с, рискуя захлебнуться в
этом болоте. Если кому рассказать, что мы делаем, нас точно засмеют.
   В его размышлениях есть доля истины.
   Как всегда, впрочем.
   Александр-Бенуа Берюрье преломляет истину, как зеркало - солнечные лучи.
   - Чем больше я  над  этим  думаю,  -  говорю  я,  чтобы  отвлечь  его  от
нарастающих  сомнений,  -  тем  больше  убеждаюсь,  что   они   использовали
транспортный самолет вертикального взлета.
   Толстяк вздыхает.
   - Знаешь, мне абсолютно наплевать, как они свистнули у  вас  из-под  носа
этот драгоценный камень: в руках унесли, на лошадях или на воздушном змее.
   - Э-э, господин старший инспектор, волевые качества подводят? - хмыкаю я.
- Мечтаем сбросить с себя начальственное бремя?
   - В такой дыре, ты считаешь, можно долго протянуть, да? Ох, как умно, что
мы дали независимость народу Дуркина-Лазо. Но черт возьми, какому  правителю
взбрела в голову идиотская мысль завоевать такую кошмарную  страну?  На  что
они рассчитывали? Выращивать кровососущих паразитов?
   - Аппетиты территориальных завоеваний нацелены не на качество завоеванной
земли, Берю, а на ее количество. В течение долгих веков человек  думал,  что
пространство означает мощь, в то  время  как  на  самом  деле  это  источник
слабости. Счастливые народы не имеют истории колонизаторских войн, но зато у
них есть хорошо набитые сейфы.
   - Земля! - вскрикивает голосом  потерпевшего  кораблекрушение  несчастный
Берю, который, я думаю, не успел в полной мере  прочувствовать  всю  глубину
(неоспоримую) текста предыдущего абзаца.
   - Что - земля?
   - Прямо по курсу вижу остров,  если  ориентироваться  по  носу  посудины,
хотя, если честно, не пойму, где здесь нос, а где корма, но, наверное, корма
там, где рули. Так вот, значит, получается, что остров перед нами справа. Но
еще далеко. На нем  деревья.  Может,  и  невысокие,  но  тем  не  менее  они
отбрасывают тень... Как мы сами до сих пор копыта  не  отбросили?..  По  мне
сейчас лучше тень от дерева, чем плоды с него...
   - А что с масляными пятнами?
   - Их все меньше. Наверное, масло в картере  заканчивается.  Ну,  так  что
делаем... а?
   - Курс на остров, малыш!
   - Есть держать курс на остров! -  кричит  капитан.  -  Небольшая  сиеста,
когда можно вздремнуть, а то и задрыхнуть,  мне  бы  как  раз  не  помешала.
Вперед, в живительную тень! Знаешь, когда я вернусь в Париж, я все  выходные
дни проведу у себя в  подвале,  чтобы  охладить  внутренности.  У  меня  там
прохладно и такая библиотека, - первый сорт! Книги, брат, - все в коже, есть
все,  что  пожелаешь:  некоторые  взяты  из  библиотек  Шато-Шалона,   потом
несколько томов из разных городов на Роне, ну и кое-что еще. Однажды  я  уже
отлеживался там: после сильного гриппа доктор мне прописал покой и тишину, а
Берта уехала со своим Альфредом. Тогда я прогоняю все дурные мысли и -  хоп!
Что ты думаешь, я делаю? Беру раскладушку - ив погреб. Ставлю жаровню, чтобы
жарить сосиски, и три дня дрыхну в полное свое  удовольствие...  Твою  мать,
держись, сейчас врежемся!
   И  действительно,  наша  посудина  врезается  в  глинистую  отмель,   как
термометр промеж толстых ягодиц. Александр-Бенуа переключает трансмиссию, но
колеса буксуют. Корабль мягко погружается. Берю дает полный газ, и я получаю
несколько порций вонючей жижи прямо в физиономию.  Толстяк  крестит  все  на
свете, что твой кафедральный собор в Реймсе.
   - Мы в дерьме по самые уши! - удовлетворенно  комментирует  он.  -  Слава
Богу, к нам идет народ.
   - Что за народ?
   - Местные! Наверное, туземцы. Ладно, не дергайся, сейчас попросим  у  них
помощи! Э! Банания! - разносится колоритный бас моего друга. - На английском
парле?
   - Нет, но мы говорим по-французски, - отвечает такой же низкий голос.
   - Не беда. Как-нибудь договоримся! - заявляет  Берю.  -  Хватай  веревку,
ребята, и тяни что есть силы...
   Сказано - сделано.
   И вот мы на твердой земле, еще более скользкой, мерзкой  и  вонючей,  чем
под ногами ассенизатора, залезшего в выгребную яму,  чтобы  достать  упавший
туда бутерброд.
   - И много их здесь? - тихо спрашиваю я у Толстяка.
   - Хватает.
   - Совершенно примитивное племя, я полагаю?
   - Ты так думаешь? На них шмотки, что на каком лорде. Фланелевые  брюки  и
рубашки с коротким рукавом и со значком крокодила. Но  интересно  другое:  у
каждого на спине написано его имя.
   - Что, кроме шуток?
   - Да я тебе сейчас прочту: Чучельник! Рационализатор!  Дубильщик!  Орлом!
Почему орлом? На толчке, что ли?
   - Да, действительно интересно...  Весьма  благодарны,  господа,  за  ваши
усилия, - говорю я, водя головой по кругу.
   Веселое бормотание несется мне навстречу.
   - Вы, очевидно, студенты университета  из  Кельбошибра  на  каникулах?  -
спрашиваю я, мило улыбаясь.
   Аборигены начинают хихикать.
   - Да нет, совсем нет, - отвечает тот же низкий голос. - Мы пастухи.
   - А?
   (Кстати, вы не представляете,  как  помогают  романисту  междометия  типа
"А!". Это дает возможность избежать повторов и максимально упрощает  вопросы
и всякие выкрики. Надо признать также, что "Нет?" и "Что?"  тоже  совершенно
необходимый инструмент писателя.)
   - Вы на острове, - отвечает все тот же голос, - где находится  крокодилья
ферма.
   Кожевенный  профсоюз  Франции  взял  ее  в  аренду  у  Дуркина-Лазо   для
разведения этих животных, обеспечивающих кожей французскую промышленность.
   - А, я понял! - ликует  Берю.  -  Так  вот  почему  столько  одноногих  в
деревне!
   - Да-да, так оно и есть, месье: это  профессиональные  калеки.  Но  спешу
заметить, что согласно новому коллективному договору  каждый  из  нас  имеет
право на получение искусственной ноги.
   - А если вам откусят обе? - тревожится Берю.
   - Случается и такое. Ну вот возьмите старика, который первым вас заметил.
Он в рюкзаке за спиной своей жены.  С  ним,  к  сожалению,  случилось  такое
несчастье. Если вам по  недосмотру  откусывают  обе  ноги,  то  вторую  ногу
приходится покупать за свой счет. Что вы хотите, с тех пор как  мы  получили
независимость, требовать больше не с кого... Не  желаете  ли  посетить  нашу
ферму?
   - При условии, что вы будете нам еще и рассказывать, - вздыхаю я,  -  так
как я слепой.
   Парень с низким голосом, видимо, очень добрый человек, поскольку  тут  же
берет меня под руку.
   - Не беспокойтесь, я вас проведу, - обещает он.
   И буквально через десять шагов принимается за работу.
   - Сейчас мы находимся рядом со стадом дамских сумочек, -  говорит  он.  -
Очень красивые животные, прекрасно откормленные.
   - Сумка сумке рознь!  -  произносит  другой  голос,  в  котором  слышится
снобизм аристократических кварталов Парижа.
   Мой гид с жаром отвечает:
   - Удивляюсь, чего он своих не метит, этот малый!
   - Кто это? - спрашиваю я.
   - Пастух от фирмы "Гермес", страшный задавала! Так,  а  теперь  мы  перед
стадом портфелей-дипломатов. Животные с более прочной  кожей.  Дальше  стадо
для обуви, некоторые их части более гибкие и с нежной кожей. А  здесь  стадо
портфелей, которое  сторожит  бывший  министр  от  радикал-социалистов  того
периода, когда мы еще имели представителей во французском парламенте.
   - А что там за пруд? - любопытствует Берюрье.
   Наш сопровождающий теряет теплоту в голосе.
   - Ух, туда не стоит  даже  ходить,  господа!  Это  стадо  государственных
универсальных магазинов. Вымирающая порода крокодилов с жабьей кожей. На них
применяют метод подкожного впрыскивания расширяющегося полиэстера.  Ну  вот,
господа, вы и познакомились с жизнью наших островов.
   - Так их несколько? - живо интересуюсь я.
   - Два. Сейчас вы на острове Атор. А в  двух  километрах  отсюда  в  южном
направлении расположен остров Алиг, где наши коллеги пигмеи разводят ящериц.
   - Как вам тут живется? - рокочет Берю.
   - Великолепно.
   - И комары вас не жрут?
   - Не очень. Ведь мы выписываем одежду в лучших фирменных магазинах...  Ну
хорошо, а теперь разрешите пригласить вас ко мне  отведать  крокодильи  яйца
вкрутую.   Сейчас   по   телевидению   начнется   трансляция   матча   между
гигантами-кузнечиками Дуркина-Лазо и Умонкю, и я не хотел бы его пропустить.
   - Очень мило с вашей стороны, - благодарю я. - Мы из состава следственной
комиссии, которой поручено расследовать события позапрошлой ночи. Вы, должно
быть, в курсе дела?
   Он, похоже, подпрыгивает.
   - Как же я могу не знать о кошмаре той ночи, господа? Она  меня  чуть  не
разорила!
   - Чуть не разорила?
   - У шести моих лучших крокодилов от страха образовалась гусиная  кожа,  и
теперь я буду вынужден продавать ее как страусиную. Это было ужасно!  Вы  не
можете себе представить!
   - Не, - мычит Берю, - он может!
   Но крокодилий плантатор, не обращая внимания, продолжает:
   - Вначале мы подумали, что  это  буря,  и  очень  удивились.  Потрясающая
буря... Слепящие вспышки разрывали небо. Из-за страшного грохота  у  нас  из
ушей пошла кровь. Безумие, господа! Апокалипсис!
   Берю тихо  шепчет  мне  на  ухо,  что  господин  перекрестился  наоборот,
поскольку, как вы прекрасно знаете, дуркинцы, как и все арабы, пишут  справа
налево.
   - А кроме этих странных вещей, дорогой месье, -  спрашиваю  я,  -  вы  не
заметили ничего такого, что сопровождало этот феномен?
   - Да, заметил, и все мои товарищи крокодильщики тоже...
   - Что вы заметили?
   - Снаряд огромных размеров в небе. Он не был похож на  летающую  тарелку,
это была летающая сигара. Снизу он был освещен и передвигался  бесшумно  или
почти бесшумно. Очень тихое, еле слышное тарахтенье,  как  сказал  мой  друг
Канигу.
   - Вы уверены, что это был не самолет?
   - Абсолютно уверен. Это был внеземной аппарат.
   Черт бы его побрал, похоже, этот парень сильно  развит  для  крокодильего
пастуха. Я делаю ему комплимент  по  поводу  его  эрудиции,  и  он  от  души
смеется.
   - Я самоучка, месье, - заявляет он. -  Знаете,  дни  длинные,  пока  наши
крокодильи стада пережидают сезон дождей. И я,  чтобы  как-то  убить  время,
выписал себе всякие общественно-политические журналы и читаю их  на  досуге.
Знаете, теперь  до  меня  стало  доходить,  что  в  принципе  хотят  сказать
некоторые авторы передовиц.
   - Дорогой друг, - говорю я ему,  -  вы,  я  думаю,  сильно  заблуждаетесь
относительно внеземного аппарата. Не  могли  бы  вы  нам  сказать,  в  какую
сторону направлялся этот летающий монстр?
   - Он летел прямо к морю, - быстро отвечает наш  любезный  туземец.  -  Во
всяком случае, в направлении нашего рыбного порта Мекуйанбар.
   Я пытаюсь блеснуть своими географическими познаниями:
   - Мекуйанбар - это новое название бывшего порта Фор-де-Кафе, так?
   - Правильно.
   - Этот город - самая засушливая точка на  земле,  если  мне  не  изменяет
память?
   -  Совершенно  верно.  Гидрометрические  исследования   показывают,   что
влажность в этом районе практически равна нулю,  -  докладывает  наш  ученый
туземец. - Один  миллиметр  осадков  каждые  восемьсот  пятьдесят  три  года
согласно последним статистическим данным.
   - А как туда попасть кратчайшим путем?
   - По прямой! Повернете налево, пройдете  холмы  острова  Алиг  и  увидите
западную точку на горизонте в виде засечки топором. Это там!
   - Сколько времени нужно, чтобы туда добраться?
   - Пешком - три года, а на вашей машине - полдня.
   Мы горячо благодарим этого обстоятельного человека, спрашиваем номер  его
почтового ящика и обещаем  прислать  почтовую  открытку  с  видом  Эйфелевой
башни, как только приедем в Париж.
   Он оказал нам совершенно неоценимую услугу.

Глава (теоретически) седьмая

   Не знаю, доводилось ли вам когда-нибудь бывать в Мекуйанбаре.
   Но скорее нет, поскольку ваши головы заняты другим.  Все  вы  авантюристы
Коста-Брава,  Магелланы  Лазурного  берега!  Первооткрыватели  оборудованных
туалетами пляжей и морских купален на Адриатике. Если у  вас  под  боком  не
будет тенистых пальмовых аллей и ресторанов с разнообразной кухней и большим
выбором  напитков,  вы  не  станете  рисковать.  Ваше   воображение   забито
картинками Кодака, сограждане мои.  На  фотографиях,  оставшихся  от  вашего
отпуска, всегда  есть  ваше  изображение  на  фоне  памятника  какому-нибудь
мертвецу или просто скатерти в клеточку. Или вообще ничего. Я вспоминаю, как
однажды, отдыхая в Санта-Крузе на  Тенерифе,  городе  старинных  построек  в
стиле барокко, я наблюдал за одной парой  тевтонских  туристов...  Канарские
острова, удивительное  дело,  -  если  когда-нибудь  понадобится  уничтожить
половину населения Германии, достаточно бросить водородную бомбу на Канары в
период между Рождеством и Новым годом. Короче, мои фрицы  постоянно  снимали
друг друга фотоаппаратом. И знаете, что они выбрали в качестве  фона?  Белую
стену! Вы слышите меня? Высокую ослепительную стену! Клянусь вам! Вот вам  и
фотографии  на  память!  Великолепное  путешествие  по  сказочным  островам!
Посмотришь, и есть что вспомнить! Мамаша Грета розового поросячьего цвета  в
штанах-бермудах и цветастой рубашке, в широкой соломенной шляпе и  солнечных
очках со стеклами двадцать сантиметров в диаметре... И  белая,  чистая,  как
Пресвятая Дева, стена! Похожая на  экран,  на  фоне  которого  немцы  делали
антропометрические замеры. Показывая фотографии своим друзьям из Франкфурта,
они скажут: "Мы на  Тенерифе!"  И  все!  Мы  на  Тенерифе!  О,  чучела,  они
останутся верными себе и еврей глупости  до  конца!  Своему  мирку!  Это  уж
обязательно! Своей собственной грязи! Вот мы в сортире! А вот мы умерли!  Мы
в натуре! Кошмар! Если бы они знали, как они  отвратительны!  Они  протухли!
Они воняют! Не успели умереть, как снаружи уже покрылись чернотой, будто  бы
их внутренности вылезли наружу! Тошнит, а? Я бы в жизни не смог привыкнуть к
таким людям. Не знаю, куда деваться, чтобы их  никогда  не  в  идеть.  Стать
отшельником? Согласен, но с кем? Чтобы хорошо себя чувствовать одному, нужно
по меньшей мере раздвоиться. А если ты совсем один, ты уже больше  не  один.
Есть ты! Ты себе составляешь компанию. В  то  время  как  с  кем-то  еще  ты
фатально отсутствуешь, выброшен! Тот, другой, выгонит тебя и не сможет  тебя
заменить.
   Где-то часам к пяти вечера мы приезжаем в порт Мекуйанбар.
   О, удивительный город! Он невидимый!
   Как уверяет Берю. Мираж наоборот. Мираж - то, что видишь, а на самом деле
этого нет. А здесь ты ничего не видишь, а оно существует! Дома  целиком  под
землей - из-за жары. И никаких признаков жизни. А как определить, где ты? Ни
названий улиц, ни номеров домов, нет даже подставок для тентов.  Очень  мало
людей на поверхности. Они медленно шествуют под белыми зонтиками по им одним
ведомым проходам между невидимыми строениями. Естественно, что как только мы
вошли, мы тут же попали на заметку полиции.  Негр,  укрывшийся  под  широкой
фуражкой, свистит нам! Мы останавливаемся. Он приближается ленивой походкой.
Как комментирует Берю, полицейский смотрит на нас дурным глазом  и  его  рот
похож на пару боксерских перчаток, висящих на гвозде.
   - Вас это забавляет? - ошарашивает он нас.
   - Что именно?
   - Вы идете по крыше префектуры полиции!
   Мы ему объясняем, что нас вроде как бы черт попутал, но полицейский  сухо
выносит вердикт:
   - С вас сто бананов штрафа! Мы начинаем доказывать свою невиновность.
   - Мы не отсюда, господин полицейский!
   - Какие доказательства?
   - Вот наши документы, держите!
   - Я не умею читать...
   - Ну  тогда  цвет  кожи.  Если  вы  посмотрите  на  нас  внимательно,  то
убедитесь, что мы белые.
   - Я дальтоник.
   Черт возьми, с ними решительно невозможно  договориться,  с  полицейскими
Мекуйанбара. И тут мне приходит в башку идея.
   - Мы ваши коллеги,  дорогой  друг.  Проводим  расследование  относительно
сигары, пролетевшей  две  ночи  назад.  Вы,  должно  быть,  слышали  о  ней,
поскольку  полиция  знает  все.  Назначена  премия  в  тысячу   бананов   за
предоставленные сведения.
   Тут я слышу, как негр круто меняет отношение.  Он  кипит  от  радости  и,
похоже, даже подпрыгивает на месте и бьет  копытом,  потому  что  я  начинаю
чихать из-за поднявшейся сухой пыли.
   - Тысяча бананов! - восклицает он.
   - И ни штукой меньше.
   - Вам повезло, что вы наткнулись на меня! Я все видел!
   - Вы были на дежурстве в ту ночь?
   - Нет, я занимался морским разбоем.
   - Как это так - вы занимались разбоем, дорогой наш уважаемый коллега?
   - Мой брат и я занимаемся им частным образом. Понимаете, у нас  есть  дом
на холме. Хоть он подземный, как и все, но окна выходят на море,  с  широким
обзором, видно всю округу. Ночью я и мой брат по очереди зажигаем прожектор,
имитируя маяк Мекуйанбара, который не работает, но указан  на  всех  морских
картах. И многие корабли  клюют  на  уловку,  понимаете?  Они  пытаются  нас
обойти, попадают прямо на скалы - и вдребезги! Как только очередной  корабль
идет ко дну, мы спускаем на воду лодку  и  идем  подбирать  мебель,  которая
плавает на поверхности, чтобы  потом  продать  антиквару  с  улицы  Жакоб  в
Париже, специализирующемуся на судовой  мебели.  Лучше  всего,  когда  тонет
английский пароход. Я имею в виду стиль. В прошлом месяце мы выловили  очень
красивый комод конца восемнадцатого века.
   - И значит, вы разбойничали  в  ту  ночь,  когда  пролетела  неопознанная
летающая машина? - перебиваю я его.
   - Да. Но сначала поклянитесь, что вы отдадите мне премию!
   - Конечно, парень, - я  же  тебе  сказал!  -  горячится  Берю.  -  Тысячу
бананов, считай, что ты их уже жрешь! Не волнуйся, рассказывай!
   Флик сглатывает слюну.
   - Ну вот, значит, верчу я ложный маяк. И вдруг вижу на небе...
   - Что-то вроде сигары с огнями? - подсказывает Берю.
   Наш собеседник решает надуться.
   - Если ты все знаешь, иди получи свою премию и не приставай  к  людям!  -
чеканит он.
   - Продолжайте, продолжайте, мой друг! -  говорю  я,  сдерживаясь.  -  Нас
интересуют любые подробности.
   Полицейский-разбойник успокаивается.
   - Да-а, толстая сигара, огромная. Вся в огнях... Она  пришла  со  стороны
болот и, похоже, собиралась пересечь  море.  А  потом  остановилась  -  там,
далеко, над водой.
   - Что, совсем остановилась? - осведомляюсь я.
   - Ну да, совсем-совсем.
   - Надолго?
   - Примерно три закипания воды в кастрюле.
   (Тут следует отметить, что, как мы тогда узнали, в Дуркина-Лазо нет часов
и население в  качестве  единицы  измерения  использует  отрезок  времени  с
момента наполнения кастрюли литром холодной воды до появления пузырьков  при
закипании. Очень оригинально!)
   - И что, он потом опять полетел?
   - Нет, он взорвался.
   - Взорвался?
   - С жутким грохотом. Все небо осветилось диким  пламенем.  Потом  горящий
шар упал в море и утонул.
   - Да, старина, - бурчит Александр-Бенуа,  -  пикантнеишая  историйка,  не
находишь?
   Летающий шар взрывается после того, как устроил небольшую репетицию конца
света. Больше похоже на сказку Перро, которую плохо переварили и, не  поняв,
отрыгнули.
   - Нам нужно узнать как можно больше, Толстяк.
   Он набрасывается на полицейского:
   - Скажите-ка, дорогой коллега, не могли бы вы нам достать лодку?
   Тот соображает.
   - Гм, трудно.
   - Но Мекуйанбар все-таки порт, насколько я знаю?
   - Я не утверждал обратного, - гнет свое коллега, - но лодок очень мало.
   - Вы же только что сказали, что у вас и вашего брата  есть  лодка,  чтобы
собирать мебель с кораблей?
   - Мы ее вытащили на берег, но пока не отремонтировали. В ту  ночь  у  нас
было происшествие: маяк Мекуйанбара вдруг заработал, а мы подумали, что  это
наш ложный, и врезались прямо в рифы.
   Он утробно вздыхает.
   - Дадите еще пятьсот бананов сверху, если я вам найду лодку?
   - Обязательно.
   - Хорошо, тогда идите к моему брату, он  все  устроит.  Видите  холм  там
справа?
   - Вижу, - отвечает за нас обоих Берю.
   - Наверху ничего нет, так?
   - Да, ничего!
   - Это наш дом. Но