, теряет свою шляпу, которая остается  лежать  на  крыше,  совершенно
неуместная на этом поле из серого металла. Он катится к краю. На секунду ему
удается удержаться одной рукой за  водосток.  Увы,  это  та  самая  рука,  в
которой он держит пистолет. Он  не  выпустил  оружия  Эта  труба  могла  его
спасти, но он держится  за  нее  двумя  пальцами,  а  этого  явно  мало.  Он
исчезает. Я замираю в неподвижности, сжавшись, сходя с ума от  предчувствия.
Пусть он подлый убийца...
   Далекие крики и еще более далекий удар. Я смотрю на шляпу  на  крыше.  На
мгновение мир кажется мне таким же абсурдным и пустым, как она.

   Глава 11
   Пелерина ажана похожа на швейцарский нож тем, что имеет много применений.
Той, что была на убитом ажане,  я  прикрываю  мою  почти  полную  наготу,  а
пелериной его коллеги накрывают разбитое тело убийцы.
   Я похож на факира. Вести расследование в  трусах  и  черной  пелерине  на
оживленной парижской улице,- это подвиг,  на  который  способен  не  каждый.
Зеваки  ошеломлены.  Среди  них  оказывается  американский  турист,  который
фотографирует меня во всех ракурсах. Я изучаю  карманы  убитого  убийцы.  Ни
одного документа, ни единой бумажки, даже билета на метро. Немного денег,  и
все. Я рассматриваю лицо погибшего - вернее, то, что от  него  осталось,-  и
констатирую, что это парень лет тридцати, весь  рябой.  Мне  незачем  терять
время. Установлением его личности займется служба идентификации.
   Я  возвращаюсь  в  квартиру  Япаксы.  Бедняжка  умирает  от  страха.  Она
меланхолично поглаживает пальцем дырки  от  пуль  на  стене.  Одна  из  пуль
расколола севрскую вазочку, еще одна пробила ее лифчик,  висящий  на  спинке
стула.
   - Ну  что,  милая,  можно  сказать,  что  развлечений  в  вашем  квартале
хватает,- говорю я в шутку.
   Она спрашивает меня о дальнейших событиях, и я о них рассказываю.
   - Но почему в меня стреляли?- бормочет она,- Что я сделала?
   Она говорит то же самое, что добряк  Пинюш  этой  ночью.  Все  невиновные
протестуют одинаково, когда судьба слишком несправедлива к ним.
   - Трудно сказать,- уклончиво отвечаю я. У меня на  этот  счет  есть  одна
идейка. Согласен, она довольно расплывчатая, но все-таки.
   - Этот тип следил за вами, да?- настаивает она, чтобы успокоиться.
   Я качаю головой.
   - Нет, сердце мое, простите меня за  откровенность,  но  ему  были  нужны
именно вы. Если бы убийца следовал за мной, то  не  стал  бы  представляться
полицейским, зная, что у вас находится настоящий комиссар.
   Я окидываю ее сладким взглядом, от которого млели многие красотки.
   -А ведь можно сказать, что я был у вас, да, моя красавица?
   От этого к ее лицу возвращаются некоторые краски.
   Поскольку я ничего от вас не скрываю, то  раскрою  мою  мысль  до  конца.
Когда Пинюш явился в консульство Алабании под  видом  стекольщика,  там  его
узнали. Как вы помните, старик был изображен на  фотографии  с  Япаксой.  Из
этого они сделали логический вывод,  что  Мисс  Коса  тоже  замешана  в  эту
историю, и решили провести против нее карательную операцию.
   Я могу ошибаться, но это меня удивило бы.
   - Я боюсь,- признается  мне  дрожащая  Япакса.  Я  прижимаю  ее  к  себе.
Распущенные волосы падают ей ниже пояса.
   - Но я же с вами!- замечаю я. И чтобы  доказать  это,  делаю  все,  чтобы
стать к ней еще ближе.
   Восемь часов. Париж светится неоновыми  огнями.  Япакса  и  я  заходим  в
алабанский ресторан. Типичное  заведение.  Официанты  одеты  в  национальные
костюмы, стены украшены фресками. Та, что в глубине, изображает гору Хулалху
- наивысшую точку  Алабании  (восемьдесят  восемь  сантиметров  над  уровнем
моря). На левой - битва  при  Хетуйе,  в  которой  алабанцы  разбили  войска
Клистира II.  На  центральной  стене  изображена  коронация  Бугназала  I  -
последнего (и единственного) короля Алабании.
   Как известно, его царствование началось 31 января 1904 года и закончилось
1 февраля того же года, после того как монарх  издал  указ  об  обязательном
использовании туалетной бумаги в общественных уборных...
   Метрдотель ведет нас к маленькому скромному столику. Заказ делает Япакса;
я попросил ее заказать все самое лучшее в  национальной  кухне,  вот  она  и
старается.
   Воркуя  с  моей  спутницей,  я  ощупываю  ее  ногу,  а   поскольку   могу
одновременно делать несколько дел, то попутно осматриваю заведение.  Клиенты
выглядят спокойными людьми.
   - Вы здесь никого не знаете?- спрашиваю я.
   - Нет,- отвечает Япакса, окинув взглядом зал,- никого.
   Ваш прекрасный Сан-Антонио грустит. Он говорит себе, что дело топчется на
месте, что ему не понять психологию алабанцев,  без  колебаний  устраивающих
вам подлянки, и что лучше ему было сходить в киношку на вестерн,  где  пушки
хоть заряжены холостыми.
   Еда не приносит мне удовлетворения, на которое я рассчитывал,  поэтому  я
быстро прошу счет. Тот оказывается еще менее приятным, чем  кухня.  В  конце
концов, я  вполне  могу  сводить  Япаксу  в  уютное  место,  где  мы  сможем
продолжить нашу пантомиму. В раздевалке малышка просит извинить  ее,  потому
что хочет сходить  подкрасить  губы.  Она  уходит  в  туалет.  Я  смотрю  на
гардеробщицу, но та не стоит даже взгляда. Это  увядшая  женщина  со  слегка
перекошенной мордашкой, как после укуса осы. Чтобы  как-то  убить  время,  я
смотрю на стеклянную витрину, повешенную на  стену  гардероба.  Под  стеклом
приколоты кусочки картона с  надписями  неуклюжим  почерком.  Речь  идет  об
объявлениях  алабанской  общины.  Соотечественники  предлагают  друг   другу
квартиры, мебель, загородные  дома,  машины  и  работу.  Я  быстро  пробегаю
глазами тексты. Это похоже на витрину агентства по  торговле  недвижимостью.
Для иллюстрации предложений приклеены фотографии машин и  домов.  Неожиданно
мой зоркий глаз засекает картонку, размером больше, чем  все  остальные,  на
которой текст написан двумя цветами. Знаете, о чем там идет речь?  Держитесь
крепче, чтобы не упасть.
   Генеральное консульство приглашает  на  работу  няню  и  шофера.  Просьба
звонить по телефону 967-05-32.
   Я не верю своим глазам.
   - Это объявление свежее?- спрашиваю я мадам Гардероб.
   Выдавальщица клифтов смотрит туда, куда показывает пальцем Сан-Антонио.
   - Я приколола его сегодня после обеда,- сообщает она  и  оставляет  меня,
чтобы вернуть другому клиенту его пальто.
   Я спешу записать телефонный номер,  указанный  в  объявлении.  Он  должен
соответствовать западному предместью Парижа.
   Я  благодарю  бога  полицейских  за  поданную  мне  идею  прочитать   эти
объявления. Значит, я не потерял время  зря,  придя  сюда.  Эта  уверенность
придает мне сил. Смотрю на часы. Они показывают десять. Малышка  Япакса  все
еще не покрасила свою мордашку. Она ушла в туалет уже десять минут назад.  Я
еще некоторое время торчу перед гардеробщицей,  которая  начинает  разделять
мое беспокойство.
   - Вам не трудно сходить посмотреть, где она?- спрашиваю я.
   Она  идет  и  после  короткого  отсутствия  возвращается  с   озабоченным
выражением на лице.
   - Она закрылась в кабинке и не отвечает,- говорит она.-  Надеюсь,  ей  не
стало плохо.
   Я влетаю в туалет и начинаю трясти закрытую дверь.
   - Япакса, любовь моя!- кричу я.
   Тишина. Я без колебаний выбиваю плечом задвижку  двери.  Проклятье!  (как
написали бы в романе прошлого века). Моя подруга по  дивану  лежит  на  полу
туалета бледная, с закрытыми глазами. Сую  руку  под  ее  блузку  проверить,
бьется ли сердце. Увы, увы, увы! Оно молчит. Малышка мертва. Вот непруха!  Я
быстро осматриваю ее и не нахожу никаких подозрительных следов.  Она  умерла
сама.
   Восхищаюсь  присутствием  духа  и  сообразительностью   работников   этой
жральни.  Официанты  с  завидной  корректностью  уносят  Япаксу  в  квартиру
владельца ресторана,  расположенную  в  соседнем  доме.  Вызываем  районного
врача. Он приходит, констатирует смерть и заявляет, что  малышка  умерла  от
эмболии. Он  нам  советует  по-тихому  увезти  ее,  чтобы  избавить  хозяина
ресторана от неприятностей с правоохранительными органами. Ее кладут  в  мою
машину, и я гоню в морг. Мне кажется, необходимо произвести вскрытие.
   А вы как считаете?

   Глава 12
   Странная ночная прогулка, вы не находите?  Тело  моей  прекрасной  Япаксы
прислонено к спинке сиденья и изредка падает на меня. Тогда  мне  приходится
поправлять ее локтем. Настоящий кошмар. Наконец я довожу мою  пассажирку  до
морга,  звоню  судмедэксперту  и  прошу  его  срочно  произвести   вскрытие.
Возможно, малышка действительно  умерла  от  эмболии,  но  мне  это  кажется
сомнительным.
   - Ваше заключение передайте мне завтра по телефону, доктор,- говорю я.
   Я быстро покидаю зловещее место и захожу в первое  же  бистро  проглотить
двойную порцию водки. Решительно, малышке было на роду написано не дожить до
конца этого дня. Ее отпуск закончился. Сейчас она  разговаривает  наверху  с
бородачом. Надеюсь, он не будет к ней особо придираться из-за  ее  грехов  -
они у нее так хорошо получались!
   Я выпиваю еще одну двойную порцию водки, но и это не согревает мне  душу.
Иногда мне хочется биться головой о стенку.
   - Ну что  же!  Можно  сказать,  что  вы  влезли  в  чертовски  запутанную
историю!- заключает Старик.
   Он соединяет руки на бюваре, смотрит на свои розовые ногти и вздыхает:
   - Мы ведем расследование, находясь на краю пропасти, и не  можем  сделать
ни единого шага.
   - Что насчет погибших прошлой ночью?- спрашиваю.
   - Нас попросили сделать вывод, что преступление совершено ворами, которых
застали на месте преступления.
   - Кто об этом попросил?
   - Генеральный консул. Он лично позвонил мне сегодня утром.
   - И не дал вам никаких объяснений?
   -  Он  и  не  должен  мне  их  давать.  Ему   прекрасно   известно,   что
дипломатический корпус, особенно у нас, пользуется всеми привилегиями.
   - Но все-таки у них нет привилегии расстреливать пациентов  в  больницах,
молодых женщин у них дома и ажанов при  исполнении  служебных  обязанностей,
равно как и выбрасывать из окон стекольщиков, настоящие они или  фальшивые!-
взрываюсь я.
   Старик жестом успокаивает меня.
   -  Конечно,  нет,-  соглашается  Безволосый,-  но   центр   расследования
находится в консульстве, а это запретная территория.
   -А если я проникну на эту запретную территорию, патрон?
   Он энергично мотает головой.
   - С меня хватит и прошлой ночи! Берюрье застрелил двух членов  персонала,
этого достаточно!
   - Эти члены собирались меня убить, позволю вам заметить. Деталь, может, и
малозначительная, но считаю нужным о ней напомнить.
   - Вы проникли в консульство путем взлома!- Замечает Старик.
   Честное слово, сейчас мы с ним опять начнем грызться.
   - По-вашему, дело надо закрыть? Он хмурит брови.
   - Разве я сказал что-нибудь подобное? Нет, мой дорогой,  я  просто  прошу
вас действовать покорректнее, соблюдая правила игры. А они требуют, чтобы вы
игнорировали консульство.
   - Консульство ладно, но не личное жилище консула.
   - Что вы этим хотите сказать?
   - Я только что порылся в телефонных книгах.  Очень  поучительное  чтение,
господин директор. Консул живет в Рюэй-Мальмезон, точь-в-точь, как Первый.
   - Какой Первый?
   - Первый консул, иначе называемый Бонапартом!  Старик  никогда  не  любил
хохм,  особенно  в  критические  периоды.  Моя  шутка  ему   совершенно   не
понравилась.
   - Прошу вас, мой дорогой, без каламбуров... Я  продолжаю  улыбаться,  что
сдерживает мое желание вылить ему на котелок содержимое его чернильницы.
   - Так вот, господин директор, как я вам сказал, консул Алабании  живет  в
Рюэй-Мальмезон. Он ищет прислугу: няню и шофера-  Меня  всегда  интересовала
домашняя жизнь людей. Особенно дипломатов... Если вы сможете подготовить мне
к завтрашнему дню фальшивые документы и рекомендации, я попытаю удачи...
   Он расслабляется.
   - Вот это неглупо,- говорит он,- Может быть,  вам  действительно  удалось
бы...
   Дребезжит телефон. Он снимает трубку.
   - Вас,- ворчит Старик, протягивая трубку мне.- Мед-эксперт.
   Врач  сообщает,  что  вскрытие  бедняжки   Япаксы   не   выявило   ничего
подозрительного. Кажется, она и вправду  умерла  естественной  смертью,  что
составляет слабое утешение.
   Но  для  окончательного  заключения  нужно  будет  провести  целую  серию
анализов. Я благодарю доктора за его старания и  прошу  у  босса  разрешения
уйти в мои владения.
   Он мне его дает.
   Прежде  чем  идти  домой,  я  заглядываю  в  бистро  напротив  пропустить
стаканчик. Берю,  окруженный  группой  слушателей,  толкает  речь.  Его  лоб
заклеен пластырем, нос разбит, глаз окружен синяком, бровь рассечена, а одна
рука на перевязи. Он рассказывает, как произошел "несчастный случай":
   - Старуха бросается под колеса автобуса. Он бы ее смял в лепешку.  Я  без
колебаний мчусь вперед, хватаю ее  в  охапку,  толкаю  на  тротуар,  но  сам
отскочить не успеваю и получаю такой вот апперкот. Я  думал,  у  меня  башка
разлетится на кусочки. Собрался народ. Мне еле удалось помешать им  пронести
меня на руках, как триумфатора. Какой-то старикан с орденской лентой спросил
мою фамилию, чтобы представить меня к медали "За спасение".
   Этот  подвиг  встречен  одобрительным  шепотом.  Я  считаю,  что   момент
благоприятен для большого шоу, и делаю вид, будто только что вошел и  ничего
не слышал.
   - Ну что,  Берю,-  сочувствующе  спрашиваю  я,-  твоя  жена  успокоилась?
Здорово она тебя разукрасила, бедненький. Ты знаешь, что это  основание  для
развода? Если решишься, можешь рассчитывать на меня как на свидетеля.
   -Да о чем ты?- бормочет Жирдяй, бросая на меня умоляющие взгляды.
   Слушатели начинают улыбаться.
   - Эта людоедка в один прекрасный день убьет его,- мрачно пророчествую я,-
Толстяку с ней не справиться!
   Хохот становится  всеобщим.  Слушатели  осыпают  Жирного  саркастическими
замечаниями, так что тот, оскорбленный, раскалывает кулаком мрамор столика.
   - Я не позволю, чтобы мадам Берюрье называли людоедкой!- гремит он,- Если
я с ней поругался, это никого, кроме нас, не касается. Во всех семьях бывают
ссоры, это только укрепляет чувства. ~ Он осушает свой стакан и встает.
   - Если вы рассчитываете, что я оплачу выпивку, то шиш вам!
   Я догоняю его, когда он уже прошел метров  пятьдесят,  волоча  ноги,  как
старый мерин.
   - Послушай, Толстяк!
   - Пошел ты! Я не хочу иметь ничего общего с типами,  которые  держат  мою
морду за обезьянью задницу, даже если они мои прямые начальники!
   Мне требуются десять минут и тройной чинзано в  следующем  бистро,  чтобы
успокоить его.
   Когда гнев рыцаря ББ улегся, я начинаю разговор о работе:
   -  Слушай,  старина,  завтра  мы  начинаем  генеральное  наступление   на
Алабанию.
   - Война?
   - Пока нет. Если ты успешно справишься со своей задачей, то ее еще  можно
будет избежать. И я излагаю ему свой план...

   Глава 13
   Утром следующего дня я  прихожу  в  контору  довольно  рано  и  в  весьма
необычной  одежде.  Я  надел  старый  темно-серый  костюм,  поношенный,   но
приличный, потрескавшиеся, но хорошо начищенные  ботинки,  белую  рубашку  и
черный галстук. Мое зеркало  категорично  утверждает:  я  вылитый  шофер  из
приличного дома. Заботу о достоверности я простер до того, что  нашел  шляпу
цвета кротовой шкурки с немного полинявшей ленточкой.
   По сузившимся глазам Старика я вижу, что ему это нравится.
   - Вот бумаги и рекомендации,- говорит он мне.- Те  люди  могут  позвонить
вашим бывшим работодателям и получат от них самые лестные отзывы о вас.
   Я кладу документы в карман и ухожу.
   Прежде чем ехать в Рюэй-Мальмезон, я захожу к Морпьону.  Его  по-прежнему
нет дома.
   Бедные голодные кошки бегают по квартире. Я прошу консьержку позаботиться
о них в ожидании проблематичного возвращения старого учителя.
   Я доезжаю на моем "ягуаре" до вокзала Рюэя, оставляю его там на стоянке и
сажусь  в  такси,   чтобы   доехать   до   дома,   в   котором   живет   его
превосходительство. Дом стоит посреди  сильно  запущенного  парка.  Когда  я
звоню в ворота, два немецких дога с воем подбегают к забору. Сколько бы я ни
звал  их   хорошими   песиками   и   даже   красавчиками,   они   продолжают
демонстрировать сильную антипатию ко мне.
   К воротам направляется субъект с обритым  наголо  черепом.  По-моему,  он
состоит  в  родстве  с  Кинг-Конгом,  застреленным   позапрошлой   ночью   в
консульстве, пусть даже через лучшего друга его отца.
   - Что вы хотите?- сухо спрашивает он меня. Я сглатываю слюну, прежде  чем
ответить:
   - Я пришел насчет места шофера.
   Он молча разглядывает меня снизу вверх, слева направо, потом  в  обратном
направлении. Потом, слегка сморщив нос, открывает ворота, успокоив  чертовых
псин несколькими словами на алабанском. Вот будет весело, если  эти  собачки
не говорят по-французски.
   Мы идем по поросшей сорняками аллее  между  двумя  рядами  деревьев.  Дом
стоит на большой лужайке. Хотя сейчас разгар дня, у меня такое чувство,  что
я рассматриваю дом при лунном свете.  Наверное,  из-за  бледного  цвета  его
позеленевшей крыши.
   Субъект вводит меня в старый холл, откуда идет наверх деревянная лестница
с внушительными перилами. Я  останавливаюсь  и  вдыхаю  витающий  в  воздухе
неприятный запах. Где-то звучит Моцарта. Моцарт - это красиво.
   Звук шагов заставляет меня повернуть голову.  Я  вижу  бледного  молодого
типа с крупным носом, одетого, как на похороны. Если не  ошибаюсь,  это  тот
самый секретарь, которого я видел в бинокль из окна Морпьона.
   Его острые глаза неприветливо смотрят на меня.
   - Вы профессиональный шофер?- сухо спрашивает он.
   - Да, месье. Вам угодно посмотреть мои рекомендации? Последние шесть  лет
я работал у графа де ла Мотт-Бурре.
   - Почему вы его покинули?
   - Это он нас покинул, месье,- на полном серьезе отвечаю я.- Господин граф
скончался на прошлой неделе.
   Он изучает документы,  предоставленные  мне  Стариком,  которые  я  успел
просмотреть перед тем, как прийти сюда.
   - Как вы узнали, что мы ищем шофера?
   - Мне об этом сказал один мой друг, работающий в алабанском ресторане  на
площади Перейр.
   - В объявлении просили позвонить, а не приходить.
   - Знаю, месье, но я подумал, что прямой контакт предпочтительнее, поэтому
позволил себе приехать без предварительного звонка.
   Он снова смотрит на меня. В его глазах столько  же  нежности,  сколько  у
кошки, привязанной за хвост к колокольчику.
   - Вы позволите? Я на секунду,- говорит он, потрясая моими рекомендациями.
   И уходит. Хорошо, что  Старик  подготовил  почву.  Этот  козел  наверняка
звонит моим бывшим "работодателям". В каком-то смысле это хороший знак.  Это
значит, что он хочет меня нанять.
   Действительно, когда он возвращается через четверть часа, то приносит мне
положительный ответ. После обсуждения  условий  я  оказываюсь  на  службе  у
алабанцев. Я должен приступить к своим обязанностям после обеда. Все  прошло
как по маслу, а?
   Как же красив ваш Сан-А, милые дамы, в шоферской ливрее! Как  вы  знаете,
мне в жизни пришлось много переодеваться. Я одевался зуавом, кюре, мясником,
пожарником, продавцом лимонада... кем  я  только  не  был,  но  вот  шофером
впервые. Эта рабская одежда - блестящие краги, хорошего покроя брюки, куртка
и фуражка - потрясающе идет мне.
   Тип в черном, принявший меня, довольно взмахивает ресницами.
   - Я месье  Вадонк  Гетордю,  первый  секретарь  его  превосходительства,-
сообщает он мне.- Для начала подготовьте одну машину, "пежо". В конце дня вы
уезжаете в Нормандию.
   Я кланяюсь. Утренний амбал показывает мне, где гараж, и я  принимаюсь  за
мою новую работу.
   В гараже стоят три тачки: старая "бентли",  торжественная,  как  прием  в
Букингемском  дворце,  серый  "пежо-404"  и  черный  "дофин".  Я   занимаюсь
"404-кой",  спрашивая  себя,  что  же  Вадонк  Гетордю   подразумевает   под
"п