к, мадам!- умоляю я.- У меня лопнет барабанная  перепонка,
а вы пукнете от натуги! Шутка до нее не доходит.
   - Наглец!
   Я вбегаю внутрь.
   - Вы куда?- вопит она.
   - Собирать клубнику, я как раз притащил с собой лестницу.
   Вы знаете, как у меня великолепно развито  чувство  ориентировки.  Палату
Мартин я нахожу очень легко.
   Мне  навстречу  встает  медсестра  с  невзрачным  лицом,  но  с  довольно
аппетитной фигуркой.
   - Месье?- спрашивает она.
   - Как наша больная?
   - Но...
   - Полиция!
   -А! Ну, я думаю, она вне опасности...
   - Я тоже так думаю,- говорю я и подхожу к постели, на которой с закрытыми
глазами лежит Мартин. Я срываю с нее одеяло и швыряю его на пол.
   - Что вы делаете?- кричит медсестра.
   Мартин открывает глаза и, кажется, узнает меня.
   - О, это ты, милый...- едва слышно шепчет она.
   Я наклоняюсь к ней, поднимаю, как куль с грязным бельем, и бросаю на пол.
   Начинается невообразимый гвалт. Медсестра зовет на помощь, Мартин  издает
пронзительные крики.. Короче, большой шухер!
   Я поднимаю  ее  подушку,  потом  матрас  и  под  ним  нахожу  то,  что  и
рассчитывал найти: футляр для почтового голубя...  Я  его  открываю.  В  нем
очень маленький рулончик серебряной бумаги. Ощупываю его: внутри мягко...  Я
знаю, что это такое.
   Лежащая на коврике перед кроватью Мартин выглядит куда  менее  больной  и
красивой, чем пять минут назад. Ее глаза добры, как у льва, чей хвост  попал
в кофейную мельницу.
   Медсестра,  выбежавшая  из  палаты,  возвращается  в  сопровождении  двух
крепких  санитаров.  Поскольку  переносчики  человеческого  мяса  собираются
наброситься на меня, я показываю им мою пушку.
   - Стоять! Я полицейский и арестовываю эту девицу. Ведите  себя  спокойно,
ребята.
   Мы с ними сразу договариваемся, тем  более  что  поведение  Мартин  очень
красноречиво.
   Я галантно помогаю ей подняться. Она садится на кровать.
   - А теперь, моя красавица, - говорю я, - начинай колоться... Я все понял!
   Я вынимаю из платка пузырек, найденный под ее окном.
   - Ты слишком поспешила... Если бы ты бросила его в кусты, а не в траву, я
бы ничего не нашел...
   Она смотрит на меня с интересом, несмотря на явную ярость.
   -  Это  старое,  очень  сильное  рвотное  средство,-  продолжаю  я.-   Ты
проглотила его сама... Смотри, на горлышке еще осталась твоя губная  помада.
Это и открыло мне глаза... Ты была единственной женщиной в доме, так  что  я
не мог ошибиться!
   Она неприятно улыбается.
   - Хм! Какой умный полицейский- Ну и что это доказывает?
   Я влепляю ей пощечину. Мне уже давно  этого  хотелось,  а  такие  желания
сдерживать вредно...
   - Не упрямься, девочка...- И ваш гениальный Сан-Антонио  продолжает  свой
рассказ:- Когда ты увидела, что дом  занят  полицией,  то  поняла,  что  они
прочешут его снизу доверху... Тогда  ты  решила  спрятать  свой  микрофильм,
так?
   Я подбрасываю на ладони рулончик серебряной бумаги.
   - Это ведь микропленка... У тебя есть миниатюрный фотоаппарат... Какая-то
замаскированная штуковина, которую я обязательно найду,  потому  что  теперь
знаю, что искать... Может, он спрятан в брошке, может...
   Она поднимает руку.
   - Это всего-навсего часы, месье легаш...
   -  Отлично,  малышка,   это   избавит   меня   от   поисков.   Итак,   ты
сфотографировала работы профессора и  хотела  вывезти  пленку.  Но,  покидая
поместье обычным путем, ты привлекла бы внимание господ легавых, так?  Тогда
ты изобразила отравленную, и  легавые  сами  вывезли  тебя...  Они  даже  не
подумали обыскать тебя, моя красавица, потому что  ты  выглядела  несчастной
жертвойОна снова улыбается.
   - Совершенно верно...
   - Видишь ли,- говорю,- когда я обнаружил в потолке линзу...
   Она вздрагивает.
   - Ну да, я ее нашел! И с этого момента строил тысячу предположений, но  в
каждом что-то меня не устраивало.  Для  того  чтобы  фотографировать  работы
старика, говорил я себе, надо постоянно находиться у окошка, а никто в доме,
даже ты, не мог забаррикадироваться в сортире на целый  день!  Я  понял  все
только сегодня вечером.
   У нее вздрагивают веки.
   -Да, моя прекрасная возлюбленная, я понял это сегодня...- И я перехожу  к
моей главной находке.- Тибо-ден помешан на секретности, о чем  сто  раз  сам
говорил мне... Одержимый осторожностью... Он так боялся, что его изобретение
сопрут, что не только прятал свои бумаги в потайной сейф,  но  и  делал  все
записи симпатическими чернилами!
   Эту работу он делал по вечерам, когда все спали; по крайней мере, Тибоден
думал, что все спят. Но ты, жившая в этом доме и  следившая  за  каждым  его
шагом, занимала позицию у дырки в полу и фотографировала заметки, которые он
раскладывал на столе, чтобы переписать их. Ты могла не торопиться, дорогая.
   Она вздыхает.
   - Я не думала, что вы такой сильный, комиссар.
   - Ты с самого первого дня знала, кто я, потому что подсматривала в  дырку
за тем, как Тибоден и я обходили лабораторию, верно?
   - Да.
   - Трюк с голубями был великолепен... Ты  без  труда  обнаружила  подмену.
Ночью мы совершили серьезную ошибку, не заметив разницы в  цвете  лапок.  Ты
увидела в этом возможность подтолкнуть нас к крайним действиям...
   Я сажусь на кровать.
   - Скажи, ты догадывалась, что мы решим ликвидировать профессора?
   - Естественно...
   - Действуя так, ты не дала ему закончить его работы... Она  едва  заметно
улыбается. Я встряхиваю ее.
   - Он их уже закончил?
   - Да,- отвечает она.- Неделю назад...
   - Однако...
   Ее странная улыбка становится шире.
   - Он вел  переговоры  о  продаже  своего  изобретения  одной  иностранной
державе...
   - Врешь! - ору я.
   - Нет. Вы знаете, что оба его сына  погибли  во  время  войны...  Но  вам
неизвестно, что они погибли при американской  бомбардировке...  Из-за  этого
профессор питал глубокую ненависть к американцам. С годами это стало у  него
навязчивой идеей. Он знал, что в силу существующих союзов  Франция  передаст
свое изобретение США. Он этого не хотел и предпочитал отдать его другим...
   Проблема вдруг меняет аспект.
   - Ты хочешь сказать, что работаешь на Запад? Она улыбается.
   -Я работаю на организацию, которая продает свои услуги  тем,  кто  больше
заплатит.
   -А!.. Понятно...
   Ее откровение о предательстве профессора меня оглушило.
   - Ты уверена в том, что сказала о Тибодене? Что  он  хотел  продать  свое
изобретение русским?
   - Да. Я подслушала его телефонный разговор с советским посольством...  Он
позвонил им в день вашего приезда и попросил отменить какую-то встречу...
   Какое-то время я сижу, ни о чем не думая...  Вы  знаете,  после  периодов
нервного напряжения бывают такие моменты пустоты.
   - Ладно, одевайся! Поедем в Париж.
   - Что вы со мной сделаете?
   - Не знаю. Решать будут мои начальники...

   Эпилог
   Утром следующего дня я захожу в кабинет Старика. Он довольно улыбается.
   - Мой дорогой Сан-Антонио, браво! Успех по всему фронту.
   - Спасибо, патрон- А что будет с девушкой?- спрашиваю я.
   - Я ее допросил. Она работает на одну организацию, штаб-квартира  которой
находится в Берне... Поскольку я не хочу  устраивать  вокруг  дела  Тибодена
шумиху, то отпущу ее на все четыре стороны.
   - А с профессором?
   Старик поглаживает свою загоревшую под лучами лампы черепушку.
   - Мне только что позвонил из Эвр„ наш  токсиколог.  Не  осталось  никакой
надежды..
   - Да,- соглашаюсь я,-  так  будет  лучше...  Я  встаю  и  долго  жму  его
аристократическую руку, которую он мне протягивает через стол.
   - Еще раз браво,  Сан-Антонио..  Я  выхожу,  переполненный  гордостью.  И
угадайте, кого я встречаю на лестнице?
   Малышку Мартин, которую только что выпустили. Она улыбается мне, я ей
   - Куда теперь?- спрашиваю я.- Домой, в Швейцарию?-  Я  подхожу  к  ней  с
игривой улыбкой.- Может быть, пообедаем вместе? А потом можно сходить в одну
уютную квартирку, где есть очень поучительные японские эстампы...
   Она смеется.
   - Вы никогда не изменитесь!
   - Очень надеюсь, что нет...
   Мы выходим из конторы и уже садимся в мою машину, когда я слышу, что меня
зовут. Поднимаю голову и вижу Берю, красного и небритого,  высунувшегося  из
окна третьего этажа.
   - Ты уходишь?- спрашивает он.
   - Да. А что?
   Толстяк вытирает лоб черной тряпкой,  которая  когда-то  была  платком  в
клеточку.
   - Я насчет нашего клиента,- говорит он
   - Какого клиента?
   -Доктора Минивье...
   У меня отнимаются ноги. Господи, я ж про него забыл!
   -Я со вчерашнего дня бью ему морду,- сообщает Толстяк,- а он не  колется.
Мне продолжать массаж?



   Сан Антонио.
   Дальше некуда!

   Глава 1
   Инспектор Пакретт повернул ко мне свое сморщенное лицо старого подростка,
страдающего гепатитом. Это был  тип  неопределенного  возраста,  белый,  как
цикорий, и тощий, как рентгеновский  снимок,  с  длинным  унылым  носом,  до
которого он запросто мог дотронуться своим обложенным языком, и с крохотными
глазками, черными и быстрыми, похожими на мух, влипших в крем "шантийи".
   Итак, Пакретт повернулся, открыв моему взору свою  жалкую  внешность.  Он
проработал  двенадцать  лет  в  полиции  нравов  и   знал   всех   парижских
проституток, начиная с уличных, занимающихся своим ремеслом под зонтиком,  и
заканчивая шикарными телками, обслуживающими крупных шишек по "бонапарту" за
сеанс, а также любительниц природы, вкалывающих в Булонском лесу.
   Именно из-за его прошлой работы Старик и дал мне его в помощники в начале
расследования.
   - Он может  вам  пригодиться,-  уверил  меня  Плешивый,  поглаживая  свою
черепушку, чтобы удостовериться, что на ней не проросли волосы.
   Повернувшись  ко  мне,  инспектор  Пакретт  позволил  себе  нечто   очень
необычное:  подмигнул  мне.  С  его  стороны  это  было  шокирующим,   почти
неприличным, и я мысленно (чтобы не услышал мой напарник) сказал  себе,  что
если он так же строил глазки красоткам, то  кайф  от  бутылки  получал  куда
чаще, чем от общения с дамами из приличного общества.
   - Что вы об этом скажете?- спросил он своим писклявым голоском.
   Я никогда не слышал, как  разговаривает  крыса,  но  это  должно  звучать
примерно так же. У Пакретта был голос страдающего насморком евнуха.
   - Посмотрим...
   И мы замолчали. Наступила  ответственная  минута.  Мы  сидели  в  спальне
консьержки на улице Годо-де-Моруа, на колченогих стульях между  камином,  на
котором стоял гипсовый шедевр, изображающий котенка в ботинке, и консолью из
фальшивого мрамора, на которой под  тремя  сантиметрами  пыли  агонизировали
искусственные цветы.
   Довольно плохо освещенная улица была затянута золотистым туманом. Уже два
дня Париж был закутан ватой...
   Путана, которую мы выбрали в качестве объекта,  ходила  туда-сюда,  виляя
своим  оборотным  капиталом.  Она  проделывала  один  и  тот   же   маршрут,
ограниченный магазином, торгующим пишущими машинками, и  бакалейной  лавкой.
Иногда  она  останавливалась  посмотреть  в  витрину  бакалейной,  а   потом
поворачивалась, показывая  свою  прохожим.  Это  была  блондинка  с  пышными
формами. Маньяк убивал только блондинок. Она была фламандского типа, немного
массивной, но молодой и с  хорошей  фигурой.  Время  от  времени  возле  нее
останавливался мужик сверялся с каталогом, слушал рассказ о  предоставляемых
услугах, осведомлялся об их ценах и говорил, что подумает.
   Пакретт мне объяснил, что девица никак не находит  клиентов,  потому  что
сейчас конец января, а это критический период для индустрии секса.
   Бюджеты пострадали  от  новогодних  праздников,  на  горизонте  угрожающе
маячит перспектива  уплаты  налогов,  а  ежегодный  грипп  несколько  снизил
жизненные силы мужчин.
   Пакретт прошептал:
   ~ Что-то мне говорит, что...
   Я не решался в это  поверить.  Мы,  мой  коллега  и  я,  уже  две  недели
вращались в кругах проституток в надежде  поймать  сумасшедшего,  регулярно,
раз в неделю, убивавшего по путане. До сих пор нам не везло.
   Это становилось кошмаром. Разумеется, делом занимались не мы одни,  но  и
нашим коллегам везло не больше, чем нам. Действовал маньяк всегда одинаково;
снимал девочку, убеждал сесть в его машину, причем даже  тех,  у  кого  была
постоянная клиентура, завозил в пустынное место, душил и оставлял в  машине,
которая всякий раз оказывалась краденой. Самым странным было то, что девицы,
предупрежденные прессой о методах убийцы, продолжали проявлять  необъяснимое
легкомыслие. Мы несколько раз получали описание внешности  маньяка,  но  оно
всякий раз отличалось от предыдущего.
   Можно было подумать, что этот  человек  обладал  многими  лицами  или  же
несколько человек совершали такие преступления по одинаковой методе.
   Мы затаили дыхание. Пару минут назад в  нескольких  метрах  от  блондинки
остановилась черная машина, но водитель из нее не вышел.
   Неподвижный в своей машине, он наблюдал за проституткой с настораживающей
пристальностью.
   - Говорю вам, это он!- шепнул Пакретт.
   - О'кей, посмотрим поближе.
   Мы вышли из  скромной  комнатки,  где  витал  затхлый  запах  консьержки,
слишком порядочной, чтобы ложиться при нас.
   Церберша готовила сильно пахнущий луковый суп.
   - Вы уходите, месье?
   - Временно.
   Было  холодно.  Люди,  казалось,  торопились  вернуться  домой.   Путанка
продолжала  мерить  шагами  тротуар,   не   замечая   водителя,   напряженно
наблюдавшего за ней.
   Шагая, Пакретт производил звук русской тройки  на  снежной  дороге  из-за
многочисленных пилюль, которыми его карманы были набиты, как хорошая аптека.
   - Садимся в машину, комиссар?
   - Естественно!
   Мы сели в мою "МГ". Там было еще менее  тепло,  чем  в  холодной  комнате
консьержки. Пакретт не преминул чихнуть, отчего  лобовое  стекло  совершенно
запотело. Ворча, инспектор  поднял  воротник  своего  пальтишка  а-ля  принц
Уэльский цвета палых и сметенных листьев.
   Авто, в котором сидел  тип,  было  старым  широким  "мерседесом".  Прошло
довольно много времени. Пакретт достал флакон ингалятора,  отвинтил  крышку,
засунул его носик в свой нос и энергично втянул лекарство.
   - Этак вы надорветесь!- пошутил я.
   Он насупился, убрал свою  грозу  микробов  в  карман  и  принялся  сосать
пастилку. Этот малый источал  невыносимый  запах.  Он  вонял  антибиотиками,
мятой перечной и кучей других лекарств, в том числе эвкалиптом.
   - Думаю, мы зря обрадовались,- заметил я.- Этот тип просто ждет  кого-то,
а если разглядывает прелести  шлюшки,  то  исключительно  ради  того,  чтобы
провести время.
   - Я тоже так  считаю,-  захныкал  Пакретт.  Моя  машина  стояла  напротив
мебельного магазина, и инспектор косился  на  сундук  из  вишневого  дерева,
которому не хватало пары сотен лет, чтобы выглядеть старинным.
   - Мне нравятся деревянные вещи,-заявил он так  торжественно,  словно  его
заявление могло изменить действующую конституцию.
   - Значит,  когда  вы  умрете,  то  останетесь  довольны  вашим  последним
макинтошем.
   Он не засмеялся. Он вообще мало смеялся из-за проблем с креплением  своей
вставной челюсти.
   Вдруг мы оба замерли. Водитель "мерседеса" вышел из  машины  и  небрежным
шагом пошел к мочалке. Это был высокий,  стройный  тип  в  темном  пальто  с
поясом. На шее красовался белый шелковый  платок,  а  на  голове  -  зеленая
фетровая шляпа с крученым шнурком вместо ленты.
   Мы увидели, как он подошел к девице и  начал  с  ней  переговоры.  Беседа
длилась достаточно долго. Путана отрицательно качала головой.
   - Это он, да?- обрадовался Пакретт,
   - Возможно.
   - Кажется, она не хочет, чтобы он ее снял- Поставьте себя на ее место.
   На  долю  секунды  я  представил  себе  Пакретта  в  виде  профессионалки
тротуара, и мой мозг от этого перегрелся.
   - Ага! Она идет за ним!
   Действительно, вопреки всем традициям, именно шлюшка шла  за  месье.  Они
подошли к машине, и мужчина галантно открыл дверцу своей легкой  добыче.  На
долю секунды мы увидели его лицо в свете лампочки на потолке. Оно показалось
мне довольно молодым, тонким, гармоничным, со  светлыми  глазами  и  тонкими
губами.
   Я завел мотор своей машины и поехал, не дожидаясь, пока тронется с  места
"мерседес". Я вам всегда говорил: наилучший способ следить за  кем-либо,  не
вызывая его подозрений,- это ехать впереди  него.  Поэтому  я  проехал  мимо
"мерседеса" и, не переставая наблюдать за  ним  в  зеркало  заднего  обзора,
выехал на бульвары.
   Машина предполагаемого маньяка поехала следом  за  моей,  затем  обогнала
меня и повернула направо, в сторону площади Сент-Огюстен.
   Тогда я сбросил скорость, чтобы дать другой машине вклиниться между нами.
Моя была очень низкой, и этого было  достаточно,  чтобы  исчезнуть  из  поля
зрения человека в "мерседесе".
   Так мы доехали до площади  Этуаль.  Кандидат  в  маньяки  снова  повернул
направо, на авеню Гранд-Арме. В эти часы уличное  движение  стало  не  таким
оживленным, и мы ехали на большой скорости. Выехав через  заставу  Майо,  мы
продолжили путь к Дефанс.
   - Странно,- вздохнул Пакретт.
   - Что?
   - Что камбала Мадлен позволяет увезти себя так далеко, зная, что в Париже
два месяца орудует маньяк.
   - Действительно, странно. Должно быть, он нашел очень веский аргумент.
   - Если бы это оказался он!- размечтался Пакретт.- Вы представляете, какую
рекламу нам бы устроила пресса?
   Я бросил взгляд на его жалкую худущую морду. У Пакретта больным было все:
бронхи, желудок, горло, мочевой пузырь. Он  был  еще  жив  только  благодаря
тому, что Флеминг изобрел пенициллин, но его жизнь шла  от  одной  аптеки  к
другой. Невозможно себе представить, чем его портрет может украсить страницу
"Франс суар".
   Не может же он  не  понимать,  что  его  физии  самое  место  на  рекламе
слабительного! Если нет, он глуп как пробка!
   "Мерседес" пересек мост Нейи и сразу же свернул  направо,  в  направлении
студий "Фото Сонор".
   - Он сбавляет скорость, а?- заметил Пакретт.
   -Да. Мне кажется, он приближается к финальной точке своего путешествия.
   Действительно, немецкая тачка замигала огнями, Показывая, что  собирается
снова свернуть направо, на  берег  Сены.  Предполагаемый  маньяк  поехал  по
достаточно крутому склону, ведущему к нему.
   Я решил остановить машину на набережной, как раз в том месте, где стоянка
категорически запрещена.
   Мы вышли и перегнулись через парапет. "Мерседес" теперь стоял как раз под
нами. Его водитель выключил фары, и в темноте приходилось выпучивать  зенки,
чтобы что-нибудь разглядеть.
   - Спускаемся,- приказал я.
   Мы начали спуск по ведущей на берег лестнице. Пакретт осторожно шагал  по
узким ступенькам, боясь оступиться и пересчитать их мордой.
   По счастливой случайности машина остановилась так, что мертвый угол сзади
закрывал нас от глаз водителя.
   Вдруг я услышал придушенный крик. Одним прыжком преодолев последние  пять
ступенек, я бросился к машине. Через заднее стекло  я  смутно  различал  две
борющиеся в салоне фигуры. Машина раскачивалась. Я подбежал  к  "мерседесу",
рванул дверцу и увидел сцену крупным  планом.  Мужчина  в  пальто  с  поясом
сжимал обеими  руками  шею  несчастной  труженицы  панели.  Кроме  того,  он
прижимал своей правой ногой ноги женщины, блокируя  их,  и  душил  бедняжку,
издавая хриплые  вздохи.  Мое  появление  произвело  на  него  эффект  ведра
холодной воды. Он разжал руки и угрюмо посмотрел на меня, щуря глаза в свете
лампочки на потолке. Вдруг с необычайной быстротой открыл  дверцу  со  своей
стороны и выскочил из машины. Я всегда считал, что бегаю  довольно  неплохо,
но по сравнению  с  этим  малым  я  стартовал,  как  страдающая  ревматизмом
черепаха.
   Ставлю  свои   зубы   против   парадной   вставной   челюсти   английской
королевы-матери, что этого парня не мог бы догнать и чемпион мира по бегу.
   Однако я выкладывался до последней капли. Этот гад уже оторвался от  меня
метров на пятнадцать, когда возле