олстый и я
развалились на молескиновых сиденьях. Покачивание фургона  убаюкивает  удава
Берю. Глаза Пино,  погруженного  в  мечты,  отвратительны,  как  слизняки  в
раковинах. На протяжении тридцати миль он сосал эмбрион окурка, и вот он уже
тянет собственные усы, прикурив их от сварочной горелки, которая служит  ему
зажигалкой.
   - Ты думаешь, что этот Кайюк все еще живет в Рамбуйе? - спрашивает  Пинюш
после того, как предотвратил беду, угрожавшую его волосяному покрову.
   Я никогда не видел, чтобы моя славная развалина  принимала  расследование
так близко к сердцу.
   - Искренне надеюсь. В любом случае  это  подтвердило  бы  твои  блестящие
умозаключения, касающиеся покушения.
   Удовлетворенный этой новой похвалой, он снимает шляпу так,  как  лишается
венца властелин, и это меня удивляет, ведь я всегда воображал, что резьба на
его головном уборе сорвана.
   Появляется гипсовый череп, к которому пристали  бесцветные  волосы.  Пино
чешет черепаховым ногтем бляшку  экземы  и  возвращает  на  свою  выпуклость
заплесневевший кусок фетра, бесформенный и грязный, который бы толкнул  мсье
Моссана на самоубийство, если бы он смог еще прочесть свой ярлык внутри.
   - Рамбуйе! - объявляет Баден в микрофон, вмонтированный в зеркало заднего
вида.
   - 0'кей! - отвечаю я.- Вы знаете, что должны делать?
   - Да, патрон.
   - Будьте особенно осторожны!
   - Хорошо!
   Фургон поворачивает на  авеню  Мнерасскаж-о-Беде,  тихую  улицу  городка,
расположенную перпендикулярно к южной поперечной оси замка  по  отношению  к
меридиану Гринвичской деревни и к квадрату гипотенузы.
   - А вот и сорок пятый номер, патрон,-  объявляет  Баден.  Я  втыкаю  свой
рысий взор в потайной глазок. Вижу красивую собственность из камня  в  стиле
"перестроенный старинный  хозяйский  дом".  Она  состоит  из  прямоугольного
жилого корпуса и ангара-гаража, который выходит на  улицу.  Низкую  стену  с
решеткой поверху диким виноградом заволокло  (как  Шодерло)  Видны  открытые
ставни в цокольном этаже. В первом этаже они закрыты.
   Я толкаю ногой костыли Толстого, чтобы разбудить его, так как его могучие
рулады рискуют нагнать страху  на  мирное  местное  население,  заставив  их
думать, что в драндулете установлен турбореактор
   Диплодок издает "уа-уа" и пускает  в  ход  домкрат,  позволяющий  поднять
веки.
   - Рамбуйе! - повторяет Пино.
   Толстый поспешно опускает свои шторы.
   - Я схожу в Ренн,- вздыхает он.
   Ударами локтей мы выволакиваем его из сна, и он с трудом  восстанавливает
то, что с натяжкой можно назвать ясностью ума.
   Бензен и Баден уже вкалывают. Они вытащили из кабины моток электрического
кабеля и вот уже лезут на столб, делая вид, что восстанавливают разрыв.
   Затем они разматывают кабель до двери дома, который и  был  целью  нашего
путешествия. Звонок в дверь. Или,  скорее,  погребальный  звон  Надтреснутый
звук оного поет в моей нежной душе забытую песнь босоного детства (читатели,
которые оценили истинную красоту  этой  фразы,  могут  написать  мне,  чтобы
получить и другие. Их есть еще запас на складе, который я готов уступить  им
по себестоимости. Скидка на десять процентов многодеткам, ветеранам войны  и
диабетикам).
   Проходит минута. Потом в окне показывается мужское лицо. Моя аорта кричит
браво. Мысленно я пою благодарственный гимн мисс Сахарный Тростник: это  мой
дергатель стопкрана.  Но  изменившийся  после  курса  омоложения.  Если  ему
тридцать пять годков, то это конец света! Грива у него не седая,  а  приятно
белокурая. Я опознаю его по носу, немного расширенному книзу.
   - Что такое? - спрашивает он.
   Баден говорит невинным голосом:
   - Это ЭФ, мсье. Меняем все подключения на этой улице.  Кайюк  внимательно
смотрит на двух мужчин. Он видит провод, который свисает со столба, фургон с
успокаивающими буквами, простоватые рожи двух моих людей и бросает:
   - Одну секунду!
   Дверь открывается, в ней появляется хозяин, рядом с ним  стоит  громадный
боксер, который, если бы курил сигару, был бы похож на Черчилля.
   - Зверюга злая? - спрашивает Бензен.
   - Когда как,- таинственно заявляет Кайюк.
   - Когда как зависит от кого? - шутит Баден,  страдающий  собачонкофобией,
особенно если у них кишки, как у вешалки для полотенец.
   - Только от меня,- бросает  Кайюк,  отходя  от  двери.  Оба  моих  агента
проникают в дом, разматывая дурацкий кабель. Кайюк, засунув руки в  карманы,
созерцает представление, как настоящий ротозей. И надо же, тут его  мерзавец
пес кидается к фургону, лая все, что он умеет. Ужасно, он нас унюхал!
   - Что с вашей псиной? - невинно спрашивает  Бензен.-  Моя  тачка  его  не
устраивает?
   - У меня такое впечатление, что да,- уверяет Кайюк, нахмурив брови.
   - Там, наверное, кошка под ней! - лицемерно подсказывает Баден.
   Но собака  опровергает  это  предположение,  бросаясь  на  задние  дверцы
машины. Она яростно царапает колеса. Теперь она больше не лает, а  испускает
глухое злобное рычание.
   Кайюк подходит.
   - Что с тобой, Крифт? - бормочет он. Он протягивает руку. Я понимаю,  что
он хватается за ручку двери. Этот хмырь - редкостный нахал!
   - Вы позволите? - бросает он через плечо двум честным служащим из ЭФ.
   И открывает. Мы сталкиваемся  нос  к  носу.  Какое  самообладание,  мадам
Дюран!
   Вместо того чтобы воскликнуть что-то типа "О Боже! супруг мой" или  "Кого
я вижу!", Кайюк бросается назад, яростно оттолкнув  дверцу.  Он  меня  узнал
сразу, и его решению не понадобилось и сотой доли секунды, чтобы  созреть  в
белокурой голове.
   Я посылаю отработанный-удар ногой  в  дверь.  В  ту  секунду,  когда  она
распахивается, раздается длинный свисток. Я выпрыгиваю из  фургона  и  вижу,
что у Кайюка в зубах свисток. Он дает сигнал тревоги. Определенно,  это  его
вторая натура. В считанные секунды, которых не  хватит  даже  на  то,  чтобы
усыпить комиссию сенаторов, я оказываюсь на Кайюке, и он принимает в челюсть
кило моего кулака. Его свисток отлетает в  сторону.  Берю  и  Пино,  которые
вылезают из тачки, устремляются ко мне.
   - Усмирите его! - кричу я.
   Галопом, как всегда, я бросаюсь в дом с  "дурой"  в  руке  и  делаю  знак
Бадену следовать за мной. Мы внутри.
   Я слышу, как хлопает дверь, щелкает ключ. Это в конце  коридора.  В  доме
есть  второй  выход,  он  должен   выходить   в   проулок   за   строениями.
Действительно, рычит мощный мотор. Понимая, что у нас нет  времени  вышибать
дверь, я кричу моим бойскаутам валить к машине.
   Берю только что украсил Кайюка декоративными браслетами, а  Пино  шлепнул
боксера, который желал ему только добра.
   - В машину и чос! - бросаю я. Начинается высший пилотаж. Все  взлетают  в
машину, кроме  папаши  Пино,  который  запутался  копытами  в  электрическом
кабеле. На этот раз за рулем я, и, прошу вас  поверить,  резина  на  колесах
слегка дымится. Я делаю поворот направо, еще  один...  Действительно,  тихая
улочка тянется вдоль строений. На  горизонте  пусто.  Я  давлю  на  газ,  мы
выскакиваем  на  более  оживленную  магистраль.  Я   резко   торможу   перед
остолбеневшим пацаном, который играет в классы. Он застыл на одной ноге, как
журавль.
   - Малыш, здесь машина проезжала?
   - Да, мсье.
   - Что за машина?
   Во мне все кипит при мысли,  что  тем  временем  тачка  тех  других  жрет
километры.
   - Я не знаю,- отвечает сосунок
   Вот тебе на! Обычно все современные пацаны, как только у них  прорезается
первый зуб, уже знают все автомарки. Это один из пороков эпохи.
   - Какого она цвета?
   - Черная.
   Полный недоносок. Везет же мне, надо, чтобы самый  последний  придурок  в
стране оказался единственным свидетелем.
   - В какую сторону она поехала?
   - Туда!
   И то хорошо! Я давлю на педаль, и фургон срывается с места.  Мы  попадаем
на площадь, мощенную булыжником. Тоскующий  дворник  заметает  кучу  навоза,
напевая "Опавшие листья".
   - Скажите, мсье, вы не видели черную машину, которая пронеслась  на  всех
парах?
   - Видел,- говорит хозяин метлы.
   - Какой она марки?
   - Она не французская.
   - С открытым верхом?
   - Нет, наоборот...
   - По какой дороге она поехала?
   Он делает рукой дворника королевский жест.
   - В направлении Шартра.
   Я включаю микрофон, чтобы связаться с внутренностью фургона.
   - Берю?
   - Н-ну?
   - Сообщи дорожным службам. Задержать черную  иномарку,  направляющуюся  в
Шартр. Пусть поставят заграждение!
   - 0'кей!
   Стиснув зубы, я вписываюсь в крутые виражи. Вот  и  дорога  на  Шартр.  Я
вижу, что она ведет и в Париж,  в  зависимости  от  того,  повернете  ли  вы
направо или  налево.  Мой  славный  уборщик  лошадиных  субпродуктов  сказал
"Шартр", потому что он расположен к гуанотике,  кроме  этого  он  ничего  не
знал.
   Снова микрофон.
   - Берю?
   - Ну-ну? Сообщение передал.
   - Уточнение. Заграждение также и в направлении Парижа.
   - Н-ну.
   - Вежливо узнай у мсье, который сопровождает  тебя,  марку  машины  и  ее
номер. Если он не захочет говорить, будь настойчив, ты меня понимаешь?
   - Н-ну! Он тоже поймет!
   Баден и Бензен, зажатые в кабине у меня  под  боком,  ждут  решения  моей
доброй воли. Что делать? Куда идти? Куда бежать? Направо? Налево?
   Я бы поехал прямо, но это приведет меня прямо на парапет Итак-с-с-с?
   - Может, в Париж? - осмеливается сказать  Бензен,  который  хочет  успеть
домой к обеду. Я подчиняюсь... Даю полный газ. Мы проезжаем с десяток  миль,
и я начинаю ругаться, как Жанна д'Арк в Реймсе, бикоз я не вижу на горизонте
ни одного полицейского мотоциклиста. Может, кожаны устроили мотопробег?!  Но
речь не идет о том, чтобы представлять фирму Чинзано на Тур де  Франс  перед
изумленной публикой!
   Охваченный сомнением, как мсье Дон Диего, я включаю микрофон.
   - Ты точно передал второе сообщение, Берю?
   Вместо лаконичного ответа я слышу свист, к тому же мелодичный.
   - Эй! Толстый, не разыгрывай из себя райскую птичку,
   отвечай!
   Нахальный свист продолжается.
   Черт меня побери, я резко торможу на обочине и забегаю за  машину,  чтобы
открыть дверцу. Печальная картина: Толстый на полу в состоянии кей'о. Кайюк,
который его вырубил, держит в руках, скованных наручниками, милую  пушку  из
одного из ящиков для инструментов. Тотчас он плюет свинцом. Мое счастье, что
коротким движением руки я захлопываю дверцу и что она  бронированная,  иначе
ваш юный друг в настоящее время представлял бы из себя решето кроссворда.
   Я же говорил вам, ребята, что  нужно  быть  осторожными,  может  вылететь
птичка!
   Глава XI
   Что называется, дать тягу
   В жизни бывают обстоятельства, при которых,  чтобы  принять  решение,  не
обязательно собирать семейный совет или проводить  тайное  голосование.  Для
того чтобы сообразить, что  этот  человек  опасен,  учитывая,  что  имеет  в
распоряжении весь наш арсенал, а в лице Берю - важного заложника, мне  нужно
не больше времени, чем продюсеру фильма, чтобы прочесть сценарий. Вы скажете
мне, что на планете, где цветы увядают, любовь проходит, а  человек  кончает
тем, что превращается в скелет, беречь персону Берю для времени "X" - глупо!
Пусть так, но опыт показывает, что лучше играть  со  своей  жизнью,  чем  со
смертью других.
   Я бросаюсь к кабине и кричу Бадену,  чтобы  он  дал  мне  дымовую  шашку.
Только бы этот ублюдок Кайюк не  угрохал  Толстого.  Баден  протягивает  мне
штуковину.
   Теперь дело за малым:  закинуть  ее  внутрь  "Летучего  голландца"  и  не
схлопотать бортовой залп.
   Я снова открываю дверцу, с большими предосторожностями, как вы понимаете,
и посылаю свой свадебный подарок с доставкой на дом.  Раздается  бум!  Кайюк
отвечает предусмотренной тирадой, но я уже успел закрыть дверцу. Сейчас мсье
начнет  мерзко  кашлять.  И  Толстый  будет  аккомпанировать  ему  на  своих
расстроенных голосовых связках.
   Мои помощники рядом со мной.  Я  описываю  им  шабаш,  который  произошел
внутри.
   Он вырубил Толстого в то время, когда тот передавал  сообщение.  Надеюсь,
что он его пристукнул не до смерти.
   Ждем несколько секунд.  Желтоватый  дым  просачивается  сквозь  щель  под
дверцами.
   - Если ждать  слишком  долго,  они  загнутся,-  замечает  Баден,  который
испытывает слабость к Берю.
   Я знакомлю их со своим планом действий.
   - Ты, Бензен, укроешься в кювете и  будешь  стрелять  в  парня  в  случае
передряги. Предпочтительно в ноги.
   - Ясно!
   - Ты, Баден, открываешь дверцу. Держись за бортом шарабана.
   - Хорошо, патрон. А вы? - спрашивает он.
   Вместо ответа я лезу на капот и бросаюсь ничком на крышу тарантаса.  Если
бы вы видели рожи проезжающих водил,  вы  бы  немного  развлеклись,  честное
слово! На них застыл один вопрос: во что здесь играют?
   Я делаю знак Бадену открыть дверцу. Жирное облако вырывается из  фургона,
за ним сразу измученный Кайюк, который кашляет так, что глаза лезут на  лоб,
и при этом потрясает пушкой. Красавчика Сержа тут же ждали с  распростертыми
объятиями и моим приветом!
   Я прыгаю на него, как это делает леопард, переодетый тигром.  Он  падает!
Удар лодочкой в челюсть, второй по хранилищу желчи - и все нормально.
   - Займитесь Толстым! - кричу  я  дружкам.  Автомобилисты  притормаживают,
происходит столпотворение машин! Как на ярмарке в Троне.
   Баден и  Бензен  извлекают  из  фургона  харкающую,  кашляющую,  грязную,
хрипящую массу. Берю приходит  к  нам,  так  же,  как  и  в  себя,  в  своем
элегантном костюме, скроенном из  половой  тряпки,  рубашке,  засаленной  до
блеска, и очаровательной шляпе, купленной по случаю у отставного  огородного
чучела.
   Его  откачивают,  искусственное  дыхание,  полноценный  стакан  с  ромом,
компрессы... Он лежит, как на вершине Анапурны, наш яйцеголовый, которого ни
одна курица не согласилась бы высиживать. Он исходит слезами,  он  зеленеет,
он обрастает дорожной пылью и посылает ругательства на все стороны света.
   Парень  в  "шевроле"  спрашивает,  не  нужна  ли  его  помощь.  Те,   кто
остановились первыми, рассказывают вновь прибывшим фантастические  версии  в
стиле Рокамболя. Эти, в свою очередь, повторяют ее новичкам, которые учат ее
наизусть, чтобы воспользоваться в будущем, и так продолжается  до  тех  пор,
пока грифы, прибывшие на своих пятьсотсильных мотоциклах, не восстанавливают
движение.
   Я представляюсь им, и они успокаиваются.
   - Вас вызвали по радио? - спрашиваю.
   - Нет, мы проезжали мимо...
   Я присаживаюсь на корточки рядом с  Берю.  Он  фиксирует  на  мне  глаза,
налитые кровью. Его пучки лезут из витрины.
   - Послушай, Толстый, он вырубил тебя до того, как ты должен был во второй
раз связаться с полицией?
   - Да! Ах! Тетушка,-пускает  пузыри  Берю.-Я  только  начал  их  вызывать,
совсем забыв про это ничтожество. И вот получаю плюху, которая сбивает  меня
с катушек.
   Я взбешен. Вывод ясен, по дороге на Париж нет кордона. Я лезу в тарантас,
не обращая внимания на остатки дыма, стелющегося по  полу,  и  связываюсь  с
дорожной полицией.
   - Есть новости на дороге в Шартр?
   - Ничего! Мы всех подняли на ноги!
   Я не настаиваю: меня оставили с носом, поздно
   - Очень хорошо,- говорю я.- Проверьте еще  раз  и,  если  будут  новости,
вызовите "Пятьсот тридцать!"
   Мне кажется, что внутренность фургона  снова  пригодна  для  обитания.  Я
сажаю Кайюка и Бадена назад, рекомендуя последнему оставить дверцы открытыми
и внимательно следить за арестованным. Бензен помогает  Толстому  устроиться
впереди. Я разворачиваюсь, чтобы вернуться  в  Рамбуйе.  Мое  возмущение  не
знает границ, в этом  я  настоящий  Шарль  Квинт24.  Так  опростоволоситься,
упустить этих типов из-под  носа.  Когда  обкладывают  берлогу,  то  сначала
блокируют входы-выходы. Чтобы крепость пала, ее  надо  окружать,  как  жених
окружает заботой невесту, вы  прочтете  это  в  любом  военном  учебнике,  в
котором говорится об уходе за детьми младенческого возраста.
   - Как он меня двинул! - охает Берю, растирая свою тыкву.- Ох! Мама моя!
   - Лучше бы он размозжил тебе башку,- мечу я громы и молнии.- Когда видишь
таких недоумков, как ты, хочется пожелать, чтобы земля была им пухом!  Из-за
тебя все накрылось!
   - Из-за меня! - краснеет Пузырь.- Скажи, что ты шутишь! Это что, по  моей
вине у меня такая красная рожа?
   - Ты не уследил за майлордом!
   - Он был в браслетах, я думал...
   - Вот именно, ты  думал!  А  когда  ты  начинаешь  думать,  все  идет  на
перекосяк.
   - Это случайность!  -  делает  ударение  Толстый.-  Ты  хочешь,  чтобы  я
одновременно выполнял ювелирную работу и возился с радио,  а  вы  бы  втроем
прохлаждались в кабине.
   Я не настаиваю, потому что в сущности он прав. Мы  так  быстро  отъехали,
что все кое-как набились в кабину.  Все,  кроме  гомункулуса  Пино,  который
запутался в кабеле.
   Мы снова перед владениями  Кайюка.  Пинюша  не  видно  на  горизонте.  Мы
проходим в дом, и с некоторым облегчением я обнаруживаю  своего  выдающегося
собрата по профессии устроившимся в кресле гостиной с бутылкой "Дюбоне".
   - Ну и как. Папаша? - грубо говорю я.- Можно  подумать,  что  ты  здорово
переволновался.
   Старикан совсем бухой. Пузырек почти пуст, он один его  высосал.  Правда,
на столе лежит еще штопор.
   Говорить для него - это подвиг.
   - Вы их пы... ма... пы... ма... поймали? - спрашивает он.
   - Нет,- цедит  сквозь  зубы  Бензен,  взбешенный  тем,  что  не  осталось
аперитива.
   - Я,- смеется незабвенный,- я бо-бо, я обыскал весь ды... до  весь  ды...
до весь особняк
   Я потрясаю бутылкой.
   - И это единственный секретный документ, который ты нашел?!
   Он корчится от смеха.
   - Мммм... нннет' Там грузовик в гага... в гага... в ангаре, а в гугу... а
в гугу... а в тягаче, догадайтесь что...
   Он хочет себя хлопнуть по бедру, промахивается и, увлекаемый  собственным
движением, опрокидывается коленями на паркет. Это умножает его веселье.
   Он подбирает свой окурок, хочет пристроить его за правым ухом и  помещает
за ленту шляпы .
   - Там мор... Там мор.
   - Старикашка бредит,- брюзжит Бензен.- Он говорит, что в грузовике море!
   - Мерседес! - заканчивает Пино, отправляясь на пол. Он мило  засыпает  на
ку на коко .. на ковре Мы бежим в гараж, чтобы проверить смысл его слогов
   Действительно, "Мерседес" стоит себе на платформе грузовика.  Вот  почему
мы его не нашли. Эти сволочи до мелочей продумали свое  нападение.  Грузовик
ждал на грунтовой дороге, очевидно,  ниже  уровня  автострады.  Две  большие
доски, которые лежали еще в тягаче, облегчили погрузку.
   Сопровождаемый Толстым, все еще плачущим, сопящим  и  жиром  трясущим,  я
совершаю обстоятельный осмотр хибары. Три жилые комнаты свидетельствуют, что
у Кайюка проживало определенное количество пансионеров. Женщины,  мужчины...
Мы находим барахло и  тех  и  других.  Жаль,  что  хозяин,  благодаря  своей
паршивой шавке, смог предупредить бандитов,  а  то,  думаю,  можно  было  бы
устроить шикарную слежку.
   Я копаюсь в шкафах, поднимаю ковры, снимаю картины  и  не  нахожу  ничего
интересного. У этих рисковых ребят здесь было временное  убежище,  они  были
начеку и не оставили ничего такого, что могло бы на них навести.
   - Пошли! - командую я Толстому.
   Я собираю людей у фургона и распределяю обязанности.
   - Бензен, ты останешься здесь в засаде и будешь ждать подкрепление.  Если
зазвонит телефон, ты ответишь, заранее попроси на станции, чтобы фиксировали
звонки. Ты, Баден, тихо расспросишь соседей, чтобы узнать побольше о  Кайюке
и его друзьях. Встречаемся вечером в конторе. Я увожу  с  собой  оглушенного
Берю и косого Пино. Ясно?
   Шепот одобрения на всех скамьях амфитеатра.
   - На этот раз присматривай за своим маленьким другом,  смотри,  чтобы  он
был в целости  и  сохранности,  потому  что  я  умираю  от  желания  немного
поболтать с ним.
   - Не волнуйся, я буду  его  беречь,  как  брата!  -  уверяет  Каин  Берю,
прописывая дорогому Сержу вливание подкованной подошвы.
   Глава XII