у меня появляется шальная мысль. Спрашиваю дежурного, ажана Глазаста, доброго уравновешенного толстяка со взором скромницы:
     - Ты не видел этого подлеца Берюрье?
     - Он заправляется! - отвечает объемистый представитель порядка, указывая на пивную напротив.
     Втянув башку в плечи, бикоз оф начавшегося мелкого дождя, я гоню туда.
     Здоровяк действительно там. Не один, а в компании с монументальным в два этажа блюдом шукрута. Он атакует его своими вставными штыками и как раз к этой минуте заложил в хлебало горячую сосиску, которая заметно улучшила его дикцию.
     Толстый приступает одновременно к трем действиям. Он пытается жевать эту самую сосиску - раз, глотая ее, дует, чтобы остудить, двас; наконец, претендует на то, что разговаривает со мной - три-с.
     - Яооенаок! - говорит он. Что я перевожу как: "Я голоден как волк". Должен сознаться, что и я с удовольствием съем порцию. Делаю заказ официантке, очаровательной усачке с мохнатыми ногами и бровями, которая могла бы стать мисс велосипедный тур Шесть дней, если бы не косила так и не имела горба на спине.
     Пока готовится мое блюдо, я вкратце описываю Толстому ситуацию, стараясь не смотреть на него, чтобы не испортить аппетит - Мне кажется, Берю, что это дохлое дело, что-то из рубрики тухлых фактов... Давай определимся, ты не против?
     - Еаеотив! - соглашается Пищеварительный тракт.
     - Итак, начало истории в тумане. Нам сообщают о том, что в Париже находится некий шпион, которого разыскивают секретные службы америкашек. Его арестовывают, он кончает с собой. Этот фокус не представляет для нас особого интереса. Мы не знали, почему он во Франции, нам не в чем упрекнуть его лично... Ты следишь за ходом моих мыслей?
     Толстый борется с куском копченого сала. Он пытается сложить ломоть вчетверо, чтобы попытаться затолкать его целиком в пасть. Ломоть сала не согласен. Но Толстый в молодости занимался дзюдо. После короткой схватки ему удается взять сало на ключ и проглотить. Но сало злопамятно. Толстый не подумал о том, что жир лучше хранит жар, чем худоба. Он испускает отвратительный вопль и выплевывает тухлятину вместе со вставной челюстью, вцепившейся в нее.
     - Я обжегся, - кричит он, хватая бокал с рислингом. Залив вином пожар, он возвращает в строй фарфоровые клыки и прилаживает их в хлеборезке.
     - Так о чем ты, Тоньо?
     Попробуйте восстановить цепь рассуждений после подобной интермедии.
     Я принимаюсь вычислять исключительно на свой текущий счет, оставив моего храброго напарника вести войну с шукрутом.
     "Итак, Зекзак кончает самоубийством. Для очистки совести Старик организует засаду в отеле. Действительно, в нем объявляется некто это Грета. Она ждет двадцать четыре часа и отправляется в путешествие За ней следили люди, которые - они это здорово доказали - настоятельно хотели ее кокнуть. Их было по крайней мере трое: старик со стоп-крана, молодой, который толкнул Грету на рельсы, и человек в "Мерседесе"".
     Короче, игра заключается в том, чтобы их найти. Какими уликами я располагаю, чтобы этого добиться? Двумя: я видел одного из троих. И я знаю, что у трио есть "мерседес-190".
     - Оемы уешь? - любезно спрашивает плотоядное животное.
     - Я думаю, - ворчу сквозь чад, который поднимается витыми клубами от моего шукрута. - Я думаю, что спортивные "Мерседесы" не могут пройти незамеченными. Ты начинаешь большую вариацию. Мой милый, как только подкрепишься, мобилизуй всех имеющихся в нашем распоряжении людей и осмотрите все отели Парижа, начиная с самых дорогих. Вы соберете для меня сведения о всех владельцах "мерседесов-190". Думаю, что их не должно быть слишком много.
     - А если человек с "Мерседесом" не живет в отеле?
     - Я подумал об этом. Тогда после отелей вы осмотрите гаражи...
     - А если этого парня вообще нет в Париже?
     - Тогда вы поедете в провинцию.
     - А если...
     Тут я его прерываю. Если Берю позволить болтать, то придется