в не задает. Я доедаю мясо и  сжато
пересказываю ей события дня. Она забывает допить свой кофе.
   - Какой ужас! Что ты об этом думаешь?
   - Пока почти ничего. Вода слишком мутная, чтобы можно было  увидеть  рыб.
Надо дать ей отстояться
   - Ты думаешь, что Альфредо?..
   - Сейчас я ничего не могу сказать.
   Я проглатываю кусок рисового пирога, что ее радует, и прошу еще один, что
приводит ее в полный восторг, потом, чмокнув ее в щеку, отправляюсь спать.
   Уф! Нет ничего лучше кровати, когда тебя заколебали твои  современники  и
их делишки.
   - Антуан!
   Я выбираюсь из густого тумана.  У  моей  кровати  стоит  мама,  свежая  и
пахнущая мылом.
   - Прости, что бужу тебя, малыш. Тебе звонит месье Берюрье. Кажется,  дело
срочное.
   Я вскакиваю с кровати и несусь на первый этаж.
   Месье Берюрье!
   Мама единственный человек в мире, который называет Толстяка "месье".
   Я хватаю трубку, разинув рот в зевке с туннель метро.
   - Слушаю..
   Мне отвечает громкий чих. Потом начинает гудеть голос Берю:
   - Подошел все-таки? Ты там преспокойно дрыхнешь, а я, между  прочим,  всю
ночь ехал.
   - Ты где?
   - В Мутье.
   Я ошеломлен.
   - А за каким хреном тебя занесло в Мутье, Толстяк?
   - И он еще спрашивает! Слежу за твоим типом,  Берже-роном.  Ты  ведь  мне
приказал это, так?
   - Рассказывай!
   - Вчера вечером он вышел  из  дому.  За  ним  приехало  радиофицированное
такси. Я сразу просек, что он отправляется в путешествие. Когда тип, имеющий
машину, вызывает такси, значит, он едет на вокзал.
   - Браво, месье Шерлок Холмс! Продолжай!
   - Он поехал на Лионский вокзал.
   - Один?
   - Разумеется. Взял из камеры хранения два чемодана и пару  лыж,  а  потом
сел в поезд на Бур-Сен-Морис. Было самое  время:  скорый  отправлялся  через
восемь минут. Я тоже купил билет, потом позвонил в контору, но заметил,  что
времени на объяснения совсем не осталось. Я ехал в  жестком  вагоне  второго
класса с кюре и четой итальянцев с тремя детьми. Представляешь, что  у  меня
было за путешествие?
   - Дальше?
   - Все это время твой гнида Бержерон нежился в первом  классе.  Сегодня  в
шесть утра мы вышли в Мутье, где холод, как в Сибири!
   - Бедненький!
   - Давай издевайся надо мной, это меня согревает!
   - Так что происходит?
   - Бержерон спросил, есть ли такси до Куршевеля. Поскольку их еще нет,  он
взял билет на автобус, который должен туда отправиться через двадцать минут.
Что мне делать?
   - Следуй за ним и не теряй из виду!
   - А где я там остановлюсь?
   - Не останавливайся, Толстяк, иди вперед!
   - Очень остроумно. Я не забронировал место в гостинице,  а  из  багажа  у
меня только вчерашний номер "Франс суар". Я в легком пальто  и  в  городских
ботинках. Ты можешь себе представить:  я  на  горнолыжной  станции  в  таком
виде?
   Я оцениваю ситуацию,  потом,  с  присущей  мне  решительностью,  закрываю
вопрос.
   - Слушай, Приятель, когда приедешь в Куршевель, иди в  "Отель  де  Грандз
Альп". Хозяева - мои друзья. Я позвоню им и попрошу встретить тебя ликующими
криками и приготовить комнату. Так что ты сможешь принять  хорошую  ванну  и
отдохнуть с дороги.
   - Что за хреновину ты порешь!- протестует  Берюрье.-  У  меня  денег  кот
наплакал. Едва хватило на билет, да и то пришлось  доставать  из  заначки  в
носке,
   - Не хотел бы я быть на месте парня, дававшего тебе сдачу!
   - Если ты не пришлешь мне фонды, то я буду  вынужден  возвращаться  домой
через консульство Франции в Савое.
   - Получишь ты свои фонды. Срочный перевод  будет  отправлен,  как  только
откроются почты. Держи меня в курсе дела.
   - Ладно, я закругляюсь. Мне надо закончить завтрак: моя  кружка  горячего
вина может остыть.
   И он кладет трубку.
   - Что-нибудь серьезное?- беспокоится Фелиси.
   - Нет. Берю в Мутье. Компаньон Буальвана поехал в Куршевель  кататься  на
лыжах.
   - Ты считаешь, это правильный след?
   - Я ничего не считаю, ма, просто принимаю обычные предосторожности...
   После этого я иду принять ванну.
   Через час я выхожу на тропу войны. Прикинутый,  как  милорд,  побритый  и
надушенный, я начинаю день с хорошим настроением. Дело Берюрье  решено:  его
уже ждут в "Грандз Альп", а средства будут ему высланы через  час.  Я  решаю
зайти в больницу, проведать Пакретта.
   Пожиратель пилюль похож на мумию Рамзеса  II,  только  не  такой  свежий.
Единственное, что можно  увидеть  между  бинтами,  это  его  кожу  красивого
зеленого цвета. Он смотрит, как я подхожу, и его взгляд увлажняется.
   - Ах, комиссар, какая неудача! Медсестра, провожавшая меня, шепчет:
   - Не слишком утомляйте его разговором, он еще очень слаб.
   - Пакретг,- говорю  я,-  кажется,  малый,  напавший  на  вас  вчера,  был
невысоким.
   - Да.
   - Он был средиземноморского типа? Он колеблется.
   - Вы знаете, в темноте... И потом, все произошло так быстро...
   - Вы говорили Матиа о золотых зубах.
   Эта деталь меня смущает, потому  что  у  Альфредо  нет  фикс.  Его  клыки
натуральные и блестят, как у хищников (спасибо зубной пасте "Кольгат"!).
   - Да,- бормочет Пакретт.- Я видел, как они блестели у него во рту.
   Да, это мог быть и старина Фредо. Повторяю вам: его  клыки  блестят  так,
что, когда он смеется, появляется такое ощущение, что солнце  отражается  от
витрины магазина.
   - Матиа мне также сказал, что у него были нависающие веки?
   - Да, когда он меня колотил, его глаза были как бы полузакрыты.
   - Вы узнаете этого типа по фотографии?
   - Думаю, да.
   - Тогда я вам покажу одну. Я позвонил Пино и попросил его привезти снимок
сюда.
   - Вы вышли на след?- спрашивает Дохляк.
   - Может быть.
   Новое появление медсестры, маленькой  блондиночки  с  солидными  буферами
спереди и пышным амортизатором сзади. Она докладывает о приходе преподобного
Пино. Я прошу его пригласить, и Пинюш заходит в палату.
   Он больше, чем когда бы то ни было, похож на раскрытый зонтик. У него все
висит сверху донизу: сопля из носа, усы, окурок, поля шляпы, слишком широкое
пальто и шерстяной шарф.
   - Ну что, больно?- спрашивает он Пакретта, вяло пожимая его хлипкую руку.
   - Да, и довольно сильно,- уверяет Пакретт и сообщает  нам:-  Я  собираюсь
подать прошение о досрочной отставке. У меня  слишком  слабое  здоровье  для
этой профессии, а после такого избиения... Надеюсь,  страховая  компания  не
будет долго тянуть с выплатой. Я  очень  рассчитываю  на  крупную  сумму  за
временную потерю трудоспособности.
   Пино говорит, что со страховщиками ни в чем нельзя быть уверенным.  Потом
он сообщает, что у него начался бронхит, что приводит Пакретта в ужас.
   - Не приближайтесь к моей кровати,- умоляет он.- Если при моих травмах  я
подхвачу еще какую-нибудь инфекцию, то могу уже не подняться.
   Пино немного обижен. Он утверждает, что болеет исключительно для  себя  и
не имеет привычки раздавать свои болезни  налево-направо  первым  встречным,
как рекламные проспекты.
   Сан-А, начинающий терять терпение, требует фото месье Альфредо Бюизетти.
   - Держи,- отвечает Пино.
   Он роется в карманах, достает снимок и протягивает мне. Смотрю,  на  фото
изображен сидящий на подушке толстый ребенок, который с глупым  видом  сосет
палец.
   - Что это с моим клиентом? Усох, что ли? Пино замечает свою ошибку.
   - Это фото моего внучатого племянника. Сына сына моей  сестры,  той,  что
замужем за булочником из Ионны. Его зовут Жан-Лу. Не булочника,  а  ребенка.
Ему десять месяцев. Красивый малыш, правда?
   Мой ледяной взгляд заставляет его заткнуться.  Он  протягивает  мне  фото
Альфредо. Я передаю его Пакретту.
   - Узнаете?
   Инспектор внимательно всматривается  в  изображение  сквозь  свои  бинты,
потом утвердительно кивает.
   - Восемь шансов из десяти,- отвечает он.- Но я не до конца уверен, потому
что было темно.
   - Спасибо за информацию,- благодарю я.- Это может пригодиться.
   Я прощаюсь с беднягой Пакреттом.
   - В следующий раз я принесу вам сладенького.  Достопочтенный  Пинюш  и  я
покидаем больницу. Едва мы вышли на улицу, как я прошу его ехать в контору и
снова запереть Альфредо в секретную камеру.
   Сам же я  сажусь  в  тачку  и  еду  домой  к  выдающемуся  лыжнику  месье
Бержерону.
   Он занимает целый этаж в массивном каменном  доме.  Вызваниваю  трель  на
звонке. Открывшая дверь горничная спрашивает, что мне угодно. Я встречаю  ее
улыбкой, широкой, как задница машинистки, и очаровательная куколка  начинает
смотреть на меня с интересом. Это блондинка со вздернутым носиком и зелеными
глазками с голубыми искорками. Глазки с искорками - моя  слабость.  Глаза  в
горошек или в шотландскую клетку мне не нравятся.
   - Я бы хотел поговорить с месье Бержероном,- говорю я и  излучаю  сияние,
будто закат солнца на календаре.
   Те из вас, у кого в мозгах проросли грибы,  небось  задают  себе  вопрос:
"Какого черта Сан-Антонио спрашивает Бер-жерона, если твердо знает, что  тот
дышит свежим воздухом в Куршевеле?"
   Этим тупоголовым, недоумкам и просто  идиотам  я  отвечу,  что  при  моей
благородной профессии часто приходится врать, чтобы узнать правду.
   Понятно?
   Тогда не перебивайте величайшего гения века и одновременно полиции.
   - Месье Бержерона нет дома,- уверяет девочка. И я готов ей поверить.
   Внезапно передо мной встает проблема: существует ли мадам Бержерон?
   Спрашиваю об этом милашку.
   - А мадам Бержерон меня может принять?
   - Которая?
   Черт! Неужели биржевик занимался разведением жен?
   - А сколько их? Малышка смеется.
   - Две: его мать и жена.
   Если судить по возрасту самого  Бержерона,  его  мамочка  должна  помнить
первую мировую войну. Поскольку я не испытываю  особого  интереса  к  дамам,
которые едят антрекоты, провернутые через мясорубку, то требую супругу.
   - Мадам еще спит,- говорит служанка.
   - Могу я попросить разбудить ее? Если бы  я  попросил  ее  воспитывать  в
квартире дюжину шимпанзе, она и тогда не была бы более испуганной.
   - О нет! Мадам нужен отдых. Мадам спит до полудня и...
   - Сегодня, в виде исключения, ей придется встать пораньше.
   Я показываю мисс Белый Фартук мое служебное удостоверение.
   Девочка читает текст, набранный достаточно крупными  буквами,  чтобы  она
смогла разобрать его без помощи очков.
   - А! Ну если так... ладно,- бормочет она и тут же задает вопрос:- С месье
произошел несчастный случай?
   - Нет, мой зайчонок, но от несчастных случаев никто не застрахован.
   Говоря это, я вспоминаю великолепные  ледяные  спуски  Куршевеля.  Легкий
жест, чтобы заставить служанку решиться,  и  она  наконец  проводит  меня  в
гостиную, обставленную мебелью в стиле Луи  Шестнадцатого.  Я  опускаюсь  на
диван и начинаю ждать. Слышится шум открываемых дверей,  голоса  в  соседней
комнате. Проходит довольно много времени.
   Наконец дверь в гостиную открывается, и я как будто получаю удар  мотыгой
по башке. Поверьте мне, жен Бержерон подбирает куда лучше, чем  компаньонов.
Особа, вошедшая в гостиную, имеет все необходимое для того, чтобы  заставить
Лиз Тейлор покончить с собой от зависти. Она  высокая,  стройная,  с  ногами
американской танцовщицы  и  грудью,  рядом  с  которой  самый  туго  надутый
воздушный шар покажется плоским. Если ей есть хоть  двадцать  пять,  значит,
служащий, зарегистрировавший ее рождение,  занимался  приписками.  Ее  очень
светлые волосы окаймляют загорелое лицо  с  восхитительными  бледно-голубыми
глазами. Полные чувственные губы, безукоризненный нос...
   При виде этого создания я чувствую себя уничтоженным, как  не  верящий  в
удачу малый, использовавший  накануне  тиража  выигрышный  билет  лотереи  в
клозете.
   Но до высшей точки мое восхищение доводит прозрачное  дезабилье  дамы.  О
том, что не  видно,  можно  догадаться,  а  то,  о  чем  надо  догадываться,
оказывается гораздо ниже реальности (и пояса тоже).
   Она, должно быть,  привыкла,  что  у  мужчин  от  ее  вида  перехватывает
дыхание, потому что на секунду останавливается, давая  мне  прийти  в  себя.
Затем подходит такой грациозной походкой, что нет слов.
   - Кажется, вы хотели со мной поговорить, месье? До сих пор я хотел с  ней
поговорить, но теперь хочу совсем  другого.  Надо  будет  на  свежую  голову
составить список моих желаний и послать его ей по почте.
   - Прощу прощения за то, что заставил вас так рано встать, мадам Бержерон.
   Еще немного, и я предложу проводить ее обратно в постельку.
   - Что-нибудь серьезное?
   - Нет, ничего серьезного, но мне нужно поговорить с вашим мужем.
   - По поводу Буальвана, полагаю?
   - Да.
   - Какая история! Этот парень мне никогда не нравился. У него  был  вид...
Короче, фальшиво-любезный, если вы понимаете, что я хочу сказать.
   Я не только понимаю, что она хочет сказать, но и  прекрасно  вижу  сквозь
тонкую, как паутинка, ткань дезабилье  то,  что  она  думает  скрыть.  Скажу
честно, ребята, никогда еще дезабилье  не  заслуживало  лучшего  назначения.
Глядя на него, понимаешь все богатство французского языка.
   Она продолжает изложение:
   - Я предупреждала мужа. Я ему говорила: в  этом  Буаль-ване  есть  что-то
неприятное. Но мой муж слишком добр.
   - А где он слишком добр в этот момент?- отрезаю я. Она  поднимает  прямую
бровь, потом улыбается.
   - Он в Марселе.
   Внутренние трубы начинают вовсю гудеть мне  в  уши  сигнал  тревоги.  Это
нечто новое и интересное. Почему Бержерон сказал своей  прекрасной  супруге,
что едет в
   Марсель, хотя в действительности  отправился  в  Курше-вель?  Может,  она
толкает мне фуфло? Не думаю, потому что у меня в памяти всплыла одна деталь.
Разве Берю мне не сказал, что Бержерон взял багаж и лыжи из камеры хранения?
Выходит, он планировал свой отъезд заранее? Он не мог выехать прямо из  дома
с лыжами, сообщив, что отправляется кататься на них по Марселю.
   - Когда он уехал?
   - Вчера ночным поездом.
   - Его поездка была намечена заранее?
   - Нет. Но мой муж часто внезапно уезжает после звонка одного  из  деловых
партнеров.
   - Значит, вчера утром он еще не знал, что должен будет уехать?
   - Абсолютно не знал. Мы должны были вместе пойти в  театр.  Мне  пришлось
идти с одним из наших друзей.
   - Жаль, что я не вхожу в число ваших друзей,- не удерживаюсь я от вздоха.
   Она не обижается. У нее есть зеркала, и она понимает, что красивый парень
вроде меня может чувствовать, оказавшись возле такой киски, как она.
   - Он уехал надолго?
   - Он уезжает часто, но никогда надолго...
   В этой ремарке слышится нотка сожаления. По-моему,  она  не  страдает  от
отлучек своего старичка.
   Милашка, должно быть, не играет в Пенелопу. Она не из тех  бабенций,  что
пекут пирожные, ожидая возвращения благоверного.
   - Вы знаете, когда он вернется?
   - Точно нет, но полагаю, что завтра или послезавтра.
   Я - увы!- не нахожу больше  ничего  ей  сказать.  У  меня  просто  сердце
разрывается от мысли, что придется проститься с такой потрясающей красоткой.
Однако так надо.
   - Вы узнали что-нибудь новое по делу Буальвана?
   - Думаю, да.
   - И не можете мне рассказать?
   Какая она соблазнительная! Слушайте, ребята, я человек  небогатый,  но  с
радостью отдал бы половину ваших сбережений за  возможность  сходить  с  ней
куда-нибудь однажды вечерком. Прогуляться с такой телкой под ручку  является
мечтой любого двуногого.
   - Видите ли, мадам, пока еще слишком рано разглашать данные следствия.
   - Вы занимаетесь увлекательной работой.
   - Она позволяет встречаться с замечательными людьми, мадам Бержерон.
   Как вы понимаете, на "замечательные" я делаю особое ударение. Если  мадам
и теперь не поймет, что она в моем вкусе, придется ей это написать  открытым
текстом большими жирными буквами.
   - Надеюсь в скором времени увидеть вас снова,- шепчу я.
   - Буду очень этому рада.
   Она протягивает мне ручку, я ее целую и выхожу пятясь.  Где-то  в  районе
желудка я ощущаю огорчение, которое доставляет неудовлетворенное желание. На
месте Бержерона я бы не уехал из дома. По крайней мере без жены.
   Свежий утренний ветер немного отрезвляет меня. Я оцениваю ситуацию.  Меня
осаждает масса вопросов, на которые я пока не могу дать ответа.
   Не Альфредо ли кокнул свою девицу?  Действительно  ли  Буальвану  грозила
большая опасность? В самом ли деле покойная  Мари-Терез  написала  Буальвану
письмо,  в  котором  признавала,  что  нападение  на  нее  было  всего  лишь
инсценировкой? Если да, что стало с этой бумагой? Почему  Бержерон  внезапно
уехал в Куршевель, сказав своей очаровательной куколке, что  отправляется  в
Марсель?
   Видите, сколько вопросительных  знаков  цепляются  за  мои  мозги?  Чтобы
разгрести их, нужна автоматическая газонокосилка.
   Захожу в бар. Владелец моет паркет. Стулья стоят на столах, вкусно пахнет
свежесваренным кофе.
   - Чашку кофе и жетон!- бросаю я.
   Вооружившись никелированным кружочком, я спускаюсь в подвал.  Во  Франции
вообще, а в Париже особенно, когда телефон не находится  рядом  с  сортиром,
сортир находится рядом с телефоном.
   Я набираю номер конторы и требую соединить меня со Стариком.
   Слышу голос Большого Босса:
   - Что это за история с убитой в Булонском лесу девушкой,  Сан-Антонио?  Я
очень удивлен, что до сих пор не получил от  вас  никакого  рапорта  на  эту
тему. Дела идут так...
   Дела идут так, что я чувствую, что скоро начну ему  шпарить  выражениями,
не фигурирующими в словарях.
   Пока он выкладывается, я чищу ногти, потом вставляю свою реплику:
   - Послушайте, патрон, ситуация быстро развивается. Думаю, я приближаюсь к
развязке (ой, трепач!). Это его успокаивает
   - Да?
   - Да. Мне нужен домашний адрес Буальвана.
   - Улица Терез-Кирикантон, дом четырнадцать.
   - Полагаю, у него проводили обыск?
   - Да.
   - Не нашли у него письмо той шлюхи, которую он якобы пытался задушить?
   Молчание показывает степень ошеломления Старика.
   - Что вы говорите, Сан-Антонио? Письмо, написанное...
   ~ Я все расскажу потом. Спасибо, патрон.
   Я вешаю трубку и иду пить кофеек. А потом несусь на моей  "МГ"  на  улицу
Терез-Кирикантон.

   Глава 10
   Покойный Буальван не любил роскошь или хорошо скрывал свою страсть к ней.
Он обретался в старом доме, в квартирке из двух комнат  и  кухни  на  шестом
этаже. У меня нет ключей от его жилища, но, как вы знаете, чудо-отмычкой,  с
которой я никогда не расстаюсь, можно открыть все на  свете,  включая  сейфы
"Фише" и двери рая.
   И вот я на месте. Здесь уже уныло пахнет запертым помещением. Но  у  меня
нет времени на дешевую фило-софию.
   Я сразу же начинаю тщательный обыск.
   Я веду шмон по всем правилам:  выдвигаю  ящики  шкафов,  поднимаю  ковры,
сантиметр за  сантиметром  ощупываю  матрасы.  Короче,  работаю.  Осматриваю
газовую плиту на кухне, сливной бачок унитаза, книги на  полке.  "Украденное
письмо" Эдгара По! Я  ищу  вдохновения  у  мэтра,  но  в  голову  ничего  не
приходит.
   Иду покопаться  в  помойном  ведре  и  обнаруживаю  разорванную  почтовую
открытку. Собираю куски. О! Незабываемый сюрприз! Она  изображает  подвесную
канатную дорогу в Куршевеле. Занятно. Переворачиваю  открытку.  На  обороте,
кроме адреса Буальвана, торопливым почерком написаны  всего  два  слова:  "А
дальше?"
   Два слова и знак вопроса. И ничего больше! Подписи нет.
   Кто послал эту открытку? Бержерон?  Я  сую  обрывки  в  свой  бумажник  и
продолжаю поиски.
   По мере их ведения во мне растет разочарование.  Если  мои  коллеги,  уже
обыскивавшие квартиру, ничего не  нашли...  Правда,  они  не  искали  ничего
определенного,  а  выполняли  рутинную  работу.  Может,   они   сделали   ее
поверхностно?
   Я пытаюсь понять состояние ума Буальвана. Он  хотел  на  некоторое  время
отправиться за решетку. Опасность, которой он  подвергался,  была  настолько
велика, что он был согласен даже на то, чтобы выдать себя за маньяка. Но  он
не был сумасшедшим, а потому обзавелся  свидетельством,  что  его  нападение
лишь инсценировка. По