виняется,  что
не позвал супругу, но она готовит ему одно национальное  шотландское  блюдо,
приготовление которого требует большого внимания.
   Прошло  два  часа,  и  я  возвращаюсь  на  почту.  Телеграмма  уже   там.
Рыжеволосая красавица предлагает ее мне вместе со своей улыбкой за умеренную
плату. Я распечатываю телеграмму и читаю:
   ДЕТИ МАРСЕЛЯ УЕХАЛИ НА КАНИКУЛЫ. ЖОЗЕФ СОБИРАЕТСЯ  ПРИСОЕДИНИТЬСЯ  К  НИМ
ЗАВТРА ЖЕЛАЮ ХОРОШО ОТДОХНУТЬ. ЖЮЛЬЕН
   Отойдя к столу, я прямо  на  формуляре  переписываю  телеграмму  открытым
текстом, что дает следующее:
   Грузовик принадлежит Конси.
   Так-так-так!
   Почтенные люди. Да что  почтенные,  некоторые  даже  титул  имеют.  А  на
поверку выходит блатная шайка.
   Старик прав: в это невозможно поверить. И он опять-таки прав, что  просит
дополнительные сведения. Действительно  крайне  важно  точно  выяснить  роль
каждого действующего лица.
   Я раздумываю, что делать в ближайшем будущем, и  вдруг  принимаю  решение
нанести визит вежливости Филипу Конси. Мне  не  нравятся  шутки  вроде  той,
которую со мной сыграли этой ночью в тупике.
   Почтарша мне сообщает, что он живет на Грейтфорд энд Файрльюир-стрит, дом
восемнадцать.
   Я благодарю ее и ухожу. Сворачиваю на  первую  улицу  направо,  пересекаю
Голден Тит-бридж. Сразу за Годмичплейс начинается улица,  где  живет  Конси.
Местечко спокойное, застроено двухэтажными домами.
   Звоню в восемнадцатый и жду, когда мне откроет  лакей,  но  вместо  этого
получаю лай интерфона в нескольких сантиметрах от моих ушей:
   - Кто здесь?
   Узнаю голос сэра Конси.
   - Я бы хотел осмотреть вашу коллекцию японских эстампов,- говорю.
   - А, это вы!- бурчит он.
   Не пытаясь отрицать  очевидное,  отвечаю,  что  это  действительно  я,  и
добавляю:
   -  Мне  нужно  с  вами  поговорить.  Он  нажимает  на  кнопку,  и   дверь
открывается. Я вхожу в уютный  холл,  стены  которого  украшены  охотничьими
трофеями. Деревянная лестница.
   - Поднимайтесь на второй!- кричит сэр Конси.
   Поднимаюсь. На втором  этаже  открыта  обитая  дверь  в  спальню,  изящно
обтянутую синим атласом. Любовное гнездышко. В этой квартирке младший  Конси
наверняка развлекается с девочками.
   Он лежит на кровати в домашнем халате из черного бархата и читает местную
газету.
   - Вы совсем один!- удивляюсь я.
   - Здесь нет  слуг.  При  моих  скромных  запросах  мне  достаточно  одной
приходящей домработницы.
   Над его глазами наклеен пластырь из-за немного обработанных мною  бровей.
Это напоминает клоунский грим, и я смеюсь.
   - Вас это веселит?
   - Угадали. Вы похожи на одного клоуна, который очень смешил меня, когда я
был маленьким.
   - Вы пришли сказать мне это?
   - Нет.
   - Тогда зачем?
   Его голос язвителен и скрипуч, как ржавый флюгер.
   - Я пришел по поводу этой ночи
   - Не понимаю.
   - Сейчас объясню.
   Я без церемоний сажусь на его кровать, что его шокирует. Этот  проходимец
претендует на хорошие манеры.
   - Я хочу поговорить о случае в тупике, где  вы  пытались  раздавить  меня
вашим поганым грузовиком!
   - Но я...
   - Что вы, барон хренов?
   - Это ложь! Вы меня оскорбляете и...
   Видели бы вы, друзья, как взбесился ваш Сан-А! Я выбрасываю вперед  ногу,
и мой каблук летит ему в морду.  Он  щелкает  зубами,  как  крокодил,  потом
спрыгивает с кровати, и мы начинаем новый поединок.
   Он хватает настольную лампу и швыряет ее мне в витрину.  Мне  не  удается
полностью увернуться, и ее ножка срывает волосяной покров  над  моим  правым
ухом.
   У меня в глазах загораются искры, среди которых горит и моя звезда.
   Я бью его кулаком, но месье убирает голову и набрасывается  на  меня.  Мы
падаем на его  кровать.  Если  бы  кто  нас  увидел,  то  решил,  что  Сан-А
поголубел. Однако, несмотря на то что мы катаемся по постели, между нами  не
происходит ничего, кроме обмена ударами. Мы сваливаемся и катимся к  камину.
Конси отпрыгивает в сторону, но- вот непруха!- стукается черепушкой о мрамор
и остается неподвижным. Это ж надо: самому себя отправить в нокаут! Подождав
немного и видя, что он  лежит  не  шевелясь,  я  кладу  руку  на  его  халат
послушать сердце.
   Оно бьется довольно неплохо.
   Я иду в ванную, мочу полотенце под стру„й  холодной  воды  и  возвращаюсь
сделать ему компресс. Через несколько секунд он приходит в себя.
   - Ну как, лучше?
   - Голова болит! Надо думать!
   На макушке у него вырастает баклажан размером  с  мой  кулак.  Я  помогаю
бедняге лечь на кровать.
   - Послушайте,- говорит он,- я не причастен к покушению, в котором вы меня
обвиняете. Возьмите газету и прочтите на последней странице...
   Я читаю. На последней  странице  статья,  посвященная  угону  грузовичка,
принадлежащего Конси. Машину украли прошлым вечером со стройки.
   - Вот видите!- торжествует Филип.- Кроме того, я всю ночь провел здесь  в
обществе двух моих друзей. Мм пили и играли в шахматы с десяти часов  вечера
до пяти утра. Хотите получить их свидетельские показания? Это сэр  Хакачетер
и лорд Хаттер...
   Разочарованный тон придает его голосу  странные  интонации.  Он  выглядит
грустным. Слишком  сильно  ему  досталось.  А  что,  если  он  действительно
невиновен?
   Меня опять донимает маниакальная идея Старика.
   - Хотелось бы мне знать, что вы  здесь  ищете  на  самом  деле,-  говорит
Конси.- Ваше поведение неестественно, месье Сан-Антонио.
   Я пожимаю плечами.
   - В один из ближайших дней я вам все  расскажу,  а  пока  остановимся  на
этом. Прикладывайте компрессы и пейте аспирин.
   - Вы возвращаетесь к Синтии?- скрежещет он зубами.
   - Точнее, к ее тетке.
   - Скажите ей, что я хочу ее увидеть. Она мне  даже  не  позвонила  утром,
чтобы узнать, как я себя чувствую.
   - У нее не было времени. В замке  начался  пожар,  а  это  зрелище  очень
отвлекает.
   В общем, я нисколько не  продвинулся.  Действительно  ли  грузовичок  был
угнан? Действительно ли Филип провел ночь со своими приятелями? Поспешность,
с какой он представил свое алиби, мне не нравится.
   Ладно, пора возвращаться в замок блатных.

   Глава 13
   - Черт бы вас всех подрал! Неужели ни один из этих  кретинов  не  говорит
по-французски!
   Это  восклицание,  вылетающее  из  группы  внимательно  слушающих   слуг,
доказывает, что в ее середине находится доблестный Берюрье.
   Я подхожу ближе и вижу яростно  жестикулирующего  багрового  Толстяка  со
спиннингом в руке,
   - Эй, рыболов,- окликаю я его,- ты чего разоряешься?
   Он расталкивает Мейбюрна, горничную,  садовника,  кастеляншу,  кухарку  и
лакея.
   - Чего я разоряюсь!- орет Жирдяй.- Чего я разоряюсь! Ты только посмотри!
   И он потрясает каким-то безобразным обломком.
   - Он особо прочный,- объясняет Берю.- Гнется, но не ломается.
   - Так что случилось, Толстяк? Ты поймал кита?
   - Хуже!
   - Объясни.
   - Представь себе, рыбачу я уже  добрый  час  и  вдруг  вижу  перед  собой
остров. Я его уже давно приметил, но думал, это мираж или у  меня  в  голове
еще не прояснилось, потому и продолжал ловить рыбку. Забрасываю крючок рядом
с островом и что же вижу? Остров разевает пасть,  перед  которой  хлебальник
крокодила все равно что муравьиный, сжирает мой крючок и ныряет, высунув  из
воды зеленый хвост метров в двенадцать длиной,  не  меньше...  Я  обалдеваю,
подсекаю, спиннинг пополам. И вот что остается у меня в руках.
   - Ты пошел на рыбалку с бутылкой виски?- подозрительно спрашиваю я.
   - Естественно,- признается Толстяк.- Утра тут холодные даже в  это  время
года,- Он заводится:- Ты чего себе воображаешь? Я клянусь, что это  не  так.
Дай мне закончить. Чудовище, а это то самое, про которое  нам  рассказывали,
выскакивает из воды, подняв вот такой фонтан. Поставь себя на мое  место.  Я
разозлился... Вытаскиваю мою пушку и влепляю в него весь магазин, все восемь
маслин. Эта тварь заорала, как летний лагерь, в полном  составе  свалившийся
со скалы, и - плюх!- ушла  под  воду.  Озеро  бурлило,  как  будто  это  был
"Тетанус" (Берюрье, очевидно, хотел сказать "Титаник"). А я  остался  сидеть
как дурак.
   - А как кто ты надеялся сидеть?
   - Что?
   Он слишком взволнован, чтобы возмущаться.
   - На поверхности озера осталась лужа  крови.  Готов  поспорить,  она  еще
там...
   Я размышляю.
   Или Толстяк допился до чертиков и у него начались  видения,  или  упустил
рыбу, размеры которой преувеличивает. Или, что кажется мне неправдоподобным,
в озере действительно есть чудовище.
   - Я обязательно должен вытащить эту тварь!-  говорит  он.-  Представляешь
себе: рыбешка в двадцать метров длиной!
   Я хлопаю его по руке.
   - Успокойся, приятель. Ты сможешь пугать этой сказкой внуков.
   - Но у меня нет детей!- жалуется Берю.
   - Ты еще успеешь их сделать, раз специализируешься на монстрах.
   Он щелкает пальцами.
   - Кстати, о детях. Я должен тебе рассказать... Он поистине неисчерпаем!
   - Возвращаясь с рыбалки,  я  замечаю,  что  у  меня  совсем  не  осталось
виски...
   - Ну и?..
   - Подхожу к маленькому домику на холме над озером. Не  знаю,  замечал  ты
его или нет.
   - Замечал, дальше что?
   - Стучу в дверь, и знаешь, кто мне открывает? Глэдис из  Монружа,  бывшая
путана, которую я знал, когда работал в бригаде  нравов.  Я  узнаю  ее,  она
меня, мы стоим и пялимся друг на друга. Тогда я вспомнил, что она шотландка.
Она вернулась на родину, когда  подработала  деньжонок,  и  вышла  замуж  за
некоего Рэда  О'Паффа,  бывшего  служащего  рыбохраны.  Ну,  мы  поговорили,
вспомнили прошлое. Глэдис тут дохнет от скуки, бредит Парижем. По ее словам,
свежий воздух и тростники не заменят берегов Марны. Как я понял, с тоски она
хлещет по-черному. Если бы я долго жил вдали от Парижа, то тоже запил  бы...
Кстати,- говорит он, меняя тему,- что насчет пожара?
   - Погасили. Мне кажется, твоя идея была...
   - Светлой?- шутит он.
   - Да. Дерьмо всегда прячут в пепел.
   - Чего будем делать теперь?
   - Собирать чемоданы.
   - Возвращаемся во Францию!- ликует он.
   - Я - да, а ты - нет...
   - Что?!
   От этого трубного рева потолок нашей комнаты сразу покрывается трещинами.
(Я забыл вам сказать, что за разговором мы вернулись к себе.)
   - Успокойся, я всего на день или два.
   - В Париж?
   - Нет, в Ниццу. А ты в  это  время  спрячешься  где-нибудь  неподалеку  и
будешь следить за милой компанией.
   - А где мне спрятаться?
   - В гостинице  мамаши  Мак-Хантин,  например.  Он  качает  своей  головой
довольного рогоносца.
   - Нет,  я  предпочитаю  остановиться  у  Глэдис.  Ты  же  знаешь,  Сан-А,
по-английски я ни бум-бум, а мне нужно с кем-нибудь общаться.
   - Помнится, ты довольно успешно общался с мадам Мак-Хантин.
   - Это верно,- припоминает он.- Но если я поселюсь здесь, это не  помешает
мне сходить к ней сыграть соло на чулочных подвязках, если захочется.
   Я останавливаю полет его мысли:
   - Живи где хочешь, но мне нужна серьезная работа. Я вернусь,  как  только
управлюсь...
   -А меня оставляешь в стране, где  водятся  морские  чудовища,  а  бандиты
живут в замках! Это нечестно, Сан-А.
   - Кстати,- бросаю я,- говорил тут по телефону со Стариком  и  упомянул  о
твоем продвижении. Он отнесся к этому очень благожелательно.
   - Клянешься?
   - Твоей головой!
   Это придает ему сил. За время меньшее, чем требуется  телезрителю,  чтобы
выключить телевизор, когда обьявлена передача о газовой  промышленности,  мы
собираем наши вещи и прощаемся с хозяйками. Я ссылаюсь  на  то,  что  должен
вести переговоры о  заключении  контракта  на  экранизацию  написанной  мной
биографии Робеспьера. Дамы встречают новость с достоинством, флегматичностью
и большим самообладанием.
   Я благодарю их за гостеприимство, говорю  "до  скорого",  целую  ручки  и
отчаливаю.
   По дороге я высаживаю моего "слугу" у  тропинки,  ведущей  к  дому  мадам
О'Пафф, и советую:
   - Будь осторожен и смотри в оба! А  я  скоро  вернусь.  Быстро  я  принял
решение, а? Ваш любимый Сан-Антонио всегда доверяет своему  чутью.  Если  ты
полицейский, то надо следовать своим внутренним  побуждениям.  Они  ведут  к
успеху. Так вот, выйдя от сэра Конси, я  рассудил  следующим  образом:  "Мой
маленький Сан-Антонио, что тебя  больше  всего  удивляет  в  этой  истории?"
Изучив  проблему,  я  ответил  себе  прямо:   "Поведение   старухи   Дафны".
Семидесятилетние парализованные леди, возглавляющие банды, существуют только
в романах моего старого друга Джеймса Хедли Чейза. Так вот,  продолжая  свой
тет-а-тет  с  самим  собой,  я  говорю:  "Ты  тут  возишься  с  шотландскими
призраками, а ключ к разгадке наверняка находится в Ницце".
   И вот я еду.
   В аэропорту Глазго я узнаю, что рейс на Париж будет через два часа. Чтобы
убить время, иду в  буфет  выпить  пару  стаканчиков  скотча,  а  чтобы  его
сэкономить, звоню Старику.
   - Лечу в Ниццу,- сообщаю я.
   - Что? Появилось что-то новое?
   - Может быть, но пока я предпочитаю вам ничего не рассказывать,  господин
директор- Вы можете попросить ребят из ниццкой  полиции  навести  справки  о
Дафне Мак-Геррел? Мне бы хотелось узнать, где и как она жила, с  кем  водила
знакомство, ну и так далее.
   Смех Старика.
   - Мой добрый друг, я отдал соответствующие инструкции  уже  сорок  восемь
часов назад.
   Снимаю шляпу! Лысый знает свою работу.
   - И что же?
   - На юге потихоньку работают, но рапорта я пока не получил. Во сколько вы
будете в Орли?
   - Часам к четырем дня.
   - Я забронирую вам место в первом же самолете, вылетающем  в  Ниццу.  Там
вас встретит комиссар Фернейбранка. Расследование поручено ему.
   - Отлично.
   - Берюрье с вами?
   - Я оставил его следить за этими милягами.
   - Вы правы. До скорого.
   Я вешаю трубку и прошу еще на пару пальцев виски у  барменши,  с  которой
флиртую до отлета самолета.

   Глава 14
   Я однажды  уже  встречался  с  комиссаром  Фернейбранка  на  национальном
совещании старших офицеров полиции.
   Приземлившись в Ницце, я его не вижу. Прохожу в зал  ожидания  и  замечаю
его сидящим в кресле: нога на ногу, торс прямой, голова слегка наклонена,  в
зубах спичка. Он невысокий, коренастый, от  анисовки  у  него  уже  начинает
отрастать живот, кожа смуглая,  волосы,  как  у  индейца,  а  нос  похож  на
нескладную картошку.
   - Эй, коллега!
   Он протягивает мне руку:
   - Вы приехали из Шотландии, как мне сказали?
   - Еще утром я играл дуэт на волынке с одной миленькой шотландочкой.
   Он хлопает меня по спине:
   - Вы все такой же!
   - Все больше и больше,- отвечаю.- Это составляет мой шарм.
   - Самолет не вызвал у вас жажду?
   - Еще какую!
   - А мне больше хочется пить, когда я его жду, чем когда лечу сам.
   Мы идем пропустить по стаканчику. Фернейбранка  не  спешит  заговорить  о
деле. Он считает, что в восемь вечера о работе надо забыть.
   - Придете к нам поужинать? Моя жена приготовила бараньи ножки  и  хороший
рыбный суп. Они вылечат вас от шотландской кухни.
   Я принимаю приглашение.
   Мы  сидим  в  столовой  мадам  Фернейбранка  и  ни  слова  не  говорим  о
Мак-Геррелах.  Из  окна  кухни  я  вижу  пятьдесят  квадратных   сантиметров
Средиземного моря, составляющего  особую  гордость  моего  коллеги.  Он  мне
показывает его так, будто море принадлежит ему.
   Вы не можете себе представить, как хорошо я себя чувствую. В этом  запахе
шафрана, чеснока, анисовки  и  оливкового  масла  жизнь  приобретает  совсем
другие краски. Поющий акцент хозяев дома звучит  сладкой  музыкой  для  моих
уставших ушей.
   - Ну,- говорю я, садясь перед супницей, из которой идет такой запах,  что
от него потекли бы слюнки даже у соляного  столба,-  можно  сказать,  что  я
счастлив.
   Фернейбранка разражается бесконечным смехом.
   - Итак,- спрашиваю  я,  принимаясь  за  суп,-  что  вы  скажете  о  нашей
клиентке?
   - Вы хотите поговорить о ней прямо сейчас?
   - Простите, но я увяз в этом деле, время поджимает и...
   - Ладно, ладно...
   Фернейбранка не любит, когда его подгоняют в работе. Он шумно втягивает в
себя ложку супу и с полным ртом начинает рассказ:
   - В течение  пятидесяти  лет  семейство  Мак-Геррелов  владеет  домом  на
Променад-дез-Англе. Шикарный такой домина в стиле рококо, очень  английский.
Восемнадцать лет назад миссис Мак-Геррел обосновалась  в  нем,  как  думали,
навсегда. Она была больной и  очень  деспотичной  особой.  Скупая,  как  все
шотландцы. У нее была  всего  одна  служанка,  занимавшаяся  всем  домом,  в
котором хозяйка занимала одну или две комнаты, а в остальных держала  мебель
под чехлами...
   Он  замолкает,  чтобы  проглотить   вторую   ложку,   потом   отхлебывает
провансальского розового. Его плохое настроение испарилось. Южанин не  может
быть не в духе, когда разговаривает.
   Я ожидаю продолжения и получаю его.
   - Соседи еще помнят эту старую скрягу, которую служанка катала  в  кресле
на колесиках по приморским бульварам. Кажется, у нее была  трость,  и  когда
она злилась, то била ею служанку через плечо. Людей это возмущало.
   Я не жалею, что приехал.  Ловлю  сладкий  акцент  коллеги,  и  мои  мысли
начинают проясняться.
   - А потом?- подгоняю его я.
   - Потом к ней приехала девушка. Ее племянница, бедная сиротка. И  знаете,
что выкинула старуха?
   - Нет.
   - Уволила служанку. Она приютила у себя племянницу, чтобы  сэкономить  на
жалованье. Вот жлобина!  Теперь  уже  бедняжечка  вела  хозяйство  и  катала
кресло. Ее  тетка  бить  не  решалась,  зато  постоянно  изводила  жалобами,
унижала, оскорбляла... Люди говорят,  у  девочки  постоянно  были  слезы  на
глазах. Да, совсем забыл. Ее имя Синтия. Не очень католическое, но все равно
красивое...
   Я даю ему доесть суп,  выпить  очередной  стаканчик  розового  и  куснуть
натертую чесноком баранью ножку. Дыхание моего  коллеги  вызывает  в  памяти
окрестности дешевого ресторана в обеденное время.
   Мадам Фернейбранка, у которой сердце большое, как гостиничная  перина,  и
чувствительное, как ноги почтальона, который надел слишком маленькие  носки,
плачет в свою тарелку.
   Как это  печально:  юная  золотоволосая  девушка  толкает  кресло-каталку
противной старухи, похожей на злую колдунью. Есть  от  чего  сжаться  сердцу
южанки.
   - Дальше?- подгоняю я.
   - Ну, девчонка стала красивой  девушкой  с  округлостями,  как  у  капота
"ланчии".
   - О, Казимир!- возмущается  мадам  Фернейбранка,  шокированная  смелостью
сравнения, а может, и из зависти, потому что ее собственные молочные  пакеты
похожи на спущенные пляжные матрасы.
   Фернейбранка игриво смеется.
   - А потом в один прекрасный день мамаша  Мак-Геррел  улетела  к  себе  на
родину. Кажется, ее племянник погиб в Африке и ей пришлось заняться делами.
   Довольно короткое молчание.
   - Как это грустно,- заключает хозяйка дома.
   - Отлично, Ферней,- говорю я,-  вы  сделали  полный  обзор  положения.  А
теперь, если не возражаете, перейдем к деталям...
   - Может быть, лучше перейти к бараньей ноге?- шутит он.
   - Одно другому не мешает. Мадам, ваш рыбный  суп  просто  божествен.  Она
воркует:
   - О, господин комиссар, мне очень приятно. Довольная,  она  подает  такое
ароматное блюдо, что у меня сводит кишки.
   - Какие детали?-  возвращается  мой  коллега  к  нашим  баранам  (точнее,
овцам).
   - С кем старуха общалась в Ницце?
   - Ни с кем, кроме своего врача.
   - Вы узнали имя и адрес этого эскулапа? Он достает  бумажник  и  вынимает
листок бумаги, покрытый заметками
   -Доктор Гратфиг, улица Гра-дю-Бид...
   - Зато Синтия должна была иметь кучу  знакомых.  Она  наверняка  училась,
имела товарищей, общалась с торговцами.
   - Не особо. Когда она приехала, ей было  четырнадцать  лет.  Вместо  того
чтобы отдать девочку в лицей, старуха записала ее на  заочные  курсы,  чтобы
обучение оставалось английским.  У  Синтии  была  тяжелая  жизнь:  служанка,
сиделка, да  еще  и  учеба  в  одиночку.  Она  общалась  только  с  местными
коммерсантами.
   Вот все, что мне может